Дохлая лошадь.

"Сдается мне джентльмены, что это была комедия".
(Советский фильм "Человек с бульвара Капуцинов")

Вторую неделю сидим на блоке около Чертового моста. Это почти четыре тысячи метров высоты, пустынная дорога и ледник, падающий в огромную черную пропасть. На кой черт мы здесь стоим, и сами не знаем. Несколько раз в неделю проходят только местные караваны из лошадей, ослов и верблюдов. Проверяем поклажу и отпускаем.
Караванщики относятся к этому терпеливо и только смотрят, покачивая головами, как бойцы роются в седельных сумках и мешках. Иногда местные дают нам кишмиш и сушеные дыни с лепешками, а мы в ответ одариваем их чем-нибудь из нашей аптечки.
Абсолютно пустынное и тихое место с дорогой, ведущей в соседний Узбекистан. Раньше здесь проходил один из маршрутов Великого Шелкового пути, поэтому отпечаток древности лежит буквально на всем: на огромных, сточенных ледником, валунах, на развалинах какого-то древнего строения неподалеку от нашего блока, на следах, оставленных поколениями людей, когда-то шествующих по этой дороге. Даже самим воздухом, кажется, вдыхаем мысли-воспоминания о прошлом.
Полторы недели назад местный житель показал нам достопримечательность на леднике. Дед долго вел нас по верхней кромке к тому месту, где в глубокой трещине виднелось голубоватое окно в старом разломе льда.
Как оказалось, нам страшно повезло, потому что погода была хорошая. Мы очень долго всматривались в прозрачный лед, ни черта не видя в его толще. Дед стоял рядом и ободряюще тыкал сухими, узловатыми, цвета копчёного мяса пальцами в глубь льда и что-то говорил на своей тарабарщине. Вдруг, в какой-то момент, луч высоко стоящего над горами солнца упал под нужным углом…
Когда - то давно страшная лавина неожиданно застала и похоронила караван. Потом вода и время сделали лед прозрачным. Благодаря лучу, из толщи льда на нас глянули перекрученные ужасной смертью тела людей и животных.
Как в невесомости, в прозрачном льду висели перемешанные тела. Направленные к нам лица людей с открытыми глазами и застывшими в немом крике провалами ртов. Солнце заиграло яркими красками на позолоте одежд, оружие, конской сбруе. Потом его лучи задрожали, и выхваченное ими видение исчезло, оставив нас стоящими перед мутным окном, ведущим в темную толщу бывшей ледниковой трещины.
Через день вдруг пошел очень сильный снег. Странно было его видеть летом. Снег завалил дорогу, блокпост, совсем отрезав нас от внешнего мира. Если бы не рация, оживавшая каждый час на столе около сплющенной гильзы, служившей нам светильником, из-за наступившего безмолвия можно было решить, что в мире, кроме нас, никого нет.
Снег падал несколько дней, потом закончился так же неожиданно, как и начался. Вместе с быстро таявшим снегом у нас закончились продукты, и возникла первая проблема. Второй проблемой явилась пуля, ударившая в мешок с песком и камнями на бруствере пулеметной точки. Через полчаса следующая пуля прошила навылет руку бойца, взявшегося за плащ-палатку завешивающую вход в сортир.
- У нас проблема, - сообщил я Сереже Бесчастных в рацию. - Гад-снайперюга каждое утро в десять начинает обстрел поста. Судя по рикошету, где-то с отметки 4100-4200. На снегу его не видно потому, что заходит со стороны солнца. Разбил оптику нашему снайперу. Серый, и жрать у нас - йок!
- Татарин! Потерпите несколько дней! У нас тоже проблема с погодой! У вас там наверху солнечно, а мы под облаками. Как у вас с бензином для движка?
- Экономим. Только на питание рации и подзарядку батарей используем! Топливо для печки у нас еще есть. Снег пока высоко, но - тает. Засранца того отвадить бы нам.
- Ладно, Татарин! Держитесь! С поста лучше не выходите. Будут местные - на пост заводите и там шмонайте. Главное оружие не пропустить. Всё, СК! (термин "Связь кончаю").
И потянулся день, за ним другой, потом следующий. По началу перетирали между булыжниками прямоугольники прессованного пшенно-горохового концентрата и пекли из грубой муки лепешки. К исходу четвертого дня смотреть на него не могли уже все.
- Все, Татарин, больше не могу! - Толик подскочил над дымящейся тарелкой. - Я сейчас или дежурного растерзаю или снайпера этого голыми руками порву!
- Сядь, Толян, - усмехнулся я.
- Потерпи! Горох - полезная и здоровая пища, - заявил Витька.
- Ага, только он - единственное вещество, переходящее из твердого состояния в газообразное. Минуя жидкое, - засмеялся Виталик.
- Ну, командир, давай хоть поохотимся что ли? Мы в бинокль коз видели, - не унимался Толик.
- Про снайпера забыл?
- А мы заодно ему засаду устроим!
- Ты сначала найди, откуда он по нам пули кладет.
От тарелки оторвался самый молчаливый, татарин Фетхулиев:
- Метров двести ниже по дороге лошадь мертвая лежит. Давай мясо вырубим и сварим.
Все переглянулись и сглотнули слюну.
- Это не та, которую видели перед заступлением на пост? - спросил я вспоминая тот день.
...На подходе к блоку почувствовали тошнотворно-сладковатый запах мертвечины. Поднявшись чуть выше, увидели огромный труп, с раздувшимися на жаре боками. Когда проходили мимо, туча огромных зеленовато-синих мух с жужжаньем лениво оторвалась от туши, потревоженная нашим появлением. В тот же день, сидя в комнатке блока, я позволил себе пошутить в сторону собирающегося сержанта вэдэвэшника:
- Развел мух! Смотри, унесут сейчас в гнездо и съедят...
- Она, Татарин! Она самая!
Я передернул плечами, вспомнив огромный, поблекший лошадиный глаз, со здоровенной трупной мухой на нем.
- Да, сержант, давай мяса нарубим, - алчно блестя глазами, поднялся Толик.
- Чёрти что… А ну, отравимся? Там яду трупного уже немеряно, - растерянно произнес я.
-Да ладно, Татарин! Выварим и дело с концом….
- Ну и черт с вами! В конце концов, как говорил наш инструктор, научу жрать то, отчего козел сблеванет. Заодно и проверим, от чего именно у козла рвота бывает!
Рано утром, только-только засерело небо, два бойца отправились к туше. Мы в блоке, приникнув к оружию и биноклю, напряженно всматривались в белеющий напротив склон, готовые прикрыть друзей и, надеясь в душе, что снайпер не занял свою позицию.
Но гад уже засел и первым же выстрелом снял Фетхулиева. Толик упал в снег рядом и затих. Снайпер начал методично посылать пулю за пулей по пустому месту, надеясь, видимо, зацепить ребят сквозь глубокий снег.
- Огонь, огонь! Быстро, мля! - орал я на ребят, несмотря на то, что они, лихорадочно меняя магазины, долбили в противоположный склон. Чуть не плача, Виталик кричал:
- Ну, где он, сука?! Выстрелов не видно совсем!
Перестрелка прекратилась. Молчал снайпер, молчали мы и ребята в ста метрах от нас.
- Эй! - закричали мы с поста, - Живой есть кто?
Ответом нам был выстрел со склона. И снова не в нас, а туда, в снег, где лежали ребята. Все посмотрели на меня. Я - зло на них.
- Горох вам надоел, - прошипел сквозь стиснутые зубы и, ругая в душе себя, - Сейчас нажремся до отвала.
- Ладно, Татарин! - Сашка Федотов положил руку мне на плечо, - Делать то что? Вытаскивать ребят надо.
- Что, что, - с раздражением пробурчал я, обдумывая положение, - Траншею в снегу копать будем.
Четыре часа мы продолбились в снегу. Сменяя друг друга, мокрые от пота и тледяных брызг, рубили слежавшийся снег лопатками и оттаскивали его на плащ-палатках ползком за пост. Наконец услышали вполголоса шутливое:
- Стой, кто идет!
Ввалились в утоптанную снежную дыру и обняли совершенно здоровых, но замерзших мужиков.
- Ну, что тут у вас?
Фетхулиев виновато посмотрел на меня:
- Вот.
Я увидел его бедро, аккуратно замотанное окровавленными обрывками Толикова тельника. Приготовив бинты, быстро размотали и увидели аккуратное отверстие выше колена.
- Твою мать! - только и смог сказать я.
- Но по сравнению с тем, что мы считали его убитым, это - мелочи, - добавил Федотов.
Осторожно положили раненого на живот.
С другой стороны бедра было такое же отверстие, чуть- чуть сочившееся кровью.
- Ладно, бинтуем и быстро домой.
В помещении блока промыли и перевязали сквозную рану, сделали укол антибиотика и, на всякий случай, закатали противостолбнячный. Уложили, укрыли одеялом и сели к столу.
- Так, мужики, - ехидно спросил я. - Конины вы уже не хотите? - И посмотрел на Толика.
Тот улыбнулся:
- Ну, теперь все просто! Копаем траншею до лошади и берем мясо!
- Да, Толян, - усмехнулся я, - Энтузиазм - двигатель прогресса. Ну, что, погнали копать!
К вечеру траншея была готова. Из нижней части конской туши нарубили куски темнокрасного мороженого мяса. Еще через полчаса мясо лежало в котелке, под которым с ревом рвалось бешеное пламя бензиновых горелок. Вокруг, роняя слюни, пританцовывали двое дежурных. Из-под крышки показался парок, и через какое-то время все смущённо нюхали воздух.
Через полчаса вонь стала просто нестерпимой. Она окутала все помещение, и мне показалась, что стали слезиться глаза. Остальные, прикашливая и придерживая рукой прыгающие кадыки, стали пробираться поближе к амбразурам и двери.
- Вашу мать! Куда? - заорал я. - Берите котелки, плащ-палатку, примусы и за здание.
Все кинулись вон.
- Воду меняйте постоянно, уроды! - со стоном крикнул бойцам вдогонку. - В могилу меня сведете, ироды!
Примусы шумели за стеной, в помещении царили устойчивый запах вареной мертвечины и наш взрывоподобный хохот.
Мясо пришлось варить всю ночь. Под утро, сказав, что я хочу умереть, если мясо жрать нельзя, снял пробу.
Пустой живот отозвался довольным урчанием. Чуть позже бодрствующая смена, зажав носы пальцами и макая куски разваренного мяса в соль, усиленно двигала челюстями.
Снова потянулись день за днем. Спим, дежурим у пулемета на выносе, до боли в глазах всматриваясь в пустое белое пространство, окружающее пост. За последующие две недели мы пробили под тушей изрядную сквозную дыру, и мне пришла в голову мысль:
- Значит так, мужики! Завтра утречком разбиваемся на пары и по два часа с биноклем в лошадь сидеть. Солнце от нас. В туше бинокль не забликует. Пощупаем противоположный склон. Вдруг гад засветку даст?
-Татарин! Нам его снять нечем. Он же оптику разбил! Из автоматов его не достанем. Из пулемета тоже.
Я посмотрел через амбразуру на пулеметный вынос:
- А если из него? - и показал пальцем на установленный на станке крупнокалиберный ДШК, хищно выставивший ствол с набалдашником в сторону гор.
- Клааасснооо, - растягивая гласные, произнес Мишка, - Но попасть - не попадем. Так, попугаем и только.
- Все, - хлопнул я по столу, - Хотя бы увидим эту суку! Потом думать будем, что с ним делать.
За ночь пулемет перетащили под тушу. На блоке на дощечки натянули несколько армейских рукавиц и приготовили из спальников и тех же дощечек вполне приличное чучело. Утром первая пара заняла место, а оставшиеся на блоке занялись провоцированием снайпера.
Целый день из-за оград, здания, брустверов появлялись краешки касок, варежки, приподнималось по пояс чучело в бронежилете. Снайпер стрелял. Скупо, расчетливо и более-менее точно. Наконец, из траншеи выполз запыхавшийся Толик.
- Все, сержант, абзац, - прохрипел он, привалившись к каменной стенке ограждения блока. - Туша сверху оттаяла. Вонища! Сукровица тухлая прямо за шиворот течет…
Я пихнул его в бок:
-Ты кончай мне про свои ощущения от картины мироздания расписывать. Дело говори.
Он улыбнулся:
- Есть, Татарин! В пещере он сидит! Чуть выше нас. Расстояние по дальномеру метров восемьсот.
Я схватил его за грудки, притянул к себе и расцеловал в обе вонючие щеки. Потом по-пластунски скользнул в траншею. Залез под тушу, закрутил носом:
- Как вы тут живете!
Мишка передал мне бинокль:
- Видишь раздвоенную вершинку?
- Вижу, - почему-то прошептал я.
На ноги мне влез Толик, просунув голову и плечи под тушу:
- Вот, прямо вниз иди и дырку увидишь. В ней он и сидит.
- Толяныч, ползи обратно и попроси на блоке пошевелиться!
Толик шустро сдал назад, мигом перевернулся и исчез. Через какое-то время мы услышали выстрел.
- Драгунка, - уверенно проговорил Мишка, - Выстрел хлесткий. Ну, что, командир, увидел?
В черном зеве пещеры, почти сливаясь с ярким, белым снегом неприметно мелькнула вспышка. Донесся звук выстрела.
- Угу - сквозь зубы, враз взмокнув, отозвался я. Поднял бинокль выше и увидел нависающий под вершиной длинный снежный карниз. В памяти вдруг всплыло зрелище похороненного лавиной каравана.
- Мишка! Давай быстро за пулемет!
- Куда стрелять-то? - поведя стволом в направлении цели, спросил Мишка, - Я отсюда пещеру как точку вижу.
- Молчи, - так же сквозь зубы протянул я. - Видишь, выше пещеры снеговой карниз нависает?
- Ну!
-Давай длинной очередью по всей длине карниза.
Загрохотало в закрытом пространстве так сильно, что мы сразу оглохли. Ушам стало больно. Кислый пороховой запах забил нос и глотку, защипал глаза. Стали чихать и кашлять, вытирать кулаками слезы.
- Вот, мля! - догадался я по движению Мишкиных губ.
В тот же миг до нас донесся грохот лавины. Я припал к окулярам бинокля. По противоположному склону клубилась снежная пыль, вспыхивая на солнце. Через снеговой туман весело перекинулась разноцветная радуга.
- Радуга - это к счастью! - глубокомысленно проорал мне в оглохшие уши Мишка.
- Нуууу, - проорал я в ответ, - А покойник?
Тоже к счастью, - рассмеялся он.
- Это не факт, что покойник имел место, прокричал я - надо проверять.
Когда пыль осела, мы стали лихорадочно обшаривать склон, пользуясь биноклем поочередно. Но устье пещеры исчезло под многотонной массой снега, и, как мы ни старались, так больше ничего и не увидели на чистом, как только что выпавшем, снегу.
- Да достали мы его, - лениво цедил Толик через час, лежа рядом со мной на узких нарах и ковыряясь щепкой в зубах, - Проклятая конина! Мало того, что протухшая, так она еще и жуется плохо.
На столе ожила рация голосом лейтенанта Бесчастных:
- Ласточка, ласточка, здесь Гнездо, прием!
- Гнездо, я - Ласточка! - заорал я в микрофон, зажав тангенсу.
-Татарин! Кончай орать. Слышимость прекрасная. Как дела? - спокойно спросил Сергей.
- Нормально! Но у нас один сотый. Легкий!
- Что со снайпером?
- Под лавину попал. Знаешь, Серый, в горах надо быть осторожнее!
- Ладушки! Значит так, завтра с утра прилетит вертушка с вашими сменщиками, тоже мотострелки. По-быстрому передашь им пост и назад. Нас выводят. Все. СК!
На следующее утро был разбужен криком дневального:
- Летит! Мы с Толиком вышли и уселись у входа, наблюдая, как снизу, медленно и как бы неохотно к нам приближается вертолет, надсадно молотя винтами разреженный воздух. Завис метрах в ста от нас, и из него в глубокий снег стали выпрыгивать бойцы, передавая друг другу рюкзаки и ящики. Один из новоприбывших молодой высокий лейтенант с автоматом за спиной, пригибаясь от несущихся с винта струй, подбежал к нам.
- Старший лейтенант Иваницкий, - воинственно поправляя ремень автомата, представился он, - Кто тут старший?
Я оглядел его с ног до головы. Новенький комплект песчаного цвета эксперименталки, щегольские ботинки с высокими берцами, весь хрустящий и чистый.
- Пойдемте, товарищ старший лейтенант, я покажу вам ваше хозяйство. Отбросив прикрывающую вход плащ-палатку, он вошел, пригнувшись, в помещение и растерянно стал принюхиваться:
- Вы что тут, лошадь дохлую держали?
Мы с Толиком переглянулись и не смогли сдержать улыбку:
- Именно лошадь. И именно дохлую! Только не держали, а - ели! С продовольствием было плохо, вот и пришлось.
- Да где вы ее тут откопали?
Толик хитро прищурился:
- А она скоро совсем оттает, и вы почувствуете где. Только не выбрасывайте, вдруг пригодится!
...Вертолет нехотя вырвал из снега шасси и, стангажировав носом, ревя турбинами, пошел вниз, сделав разворот над постом.
В последний раз в иллюминаторе мелькнули выложенные из булыжника стены, пулеметная точка и глубокая снежная траншея, оканчивающаяся, как запятой, вздернутой из снега лошадиной ногой с огромным черным копытом.
Из кабины пилотов вышел летчик, неожиданно повел носом и, перекрикивая рев двигателей, проорал мне:
- Чем от вас воняет?
Я взглянул на Толика, сидевшего рядом, упершегося лбом в стекло иллюминатора. Скулы его были плотно сжаты, но губы подрагивали от еле сдерживаемого смеха. Потом склонился ко мне и не менее громко, чем летун, проорал прямо в ухо:
- Надо же, а мы и не замечали!
На вертолетной площадке нас ждал комроты. Бойцы построились, сложив у ног снаряжение и автоматы. Он быстрым шагом подошел к нам и открыл рот, чтобы что-то сказать, как, вдруг принюхавшись, неожиданно спросил:
- Вы что, дохлятину там жрали, что ли?
Ответом ему был взрыв гомерического хохота.
Я в изнеможении присел на рюкзак, уткнув лицо в коленки.
Сережка растерянно спросил:
- Где вы ее откопали?
У нас уже началась истерика.
Я прикрыл слезящиеся от смеха глаза ладонью и, в перерывах между приступами, выдавил из себя:
- Откопа… Откопалт!
Серый посмотрел на хохочущих бойцов, улыбнулся и покачал головой:
- Ну, черти вы, черти!