Импортозамещение – резерв российской экономики

«Страна находится на переломном этапе, когда для качественного рывка требуется мобилизация не только производственных сил, но и сил законодательного органа, который должен сформировать приемлемую нормативную базу», – считает первый заместитель председателя Комитета по промышленности Госдумы Владимир Гутенёв .

В свете международных событий последних месяцев и тенденции по ужесточению санкций против России Государственная Дума продолжает работать над законодательными инициативами, которые помогут решить возникшие проблемы. О решениях по импортозамещению и в целом о ситуации в российском машиностроении, ОПК и смежных отраслях журналисту «ЭПР» рассказал первый заместитель председателя Комитета по промышленности Государственной Думы, первый вице-президент Союза машиностроителей России, д. т. н. Владимир Гутенёв.

– Владимир Владимирович, в свете последних событий на Комитет по промышленности ложится двойная нагрузка – он должен выработать меры по защите не только российской экономики в целом, но и на законодательном уровне обеспечить план импортозамещения. Что делается в этой сфере?

– Комитет по промышленности сегодня усиливает свое влияние. Основные вопросы, которыми мы сейчас занимаемся, имеют большое значение для будущего развития промышленности страны. Происходит корректировка гос­программ. Впервые в прошлом году в рамках нулевых чтений мы рассматривали пять госпрограмм, которые реализует Министерство промышленности и торговли, – это госпрограмма развития судостроения, авиастроения, электроники и радиоэлектроники, программа биофармы и программа повышения конкурентоспособности российской промышленности. В эту программу включено много подпрограмм – от легкой промышленности до вагоностроения, от поддержки торговли до производства редкоземельных металлов. И сейчас в силу новых обстоятельств происходит корректировка этих программ. Пример: недавно состоялось заседание Комитета по промышленности с участием руководства Роскосмоса, которые представили изменения в программу развития космической отрасли. К ним есть ряд вопросов и предложений.

Что касается законопроектов, то сейчас мы будем рассматривать очень важный законопроект «О промышленной политике». Этот новый вариант (предыдущие, вносившиеся несколько лет назад, подлежат отклонению) имеет очень хорошие перспективы для принятия в осеннюю сессию.

Кроме этого, мы приняли очень значимый закон «О федеральной контрактной системе». Я был автором поправки по увеличению обязательной доли малого бизнеса в торгах с 10 до 15 процентов, и она принята. В денежном эквиваленте это может составить до 900 миллиардов рублей. Как вы понимаете, это очень важная мотивация для малого российского бизнеса, который сегодня, к сожалению, пока недостаточно инновационный и представлен в основном в сфере торговли и услуг. В условиях реализации программ импортозамещения у его представителей появляется хороший шанс найти и новые рабочие места, и существенные бюджетные вливания.

Еще один из важнейших законов, рассмотренных в последнее время, связан с промышленной безопасностью. Он внес значительное количество новаций, включая и те, которые приводят к существенному снижению финансовой и административной нагрузки на предприятия при получении необходимых разрешений на проектирование и эксплуатацию опасных объектов. Здесь надо отметить большую заслугу руководства Ростехнадзора.

Позитивную роль сыграли наши поправки и в Кодекс об административных нарушениях. Их суть состоит в том, что наказание за срыв гособоронзаказа становится симметричным и распространяется не только на исполнителей, но и на заказчиков. Кроме того, солидарную финансовую и административную ответственность теперь будут нести не только головные исполнители, но и комплектаторщики и поставщики, по вине которых произошло нарушение сроков, качества или объемов поставок в рамках исполнения гособоронзаказа.

В целом сегодня перед Комитетом стоит много задач, много работы. Сейчас наша страна находится на сложном переломном этапе, когда для качественного рывка требуется мобилизация не только производственных сил, но и сил законодательного органа, который должен сформировать добротную нормативную базу.

– Недавно вы внесли проект закона «Об обороте отдельных видов критических изделий и материалов». Речь идет о контрафактной продукции. Какова история этого законопроекта? Что стало отправной точкой для работы над ним?

– Я действительно автор этого законопроекта. Необходимость в таком законе возникла не сейчас, а, можно сказать, позавчера, а вчера она стала острой. Мы знаем негативный опыт, когда законодатели выходят с инициативой без достаточно серьезной экспертной и общественной оценки законопроекта. Поэтому сознательно пошли на дополнительное обсуждение с привлечением ведущих экспертов, представителей федеральных органов исполнительной власти, общественных организаций, общественных советов министерств и ведомств. Данный законопроект важен не только для производителей высокотехнологичной продукции, он касается практически каждого гражданина нашей страны. Известно, что контрафактная продукция несет огромную опасность как экономическую, так и для здоровья, жизни и безопасности наших граждан. Первыми звоночками стали попытки несколько лет назад использовать в авиадвигателях подшипники с истекшими сроками годности после их перемаркировки недобросовестными бизнесменами. Это преступление удалось выявить и предотвратить. К сожалению, был период, когда военная приемка практически прекратила свое существование, и эту возникшую нишу попытались занять нечистоплотные коммерсанты. Хорошо, что приход нынешнего министра обороны Сергея Шойгу позволил возродить военную приемку.

Разработать законопроект побуждал масштаб проблем, особенно на объектах критической инфраструктуры, гидроэнергетики, в энергетическом хозяйстве… Падение «Протонов», которое нас чрезвычайно огорчает, также заставляет задуматься, разобраться, в чем тут дело – в халатности, в утрате трудовых компетенций, или бывают факты, когда используются восстановленные детали, или они изготовлены не держателем технической документации, что тоже является контрафактом, или проблема с оборудованием, которое не является доверенным.

Законопроект направлен на проведение целого комплекса мер маркировки продукции, которая должна сохраняться весь жизненный цикл, она должна быть машиносчитываемой. Для этой цели существует масса способов, в том числе микрочипирование. Он также определяет, что относится к критической продукции. Теперь, зная, какие узлы, агрегаты или отдельные элементы являются критическими, можно будет проследить весь жизненный цикл изделия, понять, был ли соблюден регламент профилактических работ, нормативный срок службы. Это повысит безопасность наших граждан и повысит качество продукции, сделает ее более конкурентоспособной на зарубежных рынках.

Не секрет также, что мы порой сталкиваемся с тем, что на ряде объектов критической инфраструктуры используется оборудование, которое может содержать недекларированные возможности. Это различные контроллеры, узлы и агрегаты с электронными компонентами, а также программное обеспечение. Теоретически возможна ситуация, когда, по определенной команде, турбины гидроэлектростанций выйдут за критический режим работы и могут повредить тело плотины. Поэтому для обеспечения безопасности объектов критической инфраструктуры наряду с доверенным оборудованием важно, чтобы туда не попадала контрафактная продукция или продукция, не имеющая соответствующей маркировки. Законопроект предполагает, что целый ряд ведомств («Росатом», Ростехнадзор, Роскосмос, Минэнерго и др.) будет вести собственные унифицированные реестры. При этом должно быть одно ведомство, сводящее требования воедино. По нашему мнению, с ним согласны и в правительстве, наиболее квалифицированным и подготовленным для этого является Ростехнадзор, который может обеспечить надлежащий уровень секретности и необходимый уровень подготовки сотрудников. Данный законопроект имеет все шансы на принятие в осеннюю сессию. Надеюсь, что закон поможет повысить уровень безопасности в нашей повседневной жизни.

– Как вы оцениваете объем контрафакта в российской промышленности на сегодняшний день?

– Статистики в этой области не знает никто. Но в Союзе машиностроителей России мы регулярно получаем информацию от наших предприятий, которые часто сталкиваются с вопиющими случаями или подделки их продукции, или нанесения на нее, уже достаточно долго послужившую, новых серийных номеров, предоставления фальсифицированных паспортов. Это нередко встречается и в энергохозяйстве. В качестве примера могу привести героическую борьбу предприятия «Самарский трансформатор» с поставщиками контрафактной продукции, которые использовали его фирменный знак. Подобных примеров достаточно много. В случае их выявления возбуждаются уголовные дела. Но часто эти проблемы лежат не в области Уголовного кодекса, а являются спором хозяйствующих субъектов, так как не всегда очевиден ущерб потребителям.

Так или иначе, объемы контрафактного рынка довольно значительны, тем более что к контрафакту мы относим и качественную продукцию, которую произвели не держатели технической документации. Довольно распространена такая ситуация, когда некая структура, не имеющая отношения к тому или иному изделию, не являющаяся разработчиком, не имеющая документации, на основе копий документов размещает заказы в Китае, Малайзии, Сингапуре и т. д. Причем на эту продукцию, как правило, наносится знак владельца интеллектуальных прав. Поэтому защита интеллектуальной собственности – это еще одна сторона медали борьбы с контрафактной продукцией.

– От кого исходит больше всего контрафактных изделий – от российских или зарубежных поставщиков?

– Думаю, в основном это наш, внутрироссийский контрафакт. Он более изощрен, более адаптирован и, как следствие, способен нанести более серьезный ущерб. Креатив нашего народа – это обоюдоострое лезвие: с одной стороны, мы талантливы в смысле изобретений, с другой, весьма талантливы в том, как обойти те или иные препоны или законы. Поэтому «творчество» наших граждан побеждает всё. Так что наш контрафакт – лидер по сравнению с внешним.

– Кто должен и будет заниматься контролем?

– С одной стороны, контролем должны заниматься надзорные органы. С другой стороны, покупатель или владелец того или иного оборудования, механизмов, машин может, используя понятные процедуры, определить, есть ли в изделии или машине какие то контрафактные детали. Теперь при покупке нового оборудования к нему будет прилагаться перечень критических услуг и агрегатов, на которые будут даны индивидуальные коды, нанесенные способом микрочипирования. Поэтому роль надзорных органов данный законопроект не затрагивает: он формирует базу, которую могут использовать надзорные органы, покупатели продукции, производители финальной продукции, покупающие отдельные комплектующие. В этих условиях контрафакт в принципе невозможен. Затем, когда изделие будет полностью изготовлено, предположим, это самолет, и передано в авиакомпанию, авиапроизводитель предоставляет перечень, в соответствии с которым он, зная гарантийные сроки службы узлов или агрегатов, может контролировать эффективность работы эксплуатирующих или сервисных компаний. То есть если положено в течение пяти лет заменить подшипник после определенного налета, то и невозможно будет при проведении регламентных работ скрыть его незамену. Представитель заказчика, который заказывает ремонт, всегда сможет с помощью определенных манипуляций убедиться в том, стоит ли новый подшипник, к которому есть свой сопровождающий код, или здесь – восстановленный старый подшипник. Наша задача – сформировать унифицированную базу данных и сформировать процедуру, чтобы информация по всей новой технике, имеющей критические узлы, была бы в доступной форме представлена потребителю.

– Какова ситуация в российской энергетике?

– Считаю, что российская энергетика является одним из фундаментальных и конструктивных элементов государственного устройства и представляет собой огромный не вполне использованный ресурс для высокотехнологичной промышленности. Она может и должна внести значительный вклад в развитие экономики, оборонно-промышленного комплекса, переориентируясь на внутреннего поставщика, создавая для этого благоприятные условия. Те значительные средства, которые сегодня уходят иностранным производителям, в том числе и для технического перевооружения энергохозяйства и возведения новых объектов, должны оставаться в России. Они должны формировать новые рабочие места, новые заказы техническим вузам на подготовку специалистов и, как следствие, должны создавать условия, при которых будут возрождаться наши научно-технические школы. А это в целом должно привести к изменению сырьевого пути развития России на многовекторный.

Как показывает практика, создание совместных предприятий с ведущими зарубежными компаниями, причем не только с точки зрения локализации на территории России, а и на условиях полного трансферта технологий, позволяет значительно увеличить налоговые поступления в бюджеты всех уровней, а также привнести новые компетенции, которые пока на нашем рынке не присутствуют. Целый ряд энергокомпаний, в том числе и предприятия атомного комплекса, успешно идут по этому пути. Его в значительной степени уже прошли и предприятия двигателестроения, и предприятия транспортного машиностроения, в частности российские железные дороги. Поэтому новый вектор развития энергетики, предложенный президентом, должен быть реализован, что будет важно для всех отраслей экономики.

– Как вы оцениваете стратегию развития российской энергетики до 2020 года?

– Объединение энергохозяйства в единую систему содержит в себе существенный ресурс экономии, без которого наша промышленность не сможет получать энергоресурсы по конкурентным ценам. Мы сейчас находимся в очень сложной ситуации – при сопоставимом дорогом киловатт-часе не обладаем, в отличие от наших зарубежных конкурентов, дешевыми и длинными деньгами, практически нулевой ставкой рефинансирования. Мы вынуждены конкурировать, не имея государственных субсидий и государственной поддержки… И тем не менее по ряду позиций мы вполне конкурентоспособны.

Сейчас в экспертном сообществе витают идеи о новом переосмыслении советского опыта организации единого энергохозяйства, и они представляются небезосновательными. Требуется их серьезная экспертная проработка, чтобы в энергетической политике не допустить действий, идущих вразрез с государственными интересами, тормозящих развитие критически важных для нас регионов. Это прежде всего Сибирь, Дальний Восток, где издержки на транспортировку энергии порой весьма велики из за неразвитости инфраструктуры и низкой плотности населения. Задача Минрегионразвития и Мин­энерго состоит как раз в том, чтобы сформировать те преференции, которые согласно плану развития этих территорий смогут сформировать инвестиционно привлекательные условия.

– Владимир Владимирович, какова, на ваш взгляд, ситуация в российском машиностроении в целом? Как вы оцените результаты вступления России в ВТО и кадровую ситуацию в отрасли?

– Вхождение России в ВТО на последнем этапе было излишне суетливым. К большому сожалению, ряд ответственных исполнителей, чтобы уложиться в сроки, пошел на излишние уступки и компромиссы, которых вполне можно было не делать. К тому же мы не подготовили путем обучения и стажировки в зарубежных компаниях, в том числе юридических, наших специалистов так, чтобы они имели хорошую практику в отстаивании наших экономических интересов на международной арене. То есть появились провалы в подготовке кадров, и стране пришлось платить большие деньги зарубежным компаниям.

Но членство в ВТО уже свершившийся факт, процесс адаптации идет, мы учимся пользоваться мерами нетарифной и инфраструктурной поддержки тех видов отраслей, которые в этом нуждаются. Дело это довольно тонкое, но мировая экономическая и политическая конъюнктура сегодня такова, что время тонких и ­изящных решений ушло. Практикуемая мораль двойных стандартов выдвигает в качестве приоритета не квалификацию юридических служб, а мощь национальных экономик и ту политическую дубину, которая находится в руках той или иной страны.

Если анализировать ситуацию в отечественном машиностроении в целом, то в большинстве секторов она позитивна, целый ряд направлений демонстрирует рост. Так, можно говорить о позитивной динамике в производстве компонентной базы в области отечественной электроники. Серьезны намерения по воссозданию отрасли редкоземельных металлов. Есть определенные успехи в области композитных материалов и в ряде других отраслей. Важнейшая задача, к решению которой мы сейчас приступаем, – импортозамещение по многим направлениям.

– А насколько реалистичны программы импортозамещения?

– Отвечу так: это не только реалистичный, но и единственно возможный вариант. Например, на Украине – пятьдесят два предприятия, продукцию которых используют в российском авиапроме. Сейчас, в условиях практического запрета президентом Украины Порошенко сотрудничества украинских предприятий с Россией, мы будем вынуждены проводить импортозамещение, которое потребует дополнительных затрат в бюджете.

Вместе с тем, будут формироваться новые рабочие места, которые дадут отчисления в бюджеты всех уровней. Поэтому нельзя однозначно трактовать разрыв сотрудничества с Украиной. Для самой Украины это просто сумасшедшая проблема: они утрачивают свой промышленный потенциал, их продукция – и финальная, и не конечная продукция (двигатели, ряд приборов) на европейском рынке не нужна, она востребована только в России. Да, мы испытаем небольшие экономические потери, но в среднесрочной перспективе только выигрываем от импортозамещения. Украина же получает смертельный удар для своей промышленности, что, конечно, не может не вызывать сожаления.

Эта страна расположена рядом с нами. Мы заинтересованы в том, чтобы она была экономически состоятельной, имела бы развитую промышленность. Мощная промышленность формирует технически сильную интеллектуальную элиту, которая, в свою очередь, формирует структуры органов власти в государстве. Поэтому нам будет комфортней говорить на одном технократичном и прагматичном языке с представителями соседнего развитого государства, чем со страной, погруженной в экономический хаос и осуществляющей только низкоквалифицированные переделы.

А для нашей промышленности импортозамещение – большой резерв. Возьмем станкостроение, где у нас для возрождения отрасли огромнейший потенциал. То техническое перевооружение, которое в течение последних двадцати-тридцати лет откладывалось по объективным причинам, сформировало грандиозный спрос со стороны наших предприятий.

К счастью, наши переговорщики по ВТО не взяли на себя дополнительных обязательств по допуску к госконтрактам иностранных компаний, и мы по прежнему имеем право на преференции для национальных производителей. Доминирующая роль государства (госкомпании – «Росатом», «Рос­технологии», Объединенная авиастроительная корпорация, Объединенная судостроительная корпорация – являются основными потребителями нового технологического оборудования) дает российским станкостроительным предприятиям возможность для освоения лучших зарубежных технологий. Эту схему сегодня реализует Китай – мы вам обеспечиваем гарантированную прибыльность и долю присутствия на нашем рынке, а вы нам – технологии и производство на нашей территории. Это тот обмен, который реально поднимет наше станкостроение, приведет к росту научно-технических кадров, и на следующем этапе мы разместим у себя самые современные производства, одновременно вливая значительные ресурсы в научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки. В этом случае мы сможем опередить собственных доноров. Так что возможности для восстановления отечественного станкостроения велики. Главное – грамотно ими распорядиться.

– Президент Владимир Путин предложил ввести налог на устаревшее оборудование. Насколько это своевременно?

– Считаю это позитивной и своевременной мерой. Однако следует иметь в виду, что для ее реализации необходим высокий уровень рентабельности предприятий. В свое время мы столкнулись с такой проблемой: предприятия боеприпасной отрасли, не имея госзаказа на производство, были лишены прежним министром обороны Анатолием Сердюковым возможности утилизировать исчерпавшие свой срок годности боеприпасы. Они уничтожались подрывным способом, несмотря на потери материальных ресурсов, цветных металлов, а порой и человеческих жизней. Словом, отрасль попала в ситуацию, когда из за низкой рентабельности не могла закончить техническое перевооружение. Хорошо, что государство эту проблему решило.

Рекомендации президента, несомненно, правильны. Однако Мин­экономразвития, Минпромторг и Минфин должны обеспечить такой уровень рентабельности, который бы позволил одновременно решать три задачи: техническое перевооружение, адекватную заработную плату сотрудникам (иначе невозможно удержать квалифицированный персонал) и возможность финансирования НИОКР.

Сегодня фактическое исчезновение отраслевых институтов привело к разрыву между фундаментальной и прикладной наукой, этот разрыв стал угрожающим. Предприятия обязаны инвестировать в НИОКР. Однако, если у нас будут замечательные разработки и инновации, но мы не будем способны к серийному производству и получению на их основе прибыли, то они все утекут за рубеж и будут использованы там, создавая для нас еще большую конкуренцию.

Так что реализовывать модель в том числе и насильственной модернизации производства необходимо. Причем может быть использован не только налог на старое оборудование, но и экологические платежи за выбросы в атмосферу из за старого оборудования. Этокасается и энергетического хозяйства. Но тут должна быть сбалансированность ценообразования, которая будет побуждать предприятия к модернизации и позволит им находить собственные ресурсы для этого.

– Как известно, кадры решают всё. Как обстоят дела с кадровой сменой?

– Частое реформирование системы образования как в средней общеобразовательной школе, так и в высших учебных заведениях, а также большое расслоение по зарплатам преподавательского состава в различных регионах, размытые критерии оценки эффективности вузов – все это не способствует возрождению нашей высшей школы. Тем не менее не могу не отметить, что Министерство образования уделяет повышенное внимание подготовке специалистов для оборонно-промышленного комплекса. Разработана довольно грамотная программа, и здесь упрекать министра Ливанова не стоит: он понимает важность высокотехнологичной промышленности, и его замы активно это направление развивают.

К сожалению, министр унаследовал те тренды, которые были заложены его предшественниками, – это и система ЕГЭ, и система многоступенчатой подготовки «бакалавриат – магистратура», которая противопоказана инженерным и естественнонаучным специальностям. Низкий уровень подготовки выпускников школ часто приводит к тому, что в вузах в первых семестрах вынуждены повторять школьную программу.

На мой взгляд, критическая точка невозврата еще не пройдена, хотя в принятом законе об образовании упущен такой важный сегмент, как начальное профессиональное образование, есть только среднее и высшее. Мы понимаем, что в высокотехничных отраслях функции начального профессионального образования вполне могут выполнять учебные центры при крупных предприятиях. Очевидно, что наша система высшего образования имеет существенный перекос в сторону подготовки гуманитариев, причем зачастую фактически не прошедших обучения, по сути, купивших диплом. Это, в свою очередь, приводит к тому, что абитуриенты, следуя по этой траектории, получая дипломную «корочку», а не знания, в большинстве своем пополняют ряды консультантов торговых залов. А вот дети мигрантов предпочитают технические и строительные вузы, – и это правильный выбор.

Соответствующей должна быть и государственная образовательная политика. Здесь, прямо скажем, проблем много. Назову лишь некоторые – это и подушевое финансирование вузов, которое создает проблемы в виде нежелания отчислять двоечников, это и трудности с созданием базовых кафедр ведущих предприятий, это и необходимость освобождения от налогов предприятий при передаче современного оборудования на баланс вузов, и многое другое. Мы ведем здесь борьбу с переменным успехом. Решаем одни задачи – появляются другие. Но, что тут поделаешь, это – неизбежная проза жизни…

– Недавно вы направили письма к ряду европейских политиков по поводу того, что на Украине планируют заменить российское ядерное топливо американским, а это таит серьезную угрозу. Расскажите об этом подробнее.

– Существует очень большая проблема, которая возникла не по экономическим, а по политическим причинам. Прежде всего, это намерение нынешнего украинского правительства заключить соглашение с американской компанией Westinghouse на поставку топливных элементов на все пятнадцать энергоблоков АЭС на Украине.

Не хотелось бы упрекать американских бизнесменов в злонамеренности, хотя опыт эксплуатации этих сборок как на украинских станциях, так и ранее на европейских станциях советского дизайна привел к тому, что они были там досрочно извлечены, поскольку не подошли конструктивно, а их деформация грозила техногенной катастрофой.

Американцы вообще относятся к вопросам безопасности несколько иначе. Например, в Европе не разрешают использовать генномодифицированные продукты питания, а в США это считается нормой. В Европе запретили добычу сланцевого газа, в США нет. Я бы рассматривал шаги американских поставщиков не как желание нанести урон атомному комплексу Украины, а как бизнес-проект, направленный на расширение сферы поставок. Для нас это представляет большую имиджевую угрозу, поскольку загрузка свежих сборок производится не полностью на том или ином энергоблоке, а выгружается часть стержней и часть загружается. То есть возникает ситуация, когда в одном реакторе могут одновременно работать и российские, и американские сборки. Мы понимаем, что при возникновении какой то чрезвычайной ситуации виновного уже заранее можно спрогнозировать. Кроме того, к нам Украина намного ближе, чем к США, поэтому существует обеспокоенность безопасностью наших граждан.

Мы получили тревожную информацию от ведущих экспертов самого высокого уровня, и я направил ее канцлеру Германии Ангеле Меркель, понимая, что она наиболее влиятельный европейский политик, который может воздействовать на украинское правительство. Я попросил ее неформальными путями донести нашу обеспокоенность этим вопросом до украинского руководства. К сожалению, это не возымело действия. Хотя директор МАГАТЭ разделил нашу озабоченность и заверил, что он по запросу готов направить группу специалистов для оценки последствий. Поскольку ситуация начала развиваться по наихудшему сценарию, я проинформировал об этом председателя Госдумы Сергея Нарышкина. Мы провели заседание в Думе с привлечением экспертов, МЧС, Ростехнадзора, Минприроды, «Рос­атома», разработчиков дизайна энергоблоков. Все убедились в том, что существует целый ряд очень серьезных угроз.

Далее были направлены письма в адрес экологических организаций сопредельных с Украиной стран, поскольку эти риски касаются и их граждан. Я как руководитель межпарламентской группы Россия –Швейцария направил письмо президенту Швейцарии Дидье Буркхальтеру, который сейчас является главой ОБСЕ, и от имени нашей депутатской группы попросил внимательно рассмотреть эту проблему.

Кроме того, было направлено письмо госпоже Марин Ле Пен. Франция еще больше, чем Россия, заинтересована в безопасности украинских АЭС, поскольку является ведущей в мире страной по производству атомной энергии и заинтересована не допускать новых поводов для радиофобии. Вне всякого сомнения, если произойдет серьезный сбой, реакция европейского гражданского общества будет такова, что атомной индустрии Франции будет нанесен серьезный урон. Госпожа Ле Пен – очень серьезный политик и имеет вотум доверия своих граждан, она способна артикулировать серьезные вопросы о безопасности французской экономики.

Мне бы не хотелось, чтобы сложилось впечатление, что Россия использует возможные проблемы украинского атомного комплекса в качестве экономической войны: у нас абсолютно другая позиция. Несмотря на тот разворот на Восток, который сейчас демонстрирует Россия, нашими важнейшими стратегическими партнерами остаются «старая» Европа, США, Канада, Израиль. Именно там Россию ценят как крупнейшую научную, промышленно развитую, энергетическую страну, и нам хотелось бы сохранить ту конфигурацию, которая сложилась в течение многих лет.

Основная причина нынешнего осложнения политической и экономической ситуации кроется, на мой взгляд, в недостаточности наших экономических отношений с США. Товарооборот – только около 40 миллиардов долларов, тогда как с Европой он достигает 400 миллиардов долларов. Думаю, что если бы оборот был другим, то и политика США была бы абсолютно иной. Нам немного не хватило времени для укрепления экономических отношений. Ведь для этого есть целый ряд направлений. Так, наш ТЭК активно формировал сотрудничество с Америкой, востребовано наше титановое производство, ракетные двигатели и многое другое.

Вторая причина – это отсутствие реальной демократии в Европе, вследствие чего национальные лидеры европейских стран в выборе своих политических решений руководствуются не электоральными интересами, а в большей степени зависимы от политики Вашингтона.

Однако та политика, которую в последнее время настойчиво реализует российский президент, в конце концов, я уверен, принесет свои плоды. И наряду с расширением Юго-Восточного вектора, а это необходимо нам для сбалансированности отношений, мы открыты не только для диалога, но и для широчайшего экономического сотрудничества со странами Европы, с Америкой. Мы надеемся на здравый смысл наших партнеров.

Беседовала Вера ОЛЕЩУК