Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Articulus

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 118 RSS
←   Март 2006   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Открыта: 06-02-2006

Автор
Владимир Шкода

Статистика

118 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Широкая публика в слове «одиночество» усматривает негативный,


2006-03-10
Номер выпуска: 5

Articulus

Ода одиночеству

Владимир Шкода


            «Ее пугало одиночество старости». Это высказывание ‑ пример к слову «одиночество» из этимологического словаря. Как видим, оно находится здесь в окружении страха и ожидания близкой смерти. Обычно широкая публика так и воспринимает это слово, усматривая в нем негативный, пугающий смысл. Широкая публика складывается из людей с развитым стадным инстинктом. Это – вовсе не осуждение, а констатация биологического факта. Собака, к примеру, ‑ стадное животное, человек – тоже, а вот кот – большой индивидуал.
            Блез Паскаль заметил, что «наслаждение одиночеством – вещь непонятная». Для широкой публики, добавлю. В «Мыслях» Паскаля есть раздел посвященный теме развлечения. Одиночество и развлечение в некотором смысле ‑ противоположности. К примеру, святые и Господь Бог не нуждаются в развлечениях. А у широкой публики принято считать, что быть счастливым, значит наслаждаться развлечениями, всегда предполагающими публичное общение. Напротив, считает Паскаль, «все человеческие несчастья имеют один корень: неумение спокойно оставаться у себя в комнате». Ибо в одиночестве к человеку подступают мысли, которых он боится ‑ о несчастном своем уделе, о том, кто он есть, о неминуемой смерти. Вот почему обычный человек в одиночестве несчастен, и почему его увлекают суетные начинания, заглушающие эти страшные мысли и развлекающие его. В наше время эффектный способ развлечения у интеллигентных людей – то, что называют работой, точнее службой в госучреждении. Милые разговоры, чаепития. Я знаю людей, они приходят «на работу», когда у них нет никаких дел. Они просто не умеют оставаться дома, где их подстерегают тревожные мысли.
            Действительно, быть одиноким и не страдать от одиночества – это, по-видимому, достижение. Все малютки плачут, оставаясь на время без матери. У одиноких взрослых иначе. Большинство не выносит одиночества, а кое-кто стремится к нему. Это – полярные психологические, а возможно, и культурные типы. У общительных итальянцев есть изречение «никто не хочет быть одиноким даже в раю». А немец Артур Шопенгауэр заметил: «кто не любит одиночества – тот не любит свободы».
            Наши философы в воспитательных целях до сих пор выпячивают социальную природу человека, и часто ссылаются на известное место у Аристотеля: «человек по природе своей есть существо политическое». Почему-то не приводят продолжение этого определения: «а тот, кто… живет вне государства, ‑ либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек». Не знаю, это ли место имел в виду Френсис Бэкон, писавший спустя почти двадцать веков: «тот, кто любит одиночество, либо дикий зверь, либо Господь Бог». Согласитесь, читатель, одиночество – парадоксальная категория. Мне хочется окружить ее не страхом, болью души, ожиданием близкой смерти вкупе с диким зверем, а свободой и Богом. Мне хочется показать, что главное направление жизни отдельного человека – от стадности к одиночеству в самом позитивном смысле.
            Обратимся к одному любопытному феномену. Речь об уходе от мира ‑ важнейшем событие жизни, не с каждым случающемся. Легко врасти в социум, в культуру без особых усилий, естественно, отдавшись поводырям. Но тогда не поймешь ни культуру, ни самого себя. Чтобы стать собой в подлинном смысле, надо уйти, уйти в п`устынь. И быть одному, хотя бы какое-то время. «П`устынь» – не собственно географическая категория. Этим словом обозначается уединенная обитель, где человек уклоняется от сует. Чтобы сосредоточиться на себе, пребывать в общении с Абсолютом и выдержать испытание. Духовная работа в одиночестве преображает человека. Можно сказать, что он обретает некую энергию, и, если потом возвращается к людям, иногда становится лидером нового духовного движения, «моральным героем» (Анри Бергсон). Уход от мира – культурная универсалия. Все знают, конечно, об уходе в реальную пустыню Иисуса Христа. Там Он постился сорок дней и сорок ночей, и выдержал искушение от дьявола. После возвращения началась Его деятельность как мессии. Арнолд Дж.Тойнби в своем сочинении «Постижение истории» собрал серию исторических примеров поведения по схеме «уход-и-возврат». Туда вошли: Григорий Великий, апостол Павел, основатель ислама Мухаммед, Макиавелли, и др. Таковы исторические факты. А вот древняя умозрительная теория Платона, в основу которой положен этот принцип ухода и возврата, и которая, можно сказать, предсказала эти факты. Напомню о впечатляющем образе пещеры. Наш мир это, по сути, ‑ пещера, где впотьмах, обращенные к стене, противоположной выходу, пребывают люди, то есть все мы. А светлый подлинный мир ‑ вне пещеры. Там на вершине ‑ источник света, символизирующий абсолютное благо. Мы знаем о подлинном мире только по теням, колеблющимся на стене пещеры. Жизненная задача индивида – выйти из пещеры. Обратиться к свету, и взойти к его источнику. Достигшие вершины, а их одиночки, обретают полноту знания. Так вот, обязанность этих просвещенных, вернуться в пещеру. Они «должны, каждый в свой черед, спускаться в обитель прочих людей и привыкать созерцать темные стороны жизни». Короче, философы-мудрецы должны править в государстве. Уйдя от мира сего, они обязаны потом вернуться, чтобы служить, чтобы исполнять свой общественный долг.
            Одиночество как душевное недомогание – это, по сути, отчаяние порожденное пониманием, что ты не живешь в сознании Другого, что о тебе никто не думает, что ты, проще говоря, не наблюдаем. Здесь вспоминается Джорж Беркли, и его принцип – «существовать, значит быть воспринимаемым». Как-то я предложил похожий критерий существования, более подходящий информационному обществу ‑ существовать, значит быть обсуждаемым. Выходит, что если я одинок, если меня не наблюдают и не обсуждают, то меня вообще нет, я не существую, я умер.
            Беркли нашел выход – мир существует, потому что существует абсолютный наблюдатель – Господь Бог. Полагаю, что здесь выход и из проблемы одиночества. Дальше я покажу это на одном известном примере, а пока укажу на иные – земные средства. Главное средство, пожалуй, ‑ любовь. Вы, конечно, знаете, читатель, как наедине улыбается влюбленный. Какое там одиночество, он весь в общении, простите, с предметом любви. От любви появляются дети. Это – еще одно средство. Наплодите побольше детей, внуки пойдут сами по себе. И никакое одиночество вам не грозит. Еще – творчество: наука, искусство. Здесь все совершенно. Чистый и вечный мир, населенный идеями, правильными формами, волшебными звуками. Счастливцы, переселившиеся туда, не ведают, что такое одиночество, и не нуждаются ни в каких развлечениях.
            И, наконец, главное, на мой взгляд, «средство». Если хотите покончить с одиночеством, вступите в отношение с Господом Богом, то есть начните с Ним общаться. Для этого вовсе не обязательно ходить в церковь, не обязательно даже сразу обрести веру. Вспомните о Робинзоне Крузо, а еще лучше внимательно перечитайте умное сочинение Дениеля Дефо. О чем сия книга? В аннотации к старому изданию читаем: это ‑  «повествование о созидательном труде человека, его могуществе, воле, творческом искании». Да, труд трудом, все верно. Но давайте, обратим внимание на распорядок дня невольного отшельника, на ежедневные дела, расположенные им по порядку важности, после того как сравнительно сносной стала его жизнь. «На первом плане стояли религиозные обязанности и чтение Священного писания, ‑ им я неизменно отводил известное время три раза в день». Далее идут – добыча пищи, охота, прочие дела. При внимательном чтении обнаруживается, что тема избавления от одиночества на пути к Богу, ‑ эта тема в романе является центральной. В начале мысли такого рода: да, небом предопределено, чтобы «здесь, в этом печальном месте, в безвыходной тоске одиночества я и окончил свои дни». Из-за недостатка места мы не можем проследить духовную эволюцию Робинзона, но вот к чему он пришел примерно через год жизни на острове. Его душа просила уже не физического освобождения, не возвращения к людям, а избавления от бремени грехов. «Что значило в сравнении с этим мое одиночество? Об избавлении от него я больше не молился, я даже не думал о нем: таким пустяком стало оно мне казаться». И далее: «Я приучил свою душу не только покоряться воле Божьей в настоящих обстоятельствах, но не раз сердечно благодарил за свой жребий». И еще: «чтобы сделать эту жизнь вполне счастливой, мне надо было только постоянно помнить, как добр и милостив Господь, пекущийся обо мне». Робинзон успокоился, перестал грустить. Он почувствовал, что, по его словам, жизнь его стала лучше, чем если бы он был окружен человеческим обществом.

Copyright © Владимир Шкода

В избранное