Пресс-релизы. Культура и искусство Последнее интервью Михаила Ульянова
Заголовок: Последнее интервью Михаила Ульянова
Компания: Журнал The New Times
В сегодняшнем номере журнала The New Times - последнее интервью Михаила Ульянова.
Михаил Ульянов с прессой общался крайне редко, и можно с уверенностью сказать, что интервью, которое он дал Артуру Соломонову, было одним из последних. Мы публикуем его полный текст без сокращений и редактуры, пытаясь максимально сохранить стилистику речи Михаила Александровича.
Михаил Александрович, когда Вы возглавили Театр Вахтангова, почему не стали объявлять художественной программы, не произнесли никаких воззваний труппе?
Объявить легко, а сделать трудно. Давать красивые обещания -- не в моем характере. Хорошо это или плохо, но это так.
Какой должна быть современная пьеса, чтобы она Вас увлекла?
Дело не в тексте, а дело в теме. У нас нет героя времени, героя сегодняшнего времени. Плохо ли, хорошо ли, правильно -- неправильно, но всегда работала сила положительного примера. Американцы ведь все свои фильмы, при всей их строгости, хеппи-эндом кончают всегда. Дело не в словах -- положительный, отрицательный... Но кто сегодня герой? Не знаю, я не знаю, но есть еще и друзья мои, мои коллеги, и они тоже не знают.
Но ведь Вы пьесы современные читаете?
Читаю, читать приходится.
У Вас была масса примеров таких Шмаг?
Да Господи, сколько угодно. Вот чего-чего, а этого много. Обратная сторона медали. Блеск и победа -- это реже.
Когда Вы чувствуете, что творческая победа состоялась, очень радуетесь, или же возникает вдруг ощущение, что за эту радость придется платить?
Радуешься, конечно, если твоя работа находит отклик в сердцах зрителей. Если твоя работа приносит зрителям некую очистительную... Успех сопровождает радость, потому что это так редко бывает. Театр -- это такая непостижимая ситуация, что ни один Немирович-Данченко и Станиславский не может предсказать, будет успех или нет. Он возникает от сложения многих необходи-мостей: пьеса, режиссер, актер, время, боль сегодняшнего дня. Все это вместе создает почву для создания роли, которая прозвучит в сердцах зрителей. Или
наоборот -- мимо сада. Поезд прошел, а тебя это не затронуло.
Когда Вы работали над ролью вечно пьяненького актера Шмаги из спектакля "Без вины виноватые", какие жизненные и театральные впечатления стали для Вас основой?
Ну как вам сказать... Шмага -- это такая классическая роль Островского. Везде и всюду его играют как чудака, пьянчужку. Я тоже это играл, но хотел прибавить еще и горечь напрасно прожитой жизни, заливаемой водкой. Это трагическая судьба. Это одна из сторон актерства: есть признанная всеми Кручинина, а есть незаметный Шма-га. Он говорит: "Вы знаменитость, вы получаете чуть ли не половину сборов, но еще неизвестно, от кого зависит успех пьесы и кто делает сборы. Вы, знаменитости, или мы -- Шмаги".
Когда Вы чувствуете, что образ, который играете, в чем-то подобен Вам, это помогает в работе над ролью?
Всякая роль -- это создание актерства, создание нового мира, новой личности, нового представителя человечества. Человек рождается, чтобы отразить этот мир, в котором он живет. Художник, я имею в виду. Поэтому -- похоже ли на меня? Да каждая роль, собственно, делается из материалов таких горючих -- твое сердце, твои нервы, твои боли, твои ошибки. Сочетания всех этих вещей создают образ тот или иной, который находит отклик. Считаю ли себя похожим на своего героя? Едва ли. И в то же время абсолютно похож, потому
что, я повторюсь, я ведь делаю не из каких-то других материалов, мне не принадлежащих. Вообще актерская профессия -- это не краски, не музыка, ничего... Это все Я. Каждый Наполеон похож на меня. В то же время абсолютно не похож, потому что я рассказываю о нем со своей позиции.
А с ролью Ленина -- так же?
Ну и Ленина так же. Почему-то этому придается особое значение. Значение придавали роли Ленина в принципе, потому что это бог, это Христос, это религия, это чересчур сложная ситуация сложилась в человечестве. Пришел человек, который потряс мир, как потряс -- хорошо или плохо, но он потряс. Его и делали обожествленным. Сейчас его развенчивают.
Я его играл по-другому немножко... Нет, то же самое, но оценивая эту роль с позиции своего времени. Одно дело было в 30-е годы играть, а другое дело -- в 80-е. Менялось отношение, тональность, потому что так, как в 37-м играл Щукин, нельзя уже было играть. И наоборот. В 37--39-м, когда ставили фильмы, это был бог, а сейчас пытаются понять, в чем его прельстительность, его сила, что он потащил за собой такую массу народа, человечества. Не шутки сказать. Эта маленькая религия выросла в гигантскую проблему, которая
сейчас заставляет потрясаться миры.
А если бы сейчас был текст, в котором образ Ленина был бы переосмыслен, хотели бы Вы его сыграть?
Сейчас я бы сыграл только одно: его трагическую ситуацию, в которую он попал. Он понял, что он, в общем-то, не туда пошел. А уже болен, без сил. Уже ни на что подействовать не может. Соратники ухватили вожжи и повезли уже в другую сторону. Он это понимал и ничего сделать не мог. И это ужасно.