Штаб Мошиаха

В нашем выпуске

 Благословение длиною в жизнь
(История, рассказанная рабби Моше-Хаимом Гринвальдом)

История, которую я собираюсь вам рассказать, до сих пор не выходила за пределы
нашего семейного круга, но сейчас, мне кажется, пришло время, чтобы об этом
узнали многие…

Мой отец, - рабби Авраам-Цви Гринвальд, - родился в Лодзи, в 1912 году. Когда
ему было восемь лет, скончался его отец, и мать осталась одна, с семью маленькими
детьми на руках. Мой отец был старшим среди детей, и мать, беспокоясь о еврейском
образовании старшего сына, отправила его жить к своему двоюродному брату – рабби
Менахему Зембе, великому и прославленному мудрецу Торы, который посвятил много
личного времени, занимаясь Торой с моим отцом.



В 1929 году в Варшаве состоялась, - как ее тогда называли, - “Великая Свадьба”:
дочь Шестого Любавичского Ребе Йосефа-Ицхака, - Хая-Мушка, - выходила замуж
за рабби Менахема-Мендла Шнеерсона (будущего Любавичского Ребе Короля Мошиаха).
Моему отцу к тому времени исполнилось почти семнадцать, и ему посчастливилось
побывать на этой свадьбе, о которой он отзывался как о “мощном духовном заряде”,
потому что на празднестве присутствовали самые великие хасидские лидеры Польши.
Более того, ему посчастливилось встретиться лично с самим женихом.

Произошло это на следующее утро после свадьбы. Дядя и наставник моего отца,
- рабби Менахем Земба, - сказал, что собирается сегодня посетить жениха, и если
племянник желает, они могут сделать это вместе. Разумеется, мой отец согласился.

Он не запомнил, о чем говорили эти двое великих знатоков Торы, но конец встречи
он запомнил на всю жизнь. Прежде чем завершить разговор и распрощаться, рабби
Менахем-Мендл повернулся к моему отцу и спросил: “Через несколько дней – Ханука.
Знаешь ли ты, почему во многих хасидских синагогах отмечают пятый ханукальный
вечер как особый праздник?” Отец не знал – почему, и Ребе объяснил: “Пятый вечер
Хануки никогда не приходится на Шаббос, что символизирует великую духовную темноту.
Но свет пятой ханукальной свечи, которую мы зажигаем в этот вечер, способен
разогнать любой мрак. Долг каждого еврея, где бы он ни находился, - в Варшаве
или в Лондоне, - “освещать своим светом” даже самую глубокую тьму”.

После этого мой отец и рабби Менахем Земба попрощались с Ребе и вышли из гостиницы.

С тех пор прошло 10 лет…

В 1939 году началась Вторая мировая война. Моему отцу пришлось пережить все
ужасы Катастрофы. У него на глазах были убиты жена и пять его маленьких детей.
Сам он прошел лагеря смерти, и только благодаря милости Всевышнего остался жив,
хотя духовно и физически был совершенно сломлен. После окончания войны отец
около двух лет находился в лагерях для перемещенных лиц, пытаясь разыскать оставшихся
в живых родственников, пока, в конце концов, не стало ясно, что все они до единого
погибли…

В 1948 году мой отец эмигрировал в Соединенные Штаты Америки, в Филадельфию,
к своему дяде, - рабби Моше-Хаиму Гринвальду, - который уехал в Америку еще
до его рождения. Дядя очень тепло встретил отца и постарался сделать все возможное,
чтобы утешить его страдания и боль.

Прошло время. Боль притупилась. Мой отец понял, что все время жить прошлым –
невозможно, и решил начать новую жизнь. С моей матерью – второй своей женой
– он встретился в Торонто, где и было принято решение о свадьбе. Перед свадьбой
отец отправился в Нью-Йорк – за благословением к рабби Йосефу-Ицхаку, Шестому
Любавичскому Ребе.

Годы страданий наложили на рабби Йосефа-Ицхака свой отпечаток. Он был болен
и у него были проблемы с речью. Один из хасидских старейшин присутствовал в
кабинете и пояснял, что говорит Ребе. Когда ему сообщили, что мой отец прошел
войну, пережил Катастрофу и остался жив, но потерял при этом всех своих родственников,
Ребе заплакал, благословил моего отца и пожелал ему долгой и счастливой жизни.
Прежде чем покинуть кабинет, мой отец сказал, что имел счастливую возможность
двадцать лет назад присутствовать на свадьбе его дочери в Варшаве. Тогда глаза
Ребе засияли, и он сказал, что хорошо было бы отцу в таком случае навестить
его зятя, рабби Менахема-Мендла, кабинет которого находится этажом ниже.

Мой отец спустился по лестнице вниз и постучал в дверь кабинета. Рабби Менахем-Мендел
узнал его сразу же, несмотря на то, что после их первой встречи прошло более
двадцати лет. Он задал моему отцу несколько вопросов о судьбе его дяди, рабби
Менахема Зембы, о котором слышал только, что тот погиб в Варшавском гетто, но
подробностей не знает. Когда мой отец сообщил о том, что знал, рабби Менахем-Мендл
сказал: “Поскольку мой тесть направил вас ко мне, вы должны услышать от меня
слова Торы. Сейчас – месяц Кислев. Приближается Ханука. Во многих хасидских
синагогах отмечают пятый ханукальный вечер как особый праздник. Дело в том,
что пятый вечер Хануки никогда не приходится на Шаббос, что символизирует великую
духовную темноту. Но свет пятой ханукальной свечи, которую мы зажигаем в этот
вечер, способен разогнать любой мрак. Долг каждого еврея, где бы он ни находился,
- в Нью-Йорке или в Лондоне, - “освещать своим светом” даже самую глубокую тьму”.

Отец был потрясен – почти слово в слово Ребе повторил все то, что сказал двадцать
лет назад во время их первой встречи!..

Женившись, отец какое-то время выполнял должность раввина и учителя при синагоге
“Адат Исраэль” в Вашинтгон Хайтс. Когда родились я и моя сестра, вся наша семья
переехала в Торонто, где руководство местной хасидской общины предложило отцу
ту же должность – должность раввина и учителя.

Зимой 1969 года должна был состояться моя свадьба, и отец сказал мне, что хотя
наша семья не является любавичской семьей, он считает, что перед свадьбой я
обязан посетить Любавичского Ребе, чтобы получить его благословение, как в свое
время сделал он. Я с радостью согласился.

Но не так-то просто было попасть к Ребе на прием! Мой отец вступил в телефонные
переговоры с секретарем и принялся объяснять и умолять его, что мы не можем
ждать несколько месяцев. В конце концов, секретарь согласился пропустить нас
вне очереди, но при этом взял с нас обещание – лишь благословение, и никаких
дискуссий!..

Точного времени, когда мы вошли в кабинет к Ребе, я не помню. Помню, что было
уже под утро, чуть ли не рассвет. Впервые в жизни я видел Ребе. Его лицо, особенно
глаза, произвели на меня глубокое впечатление.

Мой отец подал, - как это было принято, - записку, в которой были указаны мое
имя, имя моей невесты и просьба о благословении. Ребе взял записку из руки отца
и, прежде чем развернуть ее, улыбнулся и сказал: “Не прошло и двадцати лет с
тех пор, как вы приезжали сюда перед вашей свадьбой, и особенно – с тех пор,
как мой тесть прислал вас ко мне...” Мой отец не нашел в себе сил, чтобы ответить.

В этот момент в дверь постучал секретарь, напомния о том, чтобы мы поторопились.
Ребе, однако, сделал движение рукой, как бы говоря: “Не обращайте внимание”,
а затем развернул записку. Закончив ее читать, Ребе сразу же благословил нас:
вначале меня, а затем моего отца – долгой и счастливой жизнью. “Как вы веселились
на моей свадьбе, - добавил в конце Ребе, - да удостоит вас Всевышний счастья
веселиться на свадьбе ваших внуков”. В глазах моего отца появились слезы: его
глубоко тронули слова Ребе.

Прежде чем покинуть кабинет, мой отец собрался с духом и спросил, может ли он
задать Ребе один весьма важный вопрос. “Мой тесть когда-то направил вас ко мне,
- улыбнулся Ребе в ответ, - и с тех пор я обязан отвечать на все ваши вопросы”.
Тогда мой отец рассказал, что в Торонто, где мы сейчас живем, в среде местной
хасидской общины он часто слышит нарекания и жалобы на то, что любавичские хасиды
идут неверной дорогой, пытаясь сблизиться с нерелигиозной частью еврейского
населения. “Я не верю слухам и сплетням, - сказал мой отец, - но, тем не менее,
то, что я слышу в адрес любавичских хасидов, рождает в моем сердце сомнения
и противоречия. Сказано ведь, что ‘ненавидящие Б-га будут ненавидимы’. Для чего
же любавичские хасиды пытаются найти общий язык с теми, кто восстает против
Всевышнего и Его Торы?” Закончив говорить, мой отец тут же поспешно добавил,
что ни в коем случае не хотел чем-то обижать Ребе или как-то критиковать его
работу; он просто желает выяснить истину, чтобы потом рассказать о ней другим.

“Скажите, - произнес Ребе в ответ, - как поведет себя ваш ‘сверхрелигиозный’
сосед, когда его дочь, не дай Б-г, свяжется с дурной компанией и оставит еврейство?
Попытается ли он вернуть ее на путь Торы и заповедей или скажет, что ‘ненавидящие
Б-га будут ненавидимы’? Скажет ли он, что запрещено искать общий язык с грешниками
и поэтому следует прекратить с ней всяческие контакты?”

Не дожидаясь ответа, Ребе продолжил: “Разумеется, он может ответить стихом:
‘От своей плоти не скрывай себя’… Следует однако помнить, - выражение лица Ребе
стало очень серьезным, и он даже постучал по столу, - что для Всевышнего каждый
еврей также дорог, как дорог для отца единственный сын! Каждый еврей – Его плоть,
от которой Он не может скрыть Себя!”

Затем Ребе посмотрел на меня и на отца долгим и пристальным взглядом и сказал:
“Следует закончить благословением… Существует давняя традиция среди хасидских
общин – отмечать пятый ханукальный вечер как особый праздник. Дело в том, пятый
вечер Хануки никогда не приходится на Шаббос, что символизирует великую духовную
темноту. Но свет пятой ханукальной свечи, которую мы зажигаем в этот вечер,
способен разогнать любой мрак. И в этом – долг каждого еврея, где бы он ни находился:
в Торонто или в Лондоне. Каждый еврей – частица Б-га свыше, Его единственный
сын. Светом своей души он способен осветить самый темный путь и пробудить душу
другого еврея. Даже того, кто далек от Торы и заповедей!..”

Мой отец был потрясен до глубины души. Всю дорогу домой он не мог ничего сказать,
кроме двух слов, которые повторял беспрестанно: “Это невероятно! Это невероятно!”

С тех пор прошло 10 лет…

В 1979 году, зимой, незадолго до Хануки, мы вылетели в Англию. В Лондоне должна
была состояться свадьба моего младшего брата.

По дороге я заметил, что мой отец чем-то обеспокоен. Какие-то мысли тревожили
его. Я спросил его об этом, но он промолчал. Лишь после нескольких настойчивых
попыток с моей стороны отец рассказал о причине своего беспокойства.

Незадолго до нашего отлета, к отцу пришел сосед – один из уважаемых членов местной
хасидской общины. Буквально рыдая, он сказал отцу, что никогда и никому не рассказал
бы того, что собирается сейчас рассказать, но он надеется что отец как-то сумеет
ему помочь.

Дело в том, что их дочь убежала из дома. Она давно собиралась это сделать, но
скрывала свои планы настолько тщательно, что родители ничего не знали. И вот,
две недели назад случилось ужасное: вместе с приятелем-неевреем она улетела
в Лондон. С того самого дня обстановка в их доме была траурной, словно Девятого
Ава. У них есть в Лондоне родственники, но они ничем не могут помочь их горю,
так как не знают даже, где искать девушку. Он, собственно, и пришел к моему
отцу за помощью. Может быть, будучи в Лондоне, отец займется этим вопросом,
а Всевышний будет милостив и обязательно поможет. Кто знает, возможно ему посчастливится
найти их дочь и удержать ее от падения…

Мой отец был близким другом этого человека, и рассказанная история потрясла
его. Да и я не мог остаться равнодушным и стал думать, чем бы я мог помочь в
этой ситуации…

Мы прилетели в Лондон и отпраздновали свадьбу моего брата, которая была очень
и очень веселой.

В первый послесвадебный вечер мой отец рассказал отцу невесту о просьбе своего
соседа и спросил – не даст ли он какой-нибудь совет. Отец невесты ответил, что
сам помочь он вряд ли сможет, но у него есть друг – любавичский хасид – который
уже спас не одну еврейскую душу. Зовут его рабби Авраам-Ицхак Глик, и он – посланник
Любавичского Ребе. Кто еще, кроме него, способен взяться за такое нелегкое дело?

Этой же ночью мой отец позвонил рабби Глику, описал ему всю ситуацию и объяснил,
что откладывать нельзя ни минуты. Рабби Глик без лишних слов попросил номер
телефона родителей девушки, - возможно они знают еще какие-то детали, которые
смогут помочь поиску, - пообещал сделать все возможное и сказал, что если что-то
удасться обнаружить, он обязательно с нами свяжется.

Где он искал, с кем он советовался, мы не знаем. Только однажды вечером, десять
дней спустя (мои родители решили остаться в Лондоне до конца Хануки) в доме
раздался телефонный звонок. Звонил рабби Глик и сообщал, что у него есть для
нас приятный сюрприз. Мой отец немедленно поспешил к нему домой.

Войдя, он увидел в гостиной плачущую девушку, которую мгновенно узнал. Рабби
Глику все же удалось ее разыскать и уговорить вернуться к родителям.

При входе в гостиную стоял ханукальный светильник. Мой отец посмотрел на него
и едва не лишился чувств: на нем спокойным пламенем горели пять ханукальных
свечей…

Отец смотрел на свечи, а в его памяти всплывали слова Ребе пятидесяти-, тридцати-
и десятилетней давности: “Свет пятой ханукальной свечи, которую мы зажигаем
в этот вечер, способен разогнать любую тьму… Долг каждого еврея, где бы он ни
находился … в Варшаве или в Лондоне … в Нью-Йорке или в Лондоне … в Торонто
или в Лондоне … освещать своим светом самую глубокую тьму … Как поведет себя
ваш ‘сверхрелигиозный’ сосед, когда его дочь, не дай Б-г, свяжется с дурной
компанией и оставит еврейство?… Для Всевышнего каждый еврей так же дорог, как
дорог для отца единственный сын!..”

Вернувшись в Торонто, мой отец, чувствуя, что встретиться с Ребе после случившегося
– его духовный долг, стал добиваться этой встречи. В те годы, однако, чрезвычайно
трудно было назначить с Ребе аудиенцию.

И все же встретиться с Ребе моему отцу удалось.

Это случилось через год, во время месяца Тишрей. По случаю осенних праздников
на прием к Ребе записалась группа посетителей, и мой отец присоединился к ним.
Эмоции настолько переполняли его, что он не мог сказать и слова. В конце концов,
произнеся лишь несколько первых фраз, отец заплакал. Ребе посмотрел на него
и сказал: “Мой тесть предвидел многое…”

Настолько велика была скромность Ребе!..

История, однако, на этом не заканчивается.

В 1989 году, 14 Кислева, состоялась свадьба моего старшего сына. Отпраздновав
ее, мой отец скончался. Сбылось пророчество Ребе о том, что мой отец будет веселиться
на свадьбе своих внуков. Сбылось оно ровно шестьдесят лет спустя после Великой
Свадьбы в Варшаве. Ровно шестьдесят лет спустя после их первой встречи…

Да живет вечно наш господин, учитель и Ребе Король Мошиах!