Как я верую: Вера в бессмертие
Пьер Тейяр де Шарден
Глядя сочувственно и восхищенно на мир, я снова ощутил, как во мне эволюционирует моя вера. И я понял, что открыть в себе и вокруг себя этот зарождающийся Дух ровным счетом ничего не значит, если только этот Дух не бессмертен. Бессмертие, или необратимость (в самом широком смысле этого слова), вот что должно неизбежно вытекать из всякой идеи мирового прогресса, как нечто присущее или необходимо дополняющее ее.
То, что в целом Вселенная никогда не должна ни останавливаться, ни отступать в своем движении, увлекающем ее к большей свободе и большему сознанию, вытекает, как мне кажется, из самой природы Духа. Сам по себе Дух есть непрерывно возрастающая физическая величина. И в самом деле, нет никаких ощутимых пределов для углубления знания и любви. Но если он может безостановочно расти, то не есть ли это указание на то, что он действительно будет расти в некоем мире, основной закон которого, по-видимому,
таков: все возможное осуществляется? Глядя в прошлое, мы видим, как восходит сознание. Можно без конца обсуждать вопрос, достиг ли в ходе истории человеческий разум индивидуального совершенства. Но несомненно то, что на протяжении двух последних веков коллективная сила духа возросла весьма заметно. Все вокруг нас сближается, и все в человечестве готовится слиться в одно целое. Поистине, сегодня мы можем без преувеличения сказать, что мир вокруг нас движется, увлекаемый в противоположные стороны
двумя взаимосвязанными и необратимыми течениями - энтропией и жизнью.
Эта невозможность для жизни (взятой в целом) пойти вспять есть веский аргумент в пользу неистребимости завоеваний Духа. Против этого довода можно, однако, возразить, что он носит эмпирический характер и относится лишь к ограниченной части и фазе развития Вселенной. Было бы куда убедительней связать "бессмертие" непосредственно с каким-либо из основных свойств мировой эволюции. Но можем ли мы это сделать?
Мне уже давно кажется, что для себя я лично нашел решение этой проблемы в анализе "действия". Действовать (т.е. использовать нашу волю для достижения успеха) кажется столь простым делом, что не требует никакого объяснения... Мы действуем - это понятно. Но какими структурными свойствами должна обладать реальность, чтобы мог осуществиться акт воли? Каким условиям должен отвечать мир, чтобы в нем могла проявить себя сознательная свобода? На этот вопрос о действии я вслед за Блонделем и Ле Руа отвечаю: "Чтобы привести
в движение такую по виду малость, как человеческая деятельность, требуется надежда на нерушимый результат. Нами движет упование на бессмертную победу". И тут же я делаю вывод: "Следовательно, перед нами - бессмертие".
Что касается меня, то тут дело ясно: в подлинное действие (я понимаю под этим такое действие, которому отдают часть своей жизни) я включаюсь только тогда, когда хочу, как отмечал еще старик Фукидид, сделать "дело на все времена". Не в том, разумеется, смысле, что мною владеет тщеславное желание оставить мое имя потомству, но своего рода важный инстинкт заставляет меня предвкушать единственно желанную радость - хоть немного участвовать в окончательном устроении мира; и в конечном счете ничто меня больше
не интересует. Выделить бесконечно малую частичку абсолюта. Высвободить немного бытия для вечности. Все остальное - отвратительное тщеславие.
Я вам кажусь странным и исключительным, потому что пытаюсь анализировать мое жизнелюбие и связать его с какой-нибудь структурной особенностью мира. А я истинно говорю вам, что для того, чтобы отважиться завтра на великое предприятие и закончить его, нужно, чтобы все человечество хорошенько призадумалось над значением того импульса, который толкает его вперед. Но действительно ли стоит смиряться с ходом мира или даже, как это принято, восхищаться им? Человек, поскольку он действительно является человеком, умеет
отдавать всего себя только тому, что любит. А в конечном счете он любит тоько неразрушимое. Увеличьте на сколько хотите распространенность и длительность прогресса. Обещайте Земле возможность расти еще сто миллионов лет. Если в конце этого срока окажется, что все сознание должно обратиться в нуль и от его сокровенной сути ничего не останется, то, я уверен, мы сложим оружие и забастуем. Перспектива полной смерти (нужно много размышлять над этим словом, чтобы понять его губительное воздействие на
наши души), эта перспектива, повторяю, будучи осознана, заставила бы мгновенно иссякнуть в нас все источники, рождающие наши усилия.
Если мир в целом есть нечто непреложное (первый этап) и если он вдобавок движется к Духу (второй этап), то он должен быть в состоянии дать нам то, что насущно необходимо для продолжения такого движения, я имею в виду беспредельный горизонт впереди. Без этого, будучи не в силах питать вызываемое им движение, он оказался бы в невозможном положении и должен был бы содрогаться от отвращения всякий раз, когда рожденное в нем сознание достигнет зрелости.
Так окончательно рассеивается в моих глазах мираж материи. Вначале я тоже (и, быть может, более, чем кто бы то ни было) втайне приписывал массе тел состояние равновесия и наделял ее законом устойчивости Вселенной. Но под давлением фактов постепенно произошла переоценка ценностей. Мир держится не "снизу", а "сверху". Нет ничего с виду более неустойчивого, чем соединения, постоянно осуществляемые Жизнью. Но именно в направлении этих хрупких конструкций движется вперед, никогда не отступая, эволюция.
Когда все остальное, сконцентрировавшись или рассредоточившись, прейдет, останется Дух.