Скачать книгу

От автора – лауреата множества престижных литературных премий, чьи произведения опубликованы в 28 странах, на все книги писательницы приобретены права на экранизацию. Два года в топ-10 по всему миру! 10000 восторженных откликов на Amazon.com! Абсолютная книжная сенсация последних лет! Все было готово для празднования пятилетнего юбилея супружеской жизни, когда вдруг необъяснимо пропал один из виновников торжества. Остались следы борьбы в доме, кровь, которую явно пытались стереть, – и цепочка «ключей» в игре под названием «охота за сокровищами»; красивая, умная и невероятно изобретательная жена ежегодно устраивала ее для своего обожаемого мужа. И похоже, что эти «ключи» – размещенные ею тут и там странные записки и не менее странные безделушки – дают единственный шанс пролить свет на судьбу исчезнувшей. Вот только не придется ли «охотнику» в процессе поиска раскрыть миру и пару-тройку собственных малосимпатичных тайн?

Спустя три дня.

Полиция не сумела найти Эми. Если вообще хотела найти. Проверили все окрестности. Обшарили островки дикой природы: грязные берега Миссисипи, конные и пешие прогулочные маршруты, жалкие прозрачные перелески. Если бы Эми была жива, кто-нибудь натолкнулся бы на нее. Если бы она погибла, природа выдала бы нам ее тело. Это суровая правда, резкая, как вкус лимона. Вернувшись в штаб волонтеров, я понял, что остальные придерживаются такого же мнения. В воздухе витали апатия и пораженческие настроения. Я бездумно прошагал к коробке с печеньем и попытался съесть хоть штучку. Датский кекс. Должен заметить, что нет еды, вгоняющей меня в большую тоску, чем датский кекс. Такое впечатление, что он черствеет, едва покидает духовку.

- А я уверен, что она в реке, - говорил один доброволец другому, ковыряясь в груде кексов грязными пальцами. - Река сразу за его домом, проще не придумаешь.

- Да в воде уже всплыла бы.

- Не всплывет, если труп расчленить. Руки отдельно, ноги отдельно... Тогда течение потащит по дну до самого моря. Уж до Таники точно дотащит.

Я успел отвернуться, прежде чем они меня заметили.

У карточного столика сидел мой бывший учитель мистер Коулмен. Он прижимал к уху телефонную трубку, что-то записывая на листе бумаги. Когда я попался на глаза, он указал пальцем вначале на ухо, а потом на телефон. Вчера Коулмен приветствовал меня словами: "А мою внучку сбил пьяный водитель, вот так". Мы что-то неловко бормотали и вяло похлопывали друг друга по плечам.

Подал голос мой мобильный - я никак не мог придумать, куда бы его спрятать, и поэтому постоянно носил с собой. Это мне перезванивали, но я не мог сейчас говорить. Сбросив вызов, я огляделся по сторонам, желая удостовериться, что Эллиоты меня не видели. Мэрибет что-то читала на экране своего "Блэкберри", держа его на расстоянии вытянутой руки по причине старческой дальнозоркости. Увидела меня и стремительно зашагала навстречу, неся "Блэкберри" перед собой, словно защитный амулет.

- Сколько ехать отсюда до Мемфиса? - спросила она.

- Чуть меньше пяти часов. А что в Мемфисе?

- Хилари Хэнди живет сейчас в Мемфисе. Та, что преследовала Эми еще в школе. Это совпадение?

Я не знал, что ответить. И правда, что?

- Джилпин от меня просто отмахивается. Говорит, они не могут расследовать случившееся больше двадцати лет назад. Вот скотина! Умеет доводить до белого каления. Ранду отвечает, а меня игнорирует, будто я бесполезный придаток своего мужа, козявка без права голоса. Вот скотина!

- Город сдался, Мэрибет, - ответил я. - Наверняка у полиции не хватает бюджетных средств.

- Ладно, тогда мы сами будем искать. Эта девочка копировала нашу дочку в школе. Я знаю, она и после учебы досаждала Эми. Эми мне говорила.

- А мне не рассказывала никогда.

- Сколько стоит дорога туда? Долларов пятьдесят? Отлично. Ты съездишь? Ты же говорил, что сможешь поехать. Прошу тебя. Пока кто-то с ней не поговорит, я не успокоюсь.

Я знал, что это правда. Ее дочь вот так же страдала от навязчивых идей. Эми могла весь вечер переживать, не оставила ли она плиту включенной, хотя в этот день мы ничего не готовили. А дверь заперли? Ты точно помнишь? Она была мастерица делать из мухи слона. Если мы всегда закрывали дверь, то теперь непременно забыли, и кто-нибудь проник, сидит и поджидает слабую женщину, чтобы изнасиловать и убить.

Я покрылся липким потом. В конце концов фобии моей жены принесли плоды. Это какое жуткое удовлетворение должен испытывать тот, чьи многолетние страхи оказались небеспочвенны.

- Конечно съезжу. И заодно загляну в Сент-Луис, повидаю того парня, Дези. Считайте, что я уже в пути.

Развернувшись, я демонстративно пошел к выходу, но не успел сделать и двадцати шагов, как увидел заспанную физиономию Стакса.

- Слышь, копы вчера обшарили "Риверуэй молл". - Он поскреб щетинистый подбородок.

В другой руке Стакс держал ненадкусанный пончик в глазури. Брючный карман выпирал вперед. Я даже хотел сострить: "У тебя там еще один пончик, или ты..."

- Слышал. Никого не нашли.

- Вчера. Эти ослы пошли вчера днем. - Стакс пригнулся и огляделся, как будто опасаясь, что подслушают. Придвинулся ко мне поближе. - Надо идти ночью. Ночью они на месте. А днем уходят к реке или выставляют транспаранты.

- Транспаранты?

- Ну, знаешь, сидят у шоссе под плакатиками: "Остановитесь. Помогите, пожалуйста. Нужны деньги. Или пиво. Что угодно", - объяснил он, осматривая зал. - Вот такие у них транспаранты, чувак.

- Понятно.

- А ночью возвращаются в "Риверуэй молл".

- Так давай проведаем их вечерком, - предложил я. - И возьмем с собой кого-нибудь.

- Хиллсемы, Джо и Майк, - заявил Стакс. - Они подходят.

Братья Хиллсем - старше меня года на три-четыре - всегда считались городскими задирами. Из тех ребят, которые рождаются бесстрашными и презирают боль. Эти качки все лето мотались туда-сюда на коротких мускулистых ногах, играли в бейсбол, пили пиво, иногда удивляли совсем странными выходками, вроде катания на роликовой доске в сточной канаве или залезания в голом виде на водонапорную башню. Повстречаешь их субботним вечером, смело можно сказать: что-то произойдет. Не обязательно что-то хорошее, но скучать точно не придется. Конечно, Хиллсемы подходили как нельзя лучше.

- Хорошо, - кивнул я. - Нынче же вечером и сходим.

В кармане снова зазвонил телефон. Вот ведь доставучий какой.

- Ты что, не ответишь? - спросил Стакс.

- Нет.

- Чувак, надо отвечать на все звонки. Нет, кроме шуток.

До конца дня никаких поисков больше не планировалось. Делать было совершенно нечего. Телефон молчал. Мэрибет начала отправлять волонтеров домой - они только нервировали, бесцельно толпясь вокруг. Стакс тоже ушел, не иначе набив карманы бесплатной едой со стола.

- Детективы что-нибудь говорили? - спросил Ранд.

- Ничего, - одновременно ответили мы с Мэрибет.

- Может, оно к лучшему? - спросил тесть с надеждой во взгляде.

Мы с Мэрибет закивали - да, конечно.

- Когда ты едешь в Мемфис? - повернулась она ко мне.

- Завтра. Сегодня мы с друзьями хотим еще раз обыскать "Риверуэй молл". Нам кажется, что вчера полиция сделала не все возможное.

- Великолепно! - воскликнула Мэрибет. - Нам нужны решительные действия. Если покажется, что полиция не сделала что-то хорошо с первого раза, выполним ее работу сами. Потому что... мне не слишком нравится все, что сделано копами до сих пор.

Ранд положил ладонь на плечо жены, давая мне понять, что эти слова он слышал уже не раз.

- Ник, я хочу поехать с тобой, - сказал он. - Сегодня. Пожалуйста.

На Ранде была бирюзовая тенниска и широкие брюки оливкового цвета, волосы облегали голову, словно какой-то шлем. Я представил, как он будет общаться с братьями Хиллсем, корча из себя рубаху-парня: "Эй, ребята, я не дурак хлебнуть хорошего пивка, кстати, за какую команду вы болеете?" - и приуныл, предчувствуя крайне неловкую ситуацию.

- Конечно, Ранд, конечно.

В моем распоряжении оказалось добрых десять часов свободного времени. Автомобиль мне вернули - надо думать, после тщательного изучения и снятия отпечатков пальцев. За ним я подъехал к полицейскому управлению с пожилой волонтеркой из тех суетливых бабушек; похоже, она нервничала, оставшись наедине со мной.

- Я подброшу мистера Данна до участка, но вернусь через полчаса, - демонстративно предупредила она подругу. - Полчаса, не больше.

Джилпин не обратил внимания на вторую загадку, оставленную Эми. Его слишком беспокоило обнаруженное в колледже нижнее белье. Я уселся в машину, оставив двери открытыми, и, пока жара с улицы постепенно заполняла салон, перечитал записку со вторым ключом.

Представь себе, что брежу я тобой. Туман покрыл грядущее с судьбой. Сюда привел меня ты, чтобы поболтать, О детстве в кепке с козырьком повспоминать. Все остальные за чертой отныне, Целуй меня, как будто встретились впервые.

Вне всяких сомнений, речь шла о Ганнибале, городе, где прошло детство Марка Твена, городе, где я мальчишкой бродил по улицам, как Гек Финн, - в соломенной шляпе и нарочно порванных штанах, призывая туристов заглянуть в магазин мороженого. Об этом я любил рассказывать в Нью-Йорке, в компании за ланчем, и никто из знакомых не мог вставить обычное: "О, так ведь и я когда-то..."

Упоминание кепки с козырьком давно стало нашей внутренней шуткой. Когда я впервые рассказывал Эми, что изображал Гека Финна, мы за обедом начали вторую бутылку вина. Подвыпившая Эми выглядела восхитительно: радостная улыбка и раскрасневшиеся щеки. Впрочем, как и всегда во хмелю. Наклоняясь через столик, будто я притягивал ее как магнит, она спросила, сохранилась ли у меня кепка с козырьком и ношу ли я ее? Я удивился, поинтересовавшись, с чего она взяла, будто Гекльберри Финн ходил в кепке с козырьком. Она отхлебнула из бокала и ответила: "О! Я имела в виду соломенную шляпу!" Таким тоном, как будто речь шла о синонимах. С тех пор всякий раз, наблюдая соревнования по теннису, мы указывали на козырьки игроков и называли их классными соломенными шляпами.

Я удивился, узнав, что Эми выбрала следующим местом Ганнибал. Никак не припомню, хорошо или плохо мы проводили там время. Просто провели, и все. Почти год назад прогуливались по улицам, читали плакаты, время от времени высказываясь: "А вот это интересно". Тогда второй из нас отвечал: "Да-да..." До того я успел съездить туда без Эми - все моя проклятая всепоглощающая ностальгия - и провел отличный день, испытывая радость и умиротворение. Но с Эми все было немного по-другому, пресно, как-то механически. И я слегка тушевался. Помню, как на улице начал рассказывать дурацкую историю о своих детских приключениях и вдруг увидел в ее глазах равнодушие. Я минут десять молча злился, накручивая себя. В браке такое поведение вошло в привычку, едва ли не доставляло удовольствие. Как грызть ногти - знаешь, что нельзя, стыдишься, но не можешь остановиться. Само собой, внешне мой гнев не проявился никак. Мы продолжали гулять, читали таблички и показывали пальцем.

Итак, жена выбрала Ганнибал в качестве одного из мест для поиска сокровищ. Прозрачный и обидный намек на то, что Эми испытывала недостаток в добрых воспоминаниях о том времени, что прожила со мной на Среднем Западе.

За двадцать минут добравшись до Ганнибала, я миновал здание из Позолоченного века (теперь в подвале бывшего суда хранят куриные окорочка) и двинулся дальше, в сторону реки, мимо давно канувших в прошлое учреждений: обанкротившихся коммерческих банков и почивших в бозе кинотеатров. Припарковался на берегу Миссисипи, прямо напротив речного судна "Марк Твен", на бесплатной стоянке. (Вот уж никогда раньше не думал, что способен радоваться бесплатной стоянке!). Флаги с изображением светлокудрого гения обвисли на фонарных столбах, рекламные плакаты покоробились от жары. Стояло самое пекло - середина дня, но даже для этого времени Ганнибал казался пугающе тихим. Оставив автомобиль, я пошел вдоль ряда сувенирных магазинчиков - стеганые одеяла, антиквариат и ириски, - рассматривая объявления о срочной продаже. Дом Бекки Тэтчер закрыли на реставрацию, за которую собирались заплатить еще не собранными с благотворителей деньгами. За десять долларов любой желающий мог написать свое имя на заборе, покрашенном лично Томом Сойером, только никто сюда не спешил.

Я присел на крыльце у закрытого магазина. Неожиданно подумалось, что я привел Эми к концу всего. Мы в буквальном смысле переживаем закат человечества. Прежде я так размышлял лишь о папуасах Новой Гвинеи и аппалачских стеклодувах. Кризис прикончил "Риверуэй молл". Компьютеры убили типографию "Синяя тетрадь". Карфаген обанкротился. Его брат Ганнибал постепенно сдает позиции, уступая более ярким и шумным туристическим центрам. Мою любимую реку Миссисипи поедают азиатские карпы, поднимающиеся против течения к озеру Мичиган. Закончилась "Удивительная Эми". Прервалась моя карьера. Пришел срок моему отцу, маме. Пришел конец нашему браку. Конец Эми.

Призрачный рев пароходной сирены донесся с реки. Рубашка на спине пропиталась потом. Я заставил себя подняться, купить билет на экскурсию и прошел тем же маршрутом, что и в прошлый раз. Я шел, и Эми шагала рядом - в моем воображении, конечно. Разум пылал, как и окружавший воздух. "Ты ВЕЛИКОЛЕПЕН". В этот миг воображаемая Эми улыбнулась. В животе заворочался липкий ком.

Седовласая пара остановилась посмотреть на дом Гекльберри Финна, но не торопилась входить. В конце квартала двойник Марка Твена - седая грива, белый костюм - выбрался из "форда-фокуса", постоял, озирая пустынную улицу, и нырнул в пиццерию. После мы подошли к дощатому домику, который раньше принадлежал отцу Сэмюела Клеменса. Вывеска гласила: "Дж. М. Клеменс, мировой судья".

"Целуй меня, как будто встретились впервые". На этот раз, Эми, ты составляешь простые и понятные загадки. Как будто искренне желаешь, чтобы я их разгадал и порадовался этому. Продолжай в том же духе, и я побью свой личный рекорд.

Внутри было безлюдно. Я опустился коленями на пыльные половицы и заглянул под первую скамью. Оставляя загадки в общественных местах, Эми всегда прикрепляла их снизу к предметам мебели, засовывала под пыльную обивку. Это она объясняла тем, что люди в большинстве своем не любят заглядывать под мебель. Ничего не обнаружив под первой скамьей, я заметил уголок конверта, торчащий из-под следующей. Перебрался туда и вытянул голубоватый конверт, заклеенный полоской скотча.

Привет, любимый муж! Ты нашел! Ты великолепен. Возможно, помогло то, что в этом году я не заставляю тебя при поиске сокровищ погружаться в мои личные воспоминания. Я отталкивалась от цитаты из твоего любимого Марка Твена: "Что сделать с человеком, который придумал праздновать юбилеи? Смертная казнь - слишком мягкое наказание". Наконец-то я поняла то, о чем ты твердил мне из года в год. Охота за сокровищами должна стать праздником для нас, а не экзаменом - помнишь ли ты, о чем я думала или говорила весь год? Ты скажешь, что взрослая женщина могла бы догадаться сама, но... Очевидно, для того и нужны мужья. Указывать на то, чего мы не видим в себе. Не видим, даже пять лет прожив в браке. Хочу воспользоваться случаем, чтобы в этом краю, где прошло детство твоего любимого Марка Твена, поблагодарить тебя за ЧУВСТВО ЮМОРА. Ты и правда самый остроумный и веселый мужчина на свете. Мой мозг хранит поразительные воспоминания. Сколько раз ты наклонялся к моему уху и шептал что-то, пытаясь рассмешить. Прямо сейчас, когда я пишу эти строки, я ощущаю твое дыхание, щекочущее мою мочку. Попытки рассмешить жену - как это мило и благородно. Ты всегда выбирал наилучшие моменты. Помнишь, как Инсли и ее муж, дрессированная обезьянка, затащили нас к себе, чтобы похвастаться малышом? Мы явились с визитом в их совершенный, пропахший цветами и сдобой дом ради ланча и знакомства с наследником. Они были такие самодовольные, такие снисходительные к нашей бездетности. Показывали своего мальца, измазанного слюнями, морковным пюре и даже как будто какашками, голого, если не считать нагрудничка и вязаных носков. Я потягивала апельсиновый сок, а ты наклонился и шепнул на ухо: "Вечерком я тоже так оденусь". Я чуть не захлебнулась. Это был один из тех моментов, когда ты меня спасал, заставляя рассмеяться. "Маслина там, правда, только одна, но все-таки..." Так что позволь напомнить: Ты ОСТРОУМНЫЙ. А теперь поцелуй свою женушку!

У меня сперло дыхание. Эми воспользовалась охотой за сокровищами, чтобы восстановить наши отношения. Увы, слишком поздно. Она, когда писала эти ключи, понятия не имела о том, что у меня на уме. Ах, Эми, почему ты не сделала этого раньше?

Мы ничего не делаем вовремя.

Я открыл следующую загадку, прочитал и сунул в карман, а потом вернулся к машине. Знал, куда нужно отправиться, но пока не был готов найти еще один комплимент, еще один добрый посыл от жены, еще одну оливковую ветвь мира. Мои чувства к ней слишком быстро изменялись от горечи к сладости.

Заехав к Го домой, я просидел там несколько часов, попивая кофе и переключая каналы телевизора. Озабоченный и раздраженный, я убивал время до одиннадцати вечера - мы договорились в этот час отправиться в "Риверуэй молл". Сестра вернулась после семи. В одиночку хлопоча в "Баре", изрядно утомилась. Перехватив ее взгляд, брошенный на телевизор, я понял намек и выключил.

- Ну и чем ты сегодня занимался? - спросила она, зажигая сигарету и усаживаясь за старый карточный столик нашей мамы.

- Торчал в штабе с волонтерами, а ночью, в одиннадцать, мы пойдем обыскивать "Риверуэй молл".

Не хотелось рассказывать о ключах Эми. Я и без того чувствовал себя виноватым.

Го начала выкладывать пасьянс, громко, не иначе в укор, шлепая картами о стол. Я вскочил, зашагал по комнате, но она словно и не замечала меня.

- Телик я смотрел, просто чтобы отвлечься!

- Знаю. - Она перевернула валета.

- Я должен быть там, где могу чем-то помочь, - заявил я, гордо расхаживая по гостиной.

- Через несколько часов ты обыщешь "Риверуэй молл", - произнесла Го без всякого одобрения и перевернула три карты.

- Так говоришь, будто ты считаешь это пустой затеей.

- Ну что ты. Надо все проверить. Сына Сэма ведь арестовали благодаря чеку за парковку тачки.

Го - третья, кто напомнил мне об этом маньяке. Повторяют прямо как мантру, от которой пробирает озноб. Я сел рядом с ней.

- Я был несправедлив к Эми. И я это понял.

- А может, и нет. - Наконец-то она подняла взгляд на меня. - Ты себя ведешь как-то странно.

- Видно, вместо того, чтобы паниковать, я сосредоточился на злости на нее, - возразил я. - В последнее время наши отношения не были безоблачными. То есть не получается достаточно сильно бояться за нее, потому что я как бы не имею на это права. Мне так кажется.

- Нет, правда, ты странно себя ведешь, - сказала Го. - Но тут сама ситуация странная. - Она затушила сигарету. - Не важно, как ты держишься со мной, но с остальными будь осторожнее. Люди склонны к скоропалительным выводам.

Она хотела вернуться к пасьянсу, но я не собирался ее так просто отпускать. Мне требовалось ее внимание.

- Придется мне папу в приюте навестить. Как думаешь, стоит ему сказать об Эми?

- Не надо. Он еще более странно относится к Эми, чем ты.

- Я всегда подозревал, что она напоминает ему бывшую подружку или еще кого-нибудь потерянного. После того как он стал... - я потряс рукой, изображая проявления болезни Альцгеймера, - грубым и несносным, это сказывается.

- Ага, но в то же самое время он старался произвести на нее впечатление. Типичный двенадцатилетний сопляк в теле шестидесятивосьмилетнего засранца.

- А разве женщины не считают, что все мужчины в душе двенадцатилетние сопляки?

- Это если душа на месте.

В восемь минут двенадцатого Ранд ждал нас у раздвижных дверей гостиницы и напряженно вглядывался в темноту. Мы со Стаксом сидели в кузове пикапа Хиллсемов. Тесть, одетый в шорты цвета хаки и футболку с эмблемой Миддлбери-колледжа, подбежал трусцой, запрыгнул к нам и уселся на колесный колпак с поразительной непринужденностью, как если бы участвовал в телешоу на правах ведущего.

- Ранд, я правда очень сочувствую Эми, - выкрикнул Стакс, когда мы с излишней, на мой взгляд, скоростью промчались мимо припаркованных машин и выскочили на шоссе. - Она такая милая. Я дом на жаре красил, аж жо... аж попа в мыле, а она увидела, съездила в "Севен-элевен", купила огромадную бутыль лимонада. Подала мне ее прямо на лестницу.

Я слушал его бессовестное вранье. Эми мало волновал Стакс и его попа, она не подала бы ему даже кружку с мочой.

- Да, это похоже на нее, - согласился Ранд, а во мне вновь вскипела ненужная, совсем неблагородная злость.

Может, это взыграл журналист? Факты всегда должны оставаться фактами. Не стоит превращать Эми во всеобщую любимицу только потому, что так подсказывает жалость.

- Миддлбери? Ого! - продолжал Стакс. - Да там просто обалденные регбисты.

- А то! - кивнул Ранд, улыбаясь во весь рот.

После этого они со Стаксом с головой ушли в обсуждение тонкостей регби, забыв о ревущем двигателе, ночной духоте и "Риверуэе".

Джо Хиллсем притормозил рядом с огромным угловым "Мервинсом". Мы выскочили и, разминая ноги, хорошенько осмотрелись. Ночь выдалась жаркой и лунной. Я обратил внимание, что Стакс вырядился (может, шутки ради, а может, и нет) в футболку с надписью "Экономь газ. Пукай в баллон".

- Значит, так, - начал Майк Хиллсем. - Это место ни хера не безопасное, врать не буду.

Он, как и его брат, за минувшие годы заматерел: не только грудь бочкообразная, а сам настоящая бочка. Плечом к плечу они составляли без малого пятьсот фунтов мощи.

- Мы сюда только один раз заехали, - добавил Джо. - Просто хотели взглянуть, во что превратилась фабрика. Так нам чуть жопы не оторвали и в руки не всунули. Поэтому сейчас мы решили подстраховаться.

Он вытащил из автомобиля продолговатую холщовую сумку и, расстегнув змейку, показал нам полдюжины бейсбольных бит. Торжественно выдал нам по одной. Когда пришла очередь Ранда, Джо замялся:

- Э-э-э... вы уверены?

- О черт! - ответил мой тесть. - Конечно возьму!

Все сразу закивали, сверкнули улыбки. Настроение поднялось, как от дружеского хлопка по плечу. "А от тебя есть прок, папаша!"

- За мной! - скомандовал Майк, ведя нас вдоль фасада. - Где-то тут, рядом со "Спенсером", есть дверь со сломанным замком.

Сразу после его слов мы миновали мрачные окна "Шу-би-ду-би", где моя мама проработала полжизни. Я все еще помню волнение, с каким она собиралась устраиваться в одно из самых удивительных заведений города - в "Риверуэй молл"! В то субботнее утро сорокалетняя женщина, надев персикового цвета брючный костюм, впервые отправилась на биржу труда с неуверенной улыбкой. "Я и вообразить не могла, что в "Риверуэе" так много разных магазинов! И поди угадай, в каком из них я буду работать? Обратилась самое малое в девять! В магазины готовой одежды и музыкальной аппаратуры, даже туда, где делают попкорн". Через неделю мама торжественно заявила, что ее берут в штат на должность продавца обуви. Но нас, ее детей, эта новость не окрылила.

- Трогать вонючие ноги... - проворчала Го.

- Нет, знакомиться с интересными людьми, - возразила матушка.

Я заглянул в мрачное окно. Пустота. Лишь брошенные сандалии для примерки обуви вдоль стен.

- Моя мама здесь работала, - сказал я Ранду, невольно задерживая его.

- И?..

- Хорошо. Ей нравилось.

- Я в смысле, чем она занималась?

- А! Обувь. Продавала обувь.

- Замечательно! Обувь. Здорово. Это то, в чем люди всегда нуждаются. В конце дня можно со спокойной душой сказать: я продал людям пять пар обуви. Не то что книжки писать, верно?

- Эй, Данн, сюда! - позвал Стакс, придерживая открытую дверь.

Остальные уже вошли внутрь.

Я все гадал, как будет пахнуть внутри "Риверуэя". Раньше работали кондиционеры. Сейчас же я вдыхал запахи сырой земли и травы, как во дворе, а вовсе не как в помещении. Духотища, будто лег на матрас и накрылся периной. Трое из нас захватили мощные фонари с неестественным, режущим глаза светом. Казалось, мы попали в безжизненный мир - после апокалипсиса, после падения кометы, после зомби-эпидемии. Грязные колеса магазинных тележек разрисовали безумными петлями белое покрытие пола. Енот хрустел собачьим кормом у входа в женский туалет. Его глаза блестели, как новые десятицентовые монетки.

В молле царила тишина. Голос Майка отражался эхом от стен, наши шаги отражались эхом от стен, пьяное хихиканье Стакса отражалось эхом от стен. Вряд ли нам удастся застичь кого-то врасплох, как было задумано.

В центральном коридоре "Риверуэя" потолок терялся в вышине - четыре этажа, эскалаторы, лифты уходили в непроницаемую черноту.

- Итак, парни, - с сомнением протянул Ранд, - что будем делать? Вы все знаете это место, а я - нет. Нужно подумать, как систематически...

Позади громко лязгнуло, поднялась решетка.

- Ага! - заорал Стакс. - Один есть!

Лучом фонаря он выхватил из темноты мужчину в развевающемся дождевике, выбежавшего из бутика "Клэр" и рванувшего прочь по коридору.

- Хватай его! - выкрикнул Джо и припустил вдогонку, тяжело топая кроссовками по керамической плитке.

Майк не отставал, удерживая незнакомца в ярком свете.

Братья яростно голосили:

- Стой, чувак! Эй, ты! Спросить хотим!

Мужчина даже не повернулся.

- А ну стоять, гад!

Сохраняя молчание, беглец прибавил скорости. Он летел по коридору "Риверуэя", то возникая в пятне света, то вырываясь из него, а дождевик вился позади подобно знамени. Внезапно незнакомец совершил поистине акробатический трюк: перепрыгнул через урну, оттолкнулся ногами от ограждения фонтана, скользнул на спине в щель под металлическими воротами и исчез.

- Ах ты, сука! - Хиллсемы раскраснелись - лица, шеи, руки как при апоплектическом ударе.

По очереди они пытались приподнять ворота, напрягались изо всех сил, но тщетно.

Я силился им помочь, но все равно щель оставалась не больше половины фута в высоту. Опустившись на пол, я попробовал протиснуться под воротами - вначале ступни, потом колени, но бедра застряли напрочь.

- Нет, не получится! - выдохнул я. - Мать его так!

Вытащив фонарик, я посветил под дверь. Выставочный зал пустовал, за исключением кучи вешалок, которые кто-то свалил посредине, словно намереваясь разводить костер.

- Тут из каждого магазина есть дверь в служебный коридор - трубы там водопроводные, выход к мусорке. Этот чувак небось уже на другом конце центра.

- Выходите, суки! - заорал Джо, запрокинув голову и выпучив глаза.

Его рев раскатился по зданию. Дальше мы пошли гурьбой, держа бейсбольные биты на изготовку. А Хиллсемы, словно вообразив себя разведдозором в зоне военных действий, лупили битами по воротам и дверям.

- Лучше сами выходите. Если найдем - хуже будет! - голосил Майк. - О, привет!

На площадке перед зоомагазином, разостлав несколько армейских одеял, лежали мужчина и женщина. Их волосы блестели от пота. Майк навис над ними, громко дыша и вытирая лоб. Картина напомнила мне типичную сцену из кино, когда озлобленные солдаты-завоеватели набредают на мирную деревню и случается страшное.

- Какого хера вам надо? - спросил мужчина.

Он был истощен, лицо такое худое, вытянутое, что казалось оплавленным. Спутанные волосы до плеч, скорбь в глядящих вверх глазах - падший Иисус, да и только. Женщина выглядела получше - чистые полные руки и ноги, жидкие волосы грязны, но хотя бы расчесаны.

- Пацан, ты из "Синей тетрадки"? - спросил Стакс.

- Какой я тебе пацан? - пробормотал мужчина, складывая руки на груди.

- Повежливее, бля! - буркнула женщина, потом плаксиво сморщилась и отвернулась, делая вид, будто рассматривает что-то вдалеке. - Как достали эти грубияны!

- Чувак, мы вопрос задали. - Майк подошел ближе и пнул мужчину по ноге.

- Я не из "Синей тетрадки", - ответил тот. - Просто жизнь не сложилась.

- Чё за херня?

- Тут куча разного народу, кроме синяков. Но если вам понадобились они...

- То идите и найдите, - процедила женщина. - Да попробуйте им похамить.

- Они в Дыре приторговывают, - сказал мужчина, а когда мы удивленно переглянулись, пояснил: - В "Мервинсе", в дальнем конце, где карусель была.

- И хрен собачий вам в помощь, - напутствовала женщина.

Место, где раньше стояла карусель, отмечал густо накрашенный круг. Незадолго до закрытия "Риверуэй молл" мы с Эми катались на нем. Двое взрослых людей уселись верхом на зайцев. Это моей жене приспичило увидеть "Риверуэй", где я в детстве провел столько времени, и послушать мои рассказы. Не все у нас было плохо, как ни крути.

Решетка на входе в "Мервинс" была выломана, двери гостеприимно распахнуты, как на распродаже в Президентский день. Все оборудование давно вынесли, за исключением тумб, на которых когда-то стояли кассовые аппараты. Сейчас под плакатами "Ювелирные украшения", "Салон красоты", "Постельные принадлежности" валялись люди - с дюжину. Каждый более или менее под кайфом. Их освещали походные лампы, мерцавшие, как факелы. Кое-кто, услышав нас, приоткрыл глаза, другие лежали неподвижно. В дальнем углу два парня, едва-едва вышедшие из подросткового возраста, самозабвенно декламировали "Геттисбергскую речь": "Теперь мы ведем великую Гражданскую войну..." На коврике лежал мужчина в чистых белых шортах и кроссовках, как будто вышел поиграть в ти-бол с детьми. Ранд посмотрел на него так пристально, будто встретил старого знакомого.

Да, Карфаген погряз в наркомании глубже, чем я полагал. Только вчера копы устраивали здесь облаву, и вот уже наркоши слетелись обратно, как мухи на дерьмо. Пока мы пробирались через эти отбросы человеческого общества, подъехала на электроскутере толстуха с влажным от пота прыщавым лицом и зубами как у кошки.

- Или покупайте, или уходите, - сказала она. - Потому что мы ничего не скажем и не покажем.

Стакс направил фонарь ей в лицо.

- Убери эту херовину на хрен.

- Я ищу свою жену, - начал я. - Эми Данн. Она пропала еще в четверг.

- Она вернется. Очухается и придет домой.

- Дело не в наркотиках, - возразил я. - Мы беспокоимся из-за некоторых ваших людей. Ходят разные слухи.

- Все в порядке, Мелани, - раздался голос.

На краю секции подростковой одежды, прислонясь к манекену, стоял мужчина и с кривой улыбкой наблюдал за нами.

Толстуха пожала плечами, сердито зыркнула и укатила.

Не сводя с нас глаз, мужчина крикнул в дальний конец секции одежды, где из раздевалок торчали четыре пары ног. Кое-то предпочитал ночевать в отдельных номерах.

- Эй, Лонни! Эй, парни! Опять эти жопы заявились. Их тут пятеро. - Он пнул в нашу сторону пустую банку из-под пива.

Три пары ног позади него задвигались, а одна оставалась неподвижной, - видно, ее владелец крепко спал или был под кайфом.

- Да, мать вашу, мы заявились! - подтвердил Майк Хиллсем. Он взял биту как бильярдный кий и с силой ткнул манекену прямо между пластмассовыми грудями. Парни из "Синей книги" торжественно проследили за падением куклы, как зрители на хорошо отрепетированном представлении. - Нам нужны сведения о пропавшей девчонке.

Трое наркоманов из примерочных кабинок присоединились к своему другу. Одевались они в футболки с надписями "Пи фи тай дай" и "Остров а Фиджи". Местное отделение благотворительного фонда "Гудвил" с наступлением лета просто не знало, куда их девать, - выпускники колледжей избавлялись от поношенных "сувениров".

Все мужчины выглядели сильными - мускулистые и жилистые, руки перевиты голубоватыми венами. Последним появился Лонни, парень с вислыми усами и волосами, собранными в конский хвост. Одетый в тенниску "Гамма фи", он прихватил длинный обрезок трубы. Перед нами предстала охрана молла.

- В чем дело? - спросил Лонни.

- Но в более широком смысле мы не можем посвящать, мы не можем благословлять, мы не можем почитать эту землю... - нараспев декламировали юнцы, едва не срываясь на крик.

- Мы разыскиваем Эми Данн, - ответил Джо Хиллсем. - Вы могли видеть ее в новостях. Она пропала еще в четверг. Красивая добрая женщина похищена из собственного дома.

- Я слышал об этом. И что? - сказал Лонни.

- Это моя жена, - вмешался я.

- Мы знаем, чем вы тут занимаетесь. Вы, которые тут собираетесь, - продолжал Джо, обращаясь к одному Лонни, который потряхивал конским хвостом, выпятив челюсть. Расплывшаяся зеленая татуировка покрывала его пальцы. - Слышали про групповое изнасилование.

Я покосился на Ранда, проверить, в порядке ли он, но мой тесть не отрывал глаз от поваленного манекена.

- Херассе! - воскликнул Лонни, резко запрокидывая голову. - Мать вашу! Нас назвали бандой насильников!

- Вы же из "Синей тетрадки", - пояснил Джо.

- Парни из "Синей тетрадки" - это прежде всего команда, - фыркнул Лонни. - Но мы не звери, слышь, ты, жопа с ушами! Мы не похищаем женщин. Нам никто не хочет помогать, вот и распускают говенные слухи. Типа, видите, они не заслуживают помощи, это просто банда насильников. Херня это все. Я бы давно убрался из этого гребаного городишки, если бы получил расчет как положено. Но мне не дали ни цента. Никому не заплатили. Вот и приходится здесь торчать.

- Мы дадим вам денег, - вмешался я. - Нормально заплатим, если поможете найти Эми. Вы же многих тут знаете. Может, что-то слышали.

Я достал ее фотографию, чем явно удивил Хиллсемов и Стакса. Ну конечно, вдруг осознал я, ведь для них это всего-навсего приключение, мужская забава. Шагнув к Лонни, я протянул ему фото, надеясь, что он взглянет хотя бы мельком. Но вместо этого он наклонился ближе, пробормотав:

- Вот дерьмо... Она?

- Вы ее узнали?

- Она хотела купить ствол, - растерянно сказал он.

16 октября 2010 года.
      Страницы дневника.

С праздником меня! Уже целый месяц я в штате Миссури, и все идет к тому, что я стану настоящей жительницей Среднего Запада. Да, я забыла все привычки Восточного побережья и заработала медаль за тридцатидневный стаж (по местным обычаям она должна быть из картофеля). Я учусь, я уважаю здешние обычаи. Я Маргарет Мид с гребаной Миссисипи.

Давайте посмотрим, что у меня нового. В настоящее время мы с Ником погрязли в проблеме, которую назвали Загадкой Часов с Кукушкой. Семейная реликвия, бережно хранимая моими родителями, в новом доме выглядит смешно. Но, с другой стороны, все наши нью-йоркские вещи не избежали этой участи. Благородный мастодонт "Честерфилд" со своим детенышем - оттоманкой стоит в гостиной и выглядит обалдевшим, как будто в него выстрелили снотворным и вывезли из естественной среды обитания, а проснулся он в окружении незнакомых новых предметов - горбатых ковровых дорожек, пластика под дерево и девственно-гладких стен. Я припоминаю наш старый дом - трещины и царапины, накопившиеся за десятилетия. (Небольшая пауза, чтобы привести в порядок чувства.) Но и новый весьма неплох. Просто он другой. Хотя часы со мной не согласны. Кукушке тоже нелегко приспосабливаться к новому жилью. Птица выскакивает, словно пьяная, запаздывая минут на десять. А вчера на семнадцать. А позавчера - на все сорок. Она испускает предсмертный вопль - ку-кру-у-у! - и всякий раз Бликер бежит прятаться: шерсть дыбом, хвост трубой. Найдя убежище, он смотрит на часы и возмущенно мяукает.

- Ой-ей-ей, - вздыхает Ник при этом. - Похоже, твои родители меня здорово ненавидят. - Но держит себя в руках и не предлагает избавиться от ненужного хлама.

Мне тоже ужасно хочется выкинуть часы ко всем чертям. Я-то безработная, дома весь день и постоянно жду очередного дикого вопля за спиной. Испытываю облегчение (она еще живая!) и злость (она еще живая!), когда птица орет.

Много суеты вокруг часов устроили гости в новоселье ("Ты только погляди - антикварные часы!"), на котором настояла Морин Данн.

Хотя, если быть точным, она не настаивала. Мама Мо никогда не настаивает. Она просто делает идеи реальностью, будучи убеждена, что так и надо. В первое же утро после нашего переезда появилась на пороге с омлетом по-домашнему и упаковкой туалетной бумаги (нелучшая рекомендация омлету) и упомянула о новоселье так, как если бы оно было свершившимся фактом.

- Ну и когда же вы собираетесь праздновать новоселье? Уже подумали, кого я должна пригласить на ваше новоселье? Хотите традиционное новоселье или что-то вроде вечеринки в баре? Традиционное всегда лучше.

Поэтому мы назначили день, и этот день настал. Семья Данн и их друзья с преувеличенной старательностью стряхивают октябрьскую морось с зонтиков и тщательно вытирают ноги у дверей о коврик, который нам утром принесла Морин. На нем надпись: "Все, кто приходит к нам, - друзья". Он куплен в "Костко". За четыре недели, прожитые на берегах Миссисипи, я узнала многое о покупательских привычках местных жителей. Республиканцы идут в "Сэмс-клаб", демократы - в "Костко". Но те и те покупают очень много, потому что здесь тебе не Манхэттен, здесь в домах очень много места. Достаточно, чтобы поставить две дюжины банок огурцов в маринаде. И (опять же не Манхэттен) они съедают все двадцать четыре банки огурцов в маринаде. Ни одна вечеринка не обходится без "лентяйки Сьюзен", дешевой пластмассовой менажницы, с горой пикулей и банки, из которой надо пальцами вылавливать испанские маслины.

Теперь я опишу место действия. Это один из тех ароматных дней, когда люди приносят запах дождя с улицы на рукавах плащей и на волосах.

Подруги Морин, тетеньки в летах, тащат всякие вкусности в пластиковых контейнерах, спокойно переносящих посудомоечную машину, - их меня потом попросят вернуть. Попросят, попросят, попросят... Сейчас-то я знаю, что контейнеры должны быть вымыты и развезены по домам, но тогда не догадывалась о таком обычае. Спокойно отправила всю пластмассу во вторсырье; пришлось идти и покупать новые. Лучшая подруга Морин, Вики, тут же заметила, что ее контейнер новехонький, и потребовала объяснений. После моего чистосердечного признания выпучила глаза от изумления: "Так вот чем они занимаются в своем Нью-Йорке!"

Итак, новоселье. Давние подруги Морин по Ассоциации родителей и учителей, по "Шу-би-ду-би" в торговом центре, где она по сорок часов в неделю натягивала обувь на пятки женщинам всех возрастов. Она могла определить размер и полноту, едва взглянув на ногу: "Восьмой размер, узкая!" Все подруги Мо без ума от Ника и готовы пересказывать замечательные поступки, совершенные им в те годы.

Женщины помоложе - кандидаты в подруги Эми. У них обесцвеченные волосы и спортивные стрижки, у всех на ногах босоножки. Это дочери подруг Морин, они, как одна, без ума от Ника и готовы пересказывать замечательные поступки, совершенные им в те годы. Большинство из них потеряли работу при закрытии "Риверуэя", или их мужья стали безработными из-за "Риверуэя". Поэтому они делятся со мной рецептами "дешевой и полезной еды", которая обычно представляет собой здоровенную кастрюлю варева из консервированного супа, масла и чипсов.

Мужчины восхитительно-тихие и вежливые. Беседуют о спорте и доброжелательно мне улыбаются.

В общем, все хороши. Настолько хороши, насколько это доступно человеку. Морин, в последней стадии рака, представляет меня своим друзьям, как если бы знакомила их с домашней зверюшкой:

- Это Эми, жена Ника. Она родилась и выросла в Нью-Йорке. В городе.

И ее друзья, здороваясь, немедленно впадают в нечто вроде синдрома Туретта. Повторяют, пожимая руку: "О Нью-Йорк! Город!" Или: "Должно быть, это здорово!" Или сладким голоском нараспев: "Нью-Йорк, Нью-Йорк" - и раскачиваются, будто изображают джаз-хэнд. Одна из подруг Морин по обувному магазину, Бэрб, неожиданно выдала, растягивая слова: "Нью-у-у-Йо-орк-Сити! Надо вздернуть!" Когда я в замешательстве захлопала глазами, она пояснила: "Это из старой рекламы сальсы!" А увидев, что я все-таки не оценила шутку, она покраснела и накрыла мою ладонь своей: "Честное слово, я не собираюсь тебя вешать".

Но наконец смешки утихли, и тут-то каждый признался, что никогда не бывал в Нью-Йорке. Или был всего разок и особо об этом не задумывался. Поэтому я отвечаю: "Вам бы понравилось", или "Нью-Йорк не каждому подходит", или просто "Мм...", когда заканчиваются все слова.

- Эми, будь дружелюбнее, - шепчет Ник мне на ухо, когда мы в кухне разливаем напитки (жители Среднего Запада обожают содовую в двухлитровых бутылках, и мы наполняем ею большие красные пластмассовые стаканы "Соло").

- Стараюсь же, - ною я.

Мне это даже обидно слышать - если спросить любого в нашей гостиной, дружелюбна ли я, ни один не посмеет возразить.

Иногда мне кажется, что Ник придумал меня. С тех пор как мы перебрались сюда, я напрочь забыла о ночных девичниках и благотворительных вечеринках, а вместо этого готовлю тушеные овощи для его папы и участвую в продаже лотерейных билетов. Я отдала последние сбережения, чтобы Ник и Го могли купить бар, о котором мечтали; я даже вложила чек в открытку в виде пивной кружки, а Ник - бурные аплодисменты! - лишь сухо поблагодарил. Даже не знаю, что я должна делать. Но я стараюсь.

Мы приносим газировку, однако теперь мне еще труднее улыбаться и смеяться, видеть радость и веселье, спрашивать гостей, чего они еще хотят, расхваливать принесенный салат "Амброзия", крабовый соус или дольки пикулей, завернутые в сливочный сыр и еще в салями.

Отец Ника пришел с Го. Они молча стоят на пороге. Билл Данн, жилистый, все еще красивый, несмотря на маленький пластырь на лбу, готичный мужчина Среднего Запада. И мрачная Го, с заколотыми волосами, на отца старается не смотреть.

- Ник, - заявляет Билл Данн, пожимая сыну руку, а потом шагает вперед и хмуро глядит на меня.

Го вцепляется в Ника, оттаскивает его в сторону и шепчет:

- Понятия не имею, почему он такой смурной. Может, не с той ноги встал, а может, потому, что по жизни мудак. Хрен его разберет.

- Ладно-ладно. Я за ним пригляжу.

Го раздраженно пожимает плечами.

- Я не шучу, - говорит мой муж. - Иди выпей пива и отдохни. Снимаю тебя на час с дежурства по папе.

Будь на ее месте я, Ник, наверное, сказал бы, что я чересчур изнежена.

Тетки в летах продолжают виться вокруг меня и трещать без умолку. По их словам, Морин всегда утверждала, будто мы с Ником идеальная пара. Спору нет, мы просто созданы друг для друга.

Я понимаю, что болтушки исходят из лучших побуждений. С тех пор как мы поженились, я бесконечно слышу эти разговоры. Брак - трудная работа, требующая уступок, чем дальше, тем тяжелее. И тем больше компромиссов нужно находить. "Оставь надежду, всяк сюда входящий".

Торжественная помолвка в Нью-Йорке - разогретые вином и разговорами гости вели себя так, будто принимали нас в какой-то закрытый клуб женатиков. Советы градом сыпались на наши головы. Например, Бинкс Мориарти, восьмидесятилетняя мать лучшей подруги моей мамочки, перехватила меня у бара, проревев, как сирена "скорой помощи":

- Эми, я должна поговорить с тобой!

Она крутила перстни на шишковатых пальцах - проворот со скрипом. Внезапно погладила мою руку (представьте, как древняя перечница щупает холодными клешнями вашу нежную теплую кожу), а потом поведала, что ее последний муж, умерший в шестьдесят три года, "не мог удержать в штанах свою игрушку". Бинкс произнесла это с ухмылкой в затянутых катарактой зенках: мол, я на краю могилы, а потому имею право говорить о таких вещах.

- Вот не мог, и все тут, - сообщила старушенция, не выпуская из смертельно холодных пальцев мою руку. - Но он никого из них не любил так, как меня. Я это знаю, и ты знай.

Мораль этой истории такова: мистер Бинкс, конечно, бабник и изменщик, но брак состоит из сплошных компромиссов.

Я при первой возможности улизнула от нее, а потом бродила в толпе гостей, стараясь не смотреть на одинаковые морщинистые лица, не ловить опустошенные, разочарованные взгляды людей, переваливших за середину жизни. Среди них хватало успевших поддать, кое-кто танцевал под музыку времен своей юности, пробуждая воспоминания о провинциальных танцплощадках. У окна я остановилась глотнуть свежего воздуха, и тут чьи-то пальцы сжали мой локоть. Мама Ника, с большими черными глазами и лицом мопса. Засовывая в рот кусочек козьего сыра и крекер, Морин ухитрилась проговорить:

- Это не такое простое дело - навечно соединить с кем-то свою жизнь. Но я рада, что вам с Ником это удалось. Вы молодцы. Парень встретил девушку, а девушка - парня. Но все же будут и дни, о которых придется вспоминать с горечью. И лучше, конечно, если это будут дни, а не месяцы.

Наверное, я выглядела потрясенной - а я в самом деле была потрясена, - поскольку она быстро добавила:

- Но у вас обязательно будут и славные денечки. Я в этом совершенно уверена. Много-много отличных дней. Ой... Прости меня, лапочка, за такие слова. Я всего лишь глупая разведенка. Ох, мама дорогая, я, кажется, выпила слишком много вина... - Она наспех попрощалась и убежала.

- Ты чего это здесь? - вдруг проговорил Билл Данн, обращаясь непосредственно ко мне. - Почему? Тебе здесь быть не надо.

- Я Эми, - говорю, дотрагиваясь до его руки, чтобы привести в чувство.

Биллу я всегда нравилась. Наверное, он даже не мог придумать повода, чтобы заговорить со мной, однако я догадывалась, что нравлюсь ему, по тому, как он на меня смотрел. Точно на диковинную птицу. А сейчас он хмурился и выпячивал грудь, напоминая карикатуру на молодого матроса-задиру. В нескольких шагах от нас Го поставила еду на стол и приготовилась подойти к нам на цыпочках, будто хочет прихлопнуть муху.

- Откуда ты взялась в нашем доме? - цедит Билл Данн, кривя губы. - Кое-кто тебе тут не рад.

- Ник! - зовет Го негромко, но требовательно.

- Я здесь, - сообщает мой муж, появляясь из толпы. - Эй, папа, это моя жена Эми. Ты помнишь Эми? Мы вернулись на родину, чтобы чаще видеться с вами. А это наш новый дом.

Ник сверкает в мою сторону глазами. Ведь это я настояла, чтобы пригласить его отца.

- Ник, я всего лишь хочу сказать, - Билл Данн тычет указательным пальцем прямо мне в лицо, и несколько мужчин медленно приближаются, готовые прийти на помощь, - что ей здесь не место. Сучка думает, будто может делать все, что захочет.

- Что ты, Билл, - вмешивается Мо, с присущим ей энтузиазмом обнимая бывшего мужа. - Здесь ей самое место. Это ее дом. Она жена нашего сына. Разве ты забыл?

- Я хочу ее выгнать. Понимаешь, Морин? - Он пожимает плечами и снова надвигается на меня. - Тупая сука. Тупая сука!

Неясно, кого он имеет в виду - меня или свекровь, но, если подумать, смотрит-то он на меня. И еще как злобно смотрит!

- Ей здесь не место!

- Я уйду, - отвечаю я и шагаю в двери, прямо под дождь.

"Устами жертв болезни Альцгеймера, - думаю я при этом, - глаголет истина".

Я бесцельно брожу по округе, ожидая, когда же появится Ник и поведет меня обратно, в наш дом. Моросит дождь, я уже промокла. Но все еще верю, что Ник придет за мной. Поворачиваюсь к дому и вижу лишь закрытую дверь.

Спустя четыре дня.

В пять часов утра я и Ранд сидели в пустой штаб-квартире волонтеров, пили кофе и ждали копов, которые должны были опросить Лонни.

Эми пристально смотрела на нас с плаката на стене. Сейчас ее лицо казалось несчастным.

- Никак не возьму в толк, почему она ничего не сказала тебе, если кого-то боялась, - заявил Ранд. - Почему молчала?

В Валентинов день Эми приехала в "Риверуэй молл", чтобы купить пистолет. Так утверждал наш новоприобретенный приятель Лонни. Она слегка нервничала и волновалась. "Может быть, я говорю глупости... но я и вправду считаю, что мне нужно огнестрельное оружие". Очень важно, что выглядела она, по словам Лонни, испуганной. Ее кое-кто пугает, так она сказала, не вдаваясь в подробности. Когда же Лонни спросил, какое именно оружие требуется, Эми ответила: "То, что сразу останавливает". Он предложил прийти через несколько дней, и моя жена это сделала. Однако Лонни не смог достать оружие ("Это не моя поляна, чувак") и теперь жалел об этом. Эми хорошо запомнилась ему, и даже спустя несколько месяцев он размышлял, где сейчас эта привлекательная женщина с испуганным лицом, решившая купить ствол в День святого Валентина, и что с ней?

- Кого она может бояться? - спросил Ранд.

- Расскажите еще о Дези, - ответил я. - Вы встречались с ним?

- Да, он приходил к нам в гости несколько раз, - наморщил лоб, вспоминая, тесть. - Симпатичный юноша. Очень заботился об Эми, ухаживал за ней, как за принцессой. Но мне он не нравился. Даже когда у них были прекрасные отношения - юная любовь, первая любовь Эми, - он мне не нравился. Он был со мной необъяснимо груб. Не отлипал от Эми, все время обнимал ее. И мне показалось странным, очень странным, что он не хочет понравиться нам. Каждый молодой человек хочет понравиться родителям своей девушки.

- Я хотел...

- И ты понравился! - Ранд улыбнулся. - Ты слегка нервничал, но в целом производил приятное впечатление. А Дези всегда вызывал что-то похожее на отвращение.

- Дези живет меньше чем в часе езды отсюда.

- Верно. А Хилари Хэнди? - Он потер глаза. - Не хочу казаться женоненавистником, но, похоже, она опаснее, чем Дези. И кстати, этот парень, Лонни из молла, не сказал, что Эми боится мужчины.

- Да, она просто говорила, что боится, - рассуждал я. - Есть еще одна женщина, она живет неподалеку от нас. Ноэль Хоторн сказала полиции, что они с Эми были лучшими подругами. Но я точно знаю, что это неправда. Они не были даже просто подругами. Ее муж рассказывал, что у нее случилась истерика. Она плакала и рассматривала фотографии Эми. Тогда я подумал, что это снимки из Интернета, но... А что, если это обычные фото Эми? Вдруг Ноэль Хоторн ее преследовала?

- Она хотела поговорить со мной вчера, когда я был немного занят, - сообщил Ранд. - Цитировала "Удивительную Эми". "Удивительную Эми и войну лучших друзей", если быть точным. "Лучшие друзья - это люди, которые знают нас лучше других".

- Похоже на Хилари, - пробормотал я. - Только взрослую.

Мы встретились с Бони и Джилпином чуть позже семи утра в закусочной "АйХОП" у обочины шоссе, чтобы поговорить начистоту. Смешно сказать, мы выполняли работу полиции. Это же охренеть можно - мы продвинули следствие вперед. Неужели пора звонить в ФБР, поскольку местная полиция явно не справляется со своими обязанностями?

Упитанная официантка с янтарными глазами приняла наш заказ, налила кофе и, явно узнав меня, оставалась в пределах слышимости, пока Джилпин не послал ее подальше. Она смахивала на прилипчивую муху, ловко расставив приборы на столе и с волшебной быстротой принеся заказ. Из-за такого специфического сервиса наш разговор велся урывками.

- Это невозможно!

- Нет, кофе достаточно.

- Невероятно...

- Мм... Безусловно, ржаные восхитительны.

Но прежде чем мы закончили завтрак, Бони взяла разговор в свои руки:

- Я все понимаю, парни. Это естественное желание - чувствовать себя сопричастными. Но вы ввязались в опасное приключение. Следовало предупредить нас.

- Дело в том, что вы очень вяло ведете расследование, - сказал я. - Почему не смогли добыть информацию об огнестрельном оружии? Что вам болтал Лонни?

- То же, что и вам, - ответил Джилпин. - Эми хотела купить пистолет и выглядела напуганной.

- Но вам как будто не кажется, что это довольно важные сведения, - сурово упрекнул я. - Решили, что он врет?

- Нет, мы не думаем, что он врет, - сказала Бони. - У парня нет никаких причин избегать внимания полиции. И похоже, ваша жена произвела на него сильное впечатление. Он долго размышлял, что же с ней приключилось. Запомнил много подробностей. Знаете, Ник, Лонни сказал, что на ней в тот день был зеленый шарф. Не зимний теплый шарф, а такой модный шарфик. - Детектив помахала кистью, дескать, мода - ребячество, недостойное внимания серьезных людей. - Зеленый, как изумруд. Ни о чем не говорит?

- У нее есть такой, - кивнул я. - Обычно она носит его с голубыми джинсами.

- И брошка на куртке - золотая буква "Э"?

- Да.

Бони пожала плечами, словно говоря: "Ну, это многое объясняет".

- А вы не допускаете, что он, под впечатлением от Эми, похитил ее ради выкупа? - спросил я.

- У него алиби, несокрушимое как скала, - твердо заявила Бони, глядя на меня. - Сказать по правде, мы начали искать... другие мотивы.

- Более личные, - добавил Джилпин, с сомнением глядя на блинчики, увенчанные клубникой и комком взбитых сливок.

Потом он сдвинул сласти на край тарелки.

- Более личные? - переспросил я. - Значит ли это, что вы наконец-то собрались поговорить с Дези Коллингсом или Хилари Хэнди? Или это нужно сделать мне?

На самом деле я обещал Мэрибет заняться этим сегодня же.

- Конечно поговорим, - кивнула Бони голосом девочки, которая дает слово приставучей маме, что будет лучше. - Мы сомневаемся, что это продвинет следствие, но обязательно поговорим.

- Ладно. Круто. Спасибо, что делаете свою работу. А как насчет Ноэль Хоторн? Если хотите найти кого-то поблизости от нашего дома, то она живет в нашем пригороде. И кажется, немного двинулась на Эми.

- Знаю. Ноэль Хоторн обратилась к нам. Она в нашем списке, - кивнул Джилпин. - Сегодня же поговорим с ней.

- Ну хорошо. А что еще вы делаете?

- Ник, сейчас мы просим, чтобы вы позволили порыться в вашем мозгу, - сказала Бони. - Мужья часто не осознают всего, что им известно. И подумайте вот о каком факте. Ваша соседка миссис Теверер случайно слышала ваш с Эми разговор в ночь перед исчезновением.

Ранд резко повернулся ко мне.

Джен Теверер, набожная домохозяйка, больше не смотрит мне в глаза.

- Нет дыма без огня? - спросила Бони с невинным выражением лица. - Я знаю, вам нелегко это слышать, мистер Эллиот, но, возможно, Эми связалась с какими-то отбросами общества. В городе хватает мелких наркодилеров. Возможно, ей угрожали - вот и понадобилось огнестрельное оружие. Для самозащиты. Должна же быть причина, по которой женщина пытается купить пистолет и ничего не говорит мужу. И еще мы хотим, Ник, чтобы вы хорошенько подумали и вспомнили все же, где вы были с одиннадцати вечера - с момента ссоры, с того времени, когда кто-либо слышал голос Эми в последний раз.

- Кроме меня?

- Кроме вас. И до полудня, когда вы появились в баре. Если передвигались по городу, ездили на берег реки, бродили возле гавани, кто-то должен был вас видеть. Может, вы не знаете этого человека. Может, кто-то выгуливал собаку. Если хотите помочь нам, то это будет очень...

- Полезно, - закончил Джилпин и наколол клубнику на вилку.

Оба внимательно, но добродушно смотрели на меня.

- Это будет чрезвычайно полезно, Ник, - повторил Джилпин еще любезнее.

Вот тут-то я и догадался, что полицейские имеют какие-то козыри против меня. В первый раз я услышал от них о ссоре. И это было сказано при Ранде, хоть и самым невинным тоном.

- Даже не вопрос, - ответил я.

- Не хотите рассказывать о вашей ссоре? - спросила Бони. - Почему?

- А разве миссис Теверер не доложила?

- Зачем мне слушать ее, если я могу обратиться непосредственно к вам? - Детектив плеснула сливки в кофе.

- То был пустой спор, - начал я. - Именно поэтому я о нем даже не упоминал. Иногда люди, пожив вместе, пересматривают свои отношения...

Ранд глянул на меня так, словно не понимал, о чем идет речь. "Пересматривают? Что еще за пересмотр? О чем ты говоришь?"

- Мы поспорили из-за праздничного ужина, - продолжал заливать я. - Не могли договориться, что нам приготовить на юбилей. Видите ли, Эми склонна придерживаться стойких традиций...

- Омары! - перебил меня Ранд, обращаясь к копам. - Каждый год Эми варит для Ника омаров!

- Верно. Но в этом городе невозможно достать живых омаров, из аквариума. Поэтому Эми расстроилась. Я предложил ресторан "Хьюстон".

- А мне казалось, ты упоминал, что не заказывал столик в "Хьюстоне"... - нахмурился тесть.

- Ну да, точно. Перепутал, извините. Я имел в виду, что предложил заказать столик в "Хьюстоне". Но на самом деле должен был заказать омаров, чтобы нам их доставили самолетом.

У детективов брови полезли на лоб. Мои слова звучали совсем фантастически.

- В общем, из-за этого мы и поцапались. Это не ссора даже, а фигня, такое в любой семье бывает. - Я надкусил блинчик, ощущая, как пылает шея. - Уже через час смеялись.

- Фух! - только и сказала Бони.

- А как ваш поиск сокровищ? - поинтересовался Джилпин.

Встав, я нашел в кармане немного денег. Сейчас просто заплачу и уйду. Я не дам повода думать, что оправдываюсь.

- Да никак. Пока не решил. Трудно сосредоточиться в такой кутерьме.

- Ладно, - согласился Джилпин. - Вероятность того, что охота наведет нас на нужный след, невелика, учитывая, что несколько месяцев назад Эми уже беспокоилась о своей безопасности. Но в любом случае держите меня в курсе, хорошо?

Мы вышли под палящее солнце. Когда мы с Рандом усаживались в автомобиль, Бони вдруг спросила:

- Эй, Ник, а у Эми все еще второй?

Я непонимающе нахмурился.

- Размер второй? - пояснила она.

- Думаю, да, - ответил я. - Конечно второй.

Бони скривилась, будто хотела сказать "хм", и села в свою машину.

- К чему это она? - спросил Ранд.

- Второй размер? Да кто ее знает.

Большую часть пути к гостинице мы молчали. Ранд не отрываясь смотрел в окно на мигающие рекламой кафе быстрого питания, а я размышлял о лжи - о моей лжи. Пришлось покружить, чтобы найти свободное место на парковке около "Дэйза", Похоже, съезд Ассоциации аутсорсинговых бухгалтеров был гвоздем сезона.

- А знаешь, - проговорил тесть, берясь за ручку автомобильной дверцы, - это даже забавно, насколько я провинциален, хоть и прожил в Нью-Йорке всю жизнь. Когда Эми сообщила, что вы перебираетесь на берега Миссисипи, я представлял зеленый край: фермы, яблоневые сады, большие красные амбары. А теперь вынужден признать, что здесь одно убожество. - Он рассмеялся. - В этом городе я не смог найти ничего красивого. За исключением моей дочери.

Он выбрался из автомобиля и быстро зашагал к гостинице. Я даже не пытался догонять. Зашел в штаб несколькими минутами позже и устроился в укромном месте, за столом в задней части зала. Нужно закончить охоту за сокровищами до того, как иссякнут подсказки, выяснить, куда Эми хотела меня привести. Посижу здесь какое-то время и возьмусь за третий ключ. А пока можно позвонить.

- Да, - ответил нетерпеливый голос.

Где-то неподалеку плакал ребенок. Я услышал, как женщина сдула волосы с лица.

- Добрый день, это Хилари Хэнди?

Она отключилась. Я снова набрал номер.

- Слушаю.

- Добрый день. Кажется, нас разъединили.

- Почему бы вам не убрать этот номер из вашего списка?

- Хилари, я ничего не продаю. Я хочу поговорить об Эми Данн. То есть Эми Эллиот.

Тишина. Малыш снова взвизгнул. Похожий на мяуканье звук - то ли веселится ребенок, то ли собирается зареветь.

- Что с ней?

- Может, вы видели в новостях - она пропала. Это случилось пятого июля при внушающих тревогу обстоятельствах.

- О, мне так жаль...

- Я Ник Данн, муж. Обзваниваю ее старых друзей.

- Ну и?..

- Хочу спросить, не общались ли вы с ней? Недавно?

Хилари выдохнула в трубку. Три глубоких выдоха подряд.

- Это из-за тех глупостей в школе?

Где-то в отдалении капризно закричал ребенок:

- Ма-ама! Иди ко мне-е-е!

- Одну минутку, Джек, - ответила она в сторону, а потом обратилась ко мне раскаленным докрасна голосом: - Вы... поэтому мне звоните? Черт возьми, двадцать лет уже прошло! Даже больше.

- Я знаю, знаю. Погодите, я только хочу спросить. Я был бы последним подонком, если бы не спросил...

- Гребаный Иисус! Я сейчас мать троих детей! Я словом не перемолвилась с Эми после школы! Я отлично усвоила урок. Если увижу ее на улице, то перейду на другую сторону. - Малыш заплакал. - Уже бегу!

- Я только на секундочку, Хилари...

Она отключилась. И в тот же миг завибрировал мой мобильный. Я нажал на "отбой". Нет, эту назойливую вещицу надо спрятать куда подальше.

И тут я почувствовал, что рядом со мной кто-то есть. Женщина. Но я не обернулся, рассчитывая, что она уйдет.

- Нет еще и полудня, а вы так выглядите, будто вкалывали целый день. Бедный мальчик.

Шона Келли. Она завязала волосы в конский хвост, подобно малолетке с жевательной резинкой, и смотрела на меня, сочувственно вытянув намазанные блеском губы.

- Хотите попробовать мой пирог фрито? - В руках она держала форму для выпечки, опустив ее ниже груди, так что тонкая ткань блузки промокла от пара. Фраза звучала почти как в рок-клипе из восьмидесятых: "Хочешь попробовать мой пирожок?"

- Я хорошо позавтракал. Но все равно спасибо. Вы так добры.

Вместо того чтобы отправиться восвояси, она уселась. Выставила, наводя на размышления, до блеска намазанные лосьоном ноги из-под бирюзовой теннисной юбки и ткнула меня носком незапятнанного кеда "Треторн".

- Вы хоть высыпаетесь, дорогуша?

- Да, все нормально.

- Ник, вам нужно выспаться. Кому вы поможете, если измотаетесь до предела?

- Может, и вздремну часок-другой.

- Вздремните обязательно.

Внезапно во мне всколыхнулась щемящая волна благодарности. Словно вернулись забытые отношения мамы и сына.

Опасно! Берегись, Ник!

Я все ждал, когда же она уйдет. На нас уже косились.

- Могу подвезти домой, - проговорила Шона. - Вам и правда необходимо поспать.

Она потянулась, чтобы тронуть меня за колено, и тем самым вызвала вспышку ярости. Оставь свою стряпню, кошелка приставучая, и проваливай!

Теперь вернулись отношения отца и сына. Тоже опасно.

- Почему бы вам не отметиться у Мэрибет? - резко проговорил я, указывая на тещу, которая не отходила от ксерокса, штампуя бесконечные копии портрета моей жены.

- Ладно! - Наконец-то она сообразила, что я почти в открытую пытаюсь от нее избавиться. - Раз так, не буду мешать. Надеюсь, вам понравится фрито.

Мое пренебрежение ее обидело - уходя, она даже не взглянула на меня. Развернулась и зашагала прочь. Мне тотчас же стало стыдно, как будто я отплатил злом за добро. "Не смей догонять эту женщину", - шепнул я себе.

- Есть новости? - Ко мне подошла Ноэль Хоторн и уселась на освободившийся стул.

Я знал, что она моложе Шоны, но выглядела соседка старше - расплывшаяся фигура и вислая грудь. Хмурое выражение лица.

- Пожалуй что никаких.

- А вы, похоже, неплохо держитесь.

Я дернул головой, не зная, что и ответить.

- Вы хоть знаете, кто я?

- Конечно знаю. Ноэль Хоторн.

- Я лучшая подруга Эми в этом городе.

Либо Ноэль нравится купаться во всеобщем внимании, примазавшись к известности пропавшей соседки, либо она сумасшедшая. Надо было сказать это детективам. Возможно, похититель искал дружбы Эми, а когда та отказалась...

- Ноэль, у вас есть какие-нибудь сведения об Эми? - спросил я.

- Конечно есть, Ник. Она же моя лучшая подруга.

Несколько секунд мы смотрели глаза в глаза.

- Вы намерены поделиться информацией? - прервал молчание я.

- Следователи знают, где меня искать. Когда у них дойдут руки...

- Это было бы исключительно полезно, Ноэль. Я добьюсь, чтобы они поговорили с вами.

Она залилась румянцем - по яркому импрессионистскому пятну на каждой щеке.

А когда она отошла, со дна рассудка против моей воли поднялась свирепая мысль: "Женщины, вы все полоумные, мать вашу так. Все до одной".

Подобные мысли всегда приходят ко мне непрошеными. Не "кое-кто из женщин", не "многие женщины", а именно так - "женщины, вы все полоумные".

Когда окончательно смерклось, я поехал к пустующему дому моего отца. Загадка Эми лежала рядом, на пассажирском сиденье.

За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину. И я, приходится признать, всех чувств, конечно, не пойму. Хоть выбрать мы могли края отсюда вдалеке, Решились ехать мы сюда, в наш город на реке. Давай же приведем любовь в коричневый тот дом, Давай порадуем "Гудвил", супруг мой дорогой.

Третья загадка показалась более сложной, чем предыдущие, но, вне всякого сомнения, решил я ее правильно. Эми приняла Карфаген, окончательно простив меня за переезд сюда.

"За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину..." Но: "Решились ехать мы сюда, в наш город на реке". А коричневый дом - это дом моего отца, который на самом деле был синим. Это была наша с Эми "внутренняя" шутка. Мне всегда нравились "внутренние" шутки - они позволяли чувствовать нашу сплоченность куда лучше, чем разговоры по душам или страстные занятия любовью. Маленький коричневый домик намекал на отца - моя выдумка, о которой никто в этом мире, кроме Эми, не знал. После развода родителей я видел отца так редко, что решил думать о нем как о персонаже книги. Как бы он мне не отец - человек, который любил бы меня, возился бы со мной. Просто доброжелательная и весьма влиятельная персона - мистер Браун, очень занятый какой-то важной и секретной деятельностью на благо Соединенных Штатов. И он иногда использовал меня в качестве прикрытия, чтобы свободно разгуливать по городу. Когда я рассказал о своей выдумке Эми, у нее на глазах выступили слезы, хотя я вовсе не рассчитывал на такой эффект, а вспоминал забавную историю из детства. Эми сказала, что теперь она - моя семья, что любит меня сильнее, чем десяток дрянных отцов, что мы Данны и будем вместе. А потом шепнула на ухо: "У меня тоже найдется для тебя достойное задание, мой неподражаемый шпион".

Что же касается слов "давай порадуем "Гудвил"", то с ними связана другая история. Когда отца целиком поглотила болезнь Альцгеймера, мы решили продать его дом, а потому приехали в безлюдное жилище, чтобы разобрать старые памятные вещи. Эми, само собой, кружилась по дому, как дервиш, - давай разберем, давай поглядим, давай поищем. Я же исследовал отцовские пожитки с холодком. Для меня все они были загадкой. Например, кружка насыщенного кофейного цвета - наверняка его любимая. Подарок? Но чей тогда? Кто вручил ему эту кружку? Или сам купил? Трудно представить отца в магазине - для него шопинг всегда был страшнее кастрации. Но тщательное изучение его гардероба выявило пять пар обуви, новой и блестящей, в фабричных коробках. Может, самолично их приобретал, изображая из себя совсем другого, более общительного Билла Данна? Пришел в "Шу-би-ду-би", а мама и обслужила - она всех обслуживала с радостью. Конечно же, я не стал делиться этими мыслями с Эми. А она, глядя, как я стою, привалясь к стене, и разглядываю обувь, наверняка лишний раз подумала, что я просто сачок.

- Коробка. "Гудвил", - сказала жена. - Туфли - туда. Понял?

Я, застигнутый врасплох, нагрубил ей, она ответила... В общем, все как всегда.

Однако следует добавить в защиту Эми, что она всегда дважды спрашивает, не хочу ли я обсудить то-то, уверен ли, что готов избавиться от того-то. Я иногда не придаю значения таким мелочам. Вот если бы она читала мои мысли, мне бы не пришлось тратить время на женское искусство словоизлияния. Временами и я, как и Эми, играю в эту дурацкую игру "пойми меня".

Об этом я тоже не сказал копам.

Ложь путем умолчания - в этом деле я мастер.

Около десяти вечера я притормозил у отцовского дома. Ничего так строение, небольшое, но аккуратное - в самый раз для тех, кто начинает самостоятельную жизнь. Ну, или заканчивает. Две спальни, две ванные, столовая и устаревшая, но вполне приличная кухня. Табличка "Продается" ржавела на переднем дворе. Вот уже год - и ни одного предложения.

За порогом меня объяли тепло и духота. Недорогая охранная сигнализация, которую мы установили после третьего взлома, запищала, словно обратный отсчет мины с часовым механизмом. Я ввел код, который страшно разозлил Эми, поскольку он нарушал все требования, предъявляемые к кодам. Просто мой день рождения. 15-8-77.

"Неверный код". Я попробовал еще раз. "Неверный код". Струйки пота покатились по спине. Эми постоянно грозилась изменить код. Она утверждала, что это сущая глупость - пользоваться столь легко угадываемыми числами, но я догадывался об истинной причине. Ее бесило, что я использовал дату своего дня рождения, а не нашей свадьбы. В который раз я поставил свое "я" выше нашего "мы". Все мои добрые воспоминания об Эми испарились, будто их и не было. В нарастающей панике я тыкал пальцами в кнопки пульта, в то время как предупреждающий зуммер перешел в рев охранной сирены.

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

Предполагалось, что сейчас должен прийти звонок на мой мобильный, и я отменю тревогу: "Это всего лишь я, полный болван". Но телефон молчал. Я ждал целую минуту, охваченный ужасом, как на торпедированном корабле в батальном кинофильме. Законсервированный жар запертого в июле дома душил меня. Рубашка на спине промокла. "Черт бы тебя побрал, Эми!" Я поискал на табличке у прибора сигнализации номер охранной фирмы и не нашел. Забрался на стул и давай с перепугу нажимать все подряд. Я уже почти отделил прибор от стены - оставались лишь провода, - как вдруг зазвонил мобильный. Злобный голос в трубке потребовал назвать кличку первого домашнего животного Эми.

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

Совершенно неуместный голос - самодовольный, раздраженный, безучастный - и совсем уж неожиданный вопрос. Я не знал правильного ответа, а потому пришел в бешенство. Не важно, сколько загадок Эми я разгадал, но столкновение с очередной ее прихотью выбило меня из колеи.

- Послушайте! Я Ник Данн. Это дом моего отца. Я плачу вам за охрану! - закричал я в трубку. - И мне начхать, как звали первого зверя, которого держала моя жена!

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

- Не говорите со мной в таком тоне, сэр.

- Послушайте! Я зашел на минутку в дом своего родного отца. Возьму кое-что и сейчас же уйду, хорошо?

- Я обязана немедленно уведомить полицию.

- Вы можете отключить распроклятую сирену, чтобы я мог собраться с мыслями?

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

- Сирена выключена.

- Да ни хрена она не выключена!

- Сэр, я, кажется, просила вас не разговаривать со мной в таком тоне.

"Траханая сука!"

- Знаете что? Мать вашу, мать вашу, МАТЬ ВАШУ!!!

Я отключил телефон и тут же вспомнил кличку первого кота Эми. Его звали Стюарт.

Перезвонив, я попал на другого оператора, вполне вменяемого. Она отключила сирену и, благодарение богу, отменила вызов полиции. Сейчас у меня не было настроения объясняться с копами.

Усевшись на тонкий дешевый половик, я заставил себя глубоко дышать, чтобы смирить бешено колотящееся сердце. Через минуту расслабились плечевые мышцы, разжались челюсти и кулаки, а сердцебиение вернулось в нормальный ритм. Тогда я встал, намереваясь немедленно уехать, как будто этим мог наказать Эми, и тут же увидел на кухонном столе голубой конверт.

Я глубоко вдохнул, выдохнул и, открыв конверт, достал листок с нарисованным сердечком.

Привет, любимый. Итак, у нас обоих есть то, над чем нам стоит поработать. В моем случае это перфекционизм, периодическая (хочется верить) убежденность в собственной правоте. А в твоем? Я знаю, ты переживаешь оттого, что порой бываешь очень отстраненным, холодным, неспособным проявить любовь и заботу. Ладно. Здесь, в доме твоего отца, я хочу тебе сказать: ты не прав. Ты не похож на своего отца. Ты должен знать, что ты хороший, добрый, милый. Я корила тебя за неумение хотя бы изредка угадывать мои желания, за то, что ты не поступал так, как мне хотелось в тот или иной момент. Я корила тебя за то, что ты живой, настоящий человек. Пыталась управлять тобой вместо того, чтобы предоставить тебе самостоятельный выбор. Я лишала тебя права сомневаться и колебаться. Но сейчас не имеет значения, сколько ошибок мы с тобой совершили. Важно лишь то, что ты меня любишь и желаешь мне счастья. Ведь каждой женщине этого должно быть достаточно, правда же? Я переживаю из-за того, что наговорила тебе много ерунды, а ты в нее поверил. Поэтому сейчас я хочу сказать: ТЫ ТЕПЛЫЙ, ты мое солнце.

Если бы Эми сопровождала меня, как и собиралась, в этой охоте за сокровищами, то сейчас она уткнулась бы лицом мне в шею, поцеловала, улыбнулась и сказала:

- Ты и сам знаешь. Ты мое солнце.

К горлу подступил комок. Я в последний раз обвел взглядом дом отца и шагнул за порог, вырываясь из удушливой жары. Уже в автомобиле достал записку с четвертой подсказкой. В любом случае охота близилась к концу.

Представь меня - я девочка плохая, Ждет наказание меня, я знаю. Запомнишь ты наш пятилетний юбилей, Прости, коль разгадать загадки все сложней. Так важно подобрать удачно время - От полудня и где-то до коктейля. Так мчись скорей с томлением в груди, Дверь распахни - сюрпризы впереди.

Я не знал, что она имеет в виду, а потому ощутил, как кишки скручиваются в узел. Перечитал - никаких предположений. Эми больше не щадила меня. Но не могу же я бросить охоту на середине!

На меня накатила глухая тоска - что за отвратительный день? То Бони с ее подковырками, то эта придурковатая Ноэль, то липучка Шона, то обидчивая Хилари, то высокомерная сука из охранной компании. А жена просто добила меня. Пора заканчивать проклятый день. Сейчас я мог выдержать общество одной-единственной женщины.

Го хватило одного взгляда - пронзительного, обжигающего, как у отца. Она усадила меня на банкетку и заявила, что сейчас приготовит ужин. Через какие-то пять минут вернулась со стареньким столом-подносом в руках. Обычная пища Даннов: поджаренный сыр, домашние чипсы и пластмассовые чашки с...

- Это не "Кул-эйд", - сказала Го. - Пиво. "Кул-эйд" - это слишком старомодно.

- Так питательно! И так оригинально!

- Завтра будешь готовить сам.

- Надеюсь, тебе понравится суп из банки.

Она присела рядом со мной, стащила ломтик сыра с тарелки и спросила нарочито безмятежно:

- Как думаешь, зачем копы спрашивали меня, носит ли Эми до сих пор второй размер?

- Ни одной гребаной догадки.

- И тебя это не настораживает? Не похоже разве, что они нашли ее одежду или что-то типа того.

- Но тогда они позвали бы меня опознать одежду. Угу?

- Пожалуй, - подумав секунду, ответила она задумчиво. Посидела так, а потом, взглянув на меня, улыбнулась. - Я записала на кассету футбол. Будешь смотреть? Ты в порядке?

- Да, я в порядке.

Чувствовал я себя хуже некуда: в желудке жирный комок, в башке дикий сумбур. Возможно, дело в неразгаданном ключе, но вдруг мне показалось, что я совершил ужасную ошибку и исправить ее нельзя. Может, это совесть выцарапала ответ из тайника моей души?

Го поставила кассету и в течение десяти минут говорила только об игре, не забывая прихлебывать пиво. Моя сестра никогда не любила жареный сыр, а потому сейчас намазывала соленые крекеры арахисовым маслом из банки. Когда пошла реклама, она сказала, стряхивая в мою сторону крошки от крекера:

- Был бы у меня член, я бы трахнула это арахисовое масло.

- Если бы у тебя был член, в мире случилось бы много неприятностей.

Она ускоренно перемотала скучную часть игры. "Кардз" отставали на пять очков. Когда началась очередная реклама, Го нажала на паузу и проговорила:

- Я сегодня позвонила, чтобы сменить тариф на мобильнике, а у оператора вместо гудков стояла песня Лайонела Ричи. Слышал когда-нибудь Лайонела Ричи? Мне нравится "Penny Lover", но у них там другая песня, не "Penny Love", ну да ладно. Звонок приняла женщина, сказала, что менеджеры по обслуживанию абонентов находятся в Батон-Руже. Мне показалось странным, что она разговаривает без акцента, но она ответила, что выросла в Новом Орлеане. Мол, не все об этом знают, но когда вы беседуете с жителями Нового Орлеана - новоорлеанцами, да? - то можете заметить, что они все говорят без акцента. В общем, она порекомендовала тариф...

Нас с Го всегда восхищала способность нашей мамы говорить ни о чем, излагать пустопорожние бытовые бесконечные истории, причем сестра считала, что мама делает это нарочно, чтобы поиздеваться над нами. И вот уже больше десяти лет каждый раз, когда у нас с Го возникает случайная пауза в разговоре, один из нас заводит волынку о ремонте бытовой техники и отоваривании купонов. При этом Го достигла в болтовне гораздо большего мастерства, чем я. Ее история может быть бессмысленной, бессвязной, тянуться так долго, что хоть на стенку лезь от злости, - а потом заканчиваться шуткой.

Го принялась грузить меня насчет света в холодильнике, не выказывая признаков усталости. Внезапно, охваченный сердечной признательностью, я наклонился и чмокнул ее в щеку.

- Это за что еще?

- А просто так. Спасибо.

Я почувствовал, как глаза наполняются слезами. Улучив секунду, смахнул их, в то время как Го продолжала болтать языком:

- Таким образом, мне была нужна мизинчиковая батарейка, а она, оказывается, сильно отличается от транзисторной батарейки. Поэтому пришлось идти с квитанцией, чтобы мне батарейку заменили на транзисторную...

Записанный матч закончился. Картинка потухла. Заметив это, Го отключила звук телевизора.

- Хочешь еще поговорить или уже надоело? Все, что пожелаешь.

- Иди спать, Го. А я разберусь пока, чего же я больше хочу. Наверное, все-таки спать. Мне просто необходимо поспать.

- Дать тебе таблетку амбиена? - Моя сестра-близнец всегда предпочитала самые простые способы достижения цели. Зачем какая-то музыка-релакс или голоса китов, когда примешь пилюлю - и все, отрубился.

- Нет.

- Если вдруг надумаешь, он в аптечке. Когда-то наступает время для принудительного сна...

Она постояла немного, а потом в своей обычной манере шмыгнула через гостиную, не производя впечатления засыпающей на ходу, и закрыла за собой двери спальни. Сестра понимала, что сейчас самое лучшее - оставить меня в покое.

Слишком многим людям недоступен этот дар - почувствовать, когда нужно от тебя отвязаться. Обычно все любят поговорить, но я никогда не был болтуном. Часто веду внутренний монолог, но слова не срываются с губ. Она неплохо сегодня выглядит, думаю я, но озвучить это нипочем не додумаюсь. Мама любила поговорить, и сестра тоже разговорчива. А я создан для того, чтобы слушать.

Сидя на диване, я чувствовал себя опустошенным. Полистал какой-то журнал, попереключал телевизионные каналы, пока не остановился на старом черно-белом фильме, где мужчины в фетровых шляпах черкали карандашом в блокноте, пока хорошенькая домохозяйка объясняла, что ее муж уехал во Фресно, после чего два копа переглянулись и многозначительно покивали. Вспомнив о Бони и Джилпине, я ощутил спазм в желудке.

Телефон в кармане пропищал мелодию из игры "Джекпот-мини", уведомляя, что получено СМС-сообщение. Оно гласило: "Я за дверью".

28 апреля 2011 года.
      Страницы дневника.

"Делай, что должен", - говорит мама Мо. И когда она произносит эту фразу, подчеркивая каждое слово, как будто речь идет о жизненно важном деле, предложение перестает быть просто набором слов, а становится чем-то по-настоящему важным. Ценным.

"Делай, что должен, - думаю я. - Точно!"

Вот что мне нравится на Среднем Западе. Люди не пытаются создавать себе лишние проблемы. Даже из смерти. Мама Мо будет делать что должна, пока рак не одолеет ее. А потом она умрет.

Поэтому я стараюсь не высовываться и в самой безнадежной ситуации искать наилучшие стороны. Искать в глубоком смысле, в самом буквальном смысле мамы Мо. Я вожу ее по врачам и на химиотерапию. Я меняю протухшую воду в вазе, в комнате, где живет отец Ника. Я угощаю печеньем персонал пансионата, после этого медсестры и санитары лучше ухаживают за Биллом.

Мой муж вырвал меня из привычного мира, чтобы быть ближе к своим больным родителям. И вот теперь, похоже, он утратил ко мне всяческий интерес. Так же, кстати, как и к своим родителям.

От отца Ник отстранился полностью. Даже не произносит его имени. Я знаю: всякий раз, когда нам звонят из "Комфорт-Хилла", Ник надеется в душе, что ему сообщат о смерти отца. Что же касается Мо, то мой муж сводил свою маму на один сеанс химиотерапии и заявил, что больше выдержать такого не в силах.

Ник сказал, что ненавидит больницы, ненавидит больных, ненавидит время, которое тянется так медленно, ненавидит неторопливо падающие капли в капельнице. Он больше не может туда ходить. А когда я попыталась убедить его, укрепить его дух - делай, что должен, - он заявил, что теперь заниматься всем связанным с лечением мамы буду я. Вот так я и заступила на пост. Мама Мо, конечно, не обижается на Ника. Однажды, в то время как капельница медленно-медленно сливала лекарство в вену, мы смотрели романтическую комедию на моем ноуте, но больше болтали. Когда разбушевавшаяся героиня налетела на диван, Мо повернулась ко мне и сказала:

- Не стоит винить Ника, что он не в силах делать кое-какую работу. Я всегда любила его до безумия, баловала - да и как не баловать? Такое милое личико. Вот отчего моему сыну так тяжело в непростых ситуациях. Я на него не держу зла, честно.

- Но вам, наверное, неприятно, - заметила я.

- Нику не нужно доказывать свою любовь к матери, - ответила она, похлопывая меня по руке. - Я и без того знаю, что он любит меня.

Меня восхищает бескорыстная любовь Мо. Поэтому я не рассказываю ей, как нашла в компьютере Ника план книги о писателе, который возвращается из Манхэттена в родной штат Миссури, чтобы ухаживать за больными родителями. У Ника в компьютере вообще хранится много странноватых вещей, и я порой не могу удержаться, чтобы не сунуть хотя бы чуточку нос, - так мне легче догадываться, о чем думает мой муж. Заглянув последний раз в его файловую историю, я обнаружила фильмы в стиле нуар, веб-сайт журнала, где он когда-то работал, и материалы о Миссисипи - что-то насчет возможности доплыть отсюда до Мексиканского залива. Я знаю, что Ник мечтает спуститься по Миссисипи, подобно Геку Финну, и даже написал об этом статью. Он любит смотреть на вещи под разными углами зрения.

Копаясь во всем этом хламе, я нашла синопсис.

"Двойные жизни: истории начала и конца". Найдет особенный отклик у поколения X, у мужчин-мальчиков, только начинающих испытывать стрессы и нагрузки, с которыми сопряжен уход за престарелыми родителями. В "Двойных жизнях" я с особой пристальностью рассмотрю: - мое растущее понимание характера отца, человека неблагополучного, когда-то отдалившегося от меня; - мое нелегкое превращение из беззаботного молодого человека в главу семьи, в то время как моей любимой маме угрожает смерть; - возмущение моей жены, привыкшей к сказочной жизни на Манхэттене, из-за переезда в провинцию. Следует заметить, что моя жена Эми Эллиот-Данн является прототипом главной героини популярной книжной серии "Удивительная Эми".

Насколько я понимаю, дальше синопсиса дело не пошло. Во-первых, Ник осознал: ему ни за что не понять "некогда отдалившегося отца". Во-вторых, Ник увиливал от обязанностей главы семейства. И в-третьих, я никогда не проявляла особого недовольства по поводу смены места жительства. Да, слегка расстроилась вначале, но никакого возмущения. Много лет подряд мой муж расхваливал эмоциональную устойчивость людей Среднего Запада. Они неприхотливы, скромны, не живут напоказ. Но именно поэтому их судьбы не самый богатый материал для мемуаров. Представьте себе аннотацию на обложке: "Люди жили долго и добропорядочно, а потом умерли".

И еще... меня слегка укололо это "возмущение моей жены, привыкшей к сказочной жизни на Манхэттене". Может, я и в самом деле... слегка упряма. Я пытаюсь мыслить в духе Морин и переживаю насчет того, что мы с Ником не слишком-то подходим друг другу. Что он мог быть счастливым с женщиной, которая со всем пылом заботится о муже и истово ведет домашнее хозяйство, а мне-то уж точно не похвастаться соответствующими навыками. Но я очень хочу их приобрести. Я хочу заботиться о том, чтобы у Ника никогда не заканчивалась его любимая зубная паста. Я знаю, что объем воротника его рубашек равен обхвату моей головы. Знаю, что я любящая женщина, наибольшее счастье для которой - сделать мужчину счастливым.

Я честно старалась следовать этим правилам в отношении Ника. Какое-то время. Но не хватает самоотверженности. Единственный ребенок, как постоянно пеняет Ник.

Все же я стараюсь. Постоянно помню, что, вернувшись в Карфаген, Ник окунулся в свое детство. Он рад вновь оказаться там, где прошли его юные годы. Он сбросил почти десять фунтов веса, поменял стрижку, купил новые джинсы и обалденно выглядит. Вот только вижу я его редко, когда он приходит и уходит, и всякий раз ему якобы недосуг. "Тебе не понравится" - вот обычный ответ, если я прошу Ника взять меня с собой, куда бы он ни шел. Подобно тому как он сбросил за борт, будто ненужный груз при аварии, своих родителей, он пытается сбросить и меня. Я не соответствую его новой жизни. Нику приходится работать, чтобы обеспечить мне минимальные удобства в этом городе, а на самом-то деле ему хочется просто жить в свое удовольствие.

Прекрати, прекрати это, Эми! Ты должна найти светлую сторону в жизни. Ты должна извлечь образ мужа из темных-претемных мыслей и окунуть в сияющие, золотистые, бодрые. Ты должна еще чаще, чем привыкла, показывать ему обожание. И Ник ответит тем же.

Только очень жаль, что я не чувствую взаимности. Мой разум занят мыслями о Нике. Они гудят там, словно пчелиный рой: "Ник-Ник-Ник-Ник-Ник..." А когда я воображаю себя на его месте, мое имя звучит в его разуме, словно хрустальный колокольчик, раз или самое большее дважды в день, а потом быстро стихает. А я всего-то и хочу, чтобы он думал обо мне хотя бы столько, сколько я думаю о нем.

Разве это плохо? Уже и не знаю...

Спустя четыре дня.

Там, в оранжевом свете уличного фонаря, стояла она. Энди. В тонком сарафане, с волосами, волнистыми от ночной сырости. Она кинулась через порог, протянув руки, чтобы обнять меня.

- Подожди, подожди! - зашипел я, закрывая двери, и тут же угодил в объятия.

Энди прижалась щекой к моей груди, а я закрыл глаза, ощущая под ладонями ее обнаженную спину. В душе кипела тошнотворная смесь облегчения и страха, как если бы, уняв зуд, вы вдруг поняли, что процарапали кожу до крови.

У меня есть любовница. Пришла пора признаться, что у меня есть любовница. Теперь можете от меня отвернуться. Это в том случае, если раньше я вызывал какую-то симпатию. У меня есть хорошенькая, молодая, очень молодая любовница. Зовут ее Энди.

Я знаю, что это плохо.

- Малыш, мать твою, почему не звонил? - спросила она, все еще прижимаясь ко мне.

- Я знаю, любимая, надо было. Но ты представить себе не можешь. Это какой-то кошмар. А как ты меня нашла?

- В твоем доме темно. - Энди крепче обняла меня. - Поэтому я решила искать тебя у Го.

Она знает мои привычки, знает, где меня искать. Мы встречаемся уже довольно долго.

У меня есть хорошенькая молодая любовница, и мы встречаемся уже довольно долго.

- Я волновалась о тебе, Ник. Ужасно. Представляешь, сижу у Мэди, смотрю телевизор, и вдруг с экрана парень, похожий на тебя, рассказывает, что у него пропала жена. А потом я понимаю: это же ты! Представляешь, в каком шоке я была? А ты даже позвонить не попытался.

- Я звонил.

- Ну да... "Ничего не говори, жди, пока мы не обсудим все". Ты командовал, а не пытался со мной поговорить.

- Мне не удавалось побыть одному. То родители Эми, то Го, то полиция. - Я вдохнул запах ее волос.

- Значит, Эми исчезла?

- Да, исчезла. - Вывернувшись из объятий Энди, я уселся на диван. Она опустилась рядом. Нога прижималась к моей, рука держала мою. - Кто-то ее похитил.

- Ник... ты в порядке?

Ее шоколадные волосы волнами падали на шею, ключицы, грудь. Один локон шевелился в такт дыханию.

- Нет, не очень... - Я приложил палец к губам и кивнул в сторону коридора. - Сестра.

Мы молча сидели рядом. В телевизоре мелькали черно-белые копы. Люди в фетровых шляпах кого-то арестовывали. Я чувствовал ее плечо. А потом Энди повернулась ко мне и, словно мы отдыхающая пара, пожелавшая вечером посмотреть кино, поцеловала меня.

- Нет, Энди, нет... - шепнул я.

- Да, Ник. Ты мне нужен. - Она снова поцеловала меня и забралась мне на колени, поерзала. Подол хлопкового сарафана задрался выше колен, одна из туфелек упала на пол. - Ник, я так волновалась. Я хочу почувствовать твои руки. Только об этом я и думаю. Мне страшно, Ник.

Энди всегда отличалась чувственностью. И это не иносказание, подразумевающее секс. Ей нравились прикосновения, поглаживания, она любила перебирать пальцами мои волосы, дружески почесывать спину. Прикосновения успокаивали и утешали ее. Ну и секс она тоже любила, само собой.

Одним рывком я спустил верх ее сарафана и положил ладонь ей на грудь. Проклятая похоть так и норовила возобладать над осторожностью.

"Я хочу тебя!" - Эти слова едва не вырвались.

"Ты теплый", - прошептал в ухо голос моей жены.

Я отшатнулся. Комната поплыла перед глазами.

- Ник? - Нижняя губа Энди блестела от моей слюны. - Что? Что-то не так? Это из-за Эми?

В Энди всегда бурлила молодость. Ну конечно, в двадцать три года почему бы не бурлить? Но я не скоро осознал, насколько юной была она в самом деле. Непростительно юной. Имя Эми на ее губах всегда коробило меня. А Энди любила поговорить об Эми, как будто моя жена - героиня мыльной оперы. Она не считала Эми соперницей, для нее та была персонажем. Энди очень часто расспрашивала меня о нашей жизни с Эми: "Чем вы занимались в Нью-Йорке? Что делали на выходных?"

Когда я однажды рассказал о наших посещениях оперы, у Энди округлился рот.

- Вы были в опере?! А что твоя надевала? Длинное платье? А пелерина или манто? А какие украшения? А прическа?

Кроме того, она расспрашивала о наших нью-йоркских друзьях. О чем мы говорили? На кого Эми была похожа? Правда, она похожа на девочку из книги? Удивительная, да? Вообще истории об Эми стали любимой сказкой на ночь для Энди.

- Милая, моя сестра в соседней комнате. Тебя не должно здесь быть, вообще-то. Господи! Я очень хочу тебя, но ты не должна была сюда приходить, детка. Пока не прояснится ситуация.

"ТЫ ВЕЛИКОЛЕПЕН. ТЫ ОСТРОУМНЫЙ. ТЫ ТЕПЛЫЙ. Целуй меня, как будто встретились впервые!"

Энди продолжала сидеть верхом на мне. Ее соски затвердели от прохладного воздуха из кондиционера.

- Малыш, для начала надо разобраться, в порядке ли мы с тобой. Это все, что мне нужно. - Она прижалась ко мне, теплая и пьянящая. - Это все, что мне нужно. Пожалуйста, Ник, я волнуюсь. Я знаю тебя - ты не хочешь ничего рассказывать, ну и ладно. Но ты нужен мне... Чтобы ты был со мной.

Я хотел поцеловать ее как в тот самый первый раз - наши зубы столкнулись, лицо прижалось к лицу, ее волосы щекотали мою руку, глубокий и влажный поцелуй с языком. Я думал только о поцелуе, поскольку понимал: думать о чем-то еще опасно. Но как же хотелось! Схватить ее в охапку и утащить в спальню мне не позволяло не то чтобы ощущение неправильности поступка (сколько раз мы шли против общественных норм!), а понимание риска.

И еще Эми. Эми, чей голос я слышал полдесятка лет, теперь звучал у меня в ушах, но не ругал, а, напротив, нежно хвалил. Меня просто от злости распирало: три маленькие женины записки заставили расчувствоваться, размякнуть, как воск.

Я не имел права на слабость.

Энди прижималась ко мне, а я задавался вопросом: наблюдает ли полиция за домом Го и не раздастся ли прямо сейчас стук в дверь? А у меня молодая и очень-очень хорошенькая любовница.

Мама всегда говорила нам, своим детям: если хотите что-то сделать и не знаете, достойным ли будет поступок, то представьте, что история эта напечатана на бумаге и ее читает весь мир.

"Ник Данн, ранее писавший для журналов и до сих пор чувствующий себя обиженным, после своего увольнения в 2010 году согласился преподавать основы журналистики в колледже Северного Карфагена. Женатый мужчина средних лет немедленно воспользовался своим положением и склонил к сожительству впечатлительную юную студентку".

Да уж, моя жизнь - воплощенный страх каждого писателя. Моя жизнь - клише.

Если на то пошло, вот вам еще клише: все произошло спонтанно. Я никому не хотел причинять боль. Просто увлекся. Но это было не только приятное времяпрепровождение. И не попытка повысить самооценку. Я действительно люблю Энди. Это правда.

В группе, где я преподавал науку под названием "Как начать карьеру в журналистике", было четырнадцать студентов. Разные по способностям, но все девочки. Я говорю о молодых женщинах, но называть их девочками все же правильнее. Все они хотели работать в журналах. Не в затрапезных газетенках из серой бумаги, а в модных иллюстрированных журналах. Они смотрели фильмы. Они представляли, как мчатся по Манхэттену со стаканчиком кофе латте в одной руке и мобильником в другой, пытаясь поймать такси, грациозно ломают каблук дизайнерской туфельки и неожиданно попадают в объятия красавца с родственной душой и длинными волосами. Они и не догадывались, насколько глупы и недальновидны их мечты. Я собирался раскрыть им глаза, используя в качестве примера свою судьбу и потерю работы, хотя не испытывал ни малейшего желания предстать перед учениками в трагической роли. Изложу свою историю беспечно, с шутками. Мол, ничего страшного не случилось, зато теперь у меня больше времени для работы над романом.

А вместо этого я потратил первый урок, отвечая на взволнованные вопросы, из-за которых почувствовал себя таким надутым павлином, такой гребаной великой персоной, что уже не смог бы никогда полностью открыть им страшную правду: вызов в кабинет главного редактора на втором круге сокращения штатов, долгий пеший поход через длинный ряд кабинок, откуда, казалось, все глаза неотрывно следили за мной, - поход шагающего мертвеца; хотя в то время я еще надеялся, верил, что все изменится, что я еще нужен нашему журналу, что мне просто скажут: "Живо готовый материал на стол!" Но нет, шеф только и сказал: "Я полагаю, что вы догадываетесь, для чего я пригласил вас. К моему глубочайшему сожалению..." И потер глаза под очками, показывая, как он измотан и расстроен.

Мне хотелось выглядеть блестящим, крутым победителем, поэтому я ни слова не сказал студенткам о крахе моей карьеры. Я поведал, что мои родственники тяжко больны, они нуждаются в присмотре, что частично соответствовало истине и добавляло героизма моей персоне. Симпатичная веснушчатая Энди сидела напротив, синие глаза пристально смотрели из-под шоколадной вьющейся челки. Слегка приоткрытые пухлые губы, на диво большая натуральная грудь, длинные руки и ноги - сексапильная куколка, можно сказать, полная противоположность моей утонченной аристократки-жены. Энди излучала тепло и запах лаванды. Щелкая по клавишам ноутбука, она с томной хрипотцой спрашивала:

- А как вы добиваетесь, чтобы люди верили вам, открывали правду?

"Откуда, мать его так, эта девчонка взялась? - подумал я тогда. - Это что, шутка?"

Спрашивается, почему я на нее повелся? Я всегда был верен Эми. Я тот парень, который уходит из бара раньше других, если женщины становятся слишком кокетливыми или в их обществе ему делается слишком хорошо. Я не обманывал никогда. Мне не нравятся (или не нравились?) обманщики - вертлявые, наглые, мелочные, развратные. Я не поддавался соблазнам. Но тогда я еще был счастлив. Мне противно осознавать, что ответ настолько прост. В той жизни я был счастлив, а сейчас - нет. И тут появляется Энди, задерживается после занятий, интересуясь моей жизнью, чего Эми давно уже не делала. Вопросы этой девочки позволили мне почувствовать себя стоящим человеком, а не потерявшим работу неудачником, раззявой, который забывает опустить сиденье унитаза, болваном, который ничего не может сделать как надо и не смыслит ни бельмеса ни в чем.

На следующее занятие Энди принесла мне яблоко. "Ред делишес" - вот подходящее заглавие для нашей с ней истории, если я когда-нибудь соберусь ее написать. Она попросила меня высказать мнение о ее ранней рукописи. Речь шла о стриптизерше из клуба Сент-Луиса, и статья здорово смахивала на то, что печатает "Пентхаус форум". Пока я читал, Энди, заглядывая мне через плечо, начала есть мое яблоко. Глядя на капельки сока на ее губах, я подумал: "Срань Господня! А ведь эта девчонка пытается соблазнить меня..." И ощутил себя по-дурацки - состарившийся Бенджамин Брэддок из "Выпускника".

Но все же это сработало. Я начал подумывать о связи с Энди как о побеге, о спасении. О возможности выбора. Возвращаясь домой, я видел Эми, свернувшуюся клубочком на диване, Эми, уставившуюся в стену, Эми, которая никогда не заговорит первой. Вечная игра в ледяное сердце, постоянный поиск разумного ответа - что же осчастливит ее сегодня? И я подумал: "Энди никогда не станет так себя вести". Как будто я знал ее. "Энди будет смеяться над моими шутками. Энди захочет послушать мой рассказ". Энди - ирландская девчонка из моего родного города, хорошенькая, добрая, с полной грудью. На моих занятиях она всегда сидела на первой парте и казалась очень увлеченной.

Когда я думал об Энди, мои кишки не скручивало в узел, как при мысли о жене, - постоянный страх возвращения в дом, где меня не ждут.

И я начал фантазировать, что могло бы получиться между нами. Я страстно возжаждал ее прикосновения - да-да, как в плохом сингле восьмидесятых, - и мечтал о ее прикосновении, мечтал о прикосновении вообще, поскольку моя жена избегала меня. Дома она скользила мимо холодная, как рыба, оказываясь поблизости только на кухне или лестничной площадке. По вечерам мы смотрели телевизор, сидя в разных углах дивана, - каждый на своей диванной подушке, как на индивидуальном спасательном плотике. В постели она поворачивалась спиной, устраивая завалы из одеял и простынь между нами. Однажды ночью я проснулся и, зная, что она спит, стянул ее бретельку с плеча и прижал ладонь и щеку к обнаженной коже. В ту ночь я больше не уснул, наполненный отвращением к самому себе. Я выбрался из постели и мастурбировал в д у ше, представляя Эми, ее пристальный взгляд, каким она обычно смотрела на меня, тяжелый взгляд восходящей луны, пронзающий насквозь. Кончив, я сидел и тупо глядел на сливное отверстие. Мой член жалко вытянулся вдоль левого бедра, как некий морской зверек, выброшенный волнами на берег. Униженный, я сидел в ванне и пытался не расплакаться.

А вот как все произошло. В странную, внезапную метель в начале апреля. Не этого года, а прошлого. Я работал в "Баре" один, поскольку очередь проводить вечер с мамой выпала Го. Мы с ней попеременно оставались дома и смотрели с мамой дрянные передачи по телевизору. Мама угасала, ей оставался год, а то и меньше.

В тот раз я чувствовал себя весьма неплохо - мама и Го сидели дома, смотрели пляжный фильм с Аннет Фуничелло, а в "Баре" кипела жизнь - бурный вечер из тех, которые следуют за насыщенным днем. Люди угощали совершенно незнакомых людей просто так. Царила атмосфера праздника. Но вот праздник закончился, пора закрывать заведение. Я уже стоял у двери, когда через порог стремительно шагнула Энди, едва не сбив меня с ног. Ее дыхание несло сладковатый аромат легкого пива, а волосы пропахли дымом костра. На миг я замешкался. Так бывает, когда ты привык видеть человека в одной обстановке и требуется время, чтобы приучиться видеть его в совершенно другой. Энди в "Баре". Так-так.

Она рассмеялась голосом распутной пиратки и толкнула меня внутрь.

- У меня только что было фантастически ужасное свидание. Вам придется выпить со мной. - Снежинки скопились в волнах ее волос, хорошенькие веснушки светились, а щеки пылали румянцем, будто кто-то надавал ей пощечин. - Ник, мне очень нужно смыть вкус неудачного свидания с языка.

Я помню, как рассмеялся и подумал, что приятно будет посидеть с ней, послушать ее смех. Энди носила джинсы и кашемировый свитер с глубоким вырезом на груди. Она вообще из тех девушек, кому брюки идут больше, чем платье. И выглядела с головы до пят сексуальной, как никогда. Усевшись напротив меня за барную стойку, она принялась изучать ряды бутылок за моей спиной.

- Что изволит заказать дама?

- Удивите меня, - ответила она.

- У-у-у... - протянул я, складывая губы, как для поцелуя.

- Для начала удивите меня напитком. - Энди наклонилась вперед, облокачиваясь на стойку; ее грудь выглянула из выреза.

Кулон, висевший на тонкой золотой цепочке, оставался под свитером.

"Не уподобляйся парням, - одернул я себя, - которые высматривают, где спрятался этот кулон".

- Какие предпочтения?

- Мне понравится все, что я получу от вас.

Вот на эту незамысловатую наживку она меня и поймала. Намекнув на то, что я легко и просто могу сделать женщину счастливой.

"Мне понравится все, что я получу от вас..."

А потом я понял, что больше не люблю Эми.

"Я больше не люблю свою жену, - говорил себе я, отворачиваясь, чтобы смешать два коктейля. - Ни капельки. Любовь испарилась начисто, не оставив и следа".

Целый час мы пили и болтали. Я трижды упомянул жену, а сам смотрел на Энди, представляя ее без одежды. Предупредил:

- Я женат. Понимай это как хочешь.

А она сидела передо мной, подперев рукой подбородок, и улыбалась и вдруг сказала:

- Проводишь меня домой?

Раньше Энди упоминала, что живет практически в центре города и может как-нибудь вечерком просто заглянуть в "Бар" поздороваться. Но точного адреса так и не назвала.

Мой разум пришел в полное смятение. Много раз я мысленно прогуливался через несколько кварталов, до ее аккуратного кирпичного домика. И вдруг на самом деле выхожу за дверь и держу путь к жилищу Энди. И это кажется совершенно естественным. Никакого сигнала тревоги: стой, парень, так же нельзя, это неправильно.

Я провожал Энди, шагая против метели, из-за которой ее красный шарф разматывался снова и снова... Когда в третий раз я помог заправить его как следует, наши лица оказались близко-близко. Ее щеки горели, как после катания на санках в мороз. Произошло то, чего могло не произойти никогда, гуляй мы хоть сотню вечеров подряд. Беседа, спиртное, вьюга, шарф.

Мы впились друг в друга. Я прижал Энди к дереву, и в этот миг длинная ветвь, внезапно распрямившись, обрушила на нас груду снега. Но неожиданная помеха сделала меня лишь настойчивее в желании ощущать тело девушки. Одна рука скользнула под свитер, вторая - между ногами. Она не сопротивлялась. Но слегка отстранилась и проговорила, стуча зубами:

- Пойдем ко мне.

Я не отвечал.

- Пойдем ко мне, - повторила Энди. - Я хочу быть с тобой.

В тот первый раз секс не показался мне чем-то сверхъестественным. Наши тела привыкли к разным ритмам, мы только изучали друг друга, к тому же я очень давно не был с женщиной. Я кончил первым, и полминуты не прошло, а потом начал слабеть; продержался лишь столько, чтобы и она смогла получить удовольствие.

В общем, было неплохо, но и не супер. Наверное, похожее разочарование испытывают девушки, когда лишаются невинности: так это и есть то, из-за чего столько суеты?

Но мне нравилось, когда она обвивалась вокруг меня, нравилось ощущение ее нежной кожи - именно такое, как я и представлял. Свежая кожа. "Юная", - позорно думал я, вспоминая Эми с ее неизменными кремами, которые она старательно втирала, сидя на кровати.

После я сходил в туалет и отлил, глядя в зеркало.

- Ты обманщик, приятель, - сказал себе. - Ты не прошел одно из главных испытаний для мужчины. - А когда понял, что слова не производят должного впечатления, добавил: - Ты просто подонок.

Самым ужасным казалось то, что секс с Энди по-настоящему взволновал. Возможно, в этом и крылась причина моей неосмотрительности. Но разве это оправдывает превращение в лжеца? Как я мог разрушить свою верность, хранимую годами? Что же будет теперь?

Я пообещал себе, что подобное никогда не повторится. Но оно повторилось, и мне понравилось. А в третий раз понравилось еще больше. Вскоре отношения с Энди стали противопоставлением моей жизни с Эми.

Энди смеялась вместе со мной и веселила меня. Она не возражала и не пыталась переубедить. Никогда не сердилась. И я думал: "Любовь вынуждает тебя становиться лучше - правда-правда. Но только настоящая любовь дает тебе право быть таким, какой ты есть".

Я хотел признаться Эми. Знал, что этого не избежать. Но не мог себя заставить, и так месяц за месяцем. А потом еще месяцы. Причина моего молчания по большей части крылась в трусости. Я не мог начать разговор. Не мог даже представить, как обсуждаю с ее родителями развод, а они, вне всяких сомнений, вмешаются в конфликт. Но сказывался, хотя и в меньшей степени, мой крепкий прагматизм - иногда самому не верится в то, каким практичным (а может, корыстным?) я бываю. Я не просил Эми о разводе еще и потому, что "Бар" мы купили на ее деньги. Как главный собственник, она захочет, само собой, получить свое имущество. А я не мог позволить, чтобы моя сестра второй раз за последнюю пару лет лишилась всего, чем жила. Вот так я и отдался на волю волн, рассчитывая, что Эми возьмет инициативу на себя и потребует развода. А я останусь хорошим парнем для всех.

- Я люблю тебя, Ник. Не важно, что происходит, - проговорила Энди, выглядевшая поистине сюрреалистично на диване в доме моей сестры. - Я в самом деле не знаю, что еще сказать. И чувствую себя полной дурой.

- Не надо чувствовать себя полной дурой, - пробормотал я. - Хотя я тоже не представляю, что тут можно сказать.

- Ну, хотя бы скажи, что любишь меня, несмотря ни на что.

"Я не способен произнести это вслух", - подумал я. Несколько раз шептал слова любви, слюнявя ей шею в приступе тоски невесть по чему. Но слова - это всего лишь слова.

Потом я принялся размышлять о нашей любовной интриге. Раньше я особо не задумывался о том, как сохранить ее в тайне. Если в доме Энди установлена охранная система с камерой наблюдения, то я наследил в записях. Да, я завел отдельный мобильник, чтобы общаться с Энди, но мои звонки и голосовые сообщения приходили на ее обычный телефон. Я писал ей пошловатую валентинку, рифмуя "скучаю" и "вставляю". И самое главное, Энди было всего двадцать три года. Я подозревал, что кадры со мной, мой голос она хранит в электронном виде. Однажды ночью, побуждаемый ревностью, я просмотрел снимки на ее мобильном и обнаружил, кроме себя, еще пару парней, которые гордо улыбались в ее постели. Я понял, что вступил в клуб. Я даже хотел вступить в клуб! И мне было наплевать на то, что мое фото может быть за секунду разослано миллиону абонентов, если кое-кому вздумается отомстить.

- Энди, складывается очень неприятная ситуация. От тебя потребуется терпение.

- И ты не хочешь сказать, что любишь меня? - Она слегка отстранилась. - Любишь, несмотря ни на что?

- Я люблю тебя, Энди, - ответил я, глядя ей в глаза. - Люблю.

Да и как было не сказать?

- Тогда трахни меня, - прошептала она, дергая мой брючный ремень.

- Сейчас мы должны быть очень осторожными. Иначе для меня все это может очень плохо кончиться.

- Ты о чем?

- Я мужчина, у которого исчезла жена. И у меня есть тайная... подруга. Это выглядит не очень-то пристойно. Могут решить, что преступник - я.

- Как-то пошловато звучит. - Ее груди все еще оставались обнаженными.

- Люди ничего не знают о нас, Энди. Они поверят любому вздору.

- Угу. Смахивает на сюжет не самого лучшего фильма-нуар.

Я улыбнулся. Это я познакомил Энди с направлением нуар в киноискусстве: "Глубокий сон" с Богартом, "Двойная страховка" и прочая классика жанра. Я обожаю эти фильмы и умею представлять их с наилучшей стороны.

- А почему бы не признаться копам? Может, так будет лучше?

- Нет, Энди. Даже не думай об этом. Нет.

- Но они все равно узнают...

- С чего бы это? От кого узнают? Разве ты, моя дорогая, кому-то рассказывала?

Она сердито глянула на меня. Я похолодел. Энди явно не рассчитывала, что ночь пройдет в таких разговорах. Она стремилась повидаться со мной, мечтала о физической близости, а я самозабвенно прикрывал свою задницу.

- Прости, дорогая, но мне нужно знать.

- Без имени.

- Без имени? Ты о чем?

- Я о том, - ответила она, поправляя наконец-то платье, - что мои друзья и мама знают, я с кем-то встречаюсь, но не знают, как его зовут.

- И никаких примет? - спросил я быстрее, чем следовало, уже предчувствуя, как шило вылезет из мешка. - О наших отношениях, Энди, знают два человека: ты и я. Если любишь меня, если дорожишь мною, пусть все останется между нами. Копы не должны ничего знать.

- А вдруг... - Она обвела пальцем мой подбородок. - Вдруг они не найдут Эми?

- Энди, мы с тобой все равно будем вместе. Но только если соблюдем осторожность. Эта история дурно пахнет. Достаточно дурно, чтобы я оказался за решеткой.

- А может, она сбежала с кем-нибудь? - проговорила Энди, прижимаясь щекой к моему плечу. - Может...

Я даже чувствовал, как кипит девичий разум, превращая исчезновение Эми в скандальный романтический сюжет для мыльной оперы и пренебрегая любыми фактами, которые не укладывались в общую картинку.

- Она не сбежала. Все гораздо серьезнее, чем... - Я приподнял пальцем ее голову, заглянул в глаза. - Энди, пожалуйста, осознай серьезность происходящего.

- Ну конечно я осознала. Только мне нужно говорить с тобой почаще. Видеть тебя. Мне очень одиноко, Ник.

- Нам придется потерпеть. - Я взял Энди за плечи, чтобы она не могла отвернуться. - Пропала моя жена.

- Но ведь ты даже не...

Я догадался, что она хотела сказать. "Ты даже не любишь ее". У Энди хватило сообразительности умолкнуть на полуслове.

Она обняла меня:

- Видишь, я не собираюсь спорить. Понимаю, ты переживаешь из-за Эми, тебе сейчас очень трудно. Я согласна спрятать еще глубже наши отношения. На самую-пресамую глубину. Но не забывай, что дело касается и меня. Мне нужно тебя слышать. Хотя бы раз в день. Просто звони, когда улучишь минутку. Раз в день, Ник... каждый день. Иначе я просто сойду с ума. - Она улыбнулась и прошептала: - А теперь поцелуй меня.

И я поцеловал. Очень нежно.

- Я люблю тебя, - сказала Энди.

Я поцеловал ее шею и что-то пробормотал в ответ. После мы сидели в тишине и мерцании телевизора. Глаза мои закрылись.

"А теперь поцелуй меня..."

Кто это сказал?

Пробудился я, когда Го прошла в ванную и открыла воду. Я разбудил Энди: "Пять утра! Уже пять утра!" - и с заверениями в любви и обещаниями звонить начал толкать ее к выходу, как беспутную девку.

- Помни: ты звонишь мне каждый день, - шепнула она.

Хлопнула дверь ванной комнаты.

- Каждый день, - согласился я, отодвигая засов.

Энди выскользнула за порог.

Когда я обернулся, Го стояла посреди гостиной. Рот округлен в изумлении, но вся фигура выражает ярость: брови сведены к переносице, кулаки упираются в бока.

- Ник, ты гребаный придурок!

21 июля 2011 года.
      Страницы дневника.

Какая я дура. Иногда я смотрю на себя и вот что думаю: ничего удивительного, если Ник находит меня смешной, легкомысленной, избалованной по сравнению с его мамой. Морин умирает. Она скрывает болезнь за широкими улыбками и просторными футболками, а на каждый вопрос о здоровье отвечает: "О, я в отличной форме! А как ты поживаешь, милочка?" Она умирает, но не допускает даже мысли о смерти. Например, вчера утром позвонила мне и спросила, не желаю ли я прогуляться с ней и ее подругами. Стоит хороший денек, и она намерена выжать из него все, что можно. Я немедленно согласилась, хотя не сомневалась: их развлечения не имеют ничего общего с моими интересами. Пинокль, либо бридж, либо какая-то церковная деятельность, скажем сортировка вещей.

- Мы подъедем через пятнадцать минут, - предупреждает она. - Надевай что-нибудь с коротким рукавом.

Уборка. Значит, нам предстоит наводить где-то порядок. И значит, можно измазаться в жире по локоть.

Я натянула футболку с короткими рукавами и ровно через пятнадцать минут открыла дверь лысой, под вязаной шапочкой, Морин и двум ее подругам. Оделись они одинаково: футболки с рисунками колокольчиков, ленточек и надписью "ПлазМамы" через всю грудь.

Сперва я подумала, что они организовали ду-уоп-группу. Однако, когда мы забираемся в "крайслер" Роуз - древний, пропахший дамскими сигаретами автомобиль, у которого переднее сиденье со сплошной спинкой, - оказывается, что мы едем в центр по приему донорской плазмы.

- Наши дни - понедельники и четверги, - поясняет Роуз, глядя на меня в зеркальце заднего вида.

- О! - отвечаю я.

А что еще сказать: "О, это благодатные донорские дни!"?

- Там разрешают сдавать кровь дважды в неделю, - заявляет Морин под звон колокольцев на ее футболке. - В первый раз платят двадцать долларов, а во второй - целых тридцать. Вот почему у нас сегодня такое хорошее настроение.

- Тебе понравится, - добавляет Вики. - Все сидят и болтают, как в салоне красоты.

Морин сжимает мне руку и спокойно объясняет:

- Мне больше нельзя сдавать кровь, но я подумала, что ты можешь заменить меня. А для тебя это отличный способ получить карманные деньги. Ведь каждой девочке надо иметь немного наличных в запасе.

Я давлю вспышку гнева. "У меня была наличность, и гораздо больше, пока я не отдала все деньги вашему сыну".

Костлявый мужчина в джинсовой курточке не по размеру слоняется у парковки, как бродячая собака. Но тем не менее внутри чисто. Светло, пахнет хвоей, на стенах развешены плакаты на религиозную тематику, сплошные облака и голуби. Но я твердо знаю, что не смогу. Игла. Кровь. Я не смогу ни при каких обстоятельствах. У меня нет других фобий, но эти две - железные. Я из тех девочек, которые падают в обморок, порезав палец. Все, что угодно, связанное с нарушением кожных покровов - разрез, ссадина, укол. Посещая химиотерапию с Морин, я никогда не смотрела, как иглу вводят в вену.

- Привет, Кейлис! - восклицает Морин, как только мы входим.

- Привет, Морин! - отвечает грузная чернокожая женщина в бесформенной медицинской одежде. - Как себя чувствуем?

- О, я в отличной форме! А как вы поживаете?

- Давно вы сдаете кровь? - спрашиваю я.

- Ну, какое-то время, - отвечает Морин. - Кейлис наша любимица, иглу вводит просто замечательно. А для меня это особенно важно, мою вену еще поди поймай. - Она показывает предплечье, перевитое синими нитями.

Когда я впервые увидела Морин, та выглядела довольно упитанной. Ее худоба кажется мне странной - вид пухлой Морин гораздо привычнее.

- Вот, потрогай.

Я озираюсь в надежде, что Кейлис позовет нас внутрь.

- Потрогай, потрогай...

Кончиком пальца я прикоснулась к синей жилке, ощущая, как она выскальзывает. Меня бросило в жар.

- Так! Это наш новый волонтер? - спросила Кейлис, внезапно возникая рядом со мной. - Морин все время рассказывает о вас. Для начала придется заполнить кое-какие бумаги...

- Простите, пожалуйста, но я не могу. Я не могу видеть иглу, я не могу видеть кровь. У меня серьезная фобия. Я просто не в силах на них смотреть.

Тут я вспоминаю, что сегодня не завтракала, мне становится дурно. Слабеет шея.

- Здесь все стерильно, - заявляет Кейлис. - Вы в руках профессионалов.

- Нет-нет, я не могу. Клянусь, не могу. Я даже кровь никогда не сдавала. Мой врач злится, что не может делать ежегодный анализ крови на холестерин.

После мы сидим и ждем. Ждем два часа, в то время как Вики и Роуз пристегнуты к центрифугам. Наконец они выбрались. С отметками, которые проявляются в слабом ультрафиолетовом излучении, на пальцах, чтобы не могли сдавать кровь больше чем дважды в неделю.

- Как в фильмах про Джеймса Бонда, - заявляет Вики, и все хихикают.

Морин мурлычет мелодию из бондианы - по крайней мере, мне так кажется, - а Роуз изображает стрельбу из пистолета.

- Вы и этот раз не пропустили, старые клячи! - воскликнула седая женщина через четыре кресла от нас. Она выглядывает из-за трех жирных мужских тел - голубовато-зеленые татуировки на руках, небритые щеки, именно так я и представляла людей, сдающих кровь за деньги, - и грозит нам пальцем.

- Мэри! А мы думали, ты придешь завтра!

- Я бы пришла завтра, но безработица не станет ждать неделю! У меня осталась одна коробка хлопьев и банка кукурузы!

И все они хохочут так, будто угроза голода кажется очень забавной. Этот город иногда слишком эмоционален - как в жалобах на жизнь, так и в жизнеутверждении. Я начинаю испытывать головокружение - звук машин, взбалтывающих кровь, длинные пластиковые трубки с кровью, перетекающей из тел в аппараты, люди как дойные коровы. Везде я вижу кровь. Даже там, где ее не должно быть. Насыщенного темного, почти багрового, цвета.

Я встаю, чтобы найти умывальник и плеснуть в лицо холодной воды, но не успеваю сделать и двух шагов, как в глазах меркнет свет, исчезают все звуки, я чувствую только биение собственного пульса. Я падаю, успевая пробормотать: "Ой, простите..."

Почти не помню, как мы добирались домой. Морин довела меня до кровати, принесла стакан яблочного сока, тарелку супа и села у изголовья. Мы пытаемся дозвониться Нику. Го говорит, что он сейчас не в "Баре", но на звонки мой муж не отвечает.

Куда же он запропастился?

- В детстве он был таким же, - сообщает Морин. - Сущий бродяга. Самым страшным наказанием было, когда его запирали в комнате. - Она укладывает прохладную тряпку мне на лоб. Дыхание моей свекрови пахнет аспирином. - Теперь твоя главная задача - отдохнуть как следует. А я буду звонить, пока не удостоверюсь, что мальчишка вернулся домой.

Когда приезжает Ник, я сплю. Но просыпаюсь, услышав, как он принимает душ. Гляжу на часы - одиннадцать ноль четыре вечера. Скорее всего, он был в "Баре" - он любит после работы принять душ, смыть с кожи запах пива и соленого попкорна. Это он так утверждает. Ник проскальзывает в постель, а когда я поворачиваюсь к нему и открываю глаза, выглядит напуганным.

- Мы несколько часов пытались до тебя дозвониться, - говорю я.

- Разрядился телефон. У тебя был обморок?

- Кажется, я только что слышала, что у тебя разрядился телефон.

Ник молчит, и я понимаю, что сейчас он начнет врать. Хуже всего знать об этом и готовиться слушать ложь. Ник старомоден, он нуждается в свободе и не любит объясняться. Прекрасно знает еще за неделю, что проведет вечер с приятелями, но все равно за час до ухода вдруг скажет: "Слышь, я тут подумал, а не сыграть ли с чуваками в покер, если, конечно, ты не станешь возражать". И уйдет, заставив меня чувствовать угрызения совести, если я возлагала на этот вечер другие надежды. Никому же не приятно быть женой, которая не отпускает мужа поиграть в покер, этакой грымзой в бигуди и со скалкой. Поэтому я должна проглотить разочарование и согласиться. Все же не думаю, что он так поступает нарочно. Просто его папа жил своей собственной жизнью и мама не возражала. Пока не развелась с ним.

И Ник начинает старательно врать. Я даже не слушаю его.

Продолжение следует...

---

Читайте в рассылке

Обратная связь

скоро Лорен Оливер "Делириум" Недалекое будущее. Мир, в котором запрещена любовь, потому что любовь — болезнь, опаснейшая амор делириа, и человеку, нарушившему запрет, грозит жестокое наказание. Посему любой гражданин, достигший восемнадцатилетнего возраста, обязан пройти процедуру освобождения от памяти прошлого, несущего в себе микробы болезни. «Делириум» — история Лины, девушки, которой до процедуры остается несколько месяцев. И она наверняка повторила бы судьбу большинства законопослушных граждан, если бы не встретила человека, резко изменившего ее взгляд на окружающий мир. И первый роман писательницы, «Прежде чем я упаду», и тот, что вы держите сейчас в руках, стали подлинной литературной сенсацией. «Делириум» — начало трилогии об апокалипсисе нашего времени. Права на экранизацию книги куплены крупнейшей американской кинокомпанией.

Литературное чтиво Подписаться письмом Текст сообщения: * Ваш адрес электронной почты: Вы можете оставить это поле пустым. Для получения ответа   указывайте  реально существующий e-mail.