Гораздо лучше было положение и официальной баптистской церкви, что привело к росту зарегистрированных общин с 1974 по 1978 г. на 170, баптисты чаще созывают конференции, на которых происходят дебаты и выборы тайным голосованием. По мнению русского православного духовенства, это объясняется несколькими факторами: во-первых, существование нелегальных баптистов вынуждало власти относиться с большей терпимостью к легальным, с тем чтобы подорвать позиции нелегалов. В условиях выбора наиболее нетерпимые баптисты присоединяются к нелегальной ветви, соответственно легальная баптистская церковь оказывается гораздо "чище", чем Православная церковь, объединяющая равно и послушных, и радикалов. И власти обнаружили, что легальные баптисты политически гораздо более надежны, чем приверженцы Православной церкви. Во-вторых, в том, что касалось борьбы за самую Церковь и за открытие новых приходов, баптисты имели большую традицию частной активности, чем православные, и в целом у них в "двадцатках" было больше молодых людей. Православные неофиты редко вступали в "двадцатки", ограничиваясь участием в духовной жизни Церкви, а если они становились активистами, то лишь в смысле религиозном, религиозно-философском, в смысле борьбы за права человека в рядах диссидентов, а борьбу за Церковь в "двадцатках" молодежь охотно предоставляла менее грамотным и пожилым. Наконец, главное, что для советской власти лишь Православная церковь представлялась реальной угрозой тоталитаризму, а баптисты и другие "сектанты", несмотря на всю их активность, относились к периферии русской культуры.

Между тем, однако, при патриархе Пимене Православная церковь имела и некоторые завоевания, в особенности в тех епархиях, где во главе стояли умелые, энергичные и преданные епископы. Некоторые из этих достижений уже были упомянуты, что же касается поправок 1975 г. к религиозному законодательству, то они неоднозначны. Отец Глеб Якунин утверждает, что на месте религиозным группам было легче иметь дело с местным Советом или даже жаловаться на него; взывать же к далекому географически и иерархически московскому Совету по делам религий — и бесполезней, и трудней. Понятно, почему Куроедов, председатель Совета, хвалил новое законодательство за упорядочение процедуры для верующих и за утверждение принципа централизации, предоставлявшего большие права Совету.

В действительности же это законодательство могло превращаться в обоюдоострое оружие. Предоставляя больше прав собственности существующим приходам, епархиальным центрам и епископам, оно в то же время усложняло процедуру открытия новых приходов и делало незаконным даже их временное существование в период до регистрации. Однако в это время распада центральной власти Совет по делам религий подчас заверял просителей в том, что их церковь останется действующей, но местные власти, невзирая на указания из центра, разрушали или закрывали храмы. В такой ситуации усиление власти центрального органа Совета по делам религий — могло принести больше добра, чем зла. Такой орган, действовавший в тесном контакте с Церковью, и в особенности с ее Отделом внешних сношений, мог бы легко улавливать, на какие именно проблемы реагирует общественность за границей — например, притеснение верующих, закрытие церквей и т. д. Что же касается относительного расширения прав иерархов и приходов, то дело не дошло всё-таки до законного признания Церкви как института. Большими правами владения, а не собственности стали пользоваться зарегистрированные государственными учреждениями отдельные группы — "двадцатки", отдельные епископы, епархиальные центры и патриарх как отдельный функционер. Однако все вместе они не составляли организации или института с точки зрения закона.

Тем не менее в сентябре 1980 г. в поселке Софрино недалеко от Москвы патриарх официально открыл завод с современным оборудованием и технологиями по производству свечей, подсвечников, лампад, облачений и других предметов, необходимых Православной церкви и православным христианам. История эта долгая. Патриархия боролась за право владения таким заводом или заводами с 1946 г. В 1957 г. Церкви было дано разрешение открыть несколько небольших предприятий в отдельных епархиях. Патриарх обратился с прошением об открытии одного, но большого предприятия, подчиняющегося непосредственно патриархии, и такое право было наконец ему предоставлено. Однако завод открылся только тогда, когда власти закрыли все другие небольшие мастерские, и новая патриаршая фабрика оказалась единственной на всю Русскую православную церковь. В условиях постоянной нехватки сырья, нерегулярных поставок и отсутствия надежного транспорта естественным результатом стала недостача необходимых предметов православного обихода по отдельным приходам и даже епархиям.

Церковь наращивала издание церковных и богослужебных книг: было напечатано новое издание Библии, Новый завет отдельным изданием, Молитвослов, Псалтирь, Часослов, Настольная книга священнослужителя, первый том которой появился в 1971 г. В том же году появился Служебник, впервые с 1958 г. Однако самым важным изданием последних лет была многотомная Минея, публикация которой началась в 1970 г. В Минеях содержатся службы всем святым Русской церкви и большинству других святых, почитаемых вселенским православием, здесь же печатаются некоторые ноты песнопений и агиографический (т. е. житийный) материал. Это первое такое полное издание, включавшее материал до того не публиковавшихся местных рукописных текстов акафистов почитаемым святым, а также прописи для икон святых. Текст настоящего издания основывается в большой степени на работе покойного епископа-мученика Афанасия (Сахарова), который много сделал для русификации славянских текстов старых Миней, переложив их на более понятный современному русскому человеку язык. Вновь издаваемая Минея содержит славянские тексты с минимальными русификациями особенно непонятных терминов. Каждый том ограничивается святыми одного месяца.

В официальном органе патриархии — Журнале Московской патриархии с 1978 г. существенно увеличилось количество отчетов о рукоположениях. К 1980 г. таковые, безусловно, превзошли числом некрологи. Причем очень редко упоминалось формальное богословское образование рукополагаемого. В некоторых случаях это может быть связано с краткостью заметки. Но скорее всё же такое упущение является косвенным свидетельством того, что частыми и важными для церковной жизни стали в то время рукоположения помимо семинарий, что привело, как говорилось об этом выше, к рождению целого поколения религиозно ревностных священнослужителей, сильно отличавшихся в этом отношении от выпускников семинарий.

Журнал публикует образовательные материалы как для мирян, так и для малообразованных клириков: таковыми стали разъяснения Божественной литургии — ее богословского значения, символизма и истории, а также другие материалы популярно-богословского и дидактического характера. Довольно часто подчеркивается патриотическая роль Церкви, как это было, например, в 600-ю годовщину Куликовской битвы. Это не понравилось властям, которые в своих атеистических изданиях стали жаловаться, что Церковь пытается подчеркнуть свою органическую связь с русской культурой.

Определенный авторитет завоевало другое периодическое издание — "Богословские труды". Возможно, самой важной для "Трудов" стала публикация работ двух величайших богословов XX в.: о. Павла Флоренского{Флоренский Павел Александрович (1882—1937) — священник, религиозный философ и богослов. В своей основной работе "Столп и утверждение истины" обосновывает истинность православной догматики, особенно — триединство Бога. Помимо богословия занимался физикой и математикой. Погиб в Соловецком концлагере.}, погибшего в лагере, и Владимира Лосского. Расширение издательской деятельности и существенный подъем ее качества, должно быть, отражали общее, хотя и неравномерное ослабление нажима на Церковь или же такое усиление нажима со стороны Церкви, когда гражданские власти были принуждены выпускать пар.

Есть достоверные свидетельства, что послабления были весьма неровными и только в сравнении с 60-ми гг. Одним из вопиющих фактов было нападение на резиденцию Украинского экзархата в Киеве сотрудников КГБ и милиции в ноябре 1980 г. Нападавшие окружили здание, начали обыскивать помещения и производили грубый личный обыск священнослужителей и служащих Церкви. И только после горячего протеста со стороны архиепископа Макария, главы Отдела внешних сношений экзархата, адресованного прямо украинскому министру безопасности, обыск и "оккупация" помещения прекратились, причем впервые после революции Церкви были принесены официальные извинения от республиканского правительства. Это единственный известный случай столкновения на таком высоком уровне, но на низших уровнях стычки были частыми.

В январе 1971 г. преподаватель математики Б. Талантов умер в возрасте 61 года в больнице кировской тюрьмы во время отбывания своего двухлетнего срока, который он получил в июне 1969 г. В чём состояло его "преступление"? Он вместе с другими подписывал письма протеста против насильственного закрытия церквей в Кировской епархии и выселения популярных священников. Некоторые из них были адресованы в Московскую патриархию, некоторые — советскому правительству, другие — деятелям западных Церквей, Всемирному совету церквей и ООН. Однако, что "хуже всего", он попытался критиковать советскую политику в отношении Церкви вообще, а также советское церковное законодательство в нескольких письмах в газету, а в одном письме — советскому правительству — даже предложил собственный план необходимых изменений.

Молодых людей, участников церковных хоров, задерживали сотрудники милиции и КГБ и грозили им потерей работы или отчислением из учебных заведений, в случае если они не прекратят петь в хоре. На местах представители властей приходили на службу или перед ее началом и силой выводили молодых людей, пришедших петь в хоре. В Киеве созданный священником молодежный хор был разогнан, а священник в наказание лишился регистрации и был вынужден устроиться регентом в маленьком городишке.

Подобные действия были, однако, всего лишь "арьергардными боями" с целью остановить или хотя бы замедлить стремление молодежи к Церкви. Именно с этой целью кордоны милиции и содействовавших ей комсомольцев окружали храмы на Пасху и в другие большие праздники; под предлогом защиты верующих от хулиганов они не допускали молодых людей в храм. Иногда пропускались молодые люди с крестами на шее, но часто и это не помогало.

В 1974 г. одновременно и независимо друг от друга организуются два религиозно-философских семинара: один — в Москве, под руководством бывшего студента института кинематографии Александра Огородникова, другой — в Ленинграде. Ленинградский семинар выпускал несколько самиздатовских периодических изданий. Судьба московского семинара, который в 1978 г. начал издавать собственный неофициальный журнал "Община", была трагичной. Участники семинара вскладчину купили дом во Владимирской области недалеко от Москвы, где они собирались, причем приезжие могли в нём и переночевать. Там Огородников, исключенный из ВГИКа за исповедование христианства и попытку религиозной проповеди среди русских хиппи, попытался зарегистрироваться как фермер-частник с правом кормиться сельхозпродукцией с прилегающего участка. В этом ему отказали, и в 1978 г. он был арестован, а в 1979 г. — приговорен к году принудительных работ за "тунеядство". К концу срока его снова судят прямо в лагере и приговаривают к 6 годам принудительных работ и 5 годам ссылки за антисоветскую агитацию в месте заключения. Другой основатель семинара — Александр Аргентов был арестован в 1976 г. и находился на принудительном лечении в психбольнице. В течение 1979–1980 гг. семь других участников семинара получают различные сроки, среди них Татьяна Щипкова — преподаватель латинского и французского языка в Смоленском педагогическом институте и Владимир Пореш — филолог, библиотекарь из Ленинграда.

Такое суровое наказание, постигшее членов этой довольно безобидной группы объясняется тем, что они попытались создать христианскую коммуну. Было полностью покончено и с их планами нести повсюду христианское учение вплоть до создания летних христианских лагерей для детей и юношества. И хотя эти идеи находились еще в стадии обсуждения, миссионерская деятельность группы уже начала успешно осуществляться: в нее были кооптированы иногородние члены из Ленинграда, Смоленска и Витебска (Белоруссия), а также из других мест. Растущее влечение молодежи к Церкви в Москве, Ленинграде, Киеве было для властей действительным фактом уже в течение нескольких лет, причем, по-видимому, они не надеялись остановить этот процесс. Однако из последних сил власти пытались помешать распространиться этому движению в провинции. Да к тому же и сама идея создания самостоятельной и активной общественной организации, существующей независимо от коммунистической организационной инициативы и даже ей идейно враждебной, сама эта идея была невыносима для правящих кругов.

Другим важным проявлением внецерковной христианской активности был Христианский комитет защиты прав верующих в СССР, созданный о. Глебом Якуниным, Виктором Капитанчуком и бывшим политзаключенным хрущевских времен иеромонахом Варсонофием (Хайбулиным) в конце 1976 г., вскоре после безуспешного обращения Якунина к патриарху с просьбой о восстановлении его в сане священника. Поводом послужила десятая годовщина запрещения, наложенного патриархом на Якунина и Эшлимана.

Комитет начал предавать гласности все известные случаи преследований и административных притеснений религиозной деятельности в Советском Союзе, невзирая на имена действующих лиц, для чего время от времени выпускался машинописный бюллетень, который затем передавался иностранным журналистам в Москве или на его основе делалось обращение к советскому правительству, патриарху, Всемирному совету церквей или зарубежным церковным лидерам. Комитет, однако, не ограничивался религиозными делами, а заявлял обо всех случаях преследований людей за убеждения, почитая это моральным долгом христианина. Через три года Якунин и его сотрудники Лев Регельсон и Капитанчук были арестованы. Двое последних в конце концов признали себя виновными, были условно освобождены и заявили, что готовы пострадать за веру, но не за права человека. Якунин характеризовал свою деятельность "как религиозный долг священника". В 1980 г. его приговорили к пяти годам лишения свободы в лагере строгого режима и пяти годам ссылки. Популярный в Москве священник, врач по профессии, о. Кирилл Чернецкий в день процесса над Якуниным обратился к своей пастве со следующими словами: "Сегодня совершается в Москве суд над праведником, о. Глебом. Я прошу вас помолиться вместе со мной о здравии о. Глеба". О. Кирилл затем перевели в отдаленный приход Московской епархии.

О популярности деятельности комитета свидетельствует тот факт, что вскоре после арестов его активных членов он выступил с заявлением о том, что в адрес Комитета поступило около 250 просьб о приеме от христиан разных конфессий. Ввиду возможных преследований комитет "решил принять десять новых членов, не обнародуя их имен". После ареста Якунина о. Николай Гайнов, деятельный священник Русской православной церкви, объявил, что встает на место Якунина. И хотя, насколько нам известно, комитет прекратил свою деятельность после приговора Якунину, один из его членов — преподаватель Московской духовной академии Василий Фонченков выступил с несколькими заявлениями в поддержку Якунина. Одно из его заявлений, опубликованное на Западе, представляет собой выражение полной поддержки борьбе за общегуманитарные и религиозные права человека в СССР, причем автор предупреждал, что не следует доверять его дальнейшим утверждениям обратного, если таковые будут сделаны после его ареста и из тюрьмы.

По-видимому, имелся в виду пример отречения о. Дмитрия Дудко в июне 1980 г. Дудко был священником, о котором много говорили в Москве, известным своими проповедями в форме диалогов с верующими и неверующими, борьбой за права человека, деятельностью в самиздате, а также открытием у себя дома неофициальной воскресной школы катехизации. Этот священник крестил тысячи взрослых новообращенных. Молодым семинаристом он провел 8 лет в тюрьме и лагерях, так что, возможно, перспектива повторить этот опыт в преклонном возрасте подорвала его стойкость. Впрочем, кажется, был и некий личный оттенок в его отречении. Он был привязан к патриарху: именно Пимен рукоположил его по возвращении из заключения, причем для этого будущему патриарху пришлось преодолеть много препятствий. Великим постом 1980 г. Дудко посылает Пимену письмо из камеры (он был арестован в январе того же года) с традиционным великопостным прошением прощения, причем выражает сожаление о том, что своими поступками принес большие беспокойства как Церкви, так и патриарху. По-видимому, КГБ воспользовалось этим письмом, пообещав и патриарху, и самому Дудко немедленное освобождение, если он выступит с осуждением своей деятельности в том же ключе, в каком написано письмо. И вот 30 июня о. Дмитрий Дудко появляется на телевидении и произносит длинную речь о том, что его деятельность повредила Церкви и противоречила патриотическому долгу русского священника. В той же речи он назвал по именами тех западных корреспондентов и туристов, которые помогали ему в его контактах с эмигрантской церковью и в публикации его трудов (им опубликовано на Западе несколько книг), и даже облыжно заявил, что архиепископ Василий Брюссельский был вовлечен в его тайную деятельность, что сам архиепископ Василий решительно опроверг.

Помимо собственно церковной деятельности — каковая кроме всего прочего включала издание самиздатом приходского бюллетеня "В свете Преображения", единственного подобного издания в тогдашнем СССР, — о. Дмитрий принял участие в нескольких "ненужных", с точки зрения властей, политических выступлениях и "провокациях". Тем не менее — и здесь следует отметить новую линию в поведении церковной иерархии — патриарх постарался защитить о. Дмитрия. Митрополит Ювеналий Крутицкий, сменивший в 1978 г. неумелого и несамостоятельного Серафима, поначалу предупреждал о. Дмитрия, что Церковь будет его защищать только до тех пор, пока его деятельность остается исключительно церковной (по-видимому, включая крещения, семинары и другие виды миссионерства). Если же он окажется втянутым в политическую деятельность, Церковь его не сможет защищать. Это предупреждение не повлияло на поведение о. Дмитрия. Тем не менее весной 1979 г. митрополит посетил храм о. Дмитрия Дудко, расположенный в сорока километрах от Москвы, сослужил с ним и в своем слове похвалил духовную атмосферу храма и пастырскую деятельность о. Дмитрия, которого он назвал святым человеком. После ареста о. Дмитрия русские иерархи заявляли за границей, что патриархия делает запросы об участи священника и постарается ему помочь, как только будет вынесен приговор. Как только о. Дмитрий был освобожден, он получил приход в Московско-Крутицкой епархии, и снова Ювеналий демонстративно приезжает с ним сослужить. Более того, в 1981 г. о. Дмитрий возобновляет издание приходского бюллетеня, на этот раз, скорее всего, с одобрения властей. Если это в действительности было так, то здесь следует видеть прецедент, попытку смягчить последствия подавления такой неконтролируемой деятельности, как Христианский комитет, свободные религиозно-философские семинары и их поистине независимые самиздатовские публикации. Как бы то ни было, духовные чада о. Дмитрия, потрясенные его выступлением на телевидении, отказались его принять и ушли от него.

Так же как и в случае с о. Дмитрием Дудко, Церковь не оставила в беде и Фонченкова. Хотя со временем он был отстранен от преподавательской деятельности, Фонченков оставался приходским священником в Подмосковье.

Фонченков — это живой пример того, что в Церковь пришли совершенно новые люди, так что атеистическому руководству всё труднее становилось утверждать, будто в ней ищут убежища остатки дореволюционных реакционеров и клерикалов и самые невежественные крестьяне. Фонченков родился в 1932 г. в семье видного коммунистического деятеля. Его отец и дядя — большевистские герои гражданской войны. Он окончил исторический факультет МГУ и работал сотрудником в Музее революции. При Хрущеве музею было предписано заниматься атеистической пропагандой в Москве. Однако обращение к вопросам религии привело, вопреки ожиданию, к обращению в христианство нескольких сотрудников; двое из них, включая Фонченкова, позднее стали священниками. Его отец также вернулся в лоно Церкви незадолго до смерти. В 1972 г. Фонченков кончает Духовную академию и начинает работать в Отделе внешних церковных сношений, а спустя четыре года был послан в Восточный Берлин священником и редактором восточногерманского православного журнала. Очевидно, он оказался недостаточно благонадежным, и через год его вернули в Москву преподавать историю Византии и советскую конституцию в семинарии.

Московская патриархия пыталась помочь и Якунину. В 1976 г. он получил место чтеца в подмосковной церкви; и, по сведениям из надежного источника, в конце 1978 — начале 1979 г. митрополит Ювеналий предлагал тихо восстановить Якунина в священстве без всяких демонстративных покаяний и дать ему приход. Якунин, говорят, отказался от этого предложения. Если это правда, то, по-видимому, ему было предложено распустить Христианский комитет и отказаться от всякой деятельности по защите прав человека. В противном случае его отказ был бы нелогичным в свете того факта, что он постоянно обращался в патриархию с прошением о восстановлении священства.

Всегда, когда это было возможно, официальная Церковь не поддерживала обвинений советских органов против духовенства. Что касается дел двух архиепископов, отправленных при Хрущеве в лагеря по ложным обвинениям, — Андрея (Сухенко) Черниговского, осужденного на восемь лет (1961—1969 гг.) и Иова (Кресовича) Казанского, отбывшего в заключении шесть лет (1960–66 гг.), — размежевание с официальной властью было совершенно определенным. Вскоре после освобождения оба архиепископа были поставлены во главе крупных епархий. Епископ Андрей, для которого это заключение было уже вторым, после освобождения пережил душевное расстройство, от которого так и не оправился. Церковь вынуждена была отправить его в монастырь на покой после Собора 1971 г., где он обнаружил явные признаки душевной болезни. Иов оставался правящим епископом до самой смерти в 1977 г. в возрасте семидесяти девяти лет. Фактическое отрицание всех государственных обвинений против него — в корыстолюбивом мздоимстве и неуплате налогов — содержится в посвященном епископу некрологе в Журнале Московской патриархии, где он назван "человеком, глубоко преданным Церкви, скромным, мирным... [которого] повсюду, где он побывал, запомнили как доброго и щедрого пастыря, горячо преданного Богу и милостивого к людям". Почивший сподобился торжественного погребения, которое возглавил митрополит Львовский, к тому времени было получено множество теплых соболезнований от всех ведущих иерархов, включая патриарха.

Одновременно Церковь решила вступиться за два монастыря, много потерпевших от государства и местных властей. Один из монастырей — Жировицкий в Белоруссии; другой — Почаевская лавра, входившая в число четырех крупнейших и наиболее почитаемых монастырей в России, причем из четырех открытыми оставались лишь Троице-Сергиева лавра и Почаевская лавра. Что касается Жировицкого монастыря и Белорусской архиепископии, казалось, худшее у них позади, по крайней мере с момента назначения туда митрополита Филарета (Вахромеева) в 1979 г., тем более что новый глава архиепископии стал в 1981 г. и главой Отдела внешнецерковных сношений. По сообщению из церковных кругов, в хрущевские времена белорусское правительство обращалось с предложением превратить эту республику в первую "безбожную" республику СССР. Для достижения таковой цели белорусские власти получили мощную поддержку не только всей атеистической верхушки государства, но и его могучей полицейской машины. Была закрыта единственная семинария в Жировицком монастыре. Все монастыри за исключением Жировицкого закрыли, а монахини в нарушение монастырской дисциплины были переведены в мужской Жировицкий монастырь. Количество действующих церквей сократилось с 1200 до менее 400, да и в тех службы не были регулярными из-за недостатка священников. При новом митрополите положение стабилизировалось. Назначение ряда священников (без официального семинарского образования) обеспечило к 1981 г. 383 священников для 370 церквей, из которых многие были значительно расширены под предлогом ремонта, присоединения часовен, что позволяло совершать несколько литургий в день. Митрополит часто привозил иностранцев к себе в епархию и в Жировицкий монастырь, таким образом обеспечивая его выживание.

Подобным же образом патриархия пыталась спасти Почаевскую лавру, бывшую предметом сильнейших нападок с 1961 г. В 1980 г. был конфискован у лавры последний земельный участок, и монахи лишились средств самообеспечения. Несколько раньше конфисковали монастырскую гостиницу, которую превратили в больницу для буйных умалишенных, крики которых постоянно слышны были не только в монастыре, но и в соборе во время службы. Многочисленные паломники буквально со всего Советского Союза подвергались не только административным преследованиям, но и прямому рукоприкладству со стороны милиции. После конфискации гостиницы милиция разрешала паломникам проводить ночь в монастырских храмах. Теперь же паломников грубо гнали и из храмов, а домовладельцев, пускавших их на ночь, нещадно штрафовали. Невозможно было получить ночлег паломникам и в местных гостиницах. Так, однажды были грубо выгнаны двадцать послушников, ожидавших пострижения и дальнейшего перевода на Афон. Местные жители, монахи и паломники обращались с бесчисленными жалобами в разные инстанции и даже в ООН. В петициях рассказывалось об изгнании из монастыря о. Амвросия, высокодуховного старца, глубокопочитаемого, несмотря на его 44 года. Бывший духовник Троице-Сергиевой лавры, изгнанный оттуда под давлением советских органов, он вступил в Почаевскую лавру в 1976 г. и вскоре стал пользоваться громадным уважением среди монахов и паломников как проповедник и духовник. Его обвинили в антисоветской направленности проповедей, а когда в личной библиотеке монаха были найдены книги, напечатанные на Западе, начали арестовывать и допрашивать других монахов, заподозренных в связи с о. Амвросием. Жертвами этих розысков стали 49-летний архимандрит Олимпий (или Алиппий), который скончался после избиения на Светлой седмице 1981 г., и другой монах, Питирим, потерявший в результате побоев рассудок. Власти снова начали вести дело к закрытию монастыря, причем преследования порождали с обеих сторон нездоровую обстановку экстремизма, нетерпимости и подозрения. Бессилие настоятеля монастыря архимандрита Иакова, известного своим благочестием, прекратить эти преследования, привело наконец к тому, что его самого стали подозревать в сотрудничестве с органами и несколько паломников-фанатиков даже совершили на него покушение.

Церковь пыталась спасти и поддержать монастырь: в Журнале Московской патриархии были опубликованы статьи об истории монастыря, бывшего в прошлом форпостом на пути воинственного римско-католического проникновения в период польского правления. В других статьях публиковались отчеты об архиепископских служениях посетивших монастырь русских иерархов, которых часто сопровождали иностранные студенты из Ленинградской академии. Сообщалось, что американский студент-богослов был пострижен в Почаеве. Этим сообщением надеялись поддержать лавру.

Но не только почаевские паломники подвергались гонениям и преследованиям. Вообще для групповых паломничеств и процессий требовалось получить предварительное разрешение, причем обычно власти в таком разрешении отказывали.