2006-06-25
Номер выпуска: 21

Articulus

ОЧЕРК ХРИСТИАНСКОЙ ЭПИСТЕМОЛОГИИ

Владимир Шкода

(часть первая)

Интерес к Библии привел меня к вопросу: как могло бы выглядеть христианское учение о познании? Здесь надо кое-что пояснить. Вопрос этот спекулятивный. Понятно, что христианская эпистемология, если позволительно так выразиться, существует. Можно обратиться к книгам и узнать, как обстоит дело. Но генезис вопроса таков, что это простое решение меня не устраивает. Теперь можно сказать, что это даже не вопрос, а задача. Долгое время я занимался темой социальной обусловленности или социальной природы научного познания. Она возникла еще в советские времена и представлялась в известном смысле смелой попыткой отойти от объектоцентризма, свойственного методологии естествознания, и рассматривать познавательную деятельность в различных культурных контекстах. То есть, не абстрактно - как некое субъект-объектное отношение, а исходя из базисных вопросов: кто познает, где, когда, зачем и при каких прочих обстоятельствах. Теперь, думаю, понятна спекулятивность исходного вопроса. Задача ставится умозрительно. Существует наука как элемент современной культуры, существует ее образ, рожденный философской и околонаучной рефлексией. И вот - вопрос: а как представится все это, если взять в качестве культурного контекста христианство?

Итак, Библия и личный опыт философствования о познании - из этого я исхожу. Думаю, это можно себе позволить. Находясь в счастливом состоянии предварительности. В состоянии, когда благодаря причуде Истории или, иначе, Промыслу Божьему, ты получил возможность обратиться к богословию, но, увы, не прошел школу. А потому находишься пока вне общего разговора, который ведет богословское сообщество. И, по-видимому, не один ты находишься в таком положении. Это похоже на состояние науки на ее допарадигмальной стадии развития.

*****

Считаю нужным еще раз заметить, что речь далее пойдет не о собственно христианской эпистемологии, а о традиционной схеме объект-субъект-метод, трансформированной христианским контекстом. Для меня христианская эпистемология еще впереди.

Первое, что приходит в голову - учесть появление, так сказать, нового персонажа. Постижение человеком реальности происходит в присутствии Бога. Для христианина это обстоятельство приводит к снижению значимости объекта. На первый план выступает коммуникация с Богом - главная цель существования человека. Природа уже не является конечной <инстанцией> или <самой по себе>. Природа - посредник, средство этой коммуникации, канал связи. Ведь вещь вещает, знаменует. Отсюда представление о Природе как тексте. И, стало быть, о необходимости ее истолкования. Понимание, а не объяснение становится основной когнитивной процедурой. Иными словами, вопрос <что это значит?> становится более важным, нежели вопрос <что такое?>.

Знание и сила, созерцание и действие: Этот ряд можно продолжить. Подобного рода пары сопряжены с главными душевными силами человека - разумом и волей, каковые в свою очередь выражают мысль о человеке как образе Божьем. С давних пор признано, что Бог дал человеку две книги - Книгу Писания и Книгу Природы, чтобы явить тем свою мудрость и свое могущество. Можно сказать, что это - два вида откровения. Или, иначе, два семантически равнозначных ресурса, два объекта, имея дело с которыми, человек продвигается в понимании Божественного замысла.

В материализме природа самодостаточна. И в модели созерцания (отражения), и в модели преобразования чувствуется ее независимое от человека существование. Только в недавнее время негативный опыт природопользования породил умонастроение, связывающее природу и человека чем-то вроде моральных уз. В том смысле, что в ухудшении среды обитания усматриваются следствия дурных наклонностей человека. Между тем в иудео-христианской онтологии эта связь особо подчеркивается. Уже самим актом творения, в последний день всего процесса, в высшем из сотворенных существе соединились основополагающие противоположности ‑ земное и небесное, материальное и духовное. Как бы сомкнулись Небо и Земля. Сразу по сотворению человек получает право на обладание миром и власть над населяющими его живыми существами. Бог поручает ему возделывать и хранить Эдемский сад. Эти факты навевают читателю мысль о единстве судьбы человека и природы. И действительно, за грехопадением прародителей происходит нечто вроде <падения> земли и природы в целом. <Поврежденность> в человеке, распространилась на всю природу, которая стала подвержена извращениям, болезням, уродствам, смерти> (В.В.Зеньковский). Из текста Библии следует, что это стало следствием прямого действия Бога - <проклята земля за тебя> (Адама). Бог наказывает человека тяжким трудом на оскудевшей от проклятия земле. Но, возможно, деструкция природы произошла как бы естественным путем. Моральное падение человека негативно сказалось на его телесности - он образован из праха земного. И, как следствие, земля в целом утратила исходное дочеловеческое качество. Стало быть, грехопадение следует рассматривать не только как особую точку в человеческой истории. Это событие разделяет два состояния природы: природы первозданной  ‑ детища Божественного творчества, и природы деструктивной, <поврежденной> по вине человека.

Если перевести теперь наш разговор в гносеологический план, то немедленно возникает вопрос о статусе научного знания: к какой природе оно относится - к первозданной или <поврежденной>? На первый взгляд, вопрос этот - риторический. Непосредственно человек имеет дело с природой <поврежденной>, стало быть, и знание, которым он располагает, относится к ней. Можно, однако, предположить, что христианское учение о <двух природах> связано с представлением о структуре научного знания, принятым в современной эпистемологии. Или с различением обыденного и научного знания. Речь идет об эмпирическом и теоретическом уровне познания, о факте и теории как формах знания. В традиционной теории познания эти уровни и формы ценностно неравнозначны. С фактов познание начинается, но цель познания - теория, как нечто высшее. Факты - это из сферы профанного, теория - продукт чистого разума, и предмет заботы людей интеллектуальной элиты. Как замечал Ф.Бэкон: наблюдать легче, чем мыслить - первое доступно каждому, второе - не многим. Факт схватывает случайное, локальное. Теория - общее и необходимое. Факт ближе чувственному восприятию и, стало быть, телу, теория - высшему уровню души.

Понятно, к чему я клоню. В этом ценностно различном положении эмпирического и теоретического, факта и теории - скрытым образом запечатлено, на мой взгляд, различие человеческого и божественного, более того - благочестивого и греховного. Эмпирическое - это <отпавшее и предпринявшее самоутверждение в отрыве> (Гегель), <объявившее своеволие> (Ф.М.Достоевский). <Этот отрыв и отпадение лишают отпавшее разумности, духа и смысла> (И.А.Ильин). Напрашивается непривычный для методологического дискурса вывод: движение познания от эмпирического к теоретическому есть <спасение> факта посредством теории. Как бы подтягивание, возвышение или одухотворение земного в составе знания. Не свидетельствует ли это движение о бессознательном стремлении человека вернуться к Богу?

Да, непосредственно человек имеет дело с <поврежденной> природой. Главным его делом после грехопадения становится труд (коммуникация с Богом отходит на второй план). В труде рождается опытное знание, оптимизирующее практику. Но это знание относительно, то есть временно и фрагментарно. Оно полезно как инструмент для решения ситуативных задач. Можно сказать, что оно для тела и руководит телом. А потому в ходе эволюции оно как бы встраивается в тело, становится адаптационным фактором. Земное знание, как и само тело, подвержено закону разрушения и смерти. В этом смысл <поврежденности> земли после грехопадения. Это знание устаревает и постепенно исчезает из социальной памяти. Между тем то, что мы называем знанием теоретическим, имеет иную природу. Это - человеческое воспроизведение духовных структур бытия. Их не коснулось проклятие, они не относятся к сфере <поврежденного>. Мир творился по Слову Божьему. Разум есть способность понимать Слово. Поскольку по Слову создан мир, то Слово инкорпорировано в мир в виде Закона (природы). Таким образом, в теоретическом знании человек пытается прозреть сквозь <поврежденную> природу замысел Творца, прорваться к первозданной природе, постигнуть ее. Это - путь возврата.

Здесь уместно обратиться к двум смыслам слова <закон>, как оно используется в науке и в праве. Различие существенное: законами природы называют причинно-следственные связи между явлениями, и выражаются они в форме условных суждений (если есть А, то есть В). В праве закон означает должествование. Речь идет уже не о констатации связи, а о предписании, точнее, повелении. Именно этой логике отвечает процесс сотворения мира. Творение - можно представлять как вызывание из небытия. Одни объекты вызываются повелением <Да будет:>, другие - повелением <Да произведет:>. В этом заключен глубокий смысл. Действительно, два вида повеления соответствуют двум различным актам божественного творения: ex nigilo (из ничего) и принципиально иначе, то есть так, что сотворенное в <данный момент> является в некотором роде следствием сотворенного ранее. В русском переводе Библии для обозначения этих существенно различных актов используются слова <сотворил> и <создал>, в английском - <to create> и <to produсe>, на языке оригинала (в русской транскрипции) - <бара> и <асса>. Понятно, что концепт <закон природы> не совместим с контекстом творения ex nigilo. Объект, сотворенный таким образом, то есть ex nigilo, ничего не предваряет, кроме воли Божьей. Стало быть, нет смысла говорить о причине, связи и т.п. Напротив, объяснение процесса творения во втором смысле эти понятия с необходимостью предполагает.

Секрет всей современной науки зашифрован в первой главе книги Брейшит>. Эти слова Лаймана Аббота приходят на ум, когда размышляешь о творении с учетом обсуждаемого здесь различения. Ученые ничего не говорят о творении, их интересует происхождение. Эта тема была центральной для научного познания на протяжении последних двух веков, особенно Х1Х века. Философы науки, кстати, определили его как век Истории. Так оно и есть, достаточно вспомнить Гегеля, Конта, Маркса, Дарвина. Вопрос о происхождении ставился по отношению к разнообразным объектам, но особенно привлекательными были жизнь, и человек. Признавалось, что возникновение биологической и социальной формы материи - это два совершенно особых события во всей естественной истории. Тем особых, что их происхождение есть <тайна из тайн>. В классической методологии науке царил принцип единообразия: Natura non facit saltum (природа не делает скачков), или, применительно к проблеме происхождения, ‑ <подобное порождает подобное>. Иными словами, что-то всегда возникает из чего-то (того же рода). Потому, стало быть, и тайна, что жизнь, и человек не отвечают этому принципу, появляются как бы самопроизвольно, то есть из ничего. Замечу, что именно поэтому не  имело смысла ставить вопрос о происхождении материи. Оставалось только ссылаться на постулат о вечности и безграничности материального мира. А это, в свою очередь, приводило к новому вопросу: почему жизнь и человек появляются, а материя существует вечно? Почему биология и социальное познание исследуют происхождение их базисного объекта, а физика не исследует? Итак, приходится сделать вывод, что утверждение о единообразии природы ‑ не факт, и не фундаментальный принцип познания. Оно знаменует собой бессилие науки перед проблемой происхождения материи, жизни и человека.

 (окончание следует)