Дмитрий Иванович Менделеев, безусловно,
был счастливым ученым: его успехи в самых разных областях сделали фамилию Менделеев самым знаменитым русским научным именем. Но его личную жизнь трудно назвать счастливой. Он был семнадцатым ребенком в небогатой семье. Отец, директор гимназии, Иван Павлович Менделеев (1783—1847), после рождения сына Дмитрия потерял зрение, был отправлен на пенсию. Мать, Мария Дмитриевна Менделеева, Корнильева в девичестве (1793—1850), была вынуждена взять на себя все тяготы по обеспечению большой семьи насущным хлебом.
Она перевезла всех своих домочадцев в деревню и сумела наладить работу небольшого стекольного завода, благодаря чему семейство и выжило.
После окончания гимназии опять удары судьбы: Дмитрию Менделееву отказали в приеме в Московский и Петербургский университеты. Только невероятными усилиями матери, которая нашла влиятельных знакомых, Дмитрий Менделеев в 1850 году стал студентом Главного педагогического института в Петербурге, в котором некогда учился и его отец. Одним из условий учебы на естественном отделении физико-математического факультета этого института было кабальное обязательство после окончания института отработать школьным
учителем восемь лет. Будучи студентом первого курса, Менделеев остается сиротой: в сентябре 1850 года умирает его мать (отец умер, когда мальчику было 14 лет), в феврале 1851 года умирает дядя, Василий Дмитриевич Корнильев, который материально поддерживал Дмитрия и его сестру Лизу, приехавшую в Петербург вместе с братом. Весной 1852 года умирает Лиза, и Дмитрий остается в Петербурге практически один. Беспросветность, общая слабость, недоедание, туберкулезная интоксикация приковывают его к больничной койке в
институтском изоляторе. Однажды во время обхода врач, думая, что Д.И.Менделеев спит, сказал у его кровати: «Этот уже не поднимется».
Все было против одинокого, бедного и болезненного студента, который вопреки всем обстоятельствам все же сумел победить болезнь и благополучно окончил институт в 1855 году.
В 1857 году Дмитрий Менделеев делает предложение Сонечке Каш, с которой был знаком еще в Тобольске, дарит ей обручальное кольцо, серьезно готовится к браку с девушкой, которую боготворит. Но его ждет новый удар: Софья Каш возвращает обручальное кольцо и говорит, что свадьбы не будет. Д.И.Менделеев был абсолютно раздавлен этим известием, заболел и долгое время не вставал с постели.
Старшая сестра Дмитрия Ивановича, Ольга Ивановна, решила помочь брату в устройстве личной жизни и настояла на его помолвке с Феозвой Никитичной Лещевой (1828—1906), с которой Д.И.Менделеев тоже был знаком еще в Тобольске. Судя по всему, войти в петербургское общество Менделееву в то время так и не удалось. Феозва, приемная дочь учителя Д.И.Менделеева поэта Петра Петровича Ершова, автора знаменитого «Конька-горбунка», была старше жениха на шесть лет. Брак оказался несчастливым, и
в 1881 году после долгих переговоров Феозва Никитична согласилась на развод, но только при условии, что бывший муж будет выплачивать ей алименты, причем не в размере 25, 50 или даже 75% от его жалованья, а в размере 100%. Д.И.Менделеев согласился на такие дикие условия, и с этого момента все жалованье профессора Петербургского университета шло его бывшей жене.
Второй брак с юной Анной Ивановной Поповой (1860–1942), которая была младше его на 26 лет, к сожалению, тоже не был счастливым, как пишет его биограф Д.Н.Трифонов. Всю свою любовь Менделеев отдавал детям и внукам, которых обожал и готов был пожертвовать многим ради их счастья.
У Дмитрия Ивановича Менделеева было семеро детей. Трое от брака с Феозвой Никитичной: Мария (1863 года рождения, умерла в младенчестве), Владимир (1865—1898), Ольга (1868—1950) и четверо от брака с Анной Ивановной: Любовь (1881—1939), Иван (1883—1936), близнецы Мария (1886—1952) и Василий (1886—1922).
Д.И.Менделееву почти не довелось возиться с внуками, о которых он так мечтал. Надо сказать, что дети Д.И.Менделеева были не такими плодовитыми, как их знаменитый отец. Многие внуки и внучки Д.И.Менделеева или умирали при рождении, или их жизнь в этом мире была краткой и неприметной. Наиболее яркий след в истории и памяти людей оставили самая первая внучка Д.И.Менделеева от сына Владимира и самая последняя внучка от дочери Марии. Первая — потому что вся ее жизнь от рождения до смерти была
окружена тайной, подлинно восточной мистикой. Последняя — потому что ее жизнь, поступки и поведение были предметом беззастенчивого обсуждения и осуждения.
Я с удовольствием вспоминаю мои встречи с единственной дожившей в России до девяностых годов двадцатого столетия прямой внучкой Дмитрия Ивановича Менделеева, дочкой его младшей дочери Марии Дмитриевны Менделеевой-Кузьминой — Екатериной Дмитриевной Менделеевой-Каменской.
В свое время она училась в ленинградской Академии художеств, потом грезила сценой, поступила в театральную студию Большого драматического театра им.А.М.Горького, где училась на одном курсе вместе с известными впоследствии ленинградскими актерами Ольхиной и Стрежельчиком. Затем закончила исторический факультет Ленинградского университета.
Высокая, статная, яркая, она всегда была в центре внимания, окруженная поклонниками и подружками. В юности она обладала большой физической силой и могла на спор поднять руками автомобиль. Студенты Академии художеств заключали пари и пропускали лекции, чтобы посмотреть, как внучка Менделеева, Катя, будет поднимать огромную машину.
Я впервые увидел ее в 1987 году на Мосфильме во время премьеры какого-то фильма. Познакомили нас Ирина Дмитриевна Кислова, племянница скульптора Коненкова, и ученица Коненкова Галина Петровна Левицкая, которая дружила с Екатериной Дмитриевной еще со времен их учебы в Академии художеств. Меня сразу же потрясло удивительное сходство Екатерины Дмитриевны с ее великим дедом. Одета она была довольно просто и даже, наверное, бедно, но вся ее монументальная фигура, открытое улыбающееся лицо с большим
чувственным ртом, неторопливая правильная речь говорили о благородном происхождении и о врожденном интеллекте, который нельзя приобрести, даже читая самые умные книги.
Она была открытой, веселой и шумной, с ярко-рыжими волосами. Любила рассказывать о себе, о своей маме и о деде, которого никогда не видела, поскольку родилась в 1925 году, через 18 лет после его смерти.
Ее мать, Мария Дмитриевна Менделеева-Кузьмина, в отечественной дореволюционной кинологии считалась лучшим экспертом по легавым собакам. После Великой Отечественной войны она заведовала Музеем-архивом Д.И.Менделеева при Ленинградском университете и за год до своей смерти, в 1951 году, сумела издать первый сборник «Архив Д.И.Менделеева», в котором систематизированы документы Дмитрия Ивановича.
Внучка Д.И.Менделеева Екатерина Дмитриевна, как и ее мать, работала в музее — в знаменитой Кунсткамере, Музее антропологии и этнографии. Однажды во время моего пребывания в Ленинграде она водила меня по своему музею, подолгу останавливаясь около стендов, рассказывающих об африканских цивилизациях. Областью ее научных интересов была история и культура народов Полинезии. Она могла часами рассуждать о генезисе культуры, об особенностях мифологического сознания, которое, как она утверждала, представляет
собой не низшее сознание, предсознание, а иную форму сознания, по-своему не менее высокую, чем научное. Екатерина Дмитриевна убежденно говорила, что первобытные культуры являют нам порой образцы высокой духовности. Даже слово «дикари» она произносила как ученое звание. Когда она увлекалась, то ее речь становилась особенно красивой, манеры — изысканными, а выражение лица — покровительственным и царственным.
Как и положено царственным особам, проживала она во дворце — роскошном дворцовом здании XVIII века, богато украшенном лепниной и колоннами, — на канале Грибоедова, недалеко от Невского проспекта: дом 8, квартира 13. Екатерина Дмитриевна утверждала, что именно тут император Павел Первый молился о своем спасении в присутствии своих друзей-иезуитов, и то ли шутя, то ли серьезно говорила, что здесь, на канале Грибоедова, до сих пор иногда можно встретить призрак убиенного императора Павла.
Несколько раз я бывал в ее ленинградском «коммунальном дворце». Как и предполагала господствующая идеология, дворцы были превращены в хижины и не видали ремонтных работ чуть ли не со времен Павла Первого. Екатерина Дмитриевна занимала одну комнату в многонаселенной коммунальной квартире с длинными коридорами, темными чуланами и высоченными потолками. Удивительно нелепая комната: выгороженная из огромной залы, она была непропорционально длинной и заканчивалась огромным окном, постоянно
разбитым. Из окна все время дуло, и Екатерина Дмитриевна, в те годы уже немолодая и не очень подвижная, закрывала старым одеялом те места, в которых были выбиты стекла. Потолок — невероятно высокий, действительно как во дворце. Все это создавало ощущение какой-то нереальности, «Фарадеева темного пространства» с «объемной ионизацией» и «тлеющим свечением»: длинная узкая комната с высоченными потолками, ширина которой непропорционально мала по сравнению с длиной и высотой. Окно
в конце этого «ущелья», заткнутое клетчатым одеялом, казалось выходом в другой мир.
Обстановка комнаты внучки великого Менделеева была чрезвычайно простой, никаких антикварных комодов или диванов, только старые книги, потрепанные журналы и альбомы с семейными фотографиями. Но к моему приходу Екатерина Дмитриевна приготовила роскошный обед с красной икрой, щами, киевскими котлетами и жареной картошкой. Мне было неловко, я понимал, что такой обильный и красивый стол в этом доме бывает нечасто. Две коробки конфет, принесенные мной, она тут же открыла и поставила на стол, а апельсины
и яблоки, которые я купил на Невском и предложил положить в холодильник, вымыла и тоже положила на большую тарелку. Она казалась щедрой и гостеприимной — щедрой не от избытка, а от полноты души и отсутствия «хватательных движений».
В этой квартире Екатерина Дмитриевна жила вместе со своим сыном Александром Евгеньевичем Каменским — единственным прямым правнуком Дмитрия Ивановича Менделеева. Саша был удивительно похож на Дмитрия Ивановича Менделеева, каким мы себе представляем его благодаря портретам Репина, Врубеля, Крамского. Большой, высокий, барственный и аристократичный, несмотря на то, что одет был очень просто. Сашину судьбу вряд ли можно назвать счастливой. Родители рано разошлись, и воспитывали его бабушка и
дедушка по отцовской линии. Сашин отец был горным инженером, а после возвращения из сталинских лагерей служил, по словам Екатерины Дмитриевны, чиновником в военно-морском министерстве.
Лишенный родительского внимания, Саша сумел закончить только десятилетку, а потом оказался в тюрьме. Однажды у меня дома он рассказал мне, что первый раз угодил в тюрьму, когда вступился за девушку, к которой приставал милиционер. Девушка звала на помощь, и Саша начал ее защищать, набросившись на милиционера. Его забрали в отделение, а там избили и сумели представить дело таким образом, что Саша сам напал на милиционера при исполнении последним служебных обязанностей. Суд был недолгим, а приговор
жестким — несколько лет тюрьмы, кажется шесть. Освободили его досрочно, но в течение какого-то времени он должен был еженедельно отмечаться в милиции, показывая свою добропорядочность и лояльность. Эти походы в милицию казались ему унизительными, он нарушал дисциплину и, в конце концов, получил второй срок. Время, проведенное в печально знаменитой ленинградской тюрьме «Кресты», он вспоминал с болью. Там были в основном маленькие одиночные камеры, в которые набивали по 10—12 человек. Летом
было трудно дышать, поэтому практически в каждой камере выбивали стекла, а зимой в камере без стекол было холодно: решетки — плохая защита от тридцатиградусного мороза и пронизывающего ветра, который постоянно дует с Невы. Когда Александр оказался в «Крестах» впервые, они показались ему адом, но потом, попав на зону, он вспоминал «Кресты» как место отдыха...
Когда Александр Евгеньевич Каменский вышел из тюрьмы, то его дедушка и бабушка уже умерли, их квартира отошла государству, и он остался без крова и без прописки. Потом ему удалось прописаться к матери, но жить вместе было сложно, они отвыкли друг от друга, так как всю жизнь прожили порознь.
Екатерина Дмитриевна и Александр Евгеньевич не вписывались в рамки советского общества и не смогли занять положение, которого заслуживали. Жили они бедно. Александр работал экспедитором на заводе монументальной скульптуры, куда его устроила подруга матери по Академии художеств, скульптор Г.П.Левицкая. А у Екатерины Дмитриевны сначала была маленькая зарплата научно-технического музейного сотрудника, а затем пенсия, которой хватало на несколько дней. Существенную часть денег она тратила на сигареты,
курила очень много. Надеялась, что кто-нибудь из химиков, объединенных в Менделеевское общество, или историков науки, занимающихся изучением творчества Менделеева, или музейных сотрудников, пропагандирующих жизнь и достижения ее деда, поможет ей получить персональную пенсию. Но никому не было дела до ее просьб. Никто из тех, на кого она надеялась, не стал хлопотать за нее. Она обращалась за поддержкой в музей, пыталась претендовать на золотые медали, награды, картины и какое-то другое имущество деда, которое
оказалось в музее, но которое по справедливости должно было принадлежать ей, прямой внучке и наследнице. В результате этого с музейными сотрудниками у нее сложились непростые отношения, а когда Александр Евгеньевич попытался решить спор через суд, то музей Менделеева окончательно порвал все отношения с единственным прямым правнуком великого химика. Вообще, зная Сашу, с его совсем неборцовским характером, достаточно застенчивого, с врожденным отсутствием плебейских хватательных инстинктов, думается, что и само
судебное разбирательство, и предъявленные истцом претензии на имущество прадеда, - все это было инициировано совсем не им, а какими-то его активными и предприимчивыми знакомыми. На суд Александр Евгеньевич даже не пришел и, конечно, проиграл дело.
Когда Екатерина Дмитриевна Менделеева в 1987 году рассказала мне о трудностях своего существования и обратилась за помощью, я начал думать, как ей помочь, и поделился своими переживаниями с ректором Менделеевского института Павлом Джибраеловичем Саркисовым, который, несмотря на то, что знал «официальное» отношение к внучке Менделеева, произнес слова, которые я хорошо запомнил: «Мы ей должны помочь. Мы ей обязательно поможем».
Екатерина Дмитриевна хотела уехать из Ленинграда, из своей дворцовой «вороньей слободки», из враждебного к ней города. Мы стали думать о переезде, и, наконец, решение подсказала сама Екатерина Дмитриевна, заговорив о Московском доме престарелых, а точнее, Доме-пансионате ветеранов науки Академии наук СССР около метро Коньково, в котором она бывала вместе с подругой матери, работавшей в те годы секретаршей у академика Котельникова. Однако отсутствие московской прописки и наличие сына делали
этот проект практически нереальным. В пансионат принимали только москвичей и только одиноких, не имеющих детей и внуков. Сразу два ректора Менделеевки подключились к решению проблем внучки Д.И.Менделеева: бывший ректор — Геннадий Алексеевич Ягодин, который в те годы был министром высшего и среднего специального образования СССР, и нынешний ректор — Павел Джибраелович Саркисов.
В результате моего полугодового хождения по разным инстанциям зимой 1989 года мы вместе с Екатериной Дмитриевной и Сашей совершили путешествие из Петербурга в Москву. Перед отъездом зашли в музей Д.И.Менделеева: Екатерина Дмитриевна хотела проститься с Ниной Георгиевной Карпило, хранителем музея, которая всегда тепло к ней относилась. Все имущество внучки Менделеева уместилось в двух небольших чемоданах и сетке-авоське. Мы добрались до вокзала на метро, а затем благополучно приехали в Москву на
недорогом дневном поезде.
В Доме ветеранов науки Екатерину Дмитриевну встретили доброжелательно, предоставили отдельную комнату с просторной лоджией, туалетом и душем, которые ей не нужно было делить с соседями, как это было на протяжении почти всей ее жизни. Она искренне радовалась тому, что теперь ей не придется бегать за продуктами по магазинам, и она может спокойно сидеть у окна, наблюдая за белками, прыгающими на лоджии. Однажды летом 1989 года я навестил ее вместе с моими итальянскими друзьями и был потрясен, когда
она приготовила для нас красивый стол с угощением. Я прекрасно понимал, что при ее финансовом состоянии это была безграничная щедрость. На чайную церемонию Екатерина Дмитриевна пригласила и друзей по новому дому, в котором ей предстояло закончить свой жизненный путь. Она знала, что у нее рак, но относилась к этому спокойно и даже равнодушно, опухоль не очень беспокоила ее.
Умерла она не от рака, а примерно так же, как и ее гениальный дед: простудилась на сквозняке, провожая кого-то в холле пансионата. По просьбе Екатерины Дмитриевны ее кремировали, прах передали сыну, который должен был захоронить его на Волковом кладбище в Петербурге, рядом с могилами ее знаменитого деда и матери. Когда в 1996 году я приехал туда, то табличку с именем Екатерины Дмитриевны так и не обнаружил. Говорят, что прах внучки Менделеева и по сей день лежит безымянным: у сына Саши нет денег
на надгробную плиту, а больше, как оказалось, никому это не нужно...
Именно на Волковом кладбище я вспомнил рассказ Екатерины Дмитриевны о двоюродной сестре, которая, по ее уверениям, до сих пор живет в богатой и благополучной Японии. «Нам с вами, Дима, нужно ее найти и поехать к ней в гости», - шутила Екатерина Дмитриевна.
Первая внучка великого Менделеева родилась 28 января 1892 года. История ее жизни до сих пор окружена загадками. Долгое время ее появление на свет вообще замалчивалось. Только в 1947 году в воспоминаниях дочери Дмитрия Ивановича Ольги Дмитриевны Трироговой-Менделеевой упоминается о том, что у старшего сына Дмитрия Ивановича Менделеева, Владимира Дмитриевича, в Японии родилась дочь. «Как относился Володя к этому ребенку, я не знаю, но отец мой ежемесячно посылал японке-матери известную сумму
денег на содержание ребенка. Девочка эта вместе с матерью потом погибла во время землетрясения в Токио...»
Однако японский историк науки, профессор Токийского технологического института Масанори Кадзи, который в марте 2004 года по приглашению ректора Российского химико-технологического университета им.Д.И.Менделеева академика П.Д.Саркисова сделал сообщение о «ветке сакуры в генеалогическом древе Д.И.Менделеева», опровергает утверждение об их смерти. Действительно, знаменитое землетрясение произошло в Токио в 1923 году, а японская жена Владимира Дмитриевича Менделеева Така Хидесима и их дочка
Офудзи (или Фудзи: в японском языке «О» — ласкательный префикс для женского имени), внучка Д.И.Менделеева, проживали в портовом городе Нагасаки, который практически не пострадал во время землетрясения. Масанори Кадзи утверждает, что Ольга Дмитриевна Трирогова-Менделеева не имела достоверных данных о японских родственниках, так как связь с ними прервалась задолго до землетрясения: либо после смерти Владимира в 1898 году, либо во время русско-японской войны, либо после смерти самого Д.И.Менделеева
в 1907 году. Кроме того, хотя о землетрясении 1923 года знал весь мир, сомнительно, чтобы весть о смерти простого человека передали из Японии в Россию, тем более в первые послереволюционные годы. К тому же, когда Ольга Дмитриевна в 1946 году писала воспоминания, ей было уже 78 лет. На основании этого Масанори Кадзи делает вывод о том, что версия о гибели японской внучки Д.И.Менделеева — это ничем не подтверждаемая догадка.
История появления на свет первой правнучки Менделеева, Фудзи, трогательна и печальна. Владимир Дмитриевич Менделеев (1865—1898) по окончании Морского училища служил на фрегате «Память Азова» мичманом, а затем лейтенантом (1890—1894). Именно отец, Дмитрий Иванович Менделеев, устроил своему сыну Владимиру это путешествие, чтобы он забыл несчастную любовь. Фрегату предстояло долгое, интересное и престижное плавание: цесаревич Николай Александрович, будущий российский император,
на фрегате «Память Азова» отправился через Суэцкий канал, Индию, Сингапур, Индонезию, Вьетнам, Гонконг в Японию, где посетил города Нагасаки, Кагосиме, Кобе, Киото и Оцу.
Владимир Дмитриевич Менделеев мог находиться в Нагасаки в общей сложности не более трех месяцев, так как фрегат «Память Азова» заходил на стоянку в Нагасаки всего пять раз: с 17 по 23 апреля 1891 года, с 27 апреля по 5 мая, с 28 декабря 1891 года по 24 января 1892 года, с 12 апреля по 10 мая 1892 года, и с 18 по 25 июля 1892 года. (по новому стилю). Ольга Дмитриевна Трирогова-Менделеева пишет, что ее брат, «как и все иностранные моряки, заключил брачный договор на определенный срок
стоянки в порту» с женой-японкой, от которой у него родилась дочка уже после его возвращения в Россию.
В Петербургском архиве Д.И.Менделеева хранятся два трогательных письма от этой женщины: одно адресовано Владимиру Дмитриевичу, а второе Дмитрию Ивановичу Менделееву. В этих письмах я позволил себе исправить некоторые орфографические и стилистические ошибки и опустить какие-то моменты, чтобы было проще их читать. В скобках курсивом даются некоторые пояснения к тексту письма.
«Нагасаки
Дорогой мой Володя!
Нестерпимо ждем от тебя писем. Наконец, когда я получила твое письмо, я в восторге схватила него. К моему счастью, в тот момент Сига (известный японский переводчик с русского языка.) приехал ко мне, прочитал мне его. Узнав, что твое здоровье в порядке, я успокоилась. 16/28 января в 10 часов вечера я родила дочку, которая благодаря Богу здравствует, ей я дала имя в честь горы Фудзиямы — Офудзи. (Итак, дата рождения внучки Д.И.Менделеева 28 января 1893 года). Узнав о моем
разрешении, на другой день навестили меня с «Витязя» (российский корабль, который в то время находился на причале в Нагасаки. — Примеч. автора.)... Кроме того, от многих знакомых дочка наша Офудзи получила приветственные подарки. Все господа, которые видели милую нашу Офудзи, говорили и говорят, что она так похожа на тебя, как пополам разрезанная тыква (Здесь, как объясняет Масанори Кадзи, используется устойчивое японское выражение, соответствующее русской пословице «похожий
как две капли воды»). Этим я крайне успокоила мрачный слух, носившийся при тебе. (Вероятно, Владимир сомневался в своем отцовстве). Теперь я получила благодаря хлопотам господина Сиги присланные от тебя 21 ен 51 се; за это благодарю тебя. Какая я несчастливая: представь себе, накануне моего разрешения 15/27 января у меня умерла мать моя. С того времени, как ты уехал из Японии, мне было не от кого получать деньги, между тем матушка долго лежала от болезни в постели, наконец, ее пришлось хоронить,
да родилась дочка — это всё требовало расхода денег, мне не у кого достать деньги. Так, я вынуждена была просить у Петрова, (офицер с «Витязя»), но у него, по всей вероятности, также не было свободных денег, потому что он давал мне заимообразно по 10 ен три раза, кроме того, 10 ен он подарил наше дочке, так что от г-на Петрова я получила всего 40 ен. После того, как ты оставил Нагасаки, я заложила свои часы, кольцо, прочие вещи, заняла у знакомых более 200 ен. Не умею объяснить тебе,
как я мучилась, не получая от тебя ни разу письма. В Японии, когда родится ребенок, устраивают ради новорожденного праздник, одевают его в новый костюм, посылают подарки в храм, родственникам, знакомым, приглашают родных и знакомых на обед; я, не имея денег, до сих пор не могу это сделать. Так мне крайне стыдно перед знакомыми. Имея твою дочку, мне нельзя и я не желаю выйти за другого замуж, потому после смерти матери я с дочкою буду ждать тебя. Мы с дочкою будем ждать тебя и от тебя известий. Желаю послать
тебе как можно поскорее фотографическую карточку нашей дочки, но теперь еще не сделала, пошлю в следующем письме. Когда будешь писать или пришлешь мне деньги, присылай всегда через Сиги. Мы с дочкою молимся за твое здоровье, чтоб ты не забывал, что ты есть наша сила.
Твоя верная Така».
Однако Владимир Дмитриевич Менделеев, вернувшись из длительного путешествия, вскоре забыл о своем японском приключении. Уже в 1896 году он женился на дочери академика Императорской Академии художеств, художника-передвижника К.В.Лемоха, — Варваре Кирилловне Лемох, которая стала его законной венчанной женой, а не женой по контракту, как Така Хидесима.
Но злой рок преследовал Владимира: его сын Дмитрий умер вскоре после рождения. Через три года супружества, 19 декабря 1898 года, неожиданно от быстротечной инфлюэнцы скончался и сам Владимир.
В отличие от сына, Дмитрий Иванович Менделеев сразу же откликнулся на просьбы Таки. Он сам вступил с ней в переписку. К сожалению, эти его письма не сохранились, но они, безусловно, существовали. Об этом свидетельствует письмо, написанное Такой Хидесима Дмитрию Ивановичу. Любопытно, что письмо это попало в Архив Д.И.Менделеева только в 1983 году, впервые же оно было опубликовано не российскими биографами Менделеева, а японским историком науки Масанори Кадзи, который приезжал в Петербург на стажировку.
«Нагасаки
18/6 Июля 1894 .
Глубокоуважаемый Дмитрий Иванович,
Прошу извинения за долгое молчание и осмеливаюсь осведомиться о Ваше здоровье. (Из этой фразы следует, что Д.И.Менделеев переправил ей одно или, скорее всего, уже несколько посланий, на которые Така отвечает с опозданием). Мы с дорогою и милою нашею Офудзи здоровы, она уже стала ходить. Препровождаю Вам нашу с ней фотографию. Вместо этого прошу Вас прислать нам Ваш портрет. От Владимира Дмитриевича я получила в ноябре прошлого года письмо от 24 сентября 1893 года, написанное на крейсере
«Память Азова». После того уже прошло много времени, да он ничего не пишет, даже через его товарищей, которые часто навещали Офудзи, слов о Володе не добьюсь. Так долго не имея известия от Володи, я крайне мучусь. Поэтому я буду чрезвычайно обязанной Вашему Превосходительству, если вы поставите меня в известность о дорогом моем Володе в Вашем ответе.
Желаю от души Вам доброго здоровья, остаюсь преданною и готовой к услугам.
Ваша
Така Хидесима».
Из письма ясно, что Дмитрий Иванович Менделеев был трогательно заботливым дедушкой, хотя в те годы у него было множество самых разных дел, никак ни меньше, чем у лейтенанта морского флота Владимира Менделеева. В 1890—1895 годах, работая консультантом Научно-технической лаборатории Морского министерства, Дмитрий Иванович Менделеев организовал производство изобретенного им бездымного пороха для артиллерийских снарядов, получил высокий чин тайного советника, что соответствовало званию генерал-лейтенанта.
В 1893 году он стал управляющим Главной палаты мер и весов - ныне ВНИИ метрологии им. Д.И.Менделеева, работал над созданием современной физической теории весов и создал наилучшие конструкции коромысла и арретира. Несмотря на все эти многочисленные обязанности и напряженную работу, он находил время для того, чтобы поддержать несчастную Таку Хидесима, которая осталась одна с его внучкой на руках.
Надо сказать, что многие дети, родившиеся в Японии в результате смешанных браков, смогли достичь определенных высот, стали известными людьми. Одновременно с Владимиром Дмитриевичем Менделеевым в свите Николая Александровича Романова находился русский дипломат Александр Степанович Яхнович, который в то время был на дипломатической службе в Китае в портовом городе Тяньцзинь. Он был вызван из Китая в Нагасаки для сопровождения Николая Александровича. Ну, а самого русского дипломата Яхновича во время
его пребывания в Нагасаки сопровождала юная японка Кейко Оизуми, с которой он, так же как и Владимир Дмитриевич Менделеев, заключил брак по контракту. Она родила ему сына Киёси, который впоследствии стал известным японским писателем, писавшим под псевдонимом Кокусэки Оизуми. В своей автобиографической повести Кокусэки Оизуми рассказывает о своем отце – русском дипломате, предки которого происходили из Ясной Поляны, а сам он окончил Петербургский университет и находился на дипломатической службе. Внучка
Д.И.Менделеева Фудзи родилась в один год с Кокусэки Оизуми в 1893 году, и тоже могла бы стать яркой и выдающейся личностью, имея прекрасную наследственность и бурное кровосмешение.
В настоящее время мы не располагаем сведениями о том, как сложилась судьба Таки и Фудзи. Можно предположить два сценария:
Така Хидесима вышла замуж и постаралась навсегда забыть о русских корнях своей дочери.
Така Хидесима не вышла замуж, но с ребенком на руках была обречена на нищенское существование, болезни и раннюю смерть. Жизнь внучки Менделеева могло изменить только вмешательство знаменитых и богатых русских родственников или чудо. Так хочется верить, что чудо произошло, и сейчас потомки Д.И.Менделеева живут счастливо и радостно в Стране Восходящего Солнца.
Двоюродная сестра Фудзи Екатерина Дмитриевна Каменская-Менделеева верила в чудо и надеялась однажды встретиться со своей японской кузиной, побродить с ней по величественным улицам Петербурга или покататься на лодке по Японскому морю.
Сейчас Фудзи Хидесима-Менделеева и Екатерина Дмитриевна Каменская-Менделеева умерли и, возможно, находятся рядом в том мире, где нет нищеты, коммунальных квартир, домов для престарелых и мужей по контракту.
