Мне до сих пор нередко снится, что меня опять призвали в армию. И попадаю, будто, опять в ту же часть, в которой служил. Возмущаюсь, доказываю, что я уже давно отслужил, а меня никто не слушает, издеваются: "Ты еще в Комитет солдатских матерей обратись. Пусть бабы тебе сопли подотрут, а здесь - армия. Забыл?!" Да нет, не забыл, конечно. Помню...

Самовольщик

Ткаченко постучался и приоткрыл дверь кабинета начальника штаба.
- Разрешите?.. Товарищ майор, рядовой Ткаченко по вашему приказанию...
- Проходи-проходи, - прервал его начальник штаба, поднимаясь из-за стола и протягивая руку. - Ну, что ж, Ткаченко, от имени командования и, так сказать, от себя лично хочу поблагодарить тебя и поздравить с успешным окончанием воинской службы. Поверишь, особенно приятно, сказать такие слова тебе, Ткаченко...
Тяжело вздохнув, начштаба продолжал.
- Честно сказать, даже не знаю, кто будет озвучивать плац на 72-ю годовщину Октября. У тебя хоть какой-никакой зам по части радиофикации остался? Чтоб и гимн мог секунда в секунду запустить, и марши там разные... Хотя кто такого спеца заменит... Ну ладно, что ж теперь, поезжай, Олег...
Парню показалось, что начштаба неудачно пошутил. Что значит «поздравить с окончанием воинской службы», если приказ министра Обороны о демобилизации солдат его призыва будет напечатан в газетах еще только через месяц?
- Как? А за шо мени? - спросил Ткаченко, с испугу переходя на ридну мову.
- Как за «шо»! Вышел приказ министра Обороны о досрочном увольнении тех, кто были призваны, так сказать, со студенческой скамьи. С тем, чтобы вы могли продолжить учебу с 1 сентября. Ты же у нас в институте учился. В каком, кстати?
- В автодорожном.
Неожиданный приказ министра Обороны, сидящего где-то далеко в Москве и совершенно не смыслящего в дембельских заботах, поверг солдата в смятение. «Вот те раз! - растерянно подумал он, - у меня же ещё уйма дел не сделана»! Еще предстояло подогнать обмундирование, вставить в погоны пластины, выточить и отшлифовать латунные буквы «ВВ». Да так, чтобы глянув на них, люди жмурились от блеска; надо было ещё купить кейс, сделать дембельский альбом, в котором бы красовались все сослуживцы в обрамлении золотых виньеток, адресов и напутствий, написанных умопомрачительно каллиграфическими вензелями. Да и повседневную службу никто не отменял. Словом, забот был полон рот, а у него, куда не кинь, и конь ещё не валялся. А тут - нате вам!
- Так что ступай в строевую часть, Ткаченко, оформляй документы и - счастливого пути.
Ткаченко посмотрел на свое отражение в стеклянной дверце шкафа и с возмущением подумал: «Ну как же, прям так сщас сорвался и - на вокзал. Как обормот какой-нибудь?! И вообще с какой стати я заявлюсь домой за целый месяц до приказа, а не в ноябре-декабре? Все ведь знают, когда путным дембелям положено вертаться? А дома? Ни кабанчик еще не подрос, ни самогону не нагнали, народ в поле - у всех работы по горло - кому тут до гуляний?! А что я скажу? - Здоровеньки булы! Це я!»
Он представил, как встретится с родными, и ему вовсе стало дурно. Мать, конечно, заплачет: «Нияк захворав, сынку». С чем суровый батя, перебирая вожжи, с изрядным ядом в голосе охотно согласится: «Ну, як же, хворый! Ты тильки подывись на его пыцюлю - обидья можно гнуть». Дед приковыляет, поддергивая вечно спадающие портки, вытаращит выцветшие шары и двинет версию ещё хлеще: «Утик?!» (Ну так! Зараз к Степану Бандере подамся). А соседям что он скажет? Что сам министр Обороны его отпустил? Так ведь на смех поднимут. Мол, что ж вин тэби до хаты не пыдвез, чебоданчик не подержал? А какие потом выразительные шушуканья, прысканья и взрывы девичьего смеха будут настигать его со спины, доноситься из-за плетней, из зарослей цветущих подсолнухов - сразу в петлю захочется...
Далее крутить этот «триллер» бойцу стало невмоготу.
- Разрешите идти?
- Счастливого пути, Ткаченко. Честно скажу, Олег, жалко расставаться с тобой, - растроганно сказал начальник штаба. - Служили бы все как ты, цены б нашей армии не было... Ну, успехов тебе, так сказать, на мирном поприще!
Знал бы майор Карташов, о чем только что «зажурывся» и придумал рядовой Ткаченко, вряд ли бы стал так неосмотрительно душевно пожимать ему руку. А мысли рядового Ткаченко обрели ход в следующем направлении: «Поскольку мирное поприще не волк, то может и подождать»...

Почти неделю он привычно жил в казарме. Как обычно нес службу, готовился к дембелю. С той лишь разницей, что старался не мозолить глаза командирам. Но солдат не иголка, а посему в конце концов попался-таки в поле зрения начальства: выходя из клуба с баночкой бронзовки, нос к носу столкнулся с начальником штаба. Майор Карташов глазам своим не поверил.
- Тка-че-нко?! - по складам спросил он. - Ты что, до сих пор не уехал?!
Солдат растерянно осклабился.
- Почему?.. Я спрашиваю, почему?!
- Ну... это... этот, - он растерянно показал подбородком на баночку с бронзовой краской, - ещё не собрался.
Дабы хоть что-то уяснить для себя, майор Карташов наклонился и осмотрел банку.
- Тэ-э-эк, - сказал он, выпрямляясь. - Ткаченко, ты понимаешь, что нарушаешь приказ министра Обороны?! Самого министра! Ты это понимаешь?! Приказ министра - это тебе что, шутка?! - начштаба оглядел вестибюль клуба и, увидев прапорщика, окликнул: - Баранов! Иди сюда!.. Вот, Баранов, рядовой Ткаченко... то есть, бывший рядовой Ткаченко. Уже целую неделю, так сказать, «бывший», а все ещё находится в расположении гарнизона. Веди его в строевую часть. Оформите там документы, получите воинское требование на железнодорожный билет и под личным конвоем - на вокзал его. Вернешься - доложишь. Понятно?
- Так точно, тащ майор!
- Исполняйте.
- Разрешите идти? - по привычке спросил солдат.
- Да кто тебя держит?! - завопил начштаба. - Езжай, родной! Езжай!..

Весь следующий день, облокотившись на свой чемоданчик и подперев щеку ладонью, Ткаченко просидел на лавочке под грибком перед КПП. В темных его глазах сквозила тоска и суровый укор всем проходившим мимо офицерам.
Между тем в кабинете начальника штаба между майором Карташовым и прапорщиком Барановым происходил следующий разговор.
- Я его на вокзале даже в милицию хотел сдать, тащ майор. Но они не приняли. Спрашивают: «Он что, дезертир»? - «Да нет, говорю, вроде как наоборот. Отслужил, теперь домой не хочет уезжать». А они ржут: «Тогда у нас к нему претензий нет, сами разбирайтесь»...
Начштаба молча прохаживался взад-вперед.
- А может, тащ майор, на губу разгильдяя? Суток на пять. Для профилак...
- Какая губа? - взревел начштаба, - ты сам понимаешь, что говоришь?! Какая на хрен гу-ба?! Он же граж-дан-ский человек! Как ляпнешь что-нибудь, так... Как в лужу...кхм... дунешь. Отличник боевой и политической подготовки, снайпер, дзюдоист, мастер-специалист. Да с таким солдатом горы можно своротить. «Разгильдя-я-ай». Ишь ты... Иди!
Шумно дыша, майор Карташов сел за стол и снял трубку внутреннего телефона.
- Четвертую роту мне...
- Капитан Ревякин! - отозвались на том конце.
- Вот что, Пал Семеныч, ты с этим Ткаченко...
- Так его же увезли на вокзал, товарищ майор!
- Да он уезжает полмесяца, а вернуться ему - пять минут. Так ты вот что. Поставь его куда хочешь, тем более, что и сентябрь уже на носу. Только сделай, чтоб засранец мне на глаза не попадался. Он для меня, так сказать, персона нон грата. И помалкивай, слышь.
- Понял, товарищ майор.

С наступлением темноты Ткаченко перемахнул через забор, озираясь, пробрался в свою роту и был радостно встречен сослуживцами. Но спать на всякий случай он ушел в автопарк. И месяц с комфортом прокантовался на пружинистых сиденьях ЗИЛа. Да что сиденья! Как классного специалиста по двигателям, водители были готовы носить его на руках. Несмотря на то, что со всех видов довольствия он был уже снят, пищу ему друзья исправно доставляли из столовой в котелках, резонно полагая, что от одной порции супа и каши полк не обеднеет.

Наконец-то в газетах вышел приказ министра Обороны об увольнении солдат призыва 1987 года в запас! И надо же было так случиться, что в этот день объявили тревогу. Из зоны, оглушив охранника и вооружившись его автоматом, бежал опасный рецидивист. Предположительно преступник мог скрываться поблизости от поселка Колобоевское. Об этом сообщили грибники, которые видели здесь незнакомца. Начальство решило, что беглец намерен дождаться прибытия туристского теплохода «Михаил Глинка», чтобы отбыть на нем вглубь страны. Перед первым взводом была поставлена задача помочь тамошней милиции осуществлять строжайший контроль пассажиров, идущих на посадку в теплоход. Второму взводу предстояло совместно с транспортной милицией блокировать стоянки частных катеров с тем, чтобы пресечь попытки посторонних лиц завладеть ими. Взвод лейтенанта Мирзабекова должен был прочесать рощу, простиравшуюся от околицы поселка до самого берега реки.

ЗИЛ остановился в километре от Колобоевского на окраине рощи. Бойцы, гремя оружием и амуницией, попрыгали наземь.
- Взво-од! В две шеренги становись!..
И только тут лейтенант Мирзабеков увидел невесть откуда возникшего, к тому же еще и безоружного и облаченного в черный замасленный комбинезон Ткаченко.
- Ткаченко, это что ещё за явление чуда народу?! Выйти из строя! Преступник вооружен, имеет четыре судимости. Он с тобой в бирюльки играть не будет. Останься при машине.
- Там же есть водитель, товарищ лейтенант.
- А-атставить разговоры! Кстати, пришли-ка его сюда, нечего ему прохлаждаться. И, будь добр, посмотри свечи.
- Да у него и вся проводка ни к черту... Ладно.
Водитель-ефрейтор только было поудобней устраивался, чтоб вздремнуть, но Ткаченко испортил ему малину.
- Иди в строй.
- А кто с машиной будет?
- Я побуду.
- Ой, блин... Уже двумя ногами в гражданке, так нет ведь, болтается тут... - загундел шофер, нехотя выбираясь из кабины.
- Ты у меня ещё побухти, салабон! Иди служить!
Взвод, развернувшись цепью, пошел в рощу.
Ткаченко вытащил инструменты, откинул капот и восхищенно заметил.
- Ну, и свинья...
Он открутил свечи, протер и выложил их сушиться на брезентовом чехле для инструментов. Только было принялся зачищать контакты проводов, как что-то жесткое ткнулось ему в бок и одновременно послышалось: «Заводи».
Ткаченко обернулся. Незнакомец держал его под прицелом автомата.
- Во даешь! А краснопогонники пошли тебя искать, - радостно сообщил ему Ткаченко.
- Я те сказал: заводи, падла!
Преступника била нервная дрожь.
- Ты чего сразу лаешься? «Заводи»... - добродушно усмехнулся Ткаченко. - Как я заведу, если сам на свечах стоишь... Э-эх, отойди.
В сознании преступника отчетливо отпечатался лишь этот факт: водила медленно наклоняется, чтобы подобрать свечи. Дальнейшие события произошли настолько мгновенно, что он ничего не успел сообразить: ни того, почему ствол автомата вместе с его рукой оказались стиснуты железной хваткой водилы, ни того, с какого это дикого разбега он споткнулся, в результате чего, сделав сальто, ничком рухнул наземь. Лишь по прошествии этой кошмарной секунды, когда водитель, уже сидя на нем верхом, неторопливо и обстоятельно связывал ему руки за спиной гибкой многожильной проволокой в мягкой изоляции, жизнь для него обрела и свой привычно понятный смысл, и нормальную скорость течения.
Понадобилось достаточно времени, чтобы беглый зек, по-прежнему лежащий в густой траве ничком, оправился от потрясения и попросил: «Слышь, ты это, дай закурить».
- Не курю, - сказал Ткаченко.
- Достань у меня из кармана.
Солдат извлек пачку мятой «Примы», сунул ему в рот сигарету, поднес огоньку.
Северные зори светлые, горизонт долго не темнеет и после заката. Олег сидел на пеньке, опершись щекой на ствол автомата и тихо напевал «Ой на горе жніцы жнуть». Рецедивист слушал его, все так же лежа на животе и задумчиво дымя. Рядовой Ткаченко совал ему в рот сигареты, словно дрова в костер подкидывал.
- Надо было тебя издалека замочить, - мечтательно сказал зек.
- Но ты же не дурак, чтоб вот так ни за что ни про что незнакомого человека заваливать.
- В том-то и дело. Прикури-ка еще одну.
- Не бережешь ты, Вася, свое здоровье. А у меня ведь сёдня праздник, слышь.
- От того, что меня повязал? - скривился Вася.
По другую сторону машины раздался гвалт. Взвод вернулся с прочески. Донесся лязг затворов - ребята разряжали оружие; взводный Мирзабеков дал команду на построение, начал перекличку.
Послышался шум мотора и скрип тормозов.
- Взвод! Смирно! Товарищ капитан!
- Вольно! - сказал приезжий. - Так, товарищи, поставлена новая задача.
- О, наш опер заявился. Готовь, хитрый хохол, дырку под медаль, - усмехнулся Вася.
Приезжий опер продолжал:
- Сейчас поедем на автотрассу. Будем проверять проходящие машины...
- Хрена ли я потерял на трассе, при моем-то туалете? - поморщился беглый зек. - Ой ду-раки, бля...

Подполковник Грабарь и майор Карташов по стойке «смирно» стояли в просторном кабинете начальника войск.
- Так как, говорите, фамилия молодца?
- Рядовой Ткаченко, товарищ генерал, - хором ответили командир части и начштаба.
- Хорошо... Сержанту Ткаченко предоставьте краткосрочный отпуск на родину.
- Так-э-э, - опять было дуэтом начали Грабарь и Карташов и, переглянувшись, осеклись, словно разом поперхнулись.
- В чем дело? - удивился начальник войск. - Не достоин?
- Нет-нет, что вы! Напротив. Только э-э-э, он это... дембель, так сказать. Демобилизуется на днях, товарищ генерал, - нашелся майор Карташов.
- Ах, вон оно что. В таком случае, - генерал поднялся и, пройдя к сейфу, извлек красивую коробочку. - Вручите ему этот подарок от моего имени. Благодарю вас, товарищи, за воспитание прекрасного воина.
- Служим Советскому Союзу!

Вот так добился-таки своего упертый хохол. Дождался часа, когда печатая шаг по плацу, в последний раз пройдется перед знаменем полка под торжественное и грустное «Прощание славянки». Как положено, вместе со всеми. Лишь одна вещь слегка портила его настроение. Это была занозой сидящая в голове мысль: «Жаль, поздно дали сержанта, а то бы успел сделать лычки из латуни».
_________________
Необходимые пояснения.
Описанные события происходили в 1989 году.
"Пыцюля" - это не то, что вы могли подумать. По-украински это "морда". "Обидья" - железные ободья колес телеги.

Рассказал МЕН.

http://www.kub.kz/article.php?sid=15652