На всех конных погранзаставах есть лошадь, которая выполняет тяжёлую работу. Особенно если единственная машина сломалась. И наш руль, водило, колесо, кардан и бампер лежит сейчас под ней в тенёчке, вытянув ноги в покрытых пылью сапогах. И мы всей толпой очень надеемся вместе с лошадьми, что к ночи эта зараза всё-таки её сделает. Даже боимся подходить и интересоваться, вдруг испортим ему настроение? И снова придётся пилить ночью на лошадях на участок сработки системы.
Бадья, он же повар, он же стрелок, Федю не боится. Он и так как на каторге. Без выходных. Поэтому он любопытен и везде суется с вопросами. А Федя поставил машину так, чтоб с командирского домика были видны только его ноги, а что он там делает, было загадочно и тайно и для шефа. Но куда ж от Бадьи ты спрячешься? И в самый интересный момент, когда Федор в сладкой дрёме дочитывал очередной журнал «Пограничник», изображая упорный труд на благо охраны госграницы, лёжа под нашей мыльницей, сладкий голос начальника нашего животного благосостояния заставил пробежаться по его коже мурашкам страха за целостность организма.
-Федя, а тебе тут не жарко? - заботливо поинтересовался повар, подойдя со стороны колеса и просунув проворную голову чуть ли не между руками Федюни. -Может, водички холодненькой с конюшни? Что читаем? Ух ты, журнал, свежий, где взял? Много там ещё работы? Успеем в поселок? - Забота Бадьи была оправдана тем, что шеф обещал взять его с собой в посёлок, а если машина не едет, то и посёлка никакого повару не видать как выходного дня. Федор быстро сообразил, чем грозит не удовлетворенный поездкой Бадья.
- Не, Серёга, нормально, просто решил отдохнуть десять минут, как раз кардан на подшипник накрутил и замазал солидолом, а тут случайно пачка журналов лежала возле арчи, так я взял, так, картинки посмотреть.
-Ага, так машина едет? - мысленно скинув с ушей Федину лапшу, ехидно поинтересовался наш хлебопёк.
- С тобой, Бадейкин, она всегда поедет, даже если не может, - подлизался руль и спросил о самом насущном и тревожащем его душу. - А пожрать ничего нет?
- Щас, я только скажу всем, что машина на ходу, и шефу передам, что уже можно ехать, и залетай на кухню, обед готов, - тут же расставил свои акценты повар. Федя позырил на солнечную тень, сверил её показание со своим наручным хронометром на левой руке и откинул журнал.
- Пошли. А то до ужина не успеем вернуться.
На пограничной заставе сутки, в отличие от гражданской жизни, начинаются не с двенадцати ночи, а с восьми часов вечера. А общий подъём на заставе происходит в час дня, кроме связиста и часового. Эти двое спят до двух. Это и шакалу понятно. И пока Бадья с Бампером рулили к столовой, на конюшне по живому писалась ещё одна весёлая история из заставской жизни. Согласно логике потерпевшего и свидетелей, дело происходило так. Сначала Бадья и Федор услыхали свирепые матюки. Выражения, которые неслись по воздушной волне из конюшни, достаточно красочно описывали виновника. К матершине часто добавлялось слово "Света" и её родители.
- Снова Эдик шкипера одного со Светой оставил, - сообщил повару Федя, - пошли, приколемся? - предложил он, даже приостановившись.
- Не, ты иди, смотри, а я на кухню - он же сейчас за хлебом побежит, а я в окошко досмотрю. - ответил ему Бадья. - А кто там дневальный-то?
-Да вроде Фрол был, если Света не затоптала, - сверкнул зубами Федор, и пригибаясь, двинулся к окошкам конюшни, крикнув напоследок: пожрать-то готовь, тут минут на пятнадцать спектакль.
- Ага, не тормози, остынет, я на стол ставлю, расскажешь потом, - бросил повар через плечо и зарысил к зданию заставы.
Часовой у заставы зорко следил в шестидесятикратный бинокль за происходящим с вышки. Картина была написана лопатой, Светой и дневальным. Света стала доставать дневального по конюшне с самого начала наряда, когда попыталась свалить с конюшни, оборвав своим першеронским телом веревку оголовья. Дневальный прихватил Свету в углу у кучи свежего сена, и прыгнув, ухватился за оборванный конец. Света поелозила его для порядка по всему унавоженному пока не сильно полу. И, наконец, покорно остановилась, меланхолично попытавшись наступить копытом на ногу. Дневальный был неопытным, но прытким и ещё не устал, а нога, описав дугу, влепилась сапогом в необъятный Светкин живот. Света удивленно повернула голову, измерила долговязого Фрола своим взглядом и спокойно потащила его к своему стойлу. Причём без всяких усилий переставляла тумбообразные, першеронские копытищи.
Фрол пригрозил Свете лопатой, замахнувшись по её необъятной попе. Борисовна удовлетворённо то ли хмыкнула, то ли фыркнула и на всякий случай приподняла заднюю левую. Стукнула пару раз по камням пола подковой. Вылетевшие искры успокоили Фрола и спасли собой лопату. Фрол отбарабанил полночи, сдался напарнику, проспал до утра. Утром Светы в конюшне не оказалось. Оголовье валялось под кормушкой вместе с верёвкой.
- Прибью заразу, - подумал Фрол вслух и пошёл собирать последствия ночного сна. А Света, нагулявшись и налопавшись свеженькой травки, пришла к одиннадцати к водопою. Жарко же, июнь месяц. Тут её Фролыч и изловил. У Светы была одна особенность. Стоило её обнять руками за шею, если руки достаточно длинные, и буквально повиснуть на ней всем весом, как Света успокаивалась и разрешала надеть на себя солдатский ремень. После этого её можно было утащить хоть куда, но при этом нельзя отходить на расстояние прыжка, если не успеешь обнять, будешь и Свету и ремень ловить полдня. Фролу эту новость сообщил дежурный по заставе ночью за хмырём и чашкой чая. Отловленная Света была победно, с воплями, водружена на место и оголовье мстительно затянуто на лишнюю дырочку.
Знаете как кормят лошадей на отдаленных военных точках? А просто. Дневальный, матерясь и кряхтя, тягает ведрами овёс с зернохранилища в железную бочку. При этом, опасаясь Светиного набега, каждый раз закрывает высыпанный в бочку овёс тяжёлой круглой крышкой из сантиметрового железа с большой и грубой ручкой. Только одна деталь: крышку надо обязательно перевернуть ручкой в овёс. Затем овёс заливается водой за час до кормления и набухает. Пока Фрол волочился за второй порцией овса для бочки, Света сорвала оголовье вместе с веревкой с железного кольца. Только уставший Фрол, обалдевший от жары и мух, мог забыть перевернуть крышку. Светка шустренько прорысила к бочке, и наклонившись внутрь, зажала зубами ручку на крышке и потянула наружу. От могучего броска тяжёлая крышка сначала улетела и потом укатилась метров на двадцать. Светка, не теряя времени, набивала рот овсом. Дежурный по заставе, звякая штык-ножом у пояса, мчался к бочке. Опрашивая то ли себя, то ли ещё кого воплем:
71;Фрол!!!! Ты где? Света сорвалась!» - докладывал он лошадям на конюшне. Часовой угорал на вышке, Света возбужденно косила глазом на дежурного и остервенело работала челюстями, рассыпая овёс вокруг бочки. Фрол, шатаясь от тяжести ведра мчался к Свете. Дежурный, на ходу прихватив камень, швырнул его в Свету, а там куда ни цель, одна попа, да б о л ь ш а я. В общем, не промазал. Света, почуяв опасность, загребла очередную кучу овса, и повернувшись к дежурному местом атаки, побежала рысью в конюшню.
Лошади почуяли овёс, обильно сыпавшийся из першероновского рта, и заржали, усиливая суматошное начало дня гоготом и шумом. Фрол, получив пару подзадников по уже своему мягкому месту от дежурного, умчал за крышкой. Федя не оставил места без своих комментов.
- Слышь, Фрол, а ты Свету на цепь привяжи, вон у собачников есть вместе с ошейником, - подначил он дневального.
- Ага, сразу! Как только ты машину исправишь. Так и побегу на собачник к Васе за цепью, чтоб тебя к ней и привязать, может, чаще ездить будет. - огрызнулся Фрол, - и вали давай, солидол в тряпочке, - добавил он. Порядок был восстановлен, часовой заскучал и начал работать по кругу, вернулись наряды с флангов. Шеф укатил со сверкающим Бадьёй в Чули. Приближалось время сдачи наряда.

ЧаЕк. Про Свету-2

Светлана Борисовна была гордостью пограничной заставы. Вернее, одной из её выдающихся составляющих. Света - это здоровенный першерон, а проще, лошадь для тяжёлых работ с соответствующей работам комплекцией и с удивительной светлой гривой блондинки. Эта красотка, в отличие от распространённого мнения, обладала сумасшедшим интеллектом в придачу с жизненным опытом. И как мы тогда выражались, отмачивала такие корки, что не знали, то ли наказывать её, то ли поощрять вкусностями. Но любили и уважали Светлану Борисовну все, кроме коня начальника заставы. Тот по ней просто с ума сходил.
И выручала нас Света не раз и не два, а чуть не каждый день. И требовала к себе внимания не простого, а особенного... с сахарком, хлебом и лаской. Но народ на заставе постоянно меняется, приживается и уходит на дембель. И не до каждого вмиг доводят то, что среди животных попадаются уникумы, у которых свои правила и законы. И не дай боже тебе, молодому шкиперу, их нарушить.
Я влетел в наряд по конюшне в первый раз, и был немного горд и испуган. Сами понимаете, 30 лошадей должны где-то жить. Питаться, пить и справлять естественные надобности. А для этого на заставе есть конюшня, где каждая лошадь имеет своё стойло, кормушку, седло, оголовье с поводом, и эту сложную хренотень с трензелями, которую вы обязаны одеть ей на голову, если собираетесь на ней куда-то верхом поехать. И ещё бирка с кличкой над входом в её апартаменты. И за всю эту красоту отвечает заместитель господа бога и его духа по лошадям - нашего ковкузнеца - дневальный по конюшне. И если я, как связист, а затем заставской снайпер по совместительству, обретался большую часть службы в комнате связи и на флангах, то ковкузнец, он же лошадиный эскулап и дизелист, обретался в нарядах по конюшне и на дозорке. И знал он про лошадей всё, и нас, бестолковых, обучал денно и нощно, как надо с животиной обращаться, холить, любить, лелеять.
Но в 19 лет есть ли для нас авторитеты? Инструктаж проходил быстро.
- Значит так, кода весь навоз соберёшь к центральному проходу, тебе надо в телегу Свету запрячь, сечёшь? - наставлял меня Ханат. - А то как ты после такой кодлы порядок наведёшь, - утверждал вопрошая он.
- Ага, - кивал я головой, вспоминая слова: оглобля, хомут и в нетерпении переминаясь.
- Смотри, пойдёшь к Борисовне, возьми прежде чёрного хлеба у повара, - продолжал лошадиный спец, - затем подойди так, чтоб она сперва хлеб на ладонях увидела и почуяла. Если голову повернёт к тебе, протяни хлеб и спроси вежливо: «Света, работать будем?»
- Понял, - взбрыкивал я, стараясь укоротить его пустые возлияния речи, как мне казалось.
- Ты не выёживайся, слушай. Как хлеб слопает, смело снимай оголовье и одевай хомут. А в оглобли она сама зайдёт. И помни: токо вежливо, это тебе не провода по флангам тянуть.
Я угукнул и двинул на конюшню, тоже мне сложности - лошадь в телегу запрячь.
Принял наряд по описи. Лошади с вечера накормлены, напоены, ещё и каждый бегает после ужина к своей движущей силе, и от себя оторвав, хлебца приносит, гладит, проверяет, чистит и даже купает. А чо делать, женщин нет, а тут живая душа, ждёт, узнаёт, волнуется и возит тебя на себе. А в армии лучше плохо ехать, чем хорошо идти. А не накормишь, так себе ноги и сотрёшь на дозорке по самые помидоры.
Прошла ночь, кони сотворили свои дела и порядок дня идёт к обеду. Надо грузить их дела и вывозить на огород. Я весь мокрый, усталый, злой. Кругом мухи, конюшня-то деревянная, пропахла навозом до гвоздей. Жара, лето. В общем, забыл я про хлеб. Нахально захожу к Светлане Борисовне с хомутом в руках.
- Света! Работать будем? - ору я в её огромный зад, подойдя с левого полукружья. Светлый, тугой хвост того же цвета, что и грива и примерно моего роста длиной, пытается отмахнуться от меня как от мухи. Я уворачиваюсь, скользя вдоль мощного тела к голове. Света без суеты жуёт задумчиво сено, сонно уткнувшись в его ворох в кормушке. При моём явлении с хомутом на её ясные очи она величаво поворачивает голову размером с полменя. И опустив глаза, вопросительно смотрит на руки. Поднимает глаза и головень на меня, и мне кажется, удивлённо приподнимет брови, если бы они только у неё были. Потом отворачивается, пхнув морду по глаза в сено, и продолжает пережёвывать мою неучёную наглость в кормушке вместе с сеном. Я сатанею от такого безразличия к своему положению начальника конюшни и водопоя.
- Света, - воплю я, - добавляю пару ёмких выражений. Делаю попытку, положив хомут возле кормушки, дотянуться до оголовья, чтобы снять с её головы. Света слегка переступает копытами влево. Вы когда-нибудь пробовали слона сдвинуть? Я просто вылетел в соседнее стойло, ускорившись. Лошади вокруг заржали, наверное, от шума. Света хмыкнула в кормушку, подняв тучу сухой травяной пыли. Я стукнулся о мягкий бок соседней кобылы, и она испуганно перебрала копытами от меня, как бы чураясь. Когда я выбрался на проход, злость захлестнула так, что даже мухи притихли. Только не жеребец начальника заставы. Повинуясь его приказу, все кони подняв голову через спины соседей, устраивались как в Колизее перед битвой гладиаторов. А равнодушная Светина задница толкала меня своим пренебрежением на подвиги. После третьей попытки прорваться к голове, подобрав выбитый в очередной раз Светиной головой из моих рук хомут, потирая набитые об твердые округлости конюшни и Светину морду синяки, благодаря бога, что она на меня не наступила своими тумбами, я рванул к ковкузнецу за подмогой. Ковкузнец он же дизель по совместительству философски сидел в теньке на крыльце заставы с дежурным.
- Чо примчался? На конюшне порядок? - сходу остудил он меня вопросами.
- Так Света, зараза, не даёт хомут одеть! Как я весь навоз на телеге вывезу? - пожаловался я.
- А ты хлеб ей черный предлагал вежливо, или забыл как все? - моментально уделал меня дежурный.
- Блин! Забыл! Щас у повара возьму!- огорчился я и дернулся мимо дедушек в столовую.
- Стоять, деревня! - заорал кузнец, - ты какой хлеб идёшь брать?
- Какой сказал, чёрный, - споткнулся я на ступеньках, полуобернувшись. Дежурный выдохнул дым с кашлем и хохотом и уткнулся в колени трясшейся в судорогах головой. Не в силах что-то сказать, он махал рукой в сторону входа. Кузнец похлопал по спине Кравца, дежурного, от чего тот подпрыгнул, восторженно смахнув слезу - выдал.
- Ага, давай, сходи, возьми чёрного, так до утра навоз будем всей толпой на себе вывозить. Аваз куцур ворут кунэм! - что означает последнее, я так и не узнал, но ходили слухи что Кравец - горячая кровь и горный человек с Кавказа.
- Стоять, село, - вновь взял инициативу кузнец и тоже заржал, - теперь белый бери, усёк?
- Так мне повар белый не даст,- возразил я.- А то уже твоя проблема, - подытожил кузнец и заорал: Бегом марш, а то щас как залеплю, шоб через полчаса конюшня блестела. Я улетел к повару. Конечно, попросил чёрного хлеба, ни фига се королева конюшни. Нам самим белый хлеб только в обед дают.
Прибыв к стойлу громадины и вытянув на руках как жертву богам, чёрный хлеб, злой на Свету, я заорал на всю глубину лёгких в ожидании чуда:
- Света-а! Работь будем!? - и на всякий случай отодвинулся в соседнее стойло.
Светлана Борисовна вытянула мордищу из кормушки, повернула шею, глянула на руки. Я приблизился. Борисовна сгребла хлеб мягкими, теплыми губами. Захрумкала и отвернулась.
- Блин, Света, ты чо, офигела? - попробовал возразить я. Света возражений не приняла. И вытолкнула меня из своего жизненного пространства. После пятиминутных пререканий я вспомнил про белый хлеб. Помчался к повару с заднего хода. Уговорил дать белый хлеб за то, что наколю дров на выпечку. Примчавшись назад, повторил предыдущие действия с тем же исходом, матом и синяками. Света слопала хлеб, на этот раз белый, но с места не сдвинулась. Пришлось бежать за сахаром. Ковкузнец, повар и дежурный угорали в окнах заставы. Наконец, за сахар Света соблаговолила. Кобыла сама надела на себя хомут, вернее, влезла в него. Я её запряг и поспешил грузить телегу. Сначала всё шло путём. Я орал Свете команды, мстя за унижения и беготню.
- Света, два шага вперёд! - Борисовна делала два шага, протянув телегу, и останавливалась возле очередной кучи. Я резво очищал место происшествия и снова вопил с удовольствием:
- Света! Три шага вперёд! - лошадь повиновалась как в цирке. Я млел и почти добрался до выхода и последних лошадей.
В какой-то момент, разгоряченный работой, я близко подошёл к крупу лошади, которую заедали слепни. И получил хвостом практически прямо по лицу. Лучше бы кулаком.
- О б..ь, Света, п....о, ты что, с..а, делаешь! - и я добавил ещё много разных слов, отплёвываясь и ругаясь.
И замахнулся по ней лопатой в сердцах. Да так и застыл. Светка перестала что-то там жевать. Быстро повернулась и посмотрела на меня и лопату, занесённую над её королевской задницей и блондинистым хвостом. Она величаво вытянула голову из хомута, и неодобрительно кивая, пошла вон из конюшни, разгоняясь к выходу. Сдача наряда рушилась с каждым её шагом. Я рванул следом, Светка дёрнула рысью вокруг конюшни. Шансов не было вообще. После второго круга хохот кузнеца натолкнул на разумную идею получить ещё сахара. Задыхаясь и вытирая пот, снова подошёл к Свете и протянул сахар. Борисовна, почуяв сахар, ждала, закивала головой, схрумкала сахар и пошла за мной к телеге. Я был вежлив, как джентльмен. Света слушалась как хорошо настроенный аппарат связи. Вечером настала очередь следующего наряда. Но этим дело не закончилось.
Через месяц ковкузнец Ханат, разодетый в дембельскую парадку, пришёл прощаться со Светой.
- Всё, Света, прощай, молодец, хорошо служишь, - гладил он её за шею и держал в руке целую буханку хлеба. - А я вот на дембель ухожу, да и ты уже двадцать лет оттарабанила, теперь можешь на пенсию выйти и вообще не работать, - от таких слов Света конечно жевать не перестала. Кузнец уехал на дембель. Света постояла часок другой в своём стойле. Видно, пережёвывала услышанное. Потом вырвала голову с оголовья и ушла в поле за заставой. И только подкупив сахаром и белым хлебом, можно было заставить её после этого работать. А весной она умудрилась родить жеребёнка такой же масти. А мы даже и не заметили, что она жерёбая. Вроде лошадь, а всё понимает - удивлялись мы.