«Дембеля, дембеля, дембеля уезжают в родные края». Саша Марзан сидел на лакированной деревяной лавке зала ожидания. Песня, столько раз спетая за последние сто дней острым гвоздиком буравила мозги и не отвязывалась. Лавка была неудобной, задница то и дело соскальзывала. Приходилось сидеть ровно, как в первом классе школы. Спину давно нещадно ломило, но вставать Марзан не собирался. Встанешь - тут-же кто-то займёт место. До Свердловского поезда ещё куча времени и Саша не желал проводить его стоя. Время от времени монотонный людской гомон растворялся в объявлениях информатора, здание вокзала потряхивало, люди начинали двигаться быстрее, воздух нагревался. В большой витрине зала были видны окна вагонов, подушки, головы спавших на верхних полках. Сновали грузчики, таксисты громко перечисляли районы города. Затем поезд уходил и пыль о! седала. Несмотря на глубокую ночь зал ожидания был полон. Тётки с распухшими незакрывающимися дорожными сумками, командировочные с потёртыми портфелями, дельцы-коммерсанты в варёных куртках с горами коробок от теликов-видиков и бабл-гамами между челюстями. В углу, прямо на мраморном полу устроились на шинелях солдатики-дембеля, кажется ПВОшники. Марзан тоже был дембелем, он тоже ехал домой, но был в гражданке. В этих суровых краях появиться одному в форме ВВ обозначало подписать себе приговор. Большие и малые колониии, общих и строгих режимов раскинулись на многие сотни километров вокруг. Где-то, среди этого снующего, дремлющего, говорящего люда наверняка были и бывшие зеки. За два года Саша научился по внешнему виду зека, по его взгляду определять статью отсидки и отношение к «тюремным конституциям». Сашу пытались склонить к сотрудничеству разного рода «тузы» из числа заключённых и из числа коллег - охранников. Когда парень отказывался его наказы! вали. Пару раз пытались порезать, пару раз - зарезать, но владение самбо и хорошая реакция спасали. На правой щеке у него на всю жизнь останется шрам. Это был кусок мыла с торчащими во все стороны лезвиями. На зонах крутились большие деньги. У каждой мафии своя кормушка. Однажды Сашу подставили свои охранники-конвоиры, из «спиртовиков». Подставили несильно, поэтому наказанием стал всего-лишь перевод в другую колонию, подальше и с более проблематичным контингентом. Бардак со свободы просачивался и в «воспитательные учреждения». Закон, красный или чёрный и власть, красная или чёрная постепенно вытеснялись анархией и режимом кулака. Изменения происходили быстрее на «общем» режиме, где заключённые сменялись быстрее. В такой зоне Саша оказался после первого года службы. Два года молодой человек видел небо в клеточку и «друзей» в тюремных робах. Порой казалось, что наказание несут не эти, сидящие внутри, а он сам. Он видел, что тв! орилось в зонах, видел беспредел конвоиров-охранников, беспредел среди зеков в бараках. Иерархия среди солдат была аналогична иерархии среди преступников. Там - паханы, здесь деды. Про себя Марзан называл своих коллег так же как и заключённые - «кабаны».
Неправильные зоны. Насилием и злом пропиталось всё. И воздух и жилые здания и даже свет ламп и прожекторов казался зловещим. Саша не давал повода заключённым, но ненависть к себе отчётливо читал в их глазах. Отгоняя навязчивый припев «дембелей» Саша пытался разложить по полочкам и обдумать всё что произошло с ним за эти два года. Наверное, неслучайно, он и ещё один дембель вышли из колонии через «Створ-12», для освободившихся зеков. Внешне он ничем от зеков и не отличался. Короткая стрижка, неброская гражданская одежда, хмурое лицо. Тот-же лагерный жаргон, и наверное, те-же понятия. Тот-же заляпанный ПАЗик до города. И то-же состояние шока. Свобода. И та - же клятва никогда сюда больше не попадать.

Динамик хрюкнул и заспанным голосом объявил прибытие долгожданного поезда. Саша поднялся и втиснулся в людской конвейер. 21-ый вагон оказался последним. «Болтаться будем, как собачий хвост», - подумалось. «Но хрен ли нам, дембелям. Два дня поспим и дома будем». Плацкарт, верхняя боковая полка посередине вагона. Спотыкаясь об тюки, сумки, ноги и головы пассажиров Марзан добрался до своего места, залез, не снимая ботинок и пальто и моментально уснул. Скорее забылся. Ему привиделось, что куда то исчезла связка ключей от внешних «шлюзов», затем он терял автомат, чуть погодя начальник колонии обливал на морозе десяток «мужиков» из шланга, Саша относил заледеневшие тела и складывал в штабель. Тела скользили и штабель расползался. Тела связывали тонкими белыми нитками для подшивания. Потом он видел майора Гмыру, одетого в тюремную робу. Майор подмигивал и говорил - «на задание иду, в логово врага, как Шарапов». Саша хотел! крикнуть, что мол, пизд@ц тебе, майор, тебя «козлы» сдадут, но не успел. Майор уходил, не подписав Сашкиных бумаг на дембель. Потом одна из конвойных собак обретала дар речи и с укором говорила: «Вот ты куришь, Саша, а у тебя там урки в разные стороны подались». Саша смотрел на делянку и видел разбегающиеся пни от деревьев. «Глупое животное», отвечал он, «умное, но всё равно глупое. Разве ж это урки? Это деревья, пеньки.». Овчарка удивлялась и говорила:- «Странно, меня на деревья и натаскивали в учебке. Думаешь, обманули?». Саша нежно трепал собаку огромной варежкой и глубокомысленно не отвечал.
Вагон кидало на стыках, иногда Саша открывал глаза, смотрел на трясущуюся арматуру на потолке, вспоминал, что приближается к дому, и забывался опять. Всю ночь за ним гонялись, он кого-то бил прикладом и попадал в какие-то неприятности.
Под утро Марзану приспичило по нужде. Возвращаясь, в блеклом свете лампочек он пытался разглядеть лица спящих. «Поганая привычка», ругнул себя и застыл. Прямо под ним сопел урка. И напротив ещё один. Саша не испугался, но во сне уже видел как эти двое открывают его чемодан, вытряхивают дембельскую парадку с красными погонами ВВ, щерятся гнилыми зубами и угрожают ему ножом.
Проснулся позно, на часах было около 11-ти. Внизу щёлкали карты и лился добротный гОвор «правильной» зоны. Заслышав лагерный язык Саша понял, что не ошибся, - ребятки из уголовников. Но, кажется откинулись не вчера и не беспредельщики. На душе стало спокойнее. Очень хотелось есть. Оставлять чемодан без присмотра нельзя, а с ним переть через весь поезд в вагон-ресторан несподручно. Саша сел на кровати, свесив ноги в проход. Урки достали казанок с картошкой и жареной курочкой. Время от времени плескали водку в пустую консервную банку , выпивали и смачно закусывали. Один из играющих взглянул на Сашу.
- О, проснулся, брат! А мы уж думали, всю дорогу будем вдвоём карты кидать. Ты слезай, пристраивайся. Тебя как зовут?
- Сашка я, - отвечал парень
- Давай, шуряк мой вот развод получил, празднуем.
Сухой жилистый мужичонка подвинулся, освободив место на полке.
- Вот, это Глот, - указал он на партнёра, а я - Кондратий, отец Кондратий. Только Кондратий - это погоняло, в миру я тоже Сашка. Когда вышел?
«Опп-ппа», подумал Марзан. «За своего принимают.».
- Вчера, - ответил солдат.
- Нууу, так это надо отметить, весело сказал Кондратий, плеснув богатырскую дозу.
Досконально зная законы зоны, порядки и распорядки Сашка решил сыграть. Предложенная водка пошла по назначению. Поблагодарил. Занюхал рукавом.
- Да ты не стесняйся, закусывай, - Кондратий подвинул казанок поближе. Давай, там куропаточек так не готовят.
Потом выпили ещё. Сашка опасался, что с непривычки быстро опъянеет и сболтнёт лишнего, но к своему удивлению вживался в образ легко и крепко. Только вот этот Глот, молчит и почти не сводит глаз. Ну да чёрт с ним, прорвёмся - решил солдатик. По-любому, братва почти не ругается, мата почти не слышно. «Матёрые», - отметил Сашка. Выпили ещё по одной. Глот сходил в туалет, вернулся. Стал переодеваться. На груди - огромный храм. Сашка не успел посчитать купола, но их было много. Слишком много для его возраста. Развязавшийся язык начал нести пургу, впрочем, в рамках выбранной роли. Сашка уже рассказал про свою статью, кинул несколько размытостей о самом деле. В ответ выслушал Кондратия. Отцом Кондратием его прозвали за угон поповской «Волги».
- Ну там сам посуди, брат, - уже опъянев заплетающимся языком почти орал собеседник. Ну эта сука гэбэшная попярит в такой дыре, где совзнаков люди в глаза не видели. Там приход - две бабульки в три ряда. И откуда у него на Волгу? А? Вот то-то. Гэбешник он и есть гэбэшник, они ему стипендию платили.
«Робин Гуд х@ев», - думал пъяный Сашка, - «Берегись автомобиля, блин.». Потом про себя ухмылялся, вспоминая ночной сон - а я уж, действительно, как Шарапов, «Место встречи».

Глот тоже пил, но, кажется не пъянел, время от времени одёргивал Кондратия, когда тот уж совсем громко орал.
- Он мне как отец родной, - кивал Кондратий в сторону Глота, - он из меня человека сделал.
Прикончили бутыль, вынули следущую. Сашку уже тоже несло. Станиславский с Меерхольдом отдыхают на небесах. Обнявшись пели блатняк, вспоминали случаи из жизни, поминали недобрым словом «граджанинов начальников», искали общих знакомых изнутри. Найдя их очень радовались. Один раз вдрыск пъяный Кондратий проверил Сашку на вшивость, расспрашивал про шрамы некоего Штыря. Но Сашка, знавший многих, вежливо поправил собеседника, сказав, что у Штыря шрама нет. У Штыря, продолжал - нет пальца. И оторвало ему палец в рядах СА, когда неудачно бросил гранату. После этого пошёл разговор на более откровенные темы. Только Глот всё так-же одёргивал пъяного Кондратия. Через пелену водочного помутнения Саша уже не придавал этому никакого значения. На какой-то большой станции сходили купить ещё водки. Потом Марзану стало плохо. Блевал, открыв заднюю дверь из тамбура. Морозный воздух отрезвлял. Шпалы убегали назад, ведя обратный отсчёт до Свердловска. Когда вернулся в вагон, отец Кон! дратий спал с открытым ртом, зажав в руке пустую консервную банку. Глот сидел всё так-же, у окна. Увидя Сашу поманил к себе.
Саша подошёл. Глот молча указал на что-то. Солдат проследил за пальцем и оторопел от ужаса, - из его плохо закрытого чемодана виднелась гимнастёрка и ПОГОНЫ.

- Ты, зелень, сиди тихо. Пой, как пел. Я тебя не сдам, потому что Кондрат тебя кончит. Он - псих помешанный и такого не простит. А у меня племяш - такой как ты, да и похожи вы чем-то. Тоже, только дембельнуля и тоже дурак дураком.

Глот замолчал и не издал больше ни звука.
Саша почти полностью отрезвел от такого поворота, но , помня слова старшего урки решил продолжать игру. Дрожащими руками аккуратно закрыл чемодан. Попытался спать, но не смог. Выпил. Потом ещё. Потом проснулся Кондратий, улыбнулся, протянул пустую банку. Продолжили застолье. Ночью не спали. Всё пили и разговаривали. Солдат вернулся в роль, иногда внутренне вздрагивая, вспомнив о разоблачении. Часов в пять урки угомонились. В шесть прибыли в Свердловск. Марзан снял чемодан, разбудил Глота, шёпотом попрощался и сошёл с поезда. Жадно рассматривал вокзал родного города, вслушивался в столь знакомый говор окружающих. Вернулся домой. Отслужил. Или отсидел? Зашёл в туалет, вынул форму, переоделся. Выйдя тут же напоролся на патруль. Проверили документы. Командир патруля козырнул, пожелал удачи на гражданке. Всё ещё будучи в каком-то тумане, на автопилоте дошёл до остановок автобуса. Потом постоял, выкурил сигарету, вернулся в здание вокзала, переоделся опять в гражданку. Свобода. К! ак будто и не было двух лет «внутри». Но был последний день, которого Саша не забудет.