Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Семейная православная газета

  Все выпуски  

Семейная православная газета ЧЕЛОВЕК РОЖДАЕТСЯ ДЛЯ СЧАСТЬЯ


 

ЧЕЛОВЕК РОЖДАЕТСЯ ДЛЯ СЧАСТЬЯ

 

— Самое главное, что у нас есть — это наша история, — говорил орловский издатель Александр Владимирович ВОРОБЬЕВ, генеральный директор издательского дома «ОРЛИК». Вообще-то Орлик — это речка. В Орле она сливается с Окой — очень красиво. Но воробьевский «ОРЛИК» означает: «Орловская литература
и книгоиздательство».
Прямо с вокзала Александр Владимирович повез нас
в «Дворянское гнездо»: на высоком берегу Орлика — памятник Тургеневу, беседка, почти разрушенный дом
Лизы Калитиной...

   

 

— До 2005 года в России практически никто не знал о том, что Тургенев писал сказки, — рассказывал Воробьев. — Уму непостижимо, но это факт.
— А как вы об этом узнали?
— От директора нашего Тургеневского музея Людмилы Анатольевны Балыковой. Тургенев писал сказки на французском языке: в письмах к друзьям делал приписки для детей. Некоторые сказки записаны за ним Яковом Полонским — тоже по-французски.
Когда я стал говорить об издании сказок, меня спрашивали: «Это «Муму», что ли?». Да нет, не «Муму»!
— Кто сделал перевод на русский?
— Сама Людмила Анатольевна. Она великолепно знает творчество Тургенева, в совершенстве владеет французским. А картинки рисовали ученики Орловской школы искусств и ремесел. Их имена занимают в книге почти страницу.
— Видно, что вы человек заводной. Вам интересно жить.
— Да! Мне даже завидуют, говорят: «Вот, опять Воробьев нашел себе интересную работу!». Но ведь одна работа из другой сама собой вытекает. Я же был и комсомольцем, и коммунистом. Учился в Орловском институте культуры, по профессии — режиссер.
— Работали им?
— Нет, в Орле выпустили слишком много режиссеров на один квадратный метр. А уезжать из нашего города я не хотел. Это же самый лучший город на свете.
Нам давали серьезное образование, возили на чтения к Завадскому. И вдруг получаю распределение: зав. аттракционами в городском саду. Это две бабушки, две карусели и 115 рублей ежемесячно. Полное унижение! Я пошел на три месяца работать официантом. Потом — армия. После нее — завод, профсоюз, управление кинофикации.
— Вы стали чиновником?
— Да нет, это было великолепное время! Я устраивал фестивали, встречи со «звездами», привозил из Москвы фильмы. Стал директором киносети.
В Орле у меня есть великий однофамилец — Петр Воробьев, народный артист России. Он даже снимался у Бондарчука.
— Но вы не родственники?
— Нет, птицы из разных гнезд. С ним мы проводили роскошные шоу. Но я ушел из кино, посчитал, что надо писать.
— Прорезался писательский талант?
— Скорее, зуд. Один рассказ, второй... А на книжку пока мало. Стал журналистом. Прошел через свинарники, коровники, чтобы, в конце концов, начать вести свои рубрики — сначала краеведческие, потом духовные. Две книжки выпустил.
А тут в стране начались перемены. Пошла гуманитарная помощь из Европы. Тогда один маленький городок в Голландии кормил и одевал всю Орловскую область.
Как-то пришел гуманитарный конвой. Журналисты собрались — и разбежались. А я остался. Вижу: в машине сидит пожилая женщина и просит: «Кто-нибудь поговорите со мной!». Оказалось, ее зовут Мариша де Шлиппе, она дочь последнего Тульского генерал-губернатора, родилась в 40-м году.
— Удивительно!
— И она начинает рассказывать: «У меня есть друг в Брюсселе — князь Андрей Владимирович Друцкой-Соколинский, их имение было под Орлом». Князя не пускали в Орел в советское время. Тут у нас был электроламповый завод. Наверное, боялись, что он лампу украдет.
Мариша попросила: «Напишите ему, он хочет приехать, но без вызова не может!». И я написал. Пригласил князя. Он приехал с женой, мы вместе искали родовое имение Друцких-Соколинских Оптушка.
— От него, наверное, остались речка да овраг?
— К сожалению. Но зато оказалось, что покойный отец князя Владимир Андреевич писал воспоминания. Я понял, что должен принести эту книгу людям. Доверить ее издание никому не мог: ведь испортят же! Вот и стал издателем. Первыми вышли размышления князя «На службе Отечеству. Записки русского губернатора (1914—1918 гг.)».
Когда мы начинали работать над книгой, я поехал в Брюссель к Друцким-Соколинским. А там проходил Русский конгресс. Я увидел примерно четвертое поколение наших эмигрантов первой волны.
— Которые по-русски уже почти не говорят?
— Да, но девочка сказала мне: «Мы русские...» Ответил ей: «Да, вы русские!» Подумайте, кого волнуют сейчас вопросы славянофильства? Никого! Никому это не нужно! А там молодые люди целый день на разных языках эту тему обсуждали.
Я много почерпнул от наших соотечественников за рубежом, от их замечательной культуры.
— Сохранившейся русской культуры...
— Владимир Петрович Апраксин, совершенно больной, оделся, как на парад, спустился вниз по лестнице, потому что к нему приехал какой-то неизвестный журналист из Орла! Шутил. Рассказывал. А кругом иконы.
У них, у Апраксиных, перед домом большая клумба. И садовник весь год меняет на ней цветы — красные, синие, белые, чтобы был выложен российский флаг. Как можно не проникнуться любовью к Родине, когда видишь такие примеры?
А когда я уехал, меня догнало известие о смерти Владимира Петровича...
— Царство Небесное ему!
— А как меня поразил храм-памятник погибшим в революцию! На стенах таблички: имена, имена... Большая икона царской семьи.
Там произошло важное событие для меня. Приехал священник из Сан-Франциско, седой старец, которого вели под руки. Он меня благословил на издание книг.
А еще меня благословил батюшка Илий из Оптиной пустыни. Для меня это очень серьезно. Стою перед ним, опустив руки, и удивляюсь силе духа. Человек сказал несколько слов тихим-тихим голосом — и ты даже не понимаешь, что он сделал.
— А какие слова он сказал?
— «То, что вы делаете книгу об отце Иоанне (Крестьянкине), — это хорошо. Надо еще выпустить книгу о...», — и назвал имя.
Батюшка пошел дальше. А сзади стояли люди, которые вдруг начали звонить по сотовым телефонам: «Батюшка благословил орловского издателя...». Оказывается, ту книгу должны были готовить в другом городе, а теперь будем выпускать мы.
— Отец Иоанн (Крестьянкин) родился в Орле. Поэтому у вас вышла книжка о нем?
— Не только. Есть такой двухтомник отца Иоанна, письма и проповеди. Я его читал, но для меня это было просто имя. Мы выпустили книгу о священномученике Серафиме (Остроумове). Когда-то в храме на Песках ему прислуживал маленький мальчик Ваня Крестьянкин. У меня в институте был великолепный гример Крестьянкин — старший брат отца Иоанна. Ему уже было под девяносто (все Крестьянкины долго жили), и про него ходили легенды, что он еще крепостных актрис гримировал.
— Забавно!
— Мой духовный отец протоиерей Иоанн Троицкий тоже служил в храме Николы на Песках. Как бы продолжал дело отца Иоанна. И удивляешься жизни: вот оно — все рядом! Всегда есть ниточки, которые нас соединяют. Я не видел отца Иоанна (Крестьянкина). Но считал своим долгом что-то выпустить в память о нем.
Для меня большая радость, что сейчас в моих заказах лежит «История Орловской епархии». Писали ее священник и историк.
— Я заметила: когда человек делает хорошее дело, которое ему самому интересно, все получается.
— Хоть это и громко звучит, но Бог помогает. Иной раз мы не знаем, чем будем завтра платить за заказ. И вдруг на счет приходят двадцать тысяч рублей от какого-то Вторчермета. Через неделю они звонят: «Вы нам накладные сделайте!».
Мы печатаем бланки, самые разные, чтобы перекрыть затраты на книги.
— А вам самому писать теперь некогда?
— Совершенно! Недавно выпустил маленькую книжечку о своих поездках по свету. Вставал в 5—6 часов утра, чтобы ее написать.
— Как вы пришли к вере?
— Да всей жизнью, наверное. Бабушка верующая была (до 100 лет дожила!), прабабушка тоже. Помню, как меня крестили в 7 лет на дому у батюшки. Канареек его помню.
Когда прабабушка умерла, я спасал ее иконы. Увез их домой. Мне об этом родители рассказывали.
— В школе, институте, на службе — чувствовали себя верующим?
— Нет, но старался жить по совести. Человек рождается для счастья, так Богом заложено. Но мы не можем это сразу постичь. И начинаем догадываться, когда одно, второе, третье происходит.
— Расскажите про вашего духовного отца.
— Он много лет был секретарем епархии, а сейчас стал старенький, очень болеет. Семь инфарктов перенес.
У моей жены был маленький домик. Мы его достраивали, достраивали — и недавно построили большой дом. Привез туда отца Иоанна: «Батюшка, освяти жилище!». Стоим мы рядом в пустом доме. И это так трогательно! Ему тяжело, но он все сделал. И я чувствую: он жил, чтобы мне в жизни было хорошо.
Сейчас я хожу в церковь недалеко от дома. Там есть хороший молодой священник. Представляете, у нас рядом два храма, третий вдалеке — в окошечко виден.
Смотрю, все на нашей улице строятся. Хотят сделать что-то красивое. Значит, лучше стали жить. Разговариваешь с соседями и слышишь: «Это наша церковь...» Оказывается, вера не прекращалась. Не одни мы были такие хитрые: бабушка яички к Пасхе красила и приговаривала: «Только никому не говори!».


Беседовала
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
Фото из архива
А. В. Воробьева


В избранное