2007-01-21
Номер выпуска: 51

Articulus

СРЕДА ОБИТАНИЯ: ХРИСТИАНСКИЙ ВЗГЛЯД (часть вторая)

Владимир Шкода

После грехопадения отношение человека к природе радикально меняется. Человек был отдален от Бога, обрел сомнительную самостоятельность. В силу проклятия Божьего, подверглась «порче» земля. В мир вошла агрессия. Уделом человека стал тяжелый труд по добыванию хлеба насущного. Это – наказание/благотворение. В труде человеку приходится ставить цели и решать задачи, стало быть, развивать свои познавательные способности. То же можно сказать иначе: труд есть взаимодействие земли и неба, точнее, «поврежденной» земли и духа, тронутого непослушанием, имеющего на себе печать пагубного контакта со злом. Труд полезен, но на этом поприще наличествует искушение. Падший человек склонен принуждать природу к заранее запланированному действию. И торжествует, когда ему это удается. Речь идет об эксперименте в смысле пробы, поиска полезного эффекта, и, в случае успеха, о наслаждении властью. А еще об удовольствии от новизны самой по себе, от восприятия привлекающих любопытство явлений. Эта игра с природой с привкусом соблазна породила современную науку.

Человек способен творить, создавать новое. Способность творить ‑ проявление образа Божьего. Не в смысле творчества ex nihilo, а в смысле, который можно выразить словами Ф.Бэкона: «в действии человек не может ничего другого, как только соединять и разъединять тела природы». Это конструирование и «деконструирование» обусловлено знанием законов. А сами законы природы в теологическом понимании суть ни что иное, как связи между явлениями, одни из которых порождают другие по Божьему повелению «Да произведет!». Среда обитания есть, по существу, поле проявления разума и могущества человека. В этом тоже проявление образа Божьего. Но человек не целостен, его цели относительно природы локальны и ситуативны. Разум ограничен, стало быть, неизбежны ошибки и разочарования. Сегодня это особенно чувствуется. Приходит понимание того, что громадные силы природы, пробужденные человеком, могут погубить жизнь на земле.

Существует несколько ответов и возможных стратегий, вызванных этой ситуацией. Прежде всего, это – смягчение технологического пресса на среду обитания, рационализация природопользования, предполагающая и сознательное ограничение потоков вещества (энергии) в культурную сферу. Радикальный вариант этой позиции можно выразить ироничным призывом Исаака Зингера «Ничего не предпринимайте!». Впрочем, у людей, ощущающих обреченность, напрашивается иной смысл этого призыва: ничего сделать невозможно, ожидайте конца. Это ощущение породило жанр антиутопии. Отношение человека и природы представляется в виде конфликта неотвратимо приближающегося к трагедии.

И все-таки самым конструктивным шагом является изменение мировоззренческой ориентации современного человека в духе принципа ‑ возделывать и хранить. Только не следует понимать это в смысле прямой христианизации сознания. Здесь следует остановиться на культурном смысле христианства. С появлением христианства началось исполнение грандиозного Проекта, по сию пору не завершенного, и, по-видимому, в принципе не могущего когда-либо завершиться. Европейская история представляется с того времени историей материальной интерпретации или практического комментирования Текста, воплощения в жизнь содержащегося в нем учения. На языке самого христианства мысль о дальнейшей истории как исполнении Проекта может быть выражена примерно так. С приходом Христа закончилась длительная история поисков достойного человека образа жизни. Закончилось, в принципе, теоретизирование и началась практика, т.е. подражание Христу. Светские формы культуры начинают развиваться путем рецепции христианского учения. Это происходит и сейчас. Речь идет о постепенном преобразовании жизни в духе христианского учения. Этот смысл в Тексте несут метафоры закваски и горчичного зерна. Закваска действует и будет действовать, горчичное зерно в конце концов дает такое же зерно. Но есть тенденция, нарастание объема. Можно с уверенностью утверждать, что европейская культура сегодня полнее христианством, нежели, скажем, в средневековье. Это парадоксальное утверждение означает следующее: оставаясь закваской, христианство преобразует жизнь, но это преобразование на поверхности видится лишь в светских формах. Христианское происхождение современных принципов жизни, идей, социальных и политических институтов обнаруживается только при специальном исследовании.

Можно утверждать, что и в экологическом движении как светском проекте скрытым образом проявляется влияние христианского учения. Аргументы защитников природы, как правило, излагаются на языке, не содержащем христианских понятий. Но в сущности их позиция совпадает с христианской. Ибо в основе их забот и усилий – Любовь. Для христианина это ‑ любовь к Богу и ближнему. А конкретно – к творению Божьему в виде природы и человека. Ценностное измерение мира мы обнаруживаем уже в процессе его сотворения. Бог в первый день творит свет и видит, «что он хорош». И последующие дни творения непременно итожатся словами: «И увидел Бог, что это хорошо». «Хорошо» ‑ это интегральное ценностное определение. «Хорошо» означает, что сотворенное отвечает замыслу Творца, что каждый элемент мира занимает положенное ему место, исполняет свое предназначение, находится в гармонии со своим ближайшим окружением и с миром в целом. Наконец, «хорошо» имеет когнитивный и эстетический смысл. Мир ‑ не только удобен для жизни, мир является предметом созерцания и любования. Стало быть, наука и искусство по происхождению своему не зависят от утилитарных целей. Что до любви к ближнему в экологическом аспекте, то дело обстоит так. Хотя предмет экологического дискурса – природа, охраняемая и защищаемая, хотя можно говорить, что природа имеет право на первозданность, на первом плане все-таки – человек. Природоохранное поведение глубоко этично. Ибо конечная цель здесь – охрана человека.

***

Наиболее тревожные проблемы, стоящие перед современным человеком, вызваны ростом его технического могущества. Ситуация парадоксальная: нельзя не радоваться тому, что расширяются возможности человека возделывать мир в беспрецедентных масштабах, но радость омрачается негативными последствиями. Эти проблемы находятся в центре внимания ученых, философов, политиков. Не может оставаться в стороне и богословская мысль.

Упование человека на лучшую долю, благодаря техническому прогрессу, мы обнаруживаем уже в «Книге Бытия». Ламех говорит о родившемся сыне своем Ное: ‑ «Он утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь» (Быт. 5, 29). Успокоение, (таков смысл имени «Ной) означало облегчение труда, благодаря развитию искусств и умений. Это развитие продолжается до сих пор. Но сегодня становится понятно, что технический прогресс, принося утешение, сопровождается бедствиями. Для уяснения этого противоречия потребно богословие труда, то есть осмысление преобразовательной деятельности человека с опорой на библейские категории и в контексте баланса позитивных и негативных ее последствий.

Труд человеческий есть, в некотором смысле, ‑ подражание деяниям Бога. Впечатляющая картина этих деяний по сотворению мира и управлению им, предстает перед нами в «Книге Иова», точнее в ответе Бога Иову. В ответе, и это, на первый взгляд, странно, состоящем из вопросов. «Можешь ли ты то-то и то-то?», и «Знаешь ли ты то-то и то-то? ‑ такова форма вопросов. Иову предлагается прочувствовать через описание разнообразных явлений природы Божественное могущество и Божественное всеведение. И осознать, как мало он может и знает в сравнении с Богом. Человеку, чтобы совершилось некое действие по изменению предметной ситуации, необходима воля и  разум или желание получить некий результат и знание – знание, как это сделать, и к чему может привести это действие. Ограниченным ресурсом является именно знание о последствиях человеческого действия. Строго говоря, его всегда недостаточно. Уже потому, и это принципиальный момент, что оно появляется в полной мере только после самого действия. Так формируются традиции.  Действительно, традиции – это технологии, в которых запечатлен «мертвый» разум ‑ опыт предков, как правило, негативный опыт, то есть опыт ошибок. Традиции напоминают инстинкты, они обеспечивают надежность и устойчивость жизни, в этом их ценность. Общества, отказывающиеся жить по традициям, становятся обществами риска. В них по необходимости интенсивно развивается наука, ибо актуальное, «живое» знание становится для них жизненно необходимым. Впрочем, это не избавляет такие общества от грандиозных техногенных катастроф.

Благотворно в этих условиях христианское учение своим сдерживающим началом. Технический оптимизм, порождающий гордыню, ‑ опасное состояние души. Христианство призывает человека к осторожности в воздействиях на природу. Ибо его знание ограничено, не адекватно масштабам изменений в природе, которые он способен осуществить. Есть на сей счет притча. Один крестьянин полагал, что его дела пошли бы лучше, управляй он погодой сам. Бог увидел его мысли, и дал ему такую возможность. Крестьянин засеял поле, планомерно чередовал солнечную погоду с дождем, и радовался, глядя на необычно большие колосья. Увы, урожай он не собрал, колосья оказались пустыми. Он обратился с жалобой к Богу и получил такой ответ. – «Ты забыл про ветер!». Не было опыления, и, как следствие, не могло быть урожая. Крестьянин устыдился и подумал: «Лучше пусть Господь управляет природой».

В сходной ситуации оказался благочестивый Иов. Он ставит перед Богом конкретный, по-человечески ясный вопрос: за что он страдает, будучи не виновным? Он желает судиться с Богом. Никакое это не свободомыслие, как иногда представляют позицию Иова, а неоправданное упование на принципиальную постижимость Бога и мира силой разума, притязание на равенство с Творцом. Иову хочется ясности, логики и простоты. Но после речи Бога ему остается только сказать: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42, 5-6). Бог говорил о себе, вот в чем дело. И Иов понял главное – Его могущество и непостижимость. Иов, как и крестьянин из притчи, устыдился, можно сказать, стал скромнее.

Странно, что человек не становится скромнее после локальных техногенных катастроф, уносящих всевозрастающее число людских жизней. Технический оптимизм не иссякает. Медленно приходит понимание того, что жизнь человека в условиях технической цивилизации не отвечает его антропологическому статусу. Полемически заостряя, можно сказать, что это – ненормальная жизнь. Техническая среда обитания становится все более хрупкой, и остается только удивляться тому, что плата за утешение «в трудах рук наших» не так велика, как могла бы быть.

Хотя в труде человек подражает Богу, имеется принципиальное отличие действий человека от Божественных деяний. Человек преодолевает сопротивление материального объекта силой, сосредоточенной в собственной плоти. Трудовой акт при внешнем наблюдении есть взаимодействие тел: тела природы и живого человеческого тела. Смысл того, что именуется «силой» не вполне ясен. Можно сказать, что это – «офизиченная» воля, или материальное проявление духа. Стало быть, в трудовом акте задействованы и земная природе человека, и дарованная ему Богом «мудрость в сердце». Воплощение человеческого замысла или реализация желания – этот процесс опосредован в конечном итоге плотью. Исполнение же воли Божьей происходит принципиально иначе ‑ по слову. Бог повелевает быть – творение ex nihilo,  (к примеру, «Да будет свет!), и повелевает совершиться  ‑ что-то происходит в природе (к примеру, затворяется «море воротами» или указывается «заре место ее»). Приведенное выше выражение «в конечном итоге» уточняет одно обстоятельство. Человек, вообще говоря, тоже может воплощать свой замысел через слово – когда он повелевает другому существу совершить физическое действие. Два евангельских сюжета хорошо иллюстрируют ситуацию. Иисус Христос рассказывает притчу. Хозяин виноградника повелел виноградарю срубить смоковницу, три года не приносящую плодов. Виноградарь предлагает хозяину подождать еще год. Он обещает окопать ее, обложить навозом, и если плодов все-таки не будет, «в следующий год срубишь ее» (Лук. 13, 9). Это «срубишь», на первый взгляд, ‑ неточное употребление слова, ибо рубить придется самому виноградарю. На самом деле все верно: хозяин действительно срубит смоковницу (если плодов на ней не будет). Срубит по слову, а виноградарь – употребляя силу плоти. Во втором сюжете сам Иисус уничтожает бесплодную смоковницу. Он говорит ей: «да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла» (Мат. 21, 19).