Жития святых в земли Российской просиявших

+
«Жизнь каждого подвижника скрывает за внешними
событиями внутренний мир Богоносца».
Епископ Игнатий (Брянчанинов)

Иеросхимонах Стефан, в миру – Дмитрий Иванович Игнатенко, - родился в семья казака
Ивана Давидовича Игнатенко в Ставропольском крае в 1887 году . Его предки были
выходцами из Лебединского уезда Полтавской губернии, переселенные на Кавказ по
указу императрицы Екатерины II .
Отца убили в горах разбойники-черкесы. Рано овдовевшая мать, по имени Надежда,
одна воспитывала несколько человек детей, девочек и мальчиков. Жили в основном
огородом . Мать ненадолго пережила своего супруга и умерла молодой.
Маленький Митя Игнатенко учился в церковно-приходской школе. Уже там определился
выбор его жизненного пути. На склоне лет старец Стефан рассказывал своей духовной
дочери: «Учили нас так: сначала вели к утрени, а потом – завтракать, и во время
завтрака читали нам жития святых. И запали мне в сердце особенно два жития: житие
святого Алексия человека Божия и преподобного Антония Великого. И загорелось
сердце любовью к монашеству .
Два удивительных образа великого самоотречения во имя любви ко Христу засияли
в душе мальчика. Уже отроком Митя стал просить у матери отпустить его в монастырь,
но та не решалась расстаться с сыном . Вероятно, только после ее кончины, семнадцатилетним
юношей, Дмитрий вдвоем со старцем отправился на Святую Афонскую гору .
Издревле Афон притягивал к себе сердца русских паломников как место особого покровительства
Царицы Небесной, Ее земной жребий. В течение веков Святой Афон был светильником
православной веры, хранителем чудных преданий и великих христианских святынь,
училищем истинного монашеского молитвенного делания.
Неизвестно, какая афонская обитель приютила Дмитрия Игнатенко. Естественнее всего
предположить, что юноша, в согласии со своим спутником, постарался разыскать
уважаемого земляка, настоятеля афонских монастырей во имя святого Иоанна Предтечи
и святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова – иеросхимонаха Герасима Попова
. Вероятно, отец Герасим рад был принять молодого казака, напомнившего ему о
родном Кавказе. Однако юному послушнику не суждено было остаться на Святой горе.
Вскоре он не выдержал непривычных климатических условий, тяжело заболел малярийной
лихорадкой и по совету афонских старцев вернулся в Россию . Отъезд Дмитрия Игнатенко
совпал с основанием на Кавказе подворья Иоанно-Богословской пустыни.
Не один год отец Герасим обдумывал возможность устроить подворье афонского монастыря
в России, чтобы смягчить греческое давление и обеспечить обители материальную
независимость . Кроме практической необходимости, он мечтал перенести на родину
частицу Святого Афона.
В 1902 году настоятель командировал в Россию иеромонаха Иоанна Мирошникова с
братией с целью отыскать место для подворья. Монах Сергий для поправки здоровья
остался в Пятигорске, а отец Иоанн направился в Петербург. Обладая тактом и умом,
он сумел расположить к себе многих влиятельных лиц и заручиться их поддержкой.
Пользуясь счастливой возможностью сослужить знаменитому старцу, отцу Иоанну Кронштадскому,
иеромонах Иоанн посоветовался с ним и получил благословение на устройство обители
на Кавказе в память Государя Царя-миротворца Александра III. Ктитором будущего
монастыря согласился быть великий князь Дмитрий Константинович.
В те же дни, проходя курс лечения минеральными водами, монах Сергий присматривался
к окрестностям Пятигорска и беседовал с местными жителями. Особенно глубокое
впечатление на него производила гора Бештау, самая высокая и величественная на
территории Кавказских Минеральных вод. Очертания сказочно-прекрасного Бештау
напоминали далекую Афонскую гору . Встретив приехавшего из Петербурга отца Иоанна,
Сергий поделился с ним своими наблюдениями. Единодушно гора Бештау была избрана
как образ Афона на Русской земле.
Братия подали прошение в Священный Синод об устройстве новой обители под Пятигорском
по подобию Ново-Афонского монастыря . Иеросхимонах Герасим, не дождавшись официального
указа, выехал в Россию с Афона в сопровождении двадцати человек. Осенью 1904
года закипела работа по строительству келий и церкви .
28 ноября / 11 декабря 1904 года, в день памяти преподобномученика и исповедника
Стефана Нового, в один из воскресных дней Рождественского поста, состоялось торжественное
освящение храма во имя Успения Пресвятой Богородицы в молодой обители на склоне
горы Бештау.
Возможно, в годовщину основания монастыря, состоялся постриг послушника Дмитрия
Игнатенко в монашеский чин с именем Стефана в честь преподобномученика Стефана
Нового. Точно год пострига батюшки неизвестен, но есть сведения, что он был пострижен
до открытия подворья Успенского монастыря на Царской улице в Пятигорске в 1908
году  , .
Богомольцев привлекала в обители строгая молитвенная сосредоточенность братии,
неукоснительное выполнение древнего афонского устава, истовое служение. Само
расположение Второ-Афонского монастыря высоко между тремя отрогами горы Бештау,
на опушке густого леса, недалеко от источника с хрустальной ледяной водой, настраивало
душу на молитвенное созерцание. Живописная местность, поэзия преданий древности,
открытость обители пленяли душу паломника .
Вседневные службы начинались в четыре часа вечера. Гудело монастырское било,
призывая на молитву. После девятого часа служили вечерню, затем предлагался ужин.
Поужинав, братия собирались на повечерие, слушали каноны Спасителю, Божией Матери
и Ангелу-хранителю. Прослушав общее правило, вечерние молитвы, испросив благословение
у настоятеля или наместника, отдыхали. После недолгого отдыха, в половине первого
ночи будильщик поднимал братию на полунощницу, за которой следовала утреня с
первым часом и общие утренние молитвы. После чтения первой кафизмы на утрени
предлагалось первое поучение, после шестой песни канона – второе. По окончании
девятой песни канона было установлено целование икон. Сразу после чтения первого
часа читалось правило для тех, кто готовился ко Святому Причащению. Литургия
начиналась в семь часов утра. Перед чтением часов служили Акафисты. В понедельник
– архангелу Михаилу, во вторник – святому Иоанну Предтече, в среду и субботу
– Пресвятой Богородице, в четверг – Николаю чудотворцу, в пятницу – Страстям
Христовым, в воскресенье – Иисусу Сладчайшему. После пения причастного стиха
на литургии православным предлагалось поучение .
Впоследствии строй жизни отца Стефана неизменно следовал монастырскому распорядку.
Во время пребывания в обители на Бештау был заложен глубокий и прочный фундамент
жизни старца. Он исполнял самые разнообразные монастырские послушания: шил одежды
и облачения, пек просфоры, работал на виноградниках и огородах, совершал чередные
церковные богослужения.
К 1913 году отец Стефан был рукоположен во иеромонахи и служил на подворье монастыря.
Во время Первой мировой войны Второ-Афонский Успенский монастырь, как и другие
обители, принимал участие в уходе за ранеными, вносил посильную помощь фронту.
Тяжелым испытанием для Кавказа был приезд туда изгнанных в 1913 году с Афона
взбунтовавшихся монахов-имябожников . Ослепленные страстью, невежеством и ревностью
не по разуму, имяславцы вели себя агрессивно по отношению к православному монашеству.
Много пришлось потерпеть от них иеромонаху Стефану .
С 1914 по 1917 год Владикавказской и Моздокской епархией управлял епископ Антонин
Грановский , чье влияние на епархию впоследствии принесло печальные плоды. В
эти годы страну лихорадило, общий беспорядок наложил отпечаток на церковную жизнь
 .
Вся Россия замутилась в чудовищном водовороте. Большевики заняли Пятигорск и
залили его кровью. Кабардинцы в годы революции устраивали погром в русских селениях.
У родных отца Стефана на Баксане, куда он время от времени приезжал отдохнуть
и где для него всегда была приготовлена отдельная комната, отобрали полдома.
Евгения Павловна, двоюродная сестра батюшки, в те годы – веселая семилетняя девчушка,
вспоминала, что брат умел делать абсолютно все. Ее отцу он шил одежду, для самой
Женечки плел четки. Малышка по-детски радовалась им и с гордостью носила на шее
как бусы .
Часто с гор Абхазии в монастырь спускались пустынники. Тяготясь многопопечительностью
общежительных монастырей, необходимостью частого соприкосновения с мирскими людьми
и даже друг с другом, они предпочитали уединенную молитвенную жизнь в прозрачной
тишине горной пустыни. Многие из них скрывались в глухих уголках Псху и Цебельды
 .
Поистине пустыней были эти суровые, дикие, труднодоступные места в горах. Подвижников
подстерегали серьезные опасности: зияющие пропасти, обвалы, неожиданные осыпи,
угрозы нападения зверя, укуса змеи. Особенно тоскливо было переносить одиночество
во время тяжкой болезни, состояние беспомощности, но самым трудным для духа было
лишение возможности часто очищать совесть на исповеди и приобщаться Святых Христовых
таин. Зато велика, по-настоящему пламенна была их вера в Промысел Божий, по-детски
открыто и доверчиво сердце, живо и дерзновенно их молчаливое молитвенное предстояние
перед Творцом. Один Господь знал Своих сокровенных рабов. Правда, в горах Кавказа
трудно было найти такое пустынное место, куда бы никто не заходил. Хоть поблизости,
но пастухи умудрялись забредать в самые высокие и, казалось бы, недоступные для
них места .
Пустынники приходили в монастырь, чтобы исповедаться, причаститься, найти что-либо
необходимое для своего немудреного быта. Их простые, неторопливые рассказы увлекали
батюшку Стефана. Его душа тяготела к глубокому уединению и молитвенной тишине.
Он отпрашивался у настоятеля и, получив благословение, подолгу жил вместе с отшельниками
в горных пустыньках . Отцу Стефану была близка их молчаливая, плавная, молитвенная
жизнь, их спокойное горение к Богу. Более всего покоряла их простота, которая
невольно передавалась собеседнику .
Горы настраивают струны человеческого сердца особенно восприимчиво к благоговейному
и живому ощущению Божия присутствия. Воздух легкий, свежий, прозрачно сияющий.
Необычная, певучая тишина растворена радостью и светом. Кажется, что само тело
теряет тяжесть и готово парить. Чудный вид открывается иногда с вершины: далеко
в голубом мареве горит белоснежная горная цепь, оттеняемая кружевом изумрудных,
лазоревых, дымчато-фиолетовых лесов. Каменные громады то вспыхивают на солнце,
как сахарные головы, то печально сереют, то хмурой ржавчиной напоминают о бренности
нашей жизни. Деревья, сбегающие вниз, в глубокую пропасть, по крутому склону,
создают естественную раму для горного пейзажа. Поднимаешь глаза – в небе едва
заметна темная точка: там молчаливо и одиноко парит орел. Сердце невольно сжимается,
захваченное трепетной благодарностью Богу, изумлением перед величественной красотой
Его творения: «Благослови, душе моя, Господа, вся премудростию сотворил еси…».
Батюшка Стефан рассказывал своей духовной дочери об очередном замечательном эпизоде
из своей жизни в пустыни. Однажды, во время совместной работы братии, духовник
пустыньки пошатнулся и упал. Встревоженные монахи испуганно окружили его. Боясь
потерять духовного отца, все горячо молились. После глубокого обморока старец
очнулся, глаза его были полны слез. Он сказал, что вскоре умрет, а братию разгонят
по тюрьмам: «Чада, вам не придется доживать в пустыне, будете доживать в городах,
пустыни не будет». Вспомнив об этом случае, отец Стефан заметил: «Вот, сбылось.
Как видите, мы живем в городах и доживаем, как он предсказал нам». Вера Николаевна,
недоумевая, спросила, совсем ли больше не будет жизни в пустынях. Помолчав, батюшка
ответил: «Жизнь очень тяжелая в пустыне, она почти упразднится. Но те, кто будет
исполнять свое правило ежедневно, несмотря на мирскую суету, будут пред Господом
как пустынножители, где бы ни жили. Истинные ревнители по Боге скроют себя среди
мира .
Пробыв в горах несколько месяцев, с умиротворенной, тихой душой отец Стефан возвращался
во Второ-Афонский монастырь, приготовившись к темным и скорбным вихрям, сокрушавшим
как светскую, так и церковную жизнь.
Движение за так называемое обновление, оживление церковной жизни и церковного
устава началось еще до революции . Церковные революционеры безжалостно пытались
сломать веками возраставшую красоту величавого православного богослужения, прекрасную
строгость церковных установлений, лукаво оправдывая свои кощунственные попытки
заботой о немощи современного человека. Наиболее враждебно они были настроены
против хранителя церковных уставов – монашества. Епископ Игнатий Брянчанинов
объяснял особую вражду к монашеству его крепким стоянием за веру и престол .
Уже в 1917 году статьи церковных реформаторов заполнили страницы Владикавказской
периодической печати. Руководство епископа Антония принесло свои плоды. В начале
1920-х годов епархию захлестнула волна обновленчества. Единственным твердым оплотом
православия в окрестностях Кавказских Минеральных вод, неколебимо державшим светильник
истинной веры, оставался Второ-Афонский Успенский монастырь на Бештау.
К началу 1920-х годов относится знакомство с отцом Стефаном его духовной дочери,
монахини Сергии (в миру – Татьяны Ивановны Клименко). В 1922 году она впервые
попала в обитель. «Это было время торжества обновленчества, и православные так
называемые тихоновцы не имели благословения от патриарха Тихона посещать обновленческие
службы. Православное же духовенство было почти все по тюрьмам, ссылкам и в вечной
жизни. Не ходить в церковь было очень тяжело… Жила я в Кисловодске, где не было
ни одной православной церкви. Чисто православный монастырь был на горе Бештау,
в десяти километрах от Пятигорска… Вокруг разливалось море обновленчества. Только
Успенская обитель твердо и высоко держала знамя православия. Во время нашей встречи
отцу Стефану было сорок восемь (тридцать пять – прим. сост.) лет, и по мудрости
он всех превосходил. Настоятель, отец Иоанн (Мирошников – прим. сост.) в это
время оставил монастырь и организовал на побережье за Туапсе на Канаштапской
долине девичью обитель. Отец Стефан замещал настоятеля».
«На Бештау мы пришли втроем из Кисловодска – Маруся Склярова, Надя Чага, дочь
крупного толстовца, и я. Отец Стефан в это время пек просфоры. Ему передали письмо,
которое мы привезли от его послушника, где говорилось о нас. Отец Стефан оставил
свою работу и вышел к нам в скромном монашеском одеянии. В письме была просьба
отслужить панихиду, и хотя служба уже кончилась, отец Паламон (будущий схиигумен
Пафнутий – прим. сост.) повернул назад и снова отслужил панихиду. Потом нас угостили
чаем, и мы положили на стол свое приношение. Беседа затянулась дотемна, батюшка
благословил нас говеть. Для Нади это было первое говение.… После первой беседы
отец Стефан со слезами надел на них (подруг Татьяны Ивановны – прим. сост.) кресты,
потом исповедовал нас…
У отца Стефана, несмотря на его малое образование, был удивительный дар рассуждения.
В те годы, первые два десятилетия нашего века (имеется в виду 20-го века – прим.
сост.), Кавказ был наводнен многими представителями вольнодумной интеллигенции:
тут были и сектанты, и толстовцы, и теософы, и просто ищущие истину, потерявшие
ее, разорвав связь с православной церковью. И вот эти «совопросники мира сего»,
некоторые из которых учились в Сорбонне, знавшие по пять языков, склоняли головы
перед простым, неученым монахом, оставляя у ног его все свои мудрования.
Мне рассказывала моя родственница, в будущем монахиня Серафима, о своем обращении.
Надо сказать, что она обладала исключительным умом, окончила какие-то философские
курсы и до того замудрилась, что стала сама, собрав кружок, систематически толковать
Послания апостола Павла только на основе собственного восприятия! Мы насилу уговорили
ее пойти к отцу Стефану, когда он приехал к нам в Кисловодск. Пошла она в полном
сознании своей ценности и права толковать Священное Писание. «И вот, - говорила
она, - только я услышала его «благоуветливые словеса», как с меня ощутимо, прямо
физически стала сползать какая-то чешуя, я затрепетала в ужасе и во всю глубину
и широту осознала ложь моего пути».
Я тоже пришла к отцу Стефану не какая-нибудь, а с «подвигами». За год до этого
мне попались в руки книги «Невидимая брань» Святогорца и «Письма о духовной жизни»
епископа Феофана. Эти книги принесли мне существенную пользу, но по горячности
нрава и неразумию я сразу круто начала: пошла на подворье Пензенского монастыря
в Кисловодске к монашкам за четками. Ну, конечно, они не дали. Я не растерялась,
купила крупной фасоли, навязала себе из них четки с метр- и давай подвизаться.
Вставала ночью, читала Страстные Евангелия, запостилась и т.д. Конечно, при первой
беседе все подвиги пошли прахом, и фасолевые четки были отобраны. У меня было
ощущение, что отец Стефан поставил меня на рельсы, надел на меня нужную, по моим
размерам, рабочую одежду».
«Потом нас разместили на полу в келиях, и мы до четырех утра отдыхали. В четыре
часа был подъем и полунощница. Меня все поражало, вызывало благоговение. После
обедни мы выстояли все требы по чрезмерному усердию, потом нас напоили чаем,
и мы сговорились с отцом Стефаном приходить к нему… Мы летели на крыльях! На
горизонте расстилалась розовая от заката Кавказская цепь. Я ощущала такую легкость,
такое чувство истинного обновления, что не чувствовала никакой усталости… На
прощание отец Стефан оделил нас просфорами и благословил в случае духовной нужды
прийти опять. С этих пор я начала, чаще одна, а то и в компании, паломничать
на Бештау, а иногда бывало и такое счастье, что отец Стефан приезжал к кому-нибудь
из нас. Мы сообщали друг другу и собирались на целый день вместе. Иногда он приходил
в Пятигорск или Минеральные Воды, и мы ехали туда. Мы приезжали с целыми листами
вопросов, мама жалела батюшку и говорила, что мы его замучили, но он был невозмутим».