I'm bidding farewell to the land of my youth
and the home I love so well
And the mountains so grand round my own native land
I'm bidding them all farewell
With an aching heart I'll bid them adieu
for tomorrow I'll sail far away
O'er the raging foam for to seek a foe
off the shores of Amerikay.
(Старая ирландская песня, римейк)

К БЕРЕГАМ АМЕРИКЕИ

Вдруг был звук - очень привычный рев реактивных двигателей - так американские самолеты обычно подкрадывались к кораблю с кормы, включая форсаж на траверзе, что было не психологическим давлением, а хулиганской, очень понятной нам, молодым, бравадой. От того и не страшной.
А в этот раз мы не поняли. Мы этого ожидать-то ожидали, но... совсем не ожидали. Мы не могли поверить в свою удачу! Мы кричали от радости, потому что в ста метрах от нашего борта пролетела крылатая ракета "Томагавк"! Какой прекрасный мартовский бред!
- Андрюша, ты его видел?
- Да, - флегматично улыбаясь, ответил оперативный дежурный, все еще стоящий у открытой фрамуги.
- И как он пролетел? - задал кто-то глупый вопрос.
Андрей присел, надул щеки и, молниеносно выбросив вперед ладонь, зашипел: "Фффшшшщщь!"
- И все?
- Нет! - ответил все еще не оттаявший дежурный. Он опять присел, надул щеки, выбросил вперед обе ладони и захохотал.
Только тогда мы ринулись на ходовой, чтобы успеть увидеть ярко-оранжевую точку в сопровождении двух серебристых "Супер Сейбров", несущуюся на 15-метровой высоте куда-то на север.
Понимание того, что случилось, пришло позже. Даже не тогда, когда увидел пробоину в корме корабля-мишени - огромный пятиметровый пролом, а когда, обработав пленки и записи от руки, лег в койку, закрыл глаза, но не смог уснуть до утра, постоянно еще и еще раз прокручивая в уме события прошедших трех дней и предшествовавших им месяцев.

Я так ждал «Азию»! Я сидел в душной, пропахшей дохлой крысятиной каюте «Приморья» и слушал шум воды. Но вода плескалась не за бортом, а здесь - по палубе моего убогого жилища на четыре койки с плесенью на переборках и заваренными иллюминаторами. Я стоял в нелепом дежурстве на юте этого бездушного железа, вылавливая из страховочной сетки под трапом пьяного старпома, но ждал свой корабль. Я слушал крик командира моей тюрьмы «Лейтенант, я сломаю тебе карьеру, если ты не останешься служить здесь!», но не боялся. Я ждал... Почему - не знаю. Я чувствовал, что ко мне идет мой корабль. А когда он вернулся к стенке 38 причала, я был далеко - меня отправили на береговую базу - участвовать в формировании экипажа нового корабля - очень большого и атомного. Когда же удалось оттуда вырваться и прибежать на бригаду, «Азия», отдав швартовые, уже отходила от причала. Я увидел ее тогда впервые и понял, что не ошибался. Но она ушла доковаться пере д новым походом; а я догонял ее, трясясь в дизеле, возглавляя двадцать испуганных мальчишек в матросских шинелях, которые, высадившись в Шкотово, безмолвно и послушно месили грязь за мной следом, стуча зубами от осеннего дождя. Пройдя долгие семь километров по засасывающей трясине, мы безмолвно встали на причале, грустно глядя на далекую «Азию», стоящую на рейде. Но веселый буксирок лихо домчал нас к ее серому высокому борту, на котором стояли улыбающиеся офицеры и матросы, уже подготовившие для нас шторм-трап. Нос портового буксира, ювелирно удерживаемый в метре от него, гулял тогда с двухметровой амплитудой, обещая нам очередное испытание. И старый капитан крикнул нам: «Сынки, подходим по одному к носу, дожидаемся, когда он будет в верхней точке, прыгаем и лезем быстрее визга на Вашу коробку. Лейтенант - ты первый!» Прыжок - треск ушитой сзади шинели - пальцы, сбитые о мореное дерево - услужливо протянутые руки, втаскивающие тебя... Вот и все осталь ные двадцать почти уже моряков на борту, в тепле, в безопасност и. Тогда-то и я, наконец, почувствовал себя пришедшим домой. Чубастый веселый старлей Юрка, оказавшийся вахтенным офицером, переложил гитару в левую руку, хлопнул меня по плечу и проводил в кают-компанию, в которой при свечах играли в бильярд еще незнакомые мне офицеры. Потом были песни под гитару, графин съеденного спирта и выдох облегчения. Но ненадолго...
Скоро пришлось глубоко вдохнуть и задержать дыхание. Меня теперь никто не называл студентом и сапогом, мне помогли смастерить настоящую мицу и обжечь на огне спички ее краб, подарили слегка поношенный китель, который я не успел себе пошить и ... поставили вечным стажером дежурного, так как из всех шести лейтенантов, пришедших на корабль, я был самым дремуче нефлотским. Мне говорили: «Сходи на бак - проверь место для курения». Я отлавливал первого матроса и сурово его спрашивал:
- Куда бежим, боец?
- На бак, тащ, покурить.
- А откуда бежишь?
- С юта!
Так я и узнавал: где бак, а где полубак, что такое рында и пелорус, с какого борта горит зеленый огонь, а с какого - красный. Дошло даже до того, что я узнал, что такое секстант, очень смутившись, так как я думал, что он: или сектан, или секстан. Запомнить помогла тренировка у штурмана, когда я неудачно обсервировался и на меня напало ужасное обсервение. Похож этот прибор на совмещенные серп и треугольник с приделанным микроскопом. Штормя вместе с палубой, ты пытаешься поймать солнце в его маленькое зеркало и, качая серпом вправо-лево, посадить светило на линию горизонта или туда, где она, предположительно, должна быть. Посадив солнце в лужу, ты получаешь нужный угол и радуешься, не зная, что это - только прелюдия к пытке, так как потом надо: ввести в полученный результат ряд поправок, учитывающих понижение видимого горизонта; полудиаметр наблюдаемого светила; определить графически поправки к счислимым координатам, пользуясь формулами и приёмами морской астрономии, с трудом н айденными в дюжине толстенных гроссбухов и, взглянув на точные спутниковые координаты, вдруг понять, что Колумб плавал на глаз. Моим лучшим достижением была невязка в 70 миль от истинного места... Но это не важно - ты уже отращиваешь усы и прошел свой первый пролив - Лаперуза. Тебя почти не тошнит, пальцы ног не хватаются за палубу, а сгибаются - разгибаются вместе с ее качанием. Самое время заняться работой по специальности. Я сел за приемник, надел лопухи наушников и стал слушать. Меня попросили записывать все, что я услышу. Три часа я записывал эфирные помехи... Но, когда в сети что-то забулькало, я впал в ступор. Это не был английский язык с американским произношением. Это был искаженный помехами крик кашалота на амхарском языке. Единственное, что я смог понять - это то, что какой-то «корабль Ноа вызывает порт Ситка». Словарь Мюллера четко сказал, что есть только один «корабль Ноа» - Noah’s Ark - Ноев ковчег. В смятении я не знал, что доложи ть начальнику, лишь подивившись долгожительству основателя Грин писа и армянского коньячного дела. Начальник же сказал, что я молодец, и если не буду снимать лопухи до конца похода, то стану понимать, что это - NOAA ship - судно американской Национальной Администрации по изучению океана и атмосферы. Пришлось с готовностью воспринять «дружеское пожелание» шефа, да так, что через месяц мои уши почернели от резинок наушников, но научились понимать переговоры американских истребителей на УКВ, а рука успевала их записывать. Даже каждый растянутый перегрузками «Shiiiiit»...
А пока мы только начали свой долгий путь в сторону Америки, немного уклоняясь на север от намеченного маршрута. Помогал нам в этом тайфун, тогда еще далекий, но обещающий поймать нас на большой воде Тихого.
- Товарищ командир, - настаивает старпом, - вот же метеокарта с нашего спутника! Тайфун на Корею идет! Пойдемте прямо - время сбережем! Смотрите - чайки на воде сидят!
- И среди чаек бывают подлецы! - суровеет командир, доставая другую, заветную метеосводку, которой он верит. На листке крупный логотип - NOAA (National Oceanic and Atmospheric Administration). Через сутки нас кидало и швыряло адски. Администрация Ноя оказалась точнее...
Вскоре тайфун, лишь лизнув, нас отпустил. И вот мы бежим по пустыне, вдали от любых судоходных линий. Здесь только вода и небо, но и они иногда сливаются в сферу, в космос. Жителей у этого космоса нет, их на полном ходу не видно. Есть только такие же, как мы, кочевники - дельфины, но пересекают они океан без явной военной или коммерческой причины. Их причина - неограниченная свобода. Потому и бывают они всегда в хорошем настроении. Нашу военную железяку они считают передвижным аквапарком, принимая джакузи в кильватерном следе, делая сальто с трамплинов волн, создаваемых корпусом корабля и плавая наперегонки перед бульбой стальной чудо-рыбы. Один из них встал на хвост, похлопал себя по бокам плавниками и, глядя мне в глаза, сказал: «Лохматоголовый, шумите сильно - американцы вас услышат».
Но американцы нас не услышали, как бы не гремели наши дизели, не послав за две недели ни одного самолета «Орион» в нашу сторону. Они прилетели позже, когда до берега Америкеи осталось миль пятьдесят. Больше они нас без внимания не оставляли...
Очень интересно ожидание встречи с Новой Индией: ты ждешь башни скайскрейперов, вырастающие из песчаного пляжа, а реально получаешь невзрачный обрывистый берег из глины. Это Калифорния. Ты не веришь своим разочарованным глазам, ведь появившиеся телевизионные каналы показывают другое - что здесь живут ковбои, рембы, мыши - маусы, утки - даки и бэтмены. Но на берегах их не видно. Наверное, они еще спят...
Спят и местные военные - полигон Пойнт Мугу тих и чист. Спят курганы темные, в воду погруженные - острова Сан Николас, Сан Мигель, Санта Роза, Санта Круз. Идиллия. Санта Барбара тоже храпит голосом ковбоя Рональда. Рону снятся звездные войны против Империи Зла. Ну, что ж, горбатого Йоду ему в помощь.

Но вот и солнце совсем проснулось. Странно, что в этих местах оно встает совсем не со стороны Японии. Когда его лучи осветили прибрежные холмы, из-за них сразу же появились ковбои, рембы и бэтмены. Как говорится по-американски: The Hell broke out, то есть - адская военная машина вырвалась наружу. Вокруг все летало, ныряло и стреляло. Вот вертолет «Си Стэллион» заправляется в воздухе от самолета-заправщика КС-130, вот атомный крейсер «Тракстан» поливает из носового орудия полигон на южной оконечности острова Сан-Клементе, корректируемый самолетом «Бронко», но на двести десятом выстреле чахнет - снаряд застревает в стволе. Вот «Томкэты» носятся за скоростной воздушной мишенью, а рядом вертолеты и «Орионы» гоняют подводную лодку «Лос Анджелес», отрабатывая противолодочную оборону. А почти у борта «морские котики» прыгают в воду со своих скоростных лодок. Только вертолетоносец «Окинава» ; в печали - ищет матроса, «прыгнувшего за борт». Через сутки его найдут в фальш - трубе, где он спрятался от побоев.
И что-то вдруг начинает голова кружиться от такого обилия информации, не испорченной любимым флотским словом «предположительно».

Но круговерть через неделю закончилась - на полигон вышли игроки более значимые, игроки, которых мы ждали, ради которых сюда пришли.
В понедельник полигон вдруг затих, на его огромной акватории от мыса Консепшн до границы с Мексикой не было ни одного корабля или судна. Запоздавших убраться восвояси уже оттеснили в океан или загнали в порты трудолюбивые пчелы Пойнт Мугу - горбатые радиолокационной станцией бокового обзора «Орионы» вспомогательной эскадрильи Центра испытаний оружия ВМС США. Все как в театре: прозвенел последний звонок, зрители расселись, затихли и ждут выхода актеров на сцену. И когда вышел главный герой, мы поняли, что поймали золотую рыбку за хвост. Актер был красив и строен. Эсминцы класса «Спрюенс» вообще отличаются архитектурной грацией. А «Меррилл» был одним из них, но пользовался особыми привилегиями. Этот красавец не ходил в дальние походы, качаясь месяцами в кильватере авианосцев - он служил экспериментальным кораблем, испытывающим крылатую ракету «Томагавк», поэтому дальше 200 миль от Сан Диего не ходил уже много лет. Даже команда его была странной: наполовину истинно флотской, наполовину - гражданскими инженерами компаний «Хьюз» и «Боинг».
Больших доказательств готовящейся операции, чем пустынность полигона и выход «Меррилла», нам было не надо настолько, как не надо было американцам наше присутствие здесь. Вытеснить нас из международных вод они не могли, не объявив район закрытым для ракетных стрельб, поэтому началась игра в кошки-мышки: «Меррилл» проходил мерную милю, стрелял из носового орудия по плавающей мишени, отрабатывал спасение человека за бортом, делая все, чтобы убедить нас в невинности своего выхода в море - на банальную боевую подготовку. Мы с ироничной улыбкой смотрели на все это и терпеливо ждали. Но полигон ждать не мог - тянулись дни, а русский не отставал от их корабля ни на секунду. Финальные испытания тактической противокорабельной крылатой ракеты «Томагавк» были под угрозой срыва... Ее пусковыми установками уже оснащались линкоры и крейсера ВМС США, ожидающие поступления ракет в свой боезапас, но русский настырно сидел под Сан Диего, ожидая, когда зашедши й туда от безысходности опытовый корабль опять выйдет в море. Он не мог на предельной скорости убежать от нас, выйти в точку и плюнуть ракетой - все этапы развертывания операции были строго регламентированы, заставляя «Меррилл» медленно передвигаться по четкому графику из района в район, проверяя свои системы и системы слежения, расположенные на островах полигона.
Тогда Пойнт Мугу занялся маленькими хитростями. Как назойливо жужжание над головой... Уже четыре часа на высоте всего пятидесяти метров висит «валенок» - вертолет «Си Найт» с подвешенной под брюхом телекамерой, по телеметрии передающей картинку «Азии» и ее каждого шага диспетчеру полигона. Лица вертолетчиков сдержаны, через блистер или боковой люк ни единого приветственного взмаха рукой - все говорит о напряженности игры. А вот и пешки на шахматной доске - из маленького порта Уайниме, где базируются вспомогательные плавсредства Пойнт Мугу, буксиры тащат приманку для нас: ржавый и замученный эсминец «Хигби» 45-го года постройки и еще более ржавый, но непонятный своей архитектурой эсминец «Стоддард», сохранивший на борту номер «566» и оставшийся последним из семейства «Флетчеров» в строю ВМС США, хотя и в качестве мишени. Неприятно смотреть на ржавые неухоженные корабли, похожие на сидящих на це пи заброшенных дворовых псов. «Хигби» не успел повоевать во Вторую Мировую, но был в Корее и во Вьетнаме. В последнем в 1972 году получил бомбу в корму от вьетнамского истребителя Миг-17. Других заслуг не имеет. Через два года после нашей встречи его оттащат от берега, и линкор «Миссури» пошлет в его борт прощальную ракету. «Стоддард» другой - он полон заслуг, он боец: год войны на Тихом, два сбитых камикадзе закалили его характер. Его будут топить «Томагавками» долгие 10 лет, но не смогут - он особенный. Он, как теперь говорят, оттюнингованная классика. Внешне неказистый, при приближении он оказывается чудом современной технологии - автономным самоходным кораблем - мишенью. На его корме стоят два мощных электродвигателя, валы которых с винтами опускаются и поднимаются гидравликой, по бортам дюжина мощных видеокамер, на надстройке противокорабельные автоматы: американский «Вулкан Фаланкс» и английский «Голкипе р» - их испытывают в сравнении. На «Стоддард» достаточно прилететь на вертолете инженеру, запустить дизель-генератор и корабль становится роботом, управляемым с земли по телеметрии. Он пройдет через десятки испытаний, но ни один «Томагавк» не пробьет его борт. А пока он - пешка в игре с русскими.
Разбежавшись в стороны, мишени начали маневрировать, как будто выбирая место дрейфа для испытаний. Озадачило ли это нас? Нисколько... Мы уже приняли свое решение - не выпускать стреляющий корабль из поля зрения, но показали американцам, что наживу «заглотили». Бегая от «Хигби» к «Стоддарду», «Азия» постоянно отслеживала «Меррилл», ожидая, когда он пойдет на север - в точку пуска. Но мы не знали - есть ли в единственной бронированной пусковой установке эсминца, установленной в носу по левому борту, «Томагавки» или нет. Но скоро узнали. Поздно вечером в море вышла плавбаза эсминцев «Акадия» и встретилась с «Мерриллом». Ее топовые огни, говорящие о проведении опасных работ, подсказали нам ответ - пришвартовавшийся к плавбазе эсминец наконец-то получил оружие. Это значило, что завтра все и случится.
С рассветом мы уже были в миле от эсминца и больше его от себя не отпускали. Полигон теперь понял, что бегать за отвлекающими нас мишенями мы не будем и, поджимаемый сроками испытаний, решился на начало операции.
Вспоминаю тот день часто. Главное его ощущение - ощущение праздника, большая мужская радость ожидания добычи.
Четыре часа плетемся строго на север - по носу в полумиле «Меррилл». Он уже объявил боевую готовность и начал отсчет времени. В готовности и мы: аэрофотоаппараты расчехлены, группы визуальной разведки на местах, все часы сверены, аппаратура в рабочем состоянии в соответствии с планом операции «Дыня». Вообще-то, командир хотел назвать ее «Подержите арбуз», но передумал.
Когда, дойдя до мыса Консепшн, эсминец начал разворот, напряженность достигла предела - «Меррилл» начал финальный отчет перед пуском:
- Event time T-30. Stand by for my final count down!
Одновременно эсминец поднял свою единственную пусковую установку, отсчитывая время перед пуском.
- Диапазон 100 - 350 МГц! Грубо на всех приемниках вправо - лево! Искать все появляющиеся частоты! - закричал тогда я своим матросам, сидящим за приемниками. - Включить магнитофоны и секундомеры!
- Event time T-10! Stand by for missile launch! - прокричал лейтенант Арнольд, готовясь нажать кнопку пуска. Это событие изменит его жизнь - его карьера впоследствии пойдет в гору. Сейчас он - начальник Штаба сил ВМС США в Японии, а тогда - такой же, как и мы, азартный юноша.
Но что это? Реактивные самолеты над головой? За пять секунд до старта между нами и идущим впереди в нескольких кабельтовых «Мерриллом» пронеслись два «Корсара», отстрелив гирлянду осветительных ракет, опасаясь, что русские смогут провести спектральный анализ ракетного топлива.
- 5..4..3..2..1 Missile away! - ускоритель «Томагавка» окутал нос эсминца облаком серого дыма и понес «Томагавк» вверх под углом 45 градусов. Позже я рассматривал фотографии, сделанные нами - впервые советский корабль стал очевидцем реального пуска этой крылатой ракеты. Есть и американское фото «Меррилла» в этот момент, сделанное пролетающими «Корсарами». На нем - эсминец от миделя до носа в момент пуска. Жаль, что они не публикуют все фотографии события, ведь, отмотав два кадра назад, можно было увидеть «Азию» за его кормой.
- Тащ, есть новая частота! - закричал матрос. Надев наушники, я тут же понял, что удача все еще с нами - в сети работал оператор слежения за «Томагавком» и истребители сопровождения - те самые серебристые «Супер Сейбры». Вот ракета отстрелила ускоритель и начала выполнять горку, расправляя крылья, вот она включила свой турбовентиляторный двигатель и, снизившись, начала рысканье, выходя на маршрут.
- Не вижу «птичку»! - закричал один из пилотов. - Дайте вектор на нее!
- Левее - на 10 часов от Вас! Снижается!
Потом было долгое молчание, прерываемое короткими докладами самолетов о прохождении маршрута и поворотных точек, но наш магнитофон исправно писал все. Позже он поможет нам точно определить маршрут полета «Томагавка», дальность, высоту и скорость до момента, когда он врежется в борт корабля-мишени.
- Тащ, пленка оборвалась! - закричал матрос, показывая на быстро закрутившуюся бобину пленки «Свема». В груди появился холод, но решение пришло быстро. - Считать время! И раз, и два, и три... Склеить обрыв! Живо!
Когда хором досчитали до пятнадцати, пленка была склеена. Вовремя, так как ракета, сделав последний поворот, выпустила глаз телекамеры и, нырнув еще ниже, понеслась в цель.
В конце дня чуть южнее острова Сан Диего мы нашли этот корабль-мишень - отслуживший свой срок десантный корабль «Кэбилдо». Он стоял на киле прямо, но в его корме слева зиял гигантский пролом с зазубренными краями, вогнутыми внутрь корпуса. Этот почти сорокалетний гигант получал такие «пощечины» неоднократно: в 1950 году, участвуя в операции «Greenhouse», испытал на себе адский жар атомного взрыва и был облучен; дезактивировавшись, в 1951 году он ушел воевать в Корею и подорвался на мине; а в 1962 году опять участвовал в ядерных испытаниях у Маршалловых островов в операции «Dominic». Но теперь его путь закончен - завтра он получит вторую ракету в борт; буксиры попытаются оттащить его в порт Уайниме, но поднимется волнение, и «Кэбилдо» навсегда ляжет на дно у западной оконечности острова Сан Николас. Но это будет завтра...
Завтра. Ветрено, слегка покачивает, но видимость отменная. Мы лежим в дрейфе в самом глухом углу огромной акватории Пойнт Мугу - треугольнике, дополнительно закрытом американскими властями для опасных операций. Нам понятно, что «Томагавк» будут испытывать на максимальную дальность, поэтому и увеличили район на добрые 50 миль - тут ракета должна развернуться, пролетев две трети маршрута. Мы в полудреме, но сенсоры начеку. Над головой жужжит «Орион», загоняя коммерсанта-мексиканца в порт. Когда загнал - занялся нами.
- Soviet naval vessel, you are in the area of dangerous missile firings! Please, proceed west 60 miles to clear the area! - устало просит пилот «Ориона» на 16 канале международной связи. Не дождавшись ответа, повторяет свое требование на русском:
- Совьетски военни корабл, ви накодитэс в апасни эриа. Пожалста, идите на запад!
И это не действует - мы находимся в международных водах и отвечать не намерены. Тогда американец начинает нервничать - он носится на уровне палубы и повторяет свое требование через внешние динамики громкой связи. Нас это начинает нервировать тоже. Командир смотрит на стоящего снаружи сигнальщика и говорит старпому:
- Наденьте на него ушанку, и пусть клапаны вниз опустит! А когда «Орион» будет пролетать, пусть показывает жестами, что его не слышат!
Смешно, но это подействовало - на нас просто махнули рукой - заканчивался последний день, отведенный на испытания. Через 15 минут в коротковолновой сети полигона прошло сообщение о том, что вторая ракета запущена. И наступила звенящая тишина - для УКВ связи мы были слишком далеко.
А еще через 15 минут появился тот самый звук реактивных двигателей, и те Супер - Сейбры за «Томагавком», которые дистанционно отклонили ракету и не дали ей врезаться нам в корму. Мы не могли поверить своей удаче - то, ради чего мы пересекли океан, теперь было у нас в кармане. От того мы и радовались.
И я радовался, напевая римейк старинной ирландской песни, которую я перевел на русский язык:
Говорю я прощай той земле, где я рос
И где дом мой, что так люблю.
Пред вершинами гор моей милой страны
Я печально колено склоню.
И в тоскующем сердце скажу им «Пока»,
Ведь я завтра уйду в океан
Сквозь бушующий ад, где найду врага,
Что поднял томагавк могикан.