Замечательный текст! Образец того,  как надо критиковать  намерения  и дела   власти - жестко, мотивировано  и   интеллигентно. Президент,  если прочитает  это,  наверняка, пожалеет  о   своих словах  на  пресс-конференции... Строительство газпромовской уродины  на  Неве  не может быть компетенцией местных  властей. Уж  если ее  непременно  надо возвести, и это  стало  государственным   делом,  то, может  быть,   лучше сделать подарок какому-нибудь другому городу...  Например, Вашингтону.  Или Таллину с двумя "н"...  Или,  что  лучше  всего,... Варшаве.  Пусть  их  красит. К  тому же  пристреливаться  будет  удобно,  в  случае  чего. 

  В. Третьяков   Почему не увольняют  Зурабова?

Виктор Милитарев   Зурабов - давно заготовленная жертва

Две  реакции  на  президентскую  выволочку  М. Зурабова (выволочкой, конечно, можно  назвать  и  почесывание   любимого  кота,  развалившегося  на  диване).В.  Третьяков обращает внимание на подчеркнутую изысканность  президентской речи при  разговоре с М. Зурабовым и  предлагает сразу  несколько версий 

"Мне кажется, что Путин так аккуратно критикует лично Зурабова, так как боится его спровоцировать на уход по собственной инициативе. То есть пока еще Путин снимать Зурабова не хочет. То ли потому, что нужно дотянуть до выборов. То ли потому, что Зурабов человек Семьи, и президент тут не вполне свободен в своих решениях. То ли потому, что Путин не знает, а кого поставить на этот участок после Зурабова так, чтобы дела шли хотя бы не хуже. То ли Путин опасается, что после ухода Зурабова его люди организуют в отрасли такой кризис, что нынешние проблемы покажутся цветочками, причем весенними, в сравнении с тем, что обрушится на головы пенсионеров и прочих опекаемых Минздравом – и это прямо накануне выборов."

В  своих двух    версиях В. Милитарев   в чем-то  пересекается  с   В.  Третьяковым.  Но  -  никакой   озабоченности...  Сплошная льдистая  просветленность.  АПН-овская...

Эта  юная   дама, председатель Политсовета "Молодой Гвардии" "Единой России", весьма прилично выглядит  и  в  написании текстов.  Свои   впечатления  о  встрече молодых  с министром  С.  Лавровом  она  подала очень  даже эффектно. Нас постоянно и  всюду  пытаются  убедить  в  том  ,  что про-президентски  настроенная   молодежь   сплошь  рвачи  и выжиги.  Нет, нет,  там есть одаренные и  искренние люди... 

 Александр Привалов О нацпроекте «Антикоррупция»

Высшая  наша   власть  в  этом  вопросе ведет   себя  настолько  расслабленно  и  безвольно, что   того и  гляди   экзотическая  идея А. Привалова (   наладить производство  дешевых микровидеокамер, скорректировать уголовно-процессуальный  кодекс,  все  миром  навалиться  на  взяточника  и за один  квартал  ликвидировать  его  как  класс)   получит  всенародную  поддержку...

У жутко либерального В. Познера  есть  одна вполне тоталитарная привычка. Он любит подводить черту  в своей передаче, причем без  всякого   учета характера  дискуссии в ней. То есть под  чертой   всегда прописана позиция  самого  В.В. ,  а  вовсе  не  то,  что   следует  из  обмена  мнений. Наверное, часто  некоторые участники "Времен" испытывали  после передачи,  по  крайней  мере,  легкое  недоумение  -  вроде бы что-то  говорил  и  по  существу, но  все  равно остался за  скобками  завершающего резюме. И  я не   знаю  случая,  чтобы кто-нибудь  возмутился этим  произволом.  Но блистательная Натали  Нарочницкая не  стерпела и блистательно нахлестала В.В.  по  щекам  .  Ну  не  ему,  конечно же,   а   той концепции,  с  позиций   которой  он  подвел   итог  своей передачи от  4  марта.

Отповедь Н. Нарочницкой   есть  смысл  прочитать целиком,  но несколько  выдержек  все же  приведу.

 "...Как я убедилась на передаче, главная проблема России – не в Западе, а в наших западниках – в этой вечно презирающей и ненавидящей интеллигенции. Трудно удивляться, что духовный маргинализм либертарианства отвергнут в России даже новыми элитами, которых не заподозрить в желании реставрировать «советчину». Нация устала презирать собственную историю, но либертарии верны штампам Маркса, Энгельса и Ленина о России – отсталой «тюрьме народов», соединив в себе худшие черты западничества прошлого: страсть подражания Западу нуворишей XVIII века, истерическое отвращение ко всему православно-русскому от раннего большевизма и, наконец, уже не наивное, а воинствующее философское отторжение всего, что за рамками истмата эпохи застоя. Постсоветское западничество в отличие от великого духовного поиска XIX века перестало быть стороной русского сознания и превратилось в его тотальное отрицание".

"  ...Кроме либерального плода, выросшего на ветви Просвещения, мощное древо европейской цивилизации, как пытался обратить внимание Булгаков, имеет не только другие многочисленные ветви, но и корни, питающие дерево, до известной степени обезвреживающие своими здоровыми соками многие ядовитые плоды. Эти корни – христианство. «Поэтому даже отрицательные учения на своей родине, в ряду других могучих духовных течений, им противодействующих, имеют совершенно другое психологическое и историческое значение, нежели когда они появляются в культурной пустыне и притязают стать единственным фундаментом»."

"Православная Россия с её ценностями, о которой и я пыталась заговорить в программе, для них – проповедь вечной ночи, от которой нужно спасать весь мир, уверенно идущий по пути «прогресса». Но, судя по ремаркам, прогресс – это всего лишь ровные газоны и благосостояние, надо полагать, та самая «колбаса» – фетиш, как видно, не только обывателя. Как же вместе со своим кумиром Западом изменился сам российский западник по сравнению с Александром Герценом, пережившим глубокое разочарование, увидев в каждом из своих «учителей» пошлого и сытого бюргера!"

Судя  по этой  реплике на мюнхенскую  контратаку президента Путина  Д. Рогозин "закусил  удила"   всерьез  и  надолго  - на  всю  оставшуюся   жизнь,  скорей  всего.  Это юному газетчику(  которого приняли на  работу  в  серьезное  заведение, сориентировали  как носорога  в  определенном направлении  и  сказали "Жми,  не  сворачивая,    а  мы  посмотрим,  чего   ты стоишь" ) можно позволить себе ту  методологию,  которую использует господин  Рогозин.  А  именно: не  анализировать реальность,  выявляя  связи  между  явлениями  и оценивая  эти связи по  каким-то общетеоретическим критериям,  принимаемым  в качестве  постулатов,  а  "выщелкивать словно   блох" из  реальности  явления,  события,  факты , удовлетворяющие лишь одному  требованию -  соответствовать   наперед заданному  выводу.  Метода,  между прочим, которую  очень  активно  использует  С. Белковский.  Потому,  видимо,  и  перепечатал этот   текст  в  своей "" ИСКРЕ"".

"В мировой экономической науке существует понятие магического многоугольника........ Это приемлемые показатели инфляции, безработицы, экономического роста и внешнеэкономического сальдо. В данном случае мы имеем четырёхугольник. При желании к нему можно добавить задачу более справедливого распределения доходов, структурную политику, защиту окружающей среды. Магическим он называется потому, что одновременное выполнение всех этих установок либо вообще невозможно, либо возможно вследствие исключительных, а значит, кратковременных обстоятельств".

"Отсюда вытекает следующая мораль: чтобы сбить инфляцию до уровня 3–4 процентов, надо чем-то рисковать и чем-то жертвовать, скажем, экономическим ростом. Пост министра экономики или финансов в западных странах весьма опасный с точки зрения личной карьеры, потому что экономика в силу своей непредсказуемости и лишь частичной управляемости может сорваться в любой точке траектории".

" Мы ничем не должны жертвовать, чтобы придушить инфляцию. Нам следует делать лишь то, что давным-давно осуществили западные страны, и благодаря чему они имеют минимальный рост цен, а именно развивать Его Величество потребительский комплекс. Обилие товаров – злейший враг и победитель инфляции."

"В ситуации, когда общий платёжеспособный спрос невысок, а на многие виды продукции почти отсутствует, средства, по логике, нужно вкладывать в те подразделения, где этот спрос продолжает существовать постоянно и никогда не исчезнет. Ответ содержится в шкале первоочередных потребностей населения – питание, одежда и обувь, медикаменты, жильё, транспорт (автомобиль). Именно в этом наборе следует расставлять акценты государственной политики. "

 "Конечно, нельзя быть против таких необходимых направлений прогресса для нашего государства, как развитие программного обеспечения, ракеты-носители для запуска коммерческих спутников, нанотехнологии, сверхвысокочастотная электроника, лазерные новинки и другие. Однако будет бесполезно строить высокие технологии без нижнего этажа экономики, каким является потребительский комплекс. Именно он даст необходимые накопления для прорывных технологий, о чём часто забывают. Не научно-технический прогресс принесёт структурную перестройку, а структурная перестройка обеспечит базу для научно-технического прогресса."

"Структура ВВП, а за ней структура личного потребления населения подсказывает, каким путём надо идти в фазе рыночных преобразований: поддерживать те производства, объёмный спрос на продукцию которых значителен и где оборот капитала непродолжителен. Каждый вложенный сюда рубль приводит с собой к концу года 3–4 новых рубля. Эти звенья народно-хозяйственной цепи – самые экономные по затратам и самые результативные по эффективности. Одновременно они представляют собой адекватную естественную базу для подъёма национальных производительных сил.
Пренебрежение производством товаров повседневного спроса, приносящим скорую прибыль, привело к тому, что отечественный рынок наполовину отдан иностранным товарам. Значительные товарные и финансовые потоки могут и должны быть отвоёваны у иностранных фирм и перемещены в отечественные каналы. Надёжным признаком оздоровления хозяйства в демократических условиях является не бездефицитный бюджет, не профицит, не снижение доли ВПК, а сокращение импорта продовольствия и других товаров широкого потребления и переход к такому экспорту."

"Первоочередное развитие потребительского комплекса имеет решающее значение не только для подъёма экономики, но и для улучшения социального положения людей. Такой курс позволит устранить недоедание части населения в нашей стране, принявшее широкие масштабы, обеспечить другие жизненные потребности и позитивно повлиять на катастрофически развивающуюся демографическую ситуацию с точки зрения как численности населения, так и состояния генофонда."

" Никакая политика не может встать выше объективных закономерностей. Переложенные на экономику, они требуют первоначального прямого удовлетворения основных потребностей главной производительной силы, людей. От того, в каком объёме это осуществляется, зависит всё остальное в хозяйстве. Это фундамент, и пока данное свойство экономики не будет понято, решающего сдвига в жизни населения не будет." 

 " Правительство может проводить любую экономическую политику, в том числе необоснованную в ряде аспектов (упомянем, например, Стабилизационный фонд), может совершать другие ошибки, но если при этом оно будет стимулировать потребительский комплекс с целью доведения его до самодостаточного уровня, то экономический прогресс страны будет обеспечен".

Почему эта простая  идея не   стала  до  сих  пор основой экономического  курса  власти?  Можно допустить, что  здесь   не  все  так  просто.  Но  ежели  это  так,  то  господа Кудрин  и  Греф,  если  они,  конечно,  люди чести,  просто обязаны   публично,   в  телевизионной  передаче (в  лучшее  время.  по   лучшему   каналу) в  прямом  споре  с  Н. Шмелевым и В.  Федоровым  объяснить гражданам    страны,  в   чем   академики   заблуждаются.  А   если  не  удастся  это сделать  -  на  следующий же  день  подать  в  отставку.  Иметь в  тылу  таких неразгромленных  оппонентов   и  продолжать  рулить  страной   просто   неприлично. 

Собор  - главное  политическое  событие  прошедшей   недели.  Он остается  таковым   несмотря  на демонстративную   индифферентность власти  и СМИ.   В. Милитарев в своем объяснении последнего  столь же  близок к  истине: " Думаю, что власти восприняли тему Собора "Богатство и бедность: исторические вызовы России" как "бунт на корабле", пусть и "бунт на коленях"",  как  и  далек от  нее.  Потому и  демонстрируют( или держат паузу),  что видят :сегодня это  уже  не   бунт на  коленях ,а  осмысленное,  позитивное, выверенное   долгосрочными   интересами   России  оппозиционное  давление   на  власть. Да,  семь  лет   тому  назад   социальную программу   церкви    можно  было  воспринимать  в  качестве  забавы попов, получивших  возможность  публично  высказываться.  За  прошедшие годы сформировалось  устойчивое понимание  политической   значимости  этой  программы,  а  ее основной  инициатор митрополит  Кирилл,  вне  всякого сомнения,  превратился  в одну  из  ведущих  политических   фигур  современной  России.  Это   стало    понятным уже   после  предыдущего,  десятого  Собора,  когда  он  попытался   сформулировать   для     страны,  для  российской   и  всей   европейской цивилизации, ориентир   лет,  так, на 200  вперед.  На  XI  Соборе  был  сделан  следующий шаг, ориентированный уже   на текущие проблемы России   и потому    оппозиционный   явно.

В своем выступлении  на  Соборе   митрополит   Кирилл  не  счел нужным прямо напоминать  об основном евангельском социальном  принципе -  принципе личного самостеснения. Подобный акцент   в стране ,  где 20 процентов граждан живут  на грани  бедности, был бы,  конечно,  кощунственным. Но  в  контексте мысль  о  необходимости  самоограничения  в  потреблении   присутствует  у м. Кирилла  постоянно.  И  что очень важно это идея в  одном  месте  искусно подверстана к  мысли    о  необходимости  движения  России  на  северо-восток (  освоение   Сибири и т. д)

Основа  подхода  к    проблеме бедности определена им  очень корректно:  

"....В культурном коде России есть мощная традиция утверждения приоритета духовных ценностей над материальными. Она характерна для всех традиционных религий России. В национальной культуре можно часто встретить прославление тех, кто ради духовной жизни или любви к Отечеству жертвовал своими земными благами. Удивительно, но факт: эта аскетическая традиция уживается, идя рука об руку, с другой мощной традицией - бережного и благодарного отношения к богатству, которое дает возможность совершать добрые дела. Установление этих двух архетипов поведения восходят еще к началу XVI века, знаменитому спору между Иосифом Волоцким и Нилом Сорским."   

Но,  возможно, уже  и  пришло  время  призвать  с  амвонов  иерархов      власти   ( хотя  бы  их  для  начала !) брать  на  себя определенные обязательства по  части ограничений  в   личном потреблении. Жена  московского  градоначальника  с  годовым доходом  в  три  миллиарда долларов это, прежде  всего,  не  очень  прилично.  И  если уж  так сложилась жизнь, что  деньги  прут,  и  никуда  от  них  не  деться,  то ограничь хотя бы  себя сам -  плати  по  собственному добровольному намерению налог  процентов под  70 на эти  дурные  деньги...

  Легко заметить,  что    решение  Собора (Соборное  слово) значительно радикальнее доклада  митрополита.  В  частности,   по  двум  позициям оно находится  в  прямой  конфронтации  с  бюджетным  посланием  президента(это предложение Собора о прогрессивной  шкале  налогов  на сверхдоходы  и предметы  роскоши и категорический отказ поддерживать намерение  " резко увеличить налог на жилье в соответствии с определяемой рыночной стоимостью" ).Поставлен перед  властью  и  вопрос  о мотивах  нынешнего размещения средств  стабилизационного   фонда  вне  пределов  России,  о  необходимости его использования  для более эффективного  решения  внутренних    проблем.

Исключительно  важно и  то  обстоятельство,  что все предложения Собора   и  все  его  вопросы  к  власти   направлены не в  пространство, а  подаются  как вопросы  для  обсуждения  на  Государственном  Совете....

Чрезвычайный  интерес  представляет пресс-конференция митрополита,  особенно   его  рассуждения о Соборе как   представительном институте(или  институте  представительства ):

"На вопрос Правой.Ру, что именно на прошедшем Соборе стало открытием лично для митрополита Кирилла, владыка ответил, что сам по себе Собор – довольно рискованный проект, в котором можно легко столкнуться со стихией открытого пространства. Это — огромная группа людей, которыми нельзя манипулировать и очень твердо держать в каком-то порядке и которые очень искренне, эмоционально реагируют на то, что они слышат. «Это – единственное место, в котором докладчика или оратора могут вынести вперед ногами, если он будет говорить глупость. И не постесняются», — пояснил Владыка. «При всем этом сложном характере этого Собора, он является уникальным местом общенациональной дискуссии. Если мы потерям эту эмоциональную сторону, это человеческое измерение Собора, мы очень многое потеряем. Собор должен оставаться Собором, маленьким вече, — поделился своими наблюдениями митрополит Кирилл. — ... Но если это будет только вече, то мы потеряем интеллектуальную составляющую"

 "Это – действительно то самое место, где народный дух соединяется с народной мыслью».

 Вполне  можно допустить,  что    в  рамках  Собора  постепенно формируется   некий  особый   институт  интеллектуальной  и  нравственной власти . И этот   институт НЕФОРМАЛЬНОГО  представительства    своими   инициативами,  идеями,  полной  бескорыстностью  и  способностью  к корректному  сопротивлению вверх  может  оказать  решающее влияние   на   дела и  мысли в органах  формальных,  конституционных

Не  могу  не  отметить,   еще  два   момента.

Во-первых ,  очень  мощно подвел итоги  собора  в  своем коротком  материале  "Институт духа" А. Дугин.  Схвачено  и передано главное  "церковь начинает осознавать себя социально-политической силой, не только религиозной, но и социально-политической" .Несомненный   интерес  представляют   и  егорассуждения  о понимании  бедности   тремя  главными  конфессиями   христианства. 

  Второе  замечание  не связано  непосредственно   с   тематикой  XI Собора .  Но если рассматривать последний   собор в  связке с  Х  Собором,  нельзя  не  задуматься, не  обратить внимание  на  то ,  что этот   институт  явно и, главное,  в адекватном,  перспективном толковании  постепенно перехватывает  инициативу   по  части  русского  национализма. Д П Н И , КРО  и  все  прочие  марш-броски  в  национализм довольно-таки  быстро превратятся в  пустые  формы -  вся   русская национальная  энергия   уйдет  в этот  Собор. Еще  два-три  конгресса,   и  это  станет  очевидным.... 

 Материалы Собора 

Интервью митрополита Кирилла

Выступление митрополита Кирилла  на Соборе

О пресс-конференции  митрополита Кирилла 

Соборное слово  Собора

Резолюция Собора о "О развитии отечественной системы религиозного образования и науки"

А.  Дугин Институт духа

Это  моя  статья.  Статья длинная, порядка 300 кб.  Привожу  ее с сокращениями.  

ХХ век  обернулся   для  России   сокрушительной  неудачей:  идея  социально-справедливого мира, намеченная    марксизмом и  запущенная в  практическое производство  самыми  великими  идеалистами  ХХ  века   большевиками,  обанкротилась.   Связано ли  это    было   с тем,  что   первые попытки в  таких циклопических начинаниях  всегда и  безусловно обречены?… Или все  дело  в  том, что всякая   вспышка идеализма такого  уровня, как  во  время     Великой  Русской революции, неизбежно  сопровождается  столь  же    массовыми  выбросами      человеческой   низости,  которые,  в  конце концов,   и   определяют  общий неутешительный  итог?…   Очевидно пока  одно:  Россия все-таки  устояла,  сумела перенести  те  катастрофические  перегрузки,  которые  неизбежны     при  столь сокрушительных, обвальных   падениях  и,  кажется,    жива.   И  если  это, действительно,  так, то  подыматься  и укрепляться она   будет,  сосредотачиваясь  все  на  том  же  идеализме — другие  варианты на  наших  бесконечных  равнинах  просто   невозможны.    Успех  же  в   ее  второй   попытке   явить  миру  если  не  идеальное, то относительно  совершенное  общество будет  во   многом  определяться  соотношением   стихийного  и  сознательного в  этом  средоточении. Возобладает ли  архетипичское,   как  в  первой   попытке …  Или  на  этот  раз  оно будет  обуздано и   укрощено   архитепическим  —  тем,  что нашло  свое  воплощение   в  вершинных  творениях национальной   и  мировой   культуры, в выдающихся  проявлениях человеческого  духа... 

1.              Александр  Панарин: от элиты  к «элите»

Характеризуя  современную (постсоветскую)  российскую  элиту, А. Панарин  отказывает  ей   в   главном,  опорном для классического   понимания  элиты  качестве —    не  считает ее  национальной: она «мыслит и действует не как национальная, а как глобальная, связавшая свои интересы и судьбу не с собственным народом, а с престижной международной средой, куда она в обход этого народа стремится попасть»....

  Эта  явно   не  элитарная,  не аристократическая  а,  скорей,  плебейская мировоззренческая   ориентация        на все     среднее,  что  состоялось и  укрепилось      в  европейской  цивилизации, выразилась,   в  частности и  прежде  всего,   в  безоговорочном, охотном  подчинении мировой  тенденции, которая   так   усилилась  после  разрушения  СССР:   мировая   элита    сочла, наконец,    возможным   отказаться  от  своих  социальных  «обязательств», сложившихся, и  под  немалым  влиянием  Российской  революции, за  20 век. Понятно,   что  усиливаясь,  эта тенденция   не  может  не  приводить    к  автономизации  элит:   они теряют свое  прилагательное  начало  — перестают  быть элитой  чего-то  (народа, нации) и  превращаются  в  некое   наднациональное самоопределяющееся,  самоценное   образование....

 А.  Панарину еще  десять  лет  назад, как  никому,  было  ясно,  что   падение   Советского  Союза, «победа» Запада   в  холодной  войне  были   поняты «победителями»  как «реванш  цивилизации над природой, экономического начала над социальным».  Этот нетерпеливый  отыгрыш  мирового  сообщества  в  прошлое,  с  одной  стороны,  вне  всякого сомнения,  лишь подчеркивал  ту  выдающуюся   роль,  что  сыграла  Русская  революция  в  мировой истории, настроив   всю  цивилизацию на необходимость  самоограничения, подтолкнув   ее на этот  путь.  Настроив  одним  только тем,  что  она  состоялась.   Но  в то  же   время   отыгрыш   представлял  собой   сущностное  переосмысливание   ­ сложившихся  социальных понятий— перетолковывание   их на  основе неудачи   великого русского   социального   эксперимента.    Так  обездоленность стала  обретать  черты  понятия  не  столько  социального,  сколько  рассового,  обозначающего  «неисправимую ментальность тех, кто обездолен».

А. Панарин   допускает возможность активного  противодействия складывающимся   тенденциям   со  стороны  тех, кто обречен на  положение туземной  массы,  и  все  свои надежды  на  этот  счет  связывает исключительно с  Россией.  По  его  мнению,  возвращение    к  биполярному   миру   предопределено: « Те, кого великая религиозная традиция сострадательности к “нищим духом” обязывает не верить естественному отбору и торжеству сильных над слабыми, сосредотачиваются в России и будут сосредотачиваться вокруг нее.»

 Именно   из  этого он делает  вывод о  неизбежности   появленияююю    новой    —  пророческой ­—   элиты.  Элиты с  совершенно нестандартной   задачей— «формирования нового ценностного кодекса эпохи, альтернативного кодексам прогресса».Элиты, которой «предстоит открыть в недрах великой религиозной традиции» источник «альтернативной энергетика альтруизма, сострадания, сочувствия». Элиты, которая воплотит в  своей   деятельности   идею «альтернативного глобализма» — глобализма «демократических   низов».

2.  Концепция   эволюционирующей

           элитарности  Александра Дугина. 

Тотальная, хамская деидеализация всех без исключения форм межчеловеческих отношений…Этот итог был виден в 19-ом веке единицам. Сегодня, после крушения социального эксперимента в Советской России безидеальность постепенно становятся нормой и отражают безусловный (и может быть, даже желанный) итог европейского цивилизационного процесса, который высвободившись, наконец, из-под сдерживающего, тормозящего бремени российского социального идеализма, уткнулся в свой последний предел — затих в безмятежном и сладостном потреблении. В излагаемой концепции эволюционирующей элитарности А. Дугин не склонен, похоже, оценивать деидеализацию в качестве процесса, контролирующего, то есть создающего главное, требующее разрешения противоречие. В его интерпретации процесс этот выглядит естественно и предопределенно. Как реакция на буржуазную деидеализацию складывалось особое направление —« революционная демократия», «социализм»,— пытающееся найти рациональное зерно в капитализме —сохранить его основные установки: «веру в прогресс, неприязнь к сословной иерархии, материализм, атеизм, принятие в качестве высшего критерия количественных показателей», но уничтожить при этом абсолютную власть денег. Идея перехода к бесклассовому обществу воспринимается им как идея завершения десакрализации, как идея полного выравнивания общества, уничтожение сложности в нем. Он цитирует авторов коммунистического манифеста, но словно не замечает пафоса этого документа. Буржуазия целенаправленно уничтожает всякую идеальность — кричат авторы КМ. Уничтожение идеальности (носителем и хранителем которой всегда была элита ) — естественный и неизбежный процесс — слышит А. Дугин.... Переход элиты в «элиту» для А. Дугина, судя по всему, безусловен, необратим — где-то на уровне фундаментального свойства бытия. Поэтому он и не пытается рассуждать о восстановлении связи элита-массы, уничтоженной буржуазией, и в заключительной части своего обзора всецело концентрируется на статус-кво — на рассуждениях об элите, переставшей быть прилагательным к чему -либо и ставшей «элитой» как таковой — автономной, свободной и вольной как концепт. Поэтому в качестве итога развития и появляется у него ( в полном соответствии с толерантнутым мышлением нынешнего века) некая механическая смесь рудиментов всех существовавших прежде элитарных форм. Эта смесь и предлагается в качестве главного объекта осмысления. И здесь А. Дугин несомненно оказывается под сильным влиянием концепции итальянского социолога Г. Моска, в которой основная смысловая нагрузка переносится с элиты на политический класс— на понятие, в котором концентрируется общая специфика всех типов элит, как исключительно правящих и господствующих образований, но не имеющих никаких связей с массой, не несущих по отношению к ней никаких обязательств, то есть, фактически, не элит, а «элит»... И А. Дугин и все те, на кого он ссылается в заключительных частях своего исследования, оказываются убежденными москитами — признающими конец истории элит и соглашающимися с началом истории «элит», или политического класса. Очевидно, что как раннее, так и позднее (современное) москитианство весьма и весьма привлекательно. «Элиты», сконцентрировав в своих руках запредельные средства, и в самом деле представляются судьбоносными субъектами истории, а раз так, то и развитие последней ( или ее движение по кругу) вполне может до поры до времени быть описано в таких терминах как «баланс элит», «правящая элита» «контрэлита», «антиэлита», «потенциальная элита», «неэлита». Эта терминологическая изысканность, прикрывающая тривиальные в общем-то политические интрижки денежных мешков, конечно же, создает иллюзию полной адекватности развиваемой концепции— это вам не какой-нибудь примитивный «золотой миллиард» в паре с остальным деревянным быдлом. Но Александр Сергеевич Панарин находил в себе мужество утверждать, что это все до поры до времени. Быдло всегда просыпалось, в конце концов. Может проснуться и еще раз. Кто же разбудит — декабристы с Герценом или какой-нибудь Бен Ладан с арабчатами из парижских предместий —это не принципиально... Элита в России являлась институтом согласования государственных и народных интересов. Она была своего рода универсальным редуктором, способным как передавать волевое усилие высшей власти в массы, так и доносить до высшей власти актуальные интересы масс. Слуга царю, отец солдатам, одним словом... Элита брала обязательства в обе стороны, и эта двусторонность составляла ее суть. Российское дворянство данную свою элитарную суть проявляло и демонстрировало отменно. Но уже к концу 19 века российская элита начала перестраиваться ( от дворянства к интеллигенции — так можно охарактеризовать основное направление этой перестройки ), постепенно утрачивая свою универсальность (двусторонность) и явно отдавая предпочтение второй стороне своего служения. Это смещение имело для России катастрофические последствия ­— именно отчуждение «элитарных» слоев от высшей власти сначала привело практически к полному разрушению государства, а затем к возникновению ( крайности сходятся) совершенно особой, уже практически полностью отчужденной от народа «элиты». Эти растянувшиеся на несколько поколений кувыркания интеллектуалов и привели, в конце концов, к формированию у них нового невиданного качества: двусторонности, основанной уже не на служении, а на презрении ­— и к высшей власти, и к народу. Способно ли что-нибудь оттащить нас от этого разбитого корыта? Существует ли вообще такая возможность? Рассчитывать, увы, можно только лишь на художественного или политического гения. И если возможности первого видятся исключительно как номинальные, то для второго просматривается и вполне реальный путь — это полное переопределение нашей представительной власти. В принципе представительная власть способна сыграть роль подобного редуктора. Но она пока, к сожалению, — полная копия нашей интеллектуальной «элиты». Она явно презирает свой народ и очень тщательно скрывает свое призрение к высшей власти. Она, конечно, — только слуга царю. Но поместить эту банду политических рвачей и выжиг в жестко заданное внешнее поле двухсторонних обязательств все-таки можно. ­Высшей власти достаточно для этого демонстративно и жестко ограничить определенными обязательствами себя. В России пока это еще может сработать. В России пока еще возможно избирание элиты — выбор не по образованности и даже не по профессиональным качествам, а прежде всего по склонности к элитарному поведению — по способности к выносу самого себя за скобки своей представительной деятельности … 3. Менеджментские грезы Александра Неклессы Некоторое время назад А. Неклессой под общим названием «Мир индиго» были опубликованы две беседы (http://www.apn.ru/publications/article9908.htm http://www.apn.ru/publications/article9949.htm), посвященные, по существу, проблеме «элиты», как самодостаточной, саморазвивающейся автономной части общества. В его представлениях элита даже на стадии автономного существования, даже став «элитой», сохраняет удивительную активность —возможность динамического развития, но опять-таки без какой-либо обратной связи с основной массой. И эта активность-возможность выражается в формировании нового интеллектуального класса— «четвертого сословия», названного «людьми воздуха». ... «Эта субкультура сегодня активно вторгается на мировой рынок со своим призрачным товаром: символическими деньгами и культурным капиталом, многочисленными производными глобальной биржи и инновационными сценариями политических или военных акций, формулами долговой топологии и методологией нестандартных воздействий, идеологией массовых СМИ и наполнением элитного эфира. Люди воздуха успешно оперируют привычной для них нематериальной субстанцией знания, образования, пропаганды и другими клонами социогуманитарных технологий: искусством геоэкономики и геополитики, современного управления и стратегирования. И идеалами…»....

  Хотя  А. Неклесса  не употребляет в  начальной  фазе  своей  беседы таких понятий,  как неравновесность, нелинейность,  он  и  здесь  вроде  бы  уже    склоняется  к  оценке   новой,  становящейся  реальности  как  неравновесной.    Во  всяком  случае,   такие  термины-вестники   как  турбулентность  и  хаос в  тексте  проскальзывают. Эта терминологическая    сдержанность  А.  Неклессы,  возможно связана  с  тем, что   он   не рассматривает  сегодняшнюю  мировую ситуацию     как  сущностно  неравновесную,  качественно  новую  и  необратимую,   а  всего лишь  как  транзитную —переходную,       к  некоторому   достаточно  определенному,   стационарному  состоянию.  И  в  этом  видится  его  фундаментальное  отличие  от А. Панарина. Тот     таких  терминов,   как   хаос  и турбулентность,  не   жалует,   но   определенно  чувствует,    что  в  мире всерьез  и надолго формируется какая-то   принципиально   новая ситуация, с такими  пока  скрытыми ее качествами,  в   частности,  как  возможность  стремительного   пере-упорядочивания   под  воздействием  ничтожных  возмущений. ...

    Этот   слоек   новых  господ  будет  ставить, судя  по  всему,   на  испытанные  средства  —  будет  пытаться  исключительно  внешним  управлением  выводить на  участок   равновесности  системы, все  более    раскрывающиеся в  качестве…  принципиально   неравновесных, для  которых внешний  контроль (контроль  через     отрицательные  (конпенсирующие) обратные  связи) перестает быть  главным и  жизнеспособность   которых решающим  образом     зависит  от  способности системы  к     самоконтролю    — к  специфическим  формам «контроля»   за    положительными  обратными связям с их коварной  наклонностью  превращать мелкие   флуктуации в  лавинообразные  процессы.  

   В  качестве технологической модели  структуры   современного  мира, А. Неклесса предлагает     следующую      схему:  «добыча природных ресурсов,  промышленное освоение этих ресурсов, производство интеллектуального сырья, высокотехнологическое производство, финансовая надстройка,  «штабная экономика», которая устанавливает правила игры, одновременно создавая планетарную эмиссионно-налоговую систему и осуществляя масштабное управление рисками».  Россия    размещена, естественно, у  него    « в самом  низу». И  расплачивается  она  этим положением,  по  мнению   А. Неклессы, не много не мало, как  за длительное  «выпалывание» современной социальной культуры, сложных схем жизни общества, начатков самоорганизации и пассионарных личностй»…  И  эту  оценку  состояния  России, и  объяснение  причин его  к  числу интеллектуальных находок, конечно,  не  отнесешь. Это—  некий  ходовой,   затертый  ярлык, которым     провинциального замеса  евроцентризм  «закрывает»   обычно  для  себя     проблему  России. По  тем  или  иным  причинам  Россия  от   европейского  уровня    отстает и  потому никакого, кроме сугубо  потребительского,    интереса   для авангарда, рвущегося вперед и осваивающего пространства  « глобальной революционной ситуации»  не  представляет. Увы,  но  мысль   о  том,  что  отставание  России от   Запада  БЛАГОДАТНО,   причем  не  только  для   нее  самой,  но  и  для   всей  европейской   цивилизации,     иначе как националистический  бред или  приступ мании   величия  пока не  воспринимается. Даже  явно  выше-средними   европейцами.

   С  точке зрения    равновесной  парадигмы, допускающей  чисто управленческий  вывод    мировой  системы  на   новый  равновесный    участок, такое  положение — «  в низу»— может и  вправду оказаться «плохо  совместимым»  с  надеждами  на  выживание.   Но тот же А.  Панарин  в   прямом   споре  с А. Неклессой  наверняка  бы   уточнил,   что   не   в низу,    а   в   основании.   И  этот нюанс может  оказаться  решающим для принципиально  неравновесной   ситуации,  когда  все   будет  определять  устойчивость,   способность изнутри удерживать  целостность в  условиях  глубочайших,    стремительно  развивающихся  преобразований, когда  ажурные конструкции с  легкомысленно  задранным  вверх[  центром  тяжести  и  рассевшимися  на  ее  антресолях  «людьми  воздуха»  станут  легкой     и первой добычей стремительных  диссипативных  процессов.

Да,  А.  Неклесса  объясняет нынешнее состояние  России  ее  тотальным  отставанием.  Но  по  некоторым  признакам, которые достаточно хорошо  закрепились  в  восприятии  всех тех,  кто  пережил  критические  годы  России(1985-1991)  в относительно  зрелом  возрасте,  страна   в  это  шестилетие  оказалась  не в хвосте,  не  сбоку, а на  самом  острие   мирового  развития    и  первой  почувствовала  — обнаружила на  себе,  собой,  через  себя — ­ принципиальную  неравновесность  мировой социальной  системы.   Именно России   с  ее  фантомной  экономикой  пришлось  первой   испытать обвальное  самопроизвольное  пере-страивание   в критическом  состоянии,  вызванное такой мельчайшей социальной  флуктуаций, как склонность к  вольному  и  необузданному  фантазированию    очередного генсека.  Это  не  было только  разрушением   одной, затерзанной  идеологий страны.    Это был  кризис  всей мировой  системы, как  системы  неравновесной,  но разразившийся    в ее   ослабленной,  а по  сути,   наиболее приближенной  к  неравновесности   части  (вновь   слабое  звено ). Россия   сохранилась,  уцепившись  за свою  основу и   обрела,  пока  единственная,   уникальный    иммунитет,  специфическую  выучку,  которые  несомненно  дадут ей  огромные преимущества, когда     треханет   всю систему.   И  если  разобраться,  то  именно  эту  выучку  прежде  всего  демонстрирует  нынешний    российский    президент  своей    не шаткой  не валкой   тактикой  преобразований. Без резких движений, без жестких управляющих  жестов и  с  подчеркнутой  размытостью своей  собственной   позиции —  одними лишь  точечными, стимулирующими процессы  самоорганизации    уколами…

4.      Кентавр    Александра  Неклессы.

Перейдя  в  своем  изложении   к   «инновационной  методологии познания и действия»,  в   основе  которой лежат представления о  нелинейности социальных систем,  А.  Неклесса     демонстрирует отменное   знакомство  с   неравновесным,   синергетическим   понятийным   аппаратом.

  «Растущая неопределенность, нелинейность, когда вероятность событий плохо предсказуема,… поскольку грандиозные последствия … в принципе может вызвать даже небольшое изменение отдельного параметра»… «Результат меньше зависит от затраченных усилий, но в возрастающей степени определяется когерентностью с …направлением бессознательных силовых линий многолюдной системы»… И  как  следствие —смещение приоритетов   от  «вещей и конструкций»   к  «людям и энергиям»  … Но зафиксировав  это  смещение,   А.  Неклесса    делает один  не очень точный  шаг,  который, если  разобраться,   немедленно  блокирует   все   неравновесные      установки   его  мышления. Осознав, что  « в сегодняшнем мире возрастает «роль личности в истории»», он,   к   сожалению,  не раскрывает  в  закавыченной им  фразе  никакого  нового,  современного    содержания,   а оставляет  в  ней  смысл,  характерный,   скорей, для  позапрошлого  века.  То  есть  сводит это  возрастание  роли  исключительно  к  возрастанию « значения деятельного и амбициозного человека» — «господин воздуха», человек-предприятие … становится влиятельным актором на планете, как в роли конструктора, так и деструктора». В  то  время, как   последовательно неравновесный  подход требует признать возрастание  роли   каждого  единичного, согласиться,  что «элитарность»(то есть  эрзац-элитарность,  то  есть  сама-себя- обслуживающаяся элитарность—  автономная  от обязательствами  перед  «массой»,от  связи  с  ней)   перестает  быть карт-бланшем   на  историческую  роль. Последовательно  неравновесный  подход требует  ставки  на  самоорганизацию массы, среды, а  это,  в  свою  очередь,  коренным  образом переопределяет основной признак элитарности. И  отнюдь  не легковесным интеллектуальным петушкам  из  корпорации «люди воздуха»  сулит история  первые  роли,   а  максимально приближенным к  среде,   слившимся  с ней  «людям почвы».  «Элите»,  оторвавшейся  от  массы и   с  пренебрежительным  прищуром рассматривающей ее, придется  возвращаться во взрастившую  ее среду    и   обустраивать ее.   В  том  смысле,  что концентрировать  и обобщать ее  опыт самоорганизации.  Все более    обнаруживающая  себя  неравновесность  мирового  социума заставит … снова  идти   в народ, слиться с  массой и  начать  вместе  с ней медленное движение  вперед....

     А.  Неклесса  прикладывает значительные   усилия,  чтобы  легитимизировать  внешнее  управление  в неравновесной  ситуации.

   Никакие,    даже  самые  изощренные попытки  привить   идеологию   равновесного  управления  к  управлению принципиально неравновесному    ни одной  проблемы  до    конца  все  равно   не  решат. «Люди  воздуха»,   вне  всякого  сомнения, предпримут  попытку  на  свой   манер   оседлать  неравновесный  мир.  Но им   все равно придется  уйти  —   элита   должна успеть снять   кавычки со  своего  наименования.  Это,  скорей  всего,  единственный  оставшейся  у  мировой  цивилизации  шанс.  Поскольку попытки внешнего  управления   в    неравновесной  ситуации  как  раз  и  могут  оказаться тем  самым  микротолчком, той  флуктуацией,  которая  спровоцируют  катастрофические  лавинообразные   процессы.

«Вдали от равновесия когерентность поведения молекул в огромной степени возрастает. В равновесии молекула "видит" только своих непосредственных соседей и "общается" только с ними. Вдали же от равновесия каждая часть системы "видит" всю систему целиком. Можно сказать, что в равновесии материи слепа, а вне равновесия прозревает»…

Так  на  примере химической  реакции   И. Пригожин  характеризует  принципиальную  особенность  неравновесных  систем. Рост  коммуникационности  (  согласованности, когерентности)— как  следствие  удаления  от  равновесного  состояния.  Этот  принцип,  судя  по   всему, является  фундаментальным —  не  может  не проявлять  себя   и в  социальных системах. И  именно он,  если, конечно, признавать, что цивилизация  наша  окончательно  и  бесповоротно вошла  в  эру  неравновесности,   делает бесперспективными любые  ставки  на  классическое управление  —  выводит  в  лидеры   идею  самоуправления. Здесь  нет  смысла рассуждать  о   конкретных формах самоуправления,  но  очевидным  кажется   одно:   для  того  чтобы  совокупность «молекул»,  обладающих   индивидуальными   волями,  демонстрировала не  только стихийное когерентное  поведение (с  чем     и наша,  и  мировая  история   хорошо   знакома,  по   бунтам,  восстаниям,   революциям ), она   должна быть    пронизана —  опосредствована  —   некоторой   структурой.   Эта  структура, практически   лишенная   управленческой   иерархии,  но  объединяющая    в  единую  (самоорганизующуюся)   сеть  тех,  кого среда (масса)  готова  разместить   в  высших — элитных ­— позициях    иерархии  нравственной (  то есть признать за ними     право влачить  крест   элитарности),  и  внесет  сознательный,  рациональный, нравственный  элемент в  когерентное поведение, а  значит,  обеспечит желанное  самоуправление. ...

  В максимальной  степени  гипнотическое воздействие равновесной  парадигмы проявляется  у   А.  Неклессы  в  его  суждениях о  сетевой организации. Им   четко  выделены  те  признаки  такой организации,  которые позволяют  рассматривать ее  как одну  из  перспективных основ  самоуправления. Он  проницательно выделяет в  качестве  важнейшей особенности  сетевой   организации возможность   согласования «соборной миссии с энергиями амбициозных личностей».   По  существу в  этой формуле схвачен,  можно  сказать,  фундаментальный  принцип  самоуправления.  Не  достаточный, правда,  а всего лишь   необходимый(согласование необходимо  при  самоуправлении, но,  последнее не  следует  однозначно  из   согласования).    Неизбежность синергии,    согласованности, таким  образом, признается, но,  увы,   центр  тяжести   в  связке  соборная миссия - амбициозные  личности  смещается на последних(« люди  воздуха»  и  пр. ).И  это  смещение  вполне   традиционно. Во  всех  революциях  и  переворотах,   которые   являются  образцами   неравновесной  ситуации,  всегда  и  безусловно  было  это  смещение  в  пользу  амбициознных  личностей,  в  пользу внешнего управления средой. 

Нюанс,  опять-таки, но  именно он определяет  все  -  именно  в  нем  заложена та   бездна,  что отделяет    построения А. Неклессы от  разработок А.  Панарина.

5. Жуткие  и особо  жуткие

экстраполяции   Адександра Неклессы.

  Любая  социальная система, то есть  система сосуществующих индивидуальных  сознаний  и  воль, неравновесна по  своей сути,   нелинейна  по принципам  и  механизмам  своего  развития.    Нелинейность  до  определенного уровня коммуникационности  (развитость и  интенсивность  связей,   мощность   информационных  потоков  ) является  скрытой  и  проступает   лишь  в  критических  точках (  они  же  точки непроизвольного,  взрывного  роста  коммуникационности —  революции, например).  Естественный рост   интенсивности коммуникаций,   превращающий  мировое сообщество  из  совокупности  связанных  кластеров    в  систему  единую,  сквозную, глобальную, если  угодно,    делает неравновесность -нелинейность  для  нас   сначала явными,    а  затем   и  сущностными  признаками (раскрывает  их    в   таком качестве).  Естественно все    модели прежних,  «равновесных»  времен в  той  или  иной  степени  теряют адекватность,  но это  не  исключает   вовсе  существования неравновесно -нелинейных  вариантов  «обанкротившихся»  моделей. То есть  вполне  допустимы  обобщения,   в  которых можно  обойтись без   катастрофических  разрывов,  без необходимости драматизировать переходные  периоды  и  тем более,  давать  им устрашающие названия типа  «транзитных»… И ставить на  модные   но,  наверняка,  промежуточные  кластеры-мутации  типа   «людей  воздуха»...  Уж  если  они  и  сыграют  какую-то   роль,  то  только в  качестве крайних  форм вырождения элиты (когда  элита   освобождается  от  всяких обязательств не  только   по  отношению к среде,  но  и  по  отношению к цивилизации  в  целом — начинает паразитировать  на ней).

Однако, такая   интерпретация     А.  Неклессу,  видимо,  положительно   не  устраивает,  и он  обращается  к  экзотике ­резких   разрывов— останавливается    на варианте, ставящем  «прежнее прочтение мира и жизни ни во что».  И провозглашает, что  «возрождается «новая религия», а на деле — определенная, хотя и мерцающая, древняя культура. Она — ветхий спутник христианства, его «темный двойник», это — многоликая гностическая традиция».

Этот  выбор    делается А.  Неклессой    исключительно  потому,  что  «гностическая культура в принципе отрицательно относится к жизни как таковой, рассматривая уничтожение бремени земного бытия в качестве акта освобождения. Ее метафизика сводится к массовой гибели и тотальной деструкции, поскольку люди содержат божественные искры, которые могут-де быть освобождены лишь посредством уничтожения тел». Подкрепляется  же  выбор   в пользу  данной,  людоедской в общем-то,  идеологии   ссылкой  на папу Ионна Павла  II,  который  «экспансию «культуры  смерти»  в  обществе  рассматривал как неизбежное  следствие  культивирования  в  нем успешности»

На  первый взгляд,  А. Неклесса    вроде бы  не  склонен абсолютизировать роль этих процессов и  даже допускает возможность  возрождения…   «Новая земля творится не ангелами, и ночь творения исходит из закопченных очагов хаоса, из головокружительных глубин отчуждения, которые лишь отчасти познаны человеком.». Но, увы,  эта новая   земля мыслится  все-таки  как  что-то деструктивное —  уже  по  сути  своей.  Это,   увы,  не  излечение,  не прозрение,     не выход с тропы,  на   которую  утянул  ХХ век, а необратимый   переход  в  новое качество.  Причем  качество из  числа хаотических.   Ставка  на   подобный  переход свидетельствует  об  одном — для  А. Неклессы  в его  оценках проблемы неравновесности  бытия реальны лишь  крайности. Либо  крайность внешне управляемой   неравновесности,   либо  крайность  полного,  сущностного   скатывания   в  хаос.  Именно  это  заставляет  его  метаться  от «людей  воздуха» к   зловещим  а –ля-гностицизм  экстраполяциям. И им в  этих бросках совершенно   не принимается  во  внимание  генетически  обусловленная  этическая  мощь   человечества.

« Гибельный восторг и азарт — не жертва, но особая мания. Это огненный призрак, протуберанец мира, согласившегося воспеть гимн Чуме, восславив деструкцию как главную, конечную и желанную цель творения» -  таков абрис  второй,  сущностной,  крайности.  А. Неклесса естественно    и  не  пытается обосновывать эту «метафизику». Он ее  лишь  ощущает— он   крайне    невнятен здесь.  Правда,  есть ссылка  на В. Лефевра  (на  одно  его  краткое  интервью http://www.port-folio.org/part430.htm)  с  надеждой, видимо, найти  опору в  ортодоксальной  интерпретации  лефевровских  представлений о  двух  типах  этических  систем.  Но даже  в этом  кратком  интервью В.  Лефевр   решительно  протестует  против  крайностей. Что же  касается  его «Алгебры  совести», то никак  нельзя  упускать   из  виду,    самый  фундаментальный,   пожалуй, результат   этой   работы  —     экспериментально,  можно  сказать,  установленный   факт:  соотношение добра  и  зла   в  намерениях, оценках   и  человека  и человечества статистически  необратимо  смещено в   сторону  добра.  Причем  пропорция  очень  близка  к  пяти  восьмым ­—  к  золотому   сечению.  Этот  факт и является  свидетельством  той  этической  мощи, с  которой  предстоит  столкнуться  метафизике,  обхаживаемой   А. Неклессой.   Гностицизм обломал себе зубы уже  на  молодом,    юношеском,  можно  сказать, христианстве.  Настолько основательно,   что   умолк  на  века.    Не думаю,    что у него  есть   какие-то шансы  и  сегодня. Христианство  далеко  не  исчерпало  себя   как  идеология  межличностных  отношений.   Оно  в  этом смысле стоит, возможно, лишь   в  начале  пути. Пока оно  развивалось   с  решающим  склонением в собственно  религиозную, мистическую область,   и  недостаточно   использовала  свой   общекультурный потенциал.  И  нельзя  исключать,  что определенный  сдвиг в  общекультурную  область даст  ему  второе  дыхание.  Особенно  если   лидерам христианства при  этом    удастся адекватно  отрефлексировать       первый — лютеровский — опыт подобного   сдвига.

Справедливости ради  нужно   отметить, что  А.  Неклесса  в  своих экстраполяциях не  является   ортодоксом. И   связана   его  неортодоксальность   не  столько с внешним влиянием  (как может  показаться), сколько   с  тем,   что    его  неравновесные воззрения по-своему   неравновесны,  метастабильны и  им  достаточно  небольшого  возмущения, чтобы  получили   развитие  совсем  другие  оценки,  возникли   совсем   другие прогнозы. И  самое  любопытное(  неожиданное и  ожидаемое ),  что  эти прогнозы удивительным  образом начинают  коммутировать  с прогнозами  А.  Панарина.

Чтобы  убедиться  в этом  достаточно   посмотреть   совместную работуА. Неклессы  и В.  Цимбурского  (Культура жизни, http://www.apn.ru/publications/article10361.htm ). Там тоже   идет  речь о  таком современном  «извращении духа»,  как  «культура  смерти»,  о  тех угрозах,   которые несет распространение этой   «культуры» для  поликонфессиональной  России. Но именно   ахиллесова пята  России ( с  позиций извращенного  духа)  —  ее поликонфессиональность—  и  обращается авторами в      исключительное  преимущество.  Исторический   опыт  России,  которая  в  целом,  конечно же, никогда  не осуществляла насильственной  руссификации или  христианизации,   ее попечительская  миссия по  отношению  к  присоединенным  и  представлены,  несмотря  на все  современные  российские  неурядицы,  как  основа для  реального  совместного  сосуществования народов   уже  всей  цивилизации...

Интуитивно  ясно, что  решение   подобных  задач    не мыслимо   без участия  элиты,   без  преобразования  с  ее  помощью  управления     в  самоуправление —­ без  рассредоточения   элиты,­  без  превращения  ее  (  а не ее суррогата под  названием «люди  воздуха») в мощнейшую  сетевую  структуру.   Не сегодняшнее отслаивание элиты   от  общества, а ее сетизация.  Элита    должна  перестать  быть символической  надстройкой.  Она  должна   встроиться  в  общество,  но  так, чтобы  не  исчезнуть  в нем.

Однако   подобные всплески   носят  у  А. Неклессы все-таки  локальный характер.  В  целом  же им   вполне последовательно  прогнозируется  как для земной цивилизации,   так   и  для России  некий  управленческий  кентавр (неравновесное по  сути туловище  с вполне  равновесной  по  замашкам головой). И славный   дуэт с  В. Цимбурским     нисколько    не мешает   А.  Неклессе  вернуться   к  своим  кентаврическим  монологам  (http://www.apn.ru/publications/article11071.htm).  ..

«…Удержание… своего «северного» статуса или ….продвижение на геоэкономической «северо-запад»» …  Так   и  только так формулируется  А.  Неклессой  российская дилемма. Соскальзывание России, как  несомненной   части европейской  цивилизации, на  северо-запад представляется   в  его  прогнозах естественным   и   безусловным. Но  это направление   можно   принять в  качестве   единственно  возможного лишь  в  том  случае,    если  достигнутое   Западной  Европой   считать  единственно   возможным  итогом европейской  цивилизации,   если признать,   что  в  западноевропейском  варианте   европейская (христианская )  цивилизация   воплотилась  наиполнейшим   образом.

  Но  Россия­ — эта   последняя   и  единственная   в  Европе  страна, которая   еще  способна  на   цивилизационные   импровизации, на  цивилизационное   творчество.   О русской   литературе когда-то  было  сказано,  что  она  как Колумб — ей   заказывают  Индию,   она  открывает  Америку. Россия и  в   целом такова  же —  ей  заказывают  самопроизвольное   скатывание   на   Северо- Запад,  но  она   еще   имеет  силы дерзко развернуться  на Северо- Восток.   И  дело  здесь   не столько  в  идеологии     евразийства  (  последняя   лишь  один  из   мотивов  России).  По существу,  в  своей  спонтанной нацеленности на Северо-Восток   Россия    и  может  попытаться   реализовать важнейшую  парадигму  евангельского христианства  -   идею  личного  самостеснения. Ожиревший самодовольный  Запад сам  по  себе   к этой   истине  не  вернется.  Он   упустил эту   жар-птицу  и  в   его   руках сегодня лишь  жалкие  перья под  названием   ничем  не стесненные   права   человека.   Россия  же  еще  может  не  упустить   свой   цивилизационный   шанс.    Она уже уходила   однажды   в  этом направлении,  что  и  обеспечило,  в  конце  концов,   ее  величие,    ее право на глобальную геостратегическую  роль.   Сохранив  свой  центр на  днепровских   берегах,  она  имела  бы  совсем  иную  судьбу и  также  могла  стать объектом   непрерывных  нашествий   и  разделов.

В  этом  своем,  и  связанном с большими напряжениями,  тренде  на   Северо-Восток  Россия как раз  и  сможет решить проблему оптимизации производства  и потребления,   прав  человека  и  его  обязанностей — проблему, которая   оказалась  не  по  зубам европейской    цивилизации  в  западном  вариант.   Это   движение   не будет  мобилизационным  —  оно  будет цивилизованным.  Но  оно безусловно потребует ограничения   индивидуального своеволия.

Вылупившись из яйца  Советского   Союза, лишившись  своего   юго-востока, юга,  юго-запада   и   даже   северо- запада,   Россия  тем не менее устояла. Признание   этого  факта и  кривит  сегодня физиономии  всех  наших  западных  и  внутренних  «доброжелателей».  Но    в  этих  очевидных и  жутких   потерях,   в этом «окорочивании»    можно  видеть  и  нечто  позитивное. Россия освободилась  от  своих  обозов,  она   обретает   исключительную  мобильность   для  выполнения   своей   судьбоносной   цивилизационной   роли.

« Нарастающее отчуждение государства российского от горизонтов европейской цивилизации в пользу номенклатурных иерархий и «вечного возвращения» азиатчины сжимает пространства личностного роста, препятствуя торжеству «энергии мысли» над «энергиями нефти и газа»» — считает А.  Неклесса.