Люди тратят тысячи долларов на высококачественное стереофоническое оборудование
- иногда десятки тысяч. В Соединенных Штатах существует целая отрасль
промышленности, специализирующаяся на выпуске звуковоспроизводящей аппаратуры
таких высоких стандартов, что в это невозможно поверить. Ламповые усилители
стоимостью с хороший дом. Колонки выше моего роста. Соединительные шнуры, толстые,
как поливочные шланги. В армии кое у кого есть такая аппаратура. Я имел возможность
оценить качество ее звучания на военных базах по всему миру. Изумительно. Но на самом
деле все эти люди напрасно потратили деньги. Ибо лучшая звуковоспроизводящая
аппаратура в мире совершенно ничего не стоит. Она находится у нас в голове. Работает так,
как мы того хотим. На нужной громкости.
Я стоял в углу камеры, прокручивая в голове песню Бобби Бланда. Старый и любимый
хит. На полной громкости. "Дальше по дороге". Бобби Бланд поет ее в соль-мажоре. Эта
тональность придает песне какую-то солнечную жизнерадостность. Убирает горечь из
стихов. Превращает песню в жалобу, пророчество, утешение. В то самое, чем и должен быть
настоящий блюз. Спокойный соль-мажор навевает сладостный туман. Растворяет злобу.
Но тут я увидел жирного начальника отделения. Моррисон шел мимо камер,
отделенных решеткой, направляясь в свой кабинет. Как раз к началу третьего куплета. Я
транспонировал песню в ми-бемоль. Мрачную и грозную тональность. Тональность
настоящего блюза. Убрал приятный голос Бобби Бланда. Мне нужно было что-нибудь
жестче. Что-нибудь грубее. Музыкальное, но в то же время с пропитым и прокуренным
хрипом. Наверное, Уайлд-Чайлд Батлер будет в самый раз. Голос, с которым не будешь
шутить. Я добавил громкость, как раз на том месте, где поется: "что посеешь, то и пожнешь
- дальше по дороге".
Моррисон солгал насчет вчерашнего вечера. Меня не было здесь в полночь. Сначала я
был готов поверить в возможную ошибку. Наверное, он видел кого-либо похожего на меня.
Такой подход означал признание презумпции невиновности. Сейчас же мне захотелось дать
Моррисону правой, прямо в морду. Расквасить в лепешку его жирный нос. Я закрыл глаза.
Мы с Уайлд-Чайлдом Батлером дали себе слово, что это обязательно произойдет. Дальше по
дороге.
Открыв глаза, я выключил звучащую у меня в голове музыку. Прямо передо мной, с
той стороны решетки стояла женщина-полицейский, бравшая у меня отпечатки пальцев.
Она возвращалась от кофейного автомата.
- Не хотите чашку кофе? - спросила она.
С удовольствием, - сказал я. - Очень хочу. Без сливок, без сахара.
Поставив свой стаканчик на стол, она вернулась к автомату. Приготовила еще один
стаканчик и подошла ко мне. Она была довольно красивая. Лет тридцати, темноволосая, не
очень высокая. Но назвать ее средней было бы большой несправедливостью. В ней
ощущалась какая-то жизненная сила. Это проявилось в сочувственной быстроте ее
движений еще во время нашей первой встречи. Профессиональная суета. Сейчас женщина
вела себя совершенно естественно. Вероятно, это объяснялось тем, что она находилась не
при исполнении своих обязанностей. Скорее всего, жирный Моррисон не одобрил бы то,
что она принесла кофе задержанному. Я проникся к ней симпатией.
Женщина протянула стаканчик между прутьями решетки. Вблизи она показалась мне
красивой. От нее хорошо пахло. Я не помнил, обратил ли на это внимание при первой
встрече. Кажется, я подумал, что она похожа на медсестру в зубоврачебном кабинете. Если
бы все медсестры в зубоврачебных кабинетах выглядели так, я бы ходил лечить зубы
гораздо чаще. Я взял стаканчик. Я был очень признателен женщине. Мне очень хотелось
пить, и я люблю кофе. Дайте мне возможность, и я буду пить кофе так, как алкоголик пьет
водку. Я сделал глоток. Хороший кофе. Я поднял пластиковый стаканчик в приветственном
жесте.
- Спасибо, - сказал я.
- Пожалуйста, - ответила женщина, улыбаясь, в том числе и глазами.
Я улыбнулся в ответ. Ее глаза были долгожданным солнечным лучом в дождливый
день.
- Значит, вы полагаете, я здесь ни при чем? - спросил я. Она взяла со стола свой
стаканчик.
- Вы считаете, я бы не принесла кофе виновному?
- Возможно, даже не стали бы с ним разговаривать.
- Я знаю, что на вас нет никакой серьезной вины, - сказала женщина.
- Как вы это определили? - удивился я. - По тому, что у меня глаза не слишком
близко посажены?
- Нет, глупый, - рассмеялась женщина. - Просто мы до сих пор ничего не
получили из Вашингтона.
Ее смех оказался просто восхитительным. Мне захотелось прочесть бирку с фамилией
на кармане ее рубашки. Но я не хотел, чтобы женщина подумала, будто я рассматриваю ее
грудь. Я вспомнил, как грудь вжалась в край стола, когда женщина меня фотографировала.
Я поднял взгляд. Красивая грудь. Фамилия женщины была Роско. Быстро оглянувшись, она
шагнула ближе к решетке. Я сделал еще глоток кофе.
- Я через компьютер отослала отпечатки ваших пальцев в Вашингтон, - сказала
Роско. - Это было в двенадцать тридцать шесть. Вы знаете, там главная база данных ФБР?
Миллионы отпечатков. Все присланные отпечатки проверяют в соответствии с
приоритетом. Сначала сравнивают с отпечатками первого десятка самых опасных
преступников, находящихся в розыске, затем первой сотни, потом первой тысячи и так
далее. Понятно? Так что если бы вы находились где-то в самом верху и имели за плечами
нераскрытое тяжкое преступление, мы бы уже давно получили ответ. Проверка
осуществляется автоматически. Нельзя дать возможность опасному преступнику скрыться,
поэтому система сравнения реагирует немедленно. Но вы находитесь здесь почти три часа, а
мы до сих пор ничего не получили. Так что я точно знаю, что ничего серьезного за вами не
числится.
Дежурный сержант неодобрительно посмотрел на Роско. Ей было пора уходить. Допив
кофе, я протянул стаканчик между прутьями решетки.
- За мной вообще ничего не числится, - сказал я.
- Знаю, - ответила она. - Вы не похожи на преступника.
- Вот как? - удивился я.
- Я это сразу поняла, - улыбнулась Роско. - У вас добрые глаза.
Подмигнув, она ушла. Бросила стаканчики в урну и вернулась к своему компьютеру.
Села за стол. Мне был виден только ее затылок. Забравшись в свой угол, я прислонился к
жестким прутьям. Вот уже полгода я был одиноким странником. И я кое-что узнал. Подобно
Бланш из старого фильма, странник зависит от доброго отношения незнакомых людей. Он
не ждет от них ничего материального. Только моральную поддержку. Не отрывая взгляда от
затылка Роско, я улыбнулся. Мне понравилась эта женщина.
Бейкер отсутствовал минут двадцать. Достаточно для того, чтобы съездить домой к
этому Хабблу и вернуться назад. Я предположил, за двадцать минут можно сходить туда и
обратно пешком. Это ведь маленький городок, правда? Точка на карте. Наверное, за
двадцать минут можно добраться до любого места и вернуться назад, даже если идти на
руках. Хотя с рубежами Маргрейва не все ясно. Все зависит от того, живет ли Хаббл в
городе или в пределах какой-то внешней границы. Как показывал мой собственный опыт,
можно было находиться в городе, оставаясь в четырнадцати милях от него. Если те же
четырнадцать миль простирались во всех направлениях, тогда Маргрейв размерами почти не
уступал Нью-Йорку.
Бейкер сказал, что Хаббл человек семейный. Работает в банке в Атланте. Это означает,
особняк где-нибудь неподалеку от города. Чтобы детям было близко до школы и друзей.
Чтобы жене было близко до магазинов и клуба. Чтобы ему самому было удобно выезжать на
шоссе, ведущее к автостраде. И, наверняка, удобная дорога от автострады до конторы в
Атланте. Судя по адресу, Хаббл проживал в городе. Дом номер двадцать пять по
Бекман-драйв. Довольно далеко от Главной улицы. Вероятно, Бекман-драйв ведет из центра
города к окраине. Хаббл ворочает большими деньгами. Скорее всего, он богат. Скорее всего,
у него огромный белый особняк на большом участке земли. Тенистая рощица. Возможно,
бассейн. Скажем, четыре акра. Квадрат площадью четыре акра имеет сторону длиной около
ста сорока ярдов. Если учесть, что четные и нечетные дома стоят на разных сторонах улицы,
номер двадцать пять от центра тринадцатый. То есть до него примерно миля.
За большими стеклянными дверями солнце клонилось к вечеру. Его сияние приняло
красноватый оттенок. Тени стали длиннее. Я увидел, как патрульная машина Бейкера,
свернув с шоссе, подкатила к подъезду, без включенной мигалки. Сделав неторопливый
полукруг, машина остановилась и качнулась на рессорах. Заняв всей своей длиной
стеклянные двери, Бейкер вышел из передней двери и скрылся из виду, обходя машину.
Появился снова, подходя к ней с противоположной стороны. Открыл дверь, словно
наемный шофер. Противоречивый язык жестов показывал смешение его чувств. Немного
почтительного уважения, потому что перед ним был банкир из Атланты. Немного
дружелюбия, потому что это был партнер по кегельбану его напарника. Немного
официальности, потому что это был человек, чей номер телефона был спрятан в ботинке
трупа.
Из машины вышел Пол Хаббл. Бейкер закрыл дверь. Хаббл ждал. Бейкер обошел его и
открыл большую стеклянную дверь. Она мягко присосалась к резиновой подушке. Хаббл
вошел в участок.
Это был белый мужчина высокого роста, словно со страницы иллюстрированного
журнала. Страницы с рекламой. Ненавязчиво показывающей, что могут деньги. Хабблу
было лет тридцать с небольшим. Ухоженный, но физически не сильный. Песочного цвета
волосы, взъерошенные, начавшие отступать назад и открывшие умный лоб. Как раз
достаточно для того, чтобы заявить: "Да, еще недавно я учился в школе, но теперь я
взрослый мужчина". У него были круглые очки в золотой оправе. Квадратный подбородок
чуть выступал вперед. Благопристойный загар. Очень белые зубы. И их очень много, что
показала улыбка, которой Хаббл одарил дежурного сержанта.
На нем была выцветшая футболка с небольшим значком и линялые джинсы. Такие
вещи выглядят старыми уже тогда, когда их покупают за пятьсот долларов. За плечами
висел толстый белый свитер. Рукава были небрежно завязаны на груди. Во что он обут, я не
увидел, мне мешал стол дежурного. Но я был уверен, что на нем коричневые туфли-лодочки.
И я поспорил сам с собой на приличную сумму, что они надеты без носков. Этот человек,
как свинья в грязи, купался в сознании того, что у него в жизни есть все.
Но Хаббл был чем-то взволнован. Он оперся ладонями на стол дежурного, но тут же
выпрямился и уронил руки по швам. Я увидел желтоватую кожу и сверкнувшие часы на
массивном золотом браслете. Хаббл очень старался вести себя с дружелюбной
снисходительностью. Как наш президент, посетивший в ходе предвыборной кампании
какой-то завод. Но он был рассеян. Вел себя натянуто. Я не знал, что сказал ему Бейкер. Как
много он ему раскрыл. Возможно, ничего. Хороший сержант вроде Бейкера предоставит
взорвать бомбу Финлею. Так что Хаббл не знал, зачем его пригласили в участок. Но что-то
он знал. Я, так или иначе, прослужил в полиции тринадцать лет и за милю чуял тревогу.
Хаббл был чем-то встревожен.
Я стоял неподвижно, прижимаясь к решетке. Бейкер жестом пригласил Хаббла пройти
вместе с ним в противоположный угол дежурного помещения. В кабинет, отделанный
красным деревом. Когда Хаббл огибал стол дежурного, я увидел его ноги. Коричневые
туфли-лодочки. Без носков. Хаббл и Бейкер скрылись в кабинете. За ними закрылась дверь.
Встав из-за стола, дежурный сержант вышел на улицу, чтобы отогнать машину Бейкера.
Он вернулся вместе с Финлеем. Финлей направился прямо в кабинет, отделанный
красным деревом, где его ждал Хаббл. Проходя через дежурное помещение, он даже не
посмотрел в мою сторону. Открыв дверь, он вошел в кабинет. Я стоял в углу и ждал, когда
появится Бейкер. Бейкер не мог оставаться там. Никак не мог, когда партнер по кегельбану
его напарника попал в радиус расследования дела об убийстве. Этого не позволяли правила
этики. Финлей произвел на меня впечатление человека, придающего большое значение
этике. Человек в твидовом костюме, молескиновом жилете и с дипломом Гарварда должен
придавать большое значение этике. Дверь открылась, и появился Бейкер. Вернувшись в
дежурное помещение, он направился к своему столу.
- Эй, Бейкер, - окликнул я.
Изменив свой курс, он подошел к камерам. Остановился перед решеткой. Там, где
стояла Роско.
- Мне нужно в туалет, - сказал я. - Или для этого мне тоже придется ждать, когда
меня отвезут в большой дом?
Бейкер улыбнулся. Скрепя сердце, но улыбнулся, сверкнув золотым зубом, придавшим
ему распутный вид. Чуть более человечный, Бейкер крикнул что-то дежурному. Вероятно,
кодовое название предстоящей процедуры. Достал ключи и открыл электрический замок.
Защелки убрались. У меня мелькнула мысль, как станет работать это устройство, если в
участке отключат электричество. Можно ли будет в этом случае отпереть замок? Мне очень
хотелось на это надеяться. Вероятно, в здешних краях часто бывают грозы, сносящие линии
электропередач.
Бейкер толкнул массивную дверь внутрь. Мы прошли через дежурное помещение. В
противоположную сторону от кабинета, отделанного красным деревом. Там был маленький
коридор. В глубине коридора два туалета. Шагнув вперед, Бейкер толкнул дверь в мужской
туалет.
Полицейские знали, что я не тот, кого они ищут. Они не предпринимали никаких мер
предосторожности. Абсолютно никаких. Здесь, в коридоре, я мог бы сбить Бейкера с ног и
отобрать у него револьвер. Без труда. Я мог бы выхватить оружие у него из кобуры еще до
того, как он упал бы на пол. Я мог бы с боем проложить себе дорогу из участка к
полицейской машине. Несколько бело-черных крейсеров стояло в ряд перед подъездом.
Ключи в замках, можно не сомневаться. Я мог бы добраться до Атланты до того, как
здешние полицейские успели бы опомниться. А там я просто исчез бы. Без труда. Но я
спокойно прошел в туалет.
- Не запирайтесь, - сказал Бейкер.
Я не стал запираться. Меня недооценивали по-крупному. Я сказал, что служил в
военной полиции. Быть может, мне поверили, быть может, нет. Быть может, даже если и
поверили, это не произвело никакого впечатления. А напрасно. Военный полицейский
имеет дело с нарушившими закон военнослужащими. С солдатами, прекрасно владеющими
оружием и навыками рукопашного боя. С десантниками, морскими пехотинцами,
"зелеными беретами". Не просто с убийцами. С хорошо обученными убийцами. Очень
хорошо обученными, на солидные средства налогоплательщиков. Так что военный
полицейский должен быть обучен еще лучше. Лучше владеть оружием. Лучше действовать
голыми руками. По-видимому, Бейкер не имел об этом понятия. Не подумал об этом. В
противном случае всю дорогу до туалета он держал бы меня под прицелом двух ружей. Если
бы считал, что я тот, кто им нужен.
Застегнув ширинку, я вышел в коридор. Бейкер ждал меня за дверью. Мы вернулись к
месту предварительного содержания. Я зашел в свою камеру. Прислонился к решетке в углу.
Бейкер закрыл тяжелую дверь. Включил электрический замок. Щеколды выдвинулись.
Бейкер вернулся в дежурное помещение.
В течение следующих двадцати минут стояла тишина. Бейкер работал за компьютером.
Как и Роско. Сержант молча сидел за столом. Финлей находился в кабинете вместе с
Хабблом. Над входной дверью висели современные часы. Не такие изящные, как
антиквариат в кабинете, но тикающие так же медленно. Тишина. Четыре часа тридцать
минут. Я стоял, прислонившись к титановым прутьям, и ждал. Тишина. Без четверти пять.
Новый отсчет времени начался как раз перед тем, как стукнуло пять. Из просторного
кабинета в глубине, отделанного красным деревом, донесся шум. Громкие крики, грохот.
Кто-то изрядно разошелся. На столе Бейкера зазвонил зуммер, затрещало устройство
внутренней связи. Голос Финлея. Встревоженный. Просящий Бейкера зайти в кабинет.
Бейкер встал и направился к двери. Постучал и вошел.
Большие стеклянные двери у входа втянулись, и появился жирный мужчина.
Начальник участка Моррисон. Он направился прямо в кабинет. Столкнулся в дверях с
выходящим оттуда Бейкером. Бейкер поспешил к столику дежурного и что-то возбужденно
прошептал сержанту. К ним присоединилась Роско. Все трое оживленно заговорили,
обсуждая что-то серьезное. Что именно, я не слышал. Слишком далеко.
Переговорное устройство на столе Бейкера затрещало опять. Бейкер направился
обратно в кабинет. Стеклянные двери снова раскрылись. Ярко сверкало клонящееся к
горизонту солнце. В участок зашел Стивенсон. Я впервые видел его после своего ареста.
Похоже, пучина возбуждения засасывала все новых людей.
Стивенсон обратился к дежурному сержанту. Полученный ответ его заметно
взволновал. Сержант положил Стивенсону руку на плечо. Стряхнув его руку, Стивенсон
бросился в кабинет, отделанный красным деревом, уворачиваясь от столов, словно опытный
футболист. Когда он подбегал к двери, она открылась. Из кабинета вышла целая толпа:
Моррисон, Финлей и Бейкер, держащий Хаббла под локоть. Внешне небрежно, но на самом
деле очень эффективно, так же, как он держал меня. Ошалело посмотрев на Хаббла,
Стивенсон схватил Финлея за руку. Потащил его назад в кабинет. Развернув свою
вспотевшую тушу, Моррисон последовал за ними. Хлопнула закрывшаяся дверь. Бейкер
провел Хаббла ко мне.
Теперь Хаббл выглядел совсем другим человеком. Его лицо посерело и покрылось
потом. Загар исчез. Он стал ниже ростом. Казалось, из него вышел весь воздух. Он
сгорбился как человек, терзаемый болью. Глаза, скрытые очками в золотой оправе, стали
пустыми, испуганными. Хаббла колотила мелкая дрожь. Бейкер отпер соседнюю камеру.
Хаббл не тронулся с места. Его начало трясти. Поймав за руку, Бейкер затащил его в камеру.
Закрыл дверь и включил замок. Электрические щеколды выдвинулись в пазы. Бейкер
вернулся в кабинет, отделанный красным деревом.
Хаббл продолжал стоять там, где его оставил Бейкер, тупо уставившись в пустоту.
Затем он медленно попятился назад, пока не уперся в дальнюю стену камеры. Прижавшись к
ней спиной, он бессильно опустился на пол. Уронил голову на колени. До меня донесся стук
его пальцев, дрожащих на жестком нейлоновом ковролине. Оторвавшись от компьютера,
Роско посмотрела на Хаббла. Дежурный сержант также посмотрел на него. У них на глазах
человек рассыпался на части.
Я услышал громкие голоса, донесшиеся из кабинета. Спорящий тенор. Шлепок ладони
по столу. Дверь открылась, и появились Стивенсон и Моррисон. Стивенсон был вне себя.
Он прошел в дежурное помещение. Его шея напряженно застыла от бешенства. Взгляд не
отрывался от входных дверей. Казалось, Стивенсон не замечал своего жирного начальника.
Он прошел мимо стола дежурного и выскочил на улицу. Моррисон вышел следом за ним.
Выйдя из кабинета, Бейкер подошел к моей камере. Не сказал ни слова. Просто отпер
дверь и жестом пригласил меня выйти. Я крепче укутался в пальто, оставив газету с
большими фотографиями президента, посещающего Пенсаколу, на полу камеры. Вышел и
направился следом за Бейкером в кабинет.
Финлей сидел за столом. Диктофон был на месте, с подключенным микрофоном.
Воздух спертый, но прохладный. Финлей, похоже, был чем-то смущен. Он ослабил галстук.
С печальным свистом выпустил воздух из легких. Я сел на стул, и Финлей махнул рукой,
прося Бейкера оставить нас одних.
Дверь тихо закрылась.
- У нас возникли кое-какие проблемы, мистер Ричер, - сказал Финлей. - Весьма
серьезные проблемы.
Он погрузился в рассеянное молчание. У меня оставалось меньше получаса до
прибытия тюремного автобуса. Я хотел, чтобы какое-то решение было принято как можно
скорее. Взяв себя в руки, Финлей посмотрел на меня. Начал говорить, быстро, от чего чуть
пострадало его изящное гарвардское произношение.
- Мы привезли сюда этого Хаббла, так? - сказал Финлей. - Наверное, вы его
видели. Банкир из Атланты, так? Одежда от Кальвина Кляйна стоимостью тысячу долларов.
Золотые часы "Ролекс". Он был на взводе. Сначала я подумал, Хаббл просто раздражен тем,
что мы вытащили его из дома. Как только я начал говорить, он узнал мой голос. По звонку
на его сотовый телефон. Сразу же обвиняет меня в обмане. Говорит, что я не должен был
выдавать себя за сотрудника телефонной компании. Разумеется, он прав.
Он снова погрузился в молчание. Повел борьбу с этическими проблемами.
- Ну же, Финлей, не тяните, - сказал я.
У меня оставалось меньше получаса.
- Хорошо, итак, Хаббл недоволен и раздражен, - продолжал Финлей. - Я
спрашиваю, знает ли он вас - Джека Ричера, бывшего военного. Он говорит, что не знает.
Никогда о вас не слышал. Я ему верю. Хаббл начинает расслабляться, решив, что все дело в
каком-то типе по имени Джек Ричер. Он и не слышал ни о каком Джеке Ричере, так что он
тут ни при чем. Совершенно чист, верно?
- Продолжайте, - сказал я.
- Тогда я спрашиваю, знает ли он высокого мужчину, обритого наголо, - сказал
Финлей. - И насчет pluribus. И тут - о боже! Как будто я засунул ему в задницу кочергу.
Хаббл весь напрягся, словно с ним случился приступ. Очень напрягся. Ничего не стал
отвечать. Тогда я ему говорю, что мы уже знаем про смерть высокого бритого типа. Знаем,
что его застрелили. Что ж, это как вторая кочерга у него в заднице. Хаббл только что не
свалился со стула.
- Продолжайте, - снова сказал я.
Двадцать пять минут до прибытия тюремного автобуса.
- Он начал дрожать так, что я испугался, как бы он не рассыпался, - сказал
Финлей. - Тогда я ему говорю, что нам известно о номере телефона в ботинке. Номере его
телефона, напечатанном на листе бумаги под словом "pluribus". Это уже третья кочерга, все
в том же месте.
Финлей снова умолк. Поочередно похлопал по карманам.
- Хаббл молчит, - продолжал он. - Не произносит ни слова. Оцепенел от шока.
Лицо серое. Я испугался, что у него сердечный приступ. Он сидел и беззвучно открывал и
закрывал рот, как рыба. Но ничего не говорил. Тогда я ему сказал о том, что труп был избит.
Я спросил, кто его сообщники. Сказал о том, что труп был спрятан под картоном. Хаббл
по-прежнему ничего не говорит, черт побери. Просто ошалело оглядывается по сторонам.
Наконец я понял, что он лихорадочно думает. Пытается определить, что мне ответить.
Минут сорок Хаббл молчал, думал как одержимый. Магнитофон все это время работал.
Записал сорок минут тишины.
Финлей снова умолк. На этот раз для того, чтобы усилить эффект. Посмотрел на меня.
- Наконец Хаббл во всем сознался, - сказал Финлей. - "Это сделал я, - сказал
он. - Я его застрелил". Он ведь сознался, да? И это записано на кассете.
- Продолжайте, - сказал я.
- Я его спрашиваю, не нужен ли ему адвокат, - сказал Финлей. - Он отвечает, не
нужен, и продолжает твердить, что это он убил того типа. Так что я читаю ему "права
Миранды", громко и отчетливо, чтобы это было на кассете. Потом мне приходит мысль, а
может быть, этот Хаббл сумасшедший или еще что, понимаете? Я его спрашиваю, кого он
убил. Он говорит, высокого мужчину с бритой головой. Я спрашиваю, как. Он говорит,
выстрелом в голову. Я спрашиваю, когда. Он говорит, вчера ночью, около полуночи. Я
спрашиваю, кто пинал труп ногами, кто убитый, и что означает "pluribus". Хаббл молчит.
Снова коченеет от страха. Не говорит ни слова. Я ему говорю, что сомневаюсь в том, что он
имеет какое-либо отношение к убийству. Он вскакивает с места и набрасывается на меня с
криками: "Я сознаюсь, сознаюсь, это я его убил, я!" Я сажаю его на место. Он затихает.
Финлей откинулся назад. Сплел руки за головой. Вопросительно посмотрел на меня.
Хаббл убийца? Я в это не верил. Потому что он был возбужден. Вот те, кто убивает кого-то
из старого пистолета во время борьбы или в порыве гнева, случайным выстрелом в грудь, -
те потом бывают возбуждены. Но тот, кто хладнокровно всадил две пули в голову из
пистолета с глушителем, а затем собрал гильзы, принадлежит к совершенно иному типу
людей. Их впоследствии не терзают угрызения совести. Они просто уходят и начисто
забывают о случившемся. Хаббл не был убийцей. Об этом говорило то, как он плясал перед
столом дежурного. Но я лишь улыбнулся и пожал плечами.
- Отлично, - сказал я. - Теперь вы можете меня отпустить, верно?
Посмотрев на меня, Финлей покачал головой.
- Неверно, - сказал он. - Я не верю Хабблу. В деле замешаны трое. Вы сами меня в
этом убедили. Кем из них может быть Хаббл? Не представляю себе его обезумевшим
маньяком. На мой взгляд, у него нет для этого достаточно силы. Не представляю себе его
мальчиком на побегушках. И, определенно, он не убийца. Такой человек не сможет
хладнокровно сделать контрольный выстрел.
Я кивнул. Как будто мы с Финлеем были напарники, обсуждавшие запутанное дело.
- Пока что я собираюсь посадить его в кутузку, - продолжал Финлей. - У меня нет
выбора. Хаббл сознался, упомянул пару правдоподобных деталей. Но обвинение против
него развалится.
Я снова кивнул. Чувствуя, что это еще не все.
- Продолжайте, - сказал я, смирившись.
Финлей невозмутимо посмотрел на меня.
- Вчера в полночь Хаббла там даже не было, - сказал он. - Он был на годовщине
свадьбы у одной пожилой четы. Праздник в узком семейном кругу. Недалеко от его дома.
Хаббл появился в гостях около восьми вечера. Пришел пешком вместе со своей женой.
Ушел только в два часа ночи. Двадцать человек видели, как он пришел, двадцать человек
видели, как он уходил. Обратно его подвез брат невестки. Ему пришлось ехать на машине,
поскольку к этому времени уже начался дождь.
- Продолжайте, Финлей, - сказал я. - Говорите все до конца.
- Кто этот брат его невестки? - сказал Финлей. - Который отвез его домой, под
дождем, в два часа ночи? Офицер полиции Стивенсон!
Глава
5
Финлей откинулся на спинку кресла. Заложил длинные руки за голову. Высокий,
элегантный мужчина, учившийся в Бостоне. Культурный. Опытный. И он отправлял меня в
тюрьму за то, что я не совершал. Финлей выпрямился. Вытянул руки на стол, ладонями
вверх.
- Я сожалею, Ричер, - сказал он.
- Сожалеете? - воскликнул я. - Вы отправляете в тюрьму двоих невиновных и
говорите, что сожалеете об этом?
Он пожал плечами. Похоже, ему было не по себе.
- Так пожелал Моррисон, - сказал он. - По его мнению, дело закрыто. Нас он
отпускает на выходные. А он здесь начальник.
- По-моему, вы шутите, - сказал я. - Моррисон осел. Он назвал лжецом
Стивенсона, своего же сотрудника.
- Не совсем, - снова пожал плечами Финлей. - Он говорит, быть может, это
какой-то заговор - понимаете, возможно, самого Хаббла действительно не было на месте
преступления, но он нанял вас. Заговор, верно? Моррисон считает, Хаббл взял на себя всю
вину, потому что боится вас, боится показать на вас пальцем. Моррисон полагает, вы шли
домой к Хабблу, чтобы получить причитающиеся деньги, но мы вас задержали. По его
мнению, именно поэтому вы ждали до восьми часов. И именно поэтому Хаббл сегодня
остался дома. Не поехал на работу, так как ждал вас, чтобы с вами расплатиться.
Я молчал. Мое беспокойство росло. Этот Моррисон становился опасным. Его версия
звучит правдоподобно. И это продлится до тех пор, пока Финлей не проверит мои слова.
Если он их вообще проверит.
- Так что, Ричер, я сожалею, - повторил Финлей. - Вы с Хабблом просидите за
решеткой до понедельника. Придется вам потерпеть. В Уорбертоне. Местечко плохое, но
камеры для подследственных ничего. Хуже тем, кто отбывает там срок. Гораздо хуже. Ну, а
я тем временем буду трудиться. Попрошу Роско поработать со мной в субботу и воскресенье.
Это та красавица, что брала у вас отпечатки. Дело она знает; наверное, у нас она лучшая.
Если то, что вы сказали, правда, в понедельник вас отпустят на все четыре стороны.
Хорошо?
Я смотрел на него, чувствуя, как начинаю сходить с ума от бешенства.
- Нет, Финлей, плохо. Вы знаете, что я ни в чем не виноват. Знаете, что я не имею к
этому никакого отношения. Вы просто наложили в штаны от страха, испугавшись вашего
никчемного жирного ублюдка Моррисона. И вот я отправляюсь в тюрьму только потому,
что вы жалкий трус, мать вашу!
Мои слова задели Финлея. Его темное лицо потемнело еще больше. Он долго молчал.
Я учащенно дышал, испепеляя его взором. По мере того, как остывала моя злость, мой
испепеляющий взор превращался в обыкновенный взгляд. Я постепенно брал себя в руки.
Настал черед Финлея сверкнуть глазами.
- Я хочу сказать вам две вещи, Ричер, - наконец произнес он. Безупречная
артикуляция. - Во-первых, если понадобится, в понедельник я разберусь с Моррисоном.
Во-вторых, я не трус. Вы ничего обо мне не знаете. Ровным счетом ничего.
Я спокойно выдержал его взгляд. Шесть часов. Автобус уже приехал.
- Я знаю о вас больше, чем вы думаете, - сказал я. - Мне известно, что вы учились
в аспирантуре Гарвардского университета, что вы разведены и бросили курить в апреле.
Лицо Финлея оставалось безучастным. Постучав, в кабинет вошел Бейкер, сказавший о
том, что приехал тюремный автобус. Встав, Финлей обошел стол. Сказал Бейкеру, что сам
приведет меня. Бейкер отправился за Хабблом.
- Откуда вам это известно? - спросил Финлей.
В нем проснулось любопытство. Он проигрывал.
- Все просто, - сказал я. - Вы умный парень, так? Учились в Бостоне, вы сами
сказали. Но во времена вашей молодости Гарвард не брал чернокожих. Вы умный парень, но
все же вы не ученый, создающий ракеты, так что я предположил, что вы сначала закончили
Бостонский университет, правильно?
- Правильно, - подтвердил Финлей.
- А в Гарварде вы учились в аспирантуре, - продолжал я. - В Бостонском
университете вы проявили себя неплохо, времена изменились, и вас приняли в Гарвард. Вы
говорите как выпускник Гарварда. Я предположил это в самом начале нашего знакомства.
Докторская диссертация по криминологии?
- Правильно, - снова подтвердил Финлей. - По криминологии.
- Далее, на это место вы устроились в апреле, - сказал я. - Это вы сами мне
сказали. Отработав двадцать лет в полиции Бостона, вы вышли на пенсию. Так что сюда вы
приехали, имея кое-какие свободные деньги. Но вы приехали без женщины, потому что
женщина заставила бы вас потратить хоть что-то на новую одежду. Можно не сомневаться,
она ни дня бы не потерпела этот зимний твидовый костюм, что сейчас на вас. Она
вышвырнула бы его на помойку и купила бы вам что-нибудь новое, чтобы начать новую
жизнь на новом месте. Но вы по-прежнему носите этот ужасный старый костюм, значит,
женщины нет. Она или умерла, или развелась с вами, так что шансы пятьдесят на пятьдесят.
Похоже, я угадал.
Финлей молча кивнул.
- Ну а насчет курения все совсем просто, - сказал я. - В минуту стресса вы
похлопали себя по карманам, ища сигареты. Это означает, что вы бросили курить
относительно недавно. Легко догадаться, это произошло в апреле - новая жизнь, новая
работа, нет сигаретам. Вы решили бросить курить, чтобы не бояться рака.
Финлей одобрительно посмотрел на меня. Помимо воли.
- Очень неплохо, Ричер, - сказал он. - Элементарная дедукция, так?
Я пожал плечами. Ничего не ответил.
- Тогда давайте, определите с помощью своей дедукции, кто пришил того человека на
складе.
- Мне нет никакого дела до того, кто, где и кого пришил, - сказал я. - Это ваша
проблема. К тому же, Финлей, вы задали не тот вопрос, что нужно. Первым делом надо
выяснить, кто убитый, правильно?
- Похоже, у вас есть мысль, как это сделать, да, умник? - спросил Финлей. -
Документов нет, от лица ничего не осталось, отпечатки пальцев в картотеке не значатся,
Хаббл молчит как рыба.
- Проверьте отпечатки еще раз, - сказал я. - Я говорю серьезно, Финлей.
Попросите Роско заняться этим.
- Почему? - удивился он.
- Здесь что-то не так.
- Что не так?
- Проверьте отпечатки еще раз, хорошо? - повторил я. - Сделаете?
Финлей проворчал что-то нечленораздельное. Не сказал ни да, ни нет.
Открыв дверь кабинета, я вышел. Роско уже не было. Вообще в участке не осталось
никого кроме Бейкера и Хаббла в глубине у камер. На улице за стеклянными дверями я
увидел дежурного сержанта. Он расписывался в блокноте, который держал водитель
тюремного автобуса. Сам автобус стоял у них за спиной. Он стоял на изгибающейся
полукругом дорожке загородив собой весь вид через стеклянные двери. Обычный школьный
автобус, но выкрашенный в серый цвет. На борту надпись: "Управление исправительных
учреждений штата Джорджия". Надпись проходила по всей длине автобуса под окнами. Под
надписью герб штата. Окна зарешечены.
Финлей вышел вслед за мной из кабинета. Взяв меня за локоть, подвел к Бейкеру. У
Бейкера на большом пальце висели три пары наручников, когда-то выкрашенных
ярко-оранжевой краской, давно облупившейся. Из-под краски проглядывала матовая сталь.
Бейкер защелкнул у меня на запястьях наручники и один браслет от вторых наручников,
отпер камеру Хаббла и подал ему знак выходить. Перепуганный банкир был в оцепенении,
но все же подчинился. Поймав наручник, болтающийся на моей левой руке, Бейкер
защелкнул второй браслет на правом запястье Хаббла. Затем надел третью пару наручников
ему на второе запястье. Теперь мы были готовы идти.
- Бейкер, возьмите у него часы, - сказал я. - В тюрьме он их потеряет.
Бейкер кивнул. Он понял, что я имел в виду. Такой человек, как Хаббл, может многое
потерять в тюрьме. Бейкер расстегнул на руке Хаббла массивный "Ролекс". Браслет часов не
пролезал через наручники, поэтому Бейкеру пришлось снять их и надеть снова. Водитель
тюремного автобуса открыл входную дверь и нетерпеливо взглянул на нас. У этого человека
строгое расписание. Бейкер положил часы Хаббла на ближайший стол. На то самое место,
куда моя подруга Роско ставила свой стаканчик с кофе.
- Ладно, ребята, давайте трогаться, - сказал Бейкер.
Он проводил нас до дверей. Мы вышли на улицу, и нас встретила стена горячего
влажного воздуха. Мы направились к автобусу, скованные наручниками. Идти было
неудобно. На половине дороги Хаббл остановился. Выгибая шею, огляделся вокруг. Он вел
себя более осторожно, чем Бейкер или водитель автобуса. Быть может, боялся, что его
увидят соседи. Но поблизости не было ни души. Мы находились в трехстах ярдах к северу
от города. Вдалеке виднелась церковь. Клонящееся к горизонту солнце ласково щекотало
мне правую щеку.
Водитель толкнул дверь автобуса внутрь. Хаббл неловко, боком вскарабкался по
лестнице. Я поднялся следом. Неуклюже повернулся в проходе. В автобусе никого не было.
Водитель провел Хаббла к его месту. Банкир опустился на пластмассовое сиденье у окна,
увлекая меня за собой. Водитель, встав на колени на сиденье перед нами, защелкнул
свободные браслеты наших наручников на хромированном поручне, проходящем поперек
салона. Затем по очереди подергал все три пары наручников, убеждаясь, что они надежно
застегнуты. Я его в этом не винил. Мне самому приходилось заниматься тем же самым. Нет
ничего хуже вести машину, имея за спиной заключенных, за которыми никто не
присматривает.
Водитель прошел на свое место. Завел двигатель, громко тарахтящий дизель. Автобус
наполнился вибрацией. Воздух внутри был горячим и душным. О кондиционере можно
было только мечтать. Окна не открывались. В салоне запахло выхлопными газами. С лязгом
переключилась коробка передач, и автобус тронулся с места. Я выглянул в окно. Никто не
махал нам рукой на прощание.
Выехав со стоянки перед полицейским участком, мы повернули на север от города, в
сторону автострады. Через полмили мы проехали мимо ресторана Ино. Стоянка перед ним
была пуста. Желающих рано поужинать не было. Некоторое время мы ехали на север. Затем
свернули с шоссе налево и поехали по дороге, идущей между полей. Автобус громыхал и
скрипел. Мимо мелькали бесконечные ряды кустов и бесконечные полоски краснозема
между ними. Впереди клонилось к горизонту солнце. Оно превратилось в огромный
красный диск, спускающийся на поля. Водитель опустил солнцезащитный козырек. С
внутренней стороны на нем была инструкция производителя, объясняющая, как управлять
автобусом.
Хаббл трясся и подпрыгивал рядом со мной. Он не произнес ни слова. Всю дорогу он
сидел, уронив голову. Его левая рука оставалась поднятой из-за наручника, пристегнутого к
хромированной перекладине перед нами. Правая рука безвольно болталась между нами. На
нем по-прежнему был дорогой свитер, накинутый на плечи. На запястье, там, где был
"Ролекс", белела полоска более светлой кожи. Жизненные силы почти полностью покинули
его. Он был в объятиях парализующего страха.
Почти целый час мы прыгали и тряслись по неровной дороге. Справа промелькнула
небольшая роща. Затем вдалеке показался обширный комплекс. Он одиноко стоял, занимая
тысячу акров ровных сельскохозяйственных угодий. На фоне низко нависшего над
горизонтом красного солнца комплекс казался порождением преисподней. Какая-то мрачная
сила выдавила его из-под земли. Состоявший из нескольких строений, он чем-то напоминал
химический завод или атомную электростанцию. Массивные железобетонные бункеры и
сверкающие металлические переходы. Повсюду проходящие над землей трубопроводы с
поднимающимися к небу тут и там струйками пара. Комплекс окружен наружным забором,
через равные промежутки прорезанным сторожевыми вышками. Когда мы подъехали ближе,
я разглядел фонарные столбы и колючую проволоку. На вышках прожекторы и
автоматические винтовки. Несколько уровней ограды, разделенных полосами вспаханного
краснозема. Хаббл не поднимал взгляда. Я его не трогал. В конце концов, мы подъезжали не
к Сказочному царству.
При приближении к комплексу автобус сбавил скорость. Наружная ограда, отстоящая
на сто ярдов от строений, представляла собой внушительное препятствие. Футов пятнадцать
в высоту, по всему периметру сдвоенные натриевые прожекторы. Один прожектор из
каждой пары направлен внутрь на сто ярдов вспаханной земли. Один направлен наружу, на
окрестные поля. Все прожектора горели. Комплекс был залит ослепительным желтым
светом. Вблизи свет резал глаза. Красная земля приобретала в желтоватом сиянии
лихорадочный багрянец.
Автобус с грохотом остановился. От работающего на холостых оборотах двигателя по
всему корпусу расходилась вибрация. Та незначительная вентиляция, что была во время
движения, закончилась. Внутри стало душно. Хаббл, наконец, поднял голову и огляделся
вокруг сквозь очки в золотой оправе. Посмотрел в окно. Застонал. В его стоне прозвучало
безнадежное отвращение. Хаббл снова уронил голову.
Водитель дождался сигнала от охраны у первых ворот. Охранник произнес что-то в
рацию. Водитель включил передачу и нажал на газ. Охранник махнул рацией как
регулировочным жезлом, разрешая трогаться. Автобус въехал в клетку. Низко над воротами
висела надпись: "Исправительная тюрьма Уорбертон, управление исправительных
учреждений штата Джорджия". За нами захлопнулись ворота. Мы оказались со всех сторон
окружены колючей проволокой. Сверху тоже сетка. В противоположном конце клетки
распахнулись ворота. Автобус двинулся дальше.
Мы проехали сто ярдов до следующей ограды. Там находилась другая клетка для
машин. Автобус въехал в нее, постоял, тронулся дальше. Наконец мы очутились во
внутреннем дворе тюрьмы. Автобус остановился перед бетонным бункером. Приемное
отделение. Шум работающего двигателя отражался от бетонных поверхностей. Водитель
заглушил двигатель, вибрация и грохот прекратились, сменившись полной тишиной. Встав
со своего места, водитель, пригибаясь, направился по проходу, подтягиваясь за спинки
сидений. Достав ключи, он отстегнул нас от железного поручня.
Мы неловко встали с сидений и боком пошли по проходу. Хаббл тянул меня за левую
руку. Водитель поставил нас перед дверью. Снял все три пары наручников и бросил их в
коробку в кабине. Нажал на рычаг и открыл дверь. Мы вышли из автобуса. В бункере
напротив открылась дверь. Появился охранник. Окликнул нас, подзывая к себе. Он жевал
пончик и говорил с набитым ртом. Усы у него были покрыты похожей на иней сахарной
пудрой. Совершенно несерьезный тип. Войдя в дверь, мы оказались в тесной комнате. В ней
было очень грязно. Вокруг крашеного деревянного стола стояли стулья. Еще один охранник
сидел за столом, листая потрепанную папку.
- Присаживайтесь, - сказал он.
Мы сели. Он встал. Его напарник, дожевав пончик, запер наружную дверь и
присоединился к нам.
- Слушайте внимательно, - сказал охранник с папкой. - Вы Ричер и Хаббл.
Привезены из Маргрейва. Не осуждены ни за какое преступление. Предварительное
задержание на время следствия. Под залог вас не выпустят. Вы слышали, что я сказал? Вас
еще не осудили. Это очень важно. Избавляет вас от многого из здешнего дерьма, понятно?
Ни арестантской формы, ни перекличек, ничего такого, понятно? Уютные апартаменты на
верхнем этаже.
- Точно, - подтвердил охранник с обсахаренными усами. - Вот если бы вы были
осуждены, мы бы вас хорошенько взгрели, одели в форму и запихнули на этаж к
осужденным, а сами устроились бы поудобнее и стали наблюдать за тем, что с вами будет,
верно?
- Верно, - сказал его напарник. - В общем, мы хотели сказать вам следующее. Мы
не собираемся портить вам кровь, так что и вы, ребята, тоже не портите нам кровь,
договорились? В нашей чертовой тюрьме нехватка персонала. Губернатор разогнал
половину народа, понятно? Чтобы не выходить из бюджета, необходимо сокращать лишние
расходы, верно? А нам приходится в каждую смену нести дежурство половинным составом,
так? Поэтому я хочу сказать вам вот что. Мы вас сюда сажаем и больше не видим до тех пор,
пока в понедельник утром вас отсюда не заберут. Никаких скандалов, так? У нас нет людей,
чтобы улаживать скандалы. У нас нет людей для того, чтобы наводить порядок на этажах,
где содержатся осужденные, а уж про подследственных я и не говорю, понятно? Вот ты,
Хаббл, ты все понял?
Подняв голову, Хаббл молча кивнул.
- Ричер? - спросил охранник с папкой. - Ты все понял?
- Да, - ответил я.
Я все понял. В тюрьме не хватает персонала. Губернатор борется с дефицитом
бюджета. А товарищи этих охранников отправились на биржу труда. Не надо рассказывать
мне сказки.
- Вот и хорошо, - продолжал охранник. - Так что давайте договоримся: наша смена
заканчивается в семь часов. То есть через одну минуту. Мы не станем задерживаться ради
вас. Во-первых, мы сами не хотим, а потом нам все равно не разрешил бы наш профсоюз.
Так что вас покормят, после чего запрут здесь до тех пор, пока не прибудет новая смена,
которая отведет вас наверх. Смена придет только когда совсем стемнеет, часов в десять,
понятно? Только охрана все равно не перемещает заключенных в темное время суток, так?
Профсоюз не разрешает. Так что за вами придет сам Спиви. Помощник надзирателя.
Сегодня ночью он старший. Часов в десять, договорились? Если вам не нравится, жалуйтесь
не мне, жалуйтесь губернатору, понятно?
Пожиратель пончиков скрылся в коридоре и через какое-то время вернулся с
подносом. На подносе были накрытые тарелки, бумажные стаканчики и термос. Охранник
поставил поднос на стол, а затем они со своим напарником вышли в коридор. Заперли дверь
снаружи. В комнате стало тихо как в гробнице.
Мы принялись за еду. Рыба с рисом. Пятничное меню. В термосе - кофе. Хаббл
молчал. Оставил мне почти весь кофе. Очко в его пользу. Сложив мусор на поднос, я
поставил поднос на пол. Впереди еще три часа, которые надо чем-то занять. Откинувшись
на стуле назад, я забросил ноги на стол. Не слишком удобно, но ничего лучшего не
предвиделось. Теплый вечер. Сентябрь в Джорджии.
Я посмотрел на Хаббла, совсем без любопытства. Он по-прежнему молчал. Я до сих
пор не слышал его голоса, если не считать по громкоговорителю телефона в кабинете
Финлея. Он посмотрел на меня. Выражение его лица было подавленным и испуганным. Он
посмотрел на меня так, словно я был существом из другого мира. И отвел взгляд.
Быть может, мне не надо было поворачивать назад к заливу. Но в сентябре уже поздно
направляться на север. Там слишком холодно. Возможно, надо было перебраться на острова.
Например, на Ямайку. Там хорошая музыка. Поселиться в хижине на берегу. Прожить зиму
в хижине на Ямайке. Выкуривать в неделю фунт травки. Заниматься всем тем, чем
занимаются жители Ямайки. Быть может, два фунта травки в неделю с тем, кто разделит
хижину. В нарисованную картину постоянно вплывала Роско. Ее форменная рубашка была
потрясающе накрахмалена. Хрустящая обтягивающая синяя рубашка. Никогда прежде мне
не доводилось видеть, чтобы рубашка сидела так хорошо. Но на пляже под солнцем Ямайки
рубашка Роско не понадобится. Впрочем, я не думал, что это оказалось бы серьезной
проблемой.
Все сделал со мной один ее взгляд. Она принесла мне стаканчик кофе. Сказала, что у
меня красивые глаза. И подмигнула. Должно же это что-то означать, правда? Про глаза я уже
слышал раньше. Одной англичанке, с которой мы хорошо провели время, нравились мои
глаза. Она постоянно это повторяла. У меня голубые глаза. Мне также приходилось
слышать, что их сравнивали с айсбергами в Ледовитом океане. Если сосредоточиться, я могу
не моргать. Это придает взгляду устрашающий эффект. Очень полезно. То, что Роско мне
подмигнула, было лучшим за весь сегодняшний день. Точнее, единственным за весь день,
если не считать яйца всмятку у Ино. Но яйца можно найти где угодно. А вот по Роско я
скучал. В таких размышлениях я плыл через пустой вечер.
В десять часов с небольшим дверь в коридор отперли снаружи. Вошел мужчина в
форме. У него в руках была папка. И ружье. Я внимательно осмотрел его. Сын Юга.
Грузный, мясистый. Красноватая кожа, большой твердый живот, толстая шея. Маленькие
глазки. Тесный засаленный мундир с трудом его вмещал. Вероятно, этот человек родился на
той самой ферме, на месте которой была построена тюрьма. Помощник надзирателя Спиви.
Старший смены. Усталый и измученный. С ружьем в больших, красных крестьянских руках.
Спиви заглянул в папку.
- Который из вас Хаббл? - спросил он.
У него был высокий пронзительный голос. Совершенно не вязавшийся с его
солидными габаритами. Хаббл поднял руку, словно ученик начальной школы. Маленькие
глазки Спиви, похожие на глаза змеи, оглядели его сверху донизу. Проворчав что-то
нечленораздельное, Спиви подал знак папкой. Мы встали и вышли из комнаты. Хаббл был
рассеян и покорен, словно усталый солдат.
- Поверните направо и идите по красной линии, - сказал Спиви. Подчеркивая свои
слова, он указал налево ружьем. На стене на уровне талии была проведена красная линия.
Указатель к пожарному выходу. По всей видимости, она вела наружу, но мы пошли в
противоположном направлении. Внутрь тюрьмы, а не наружу. Придерживаясь красной
линии, мы шли по коридорам, поднимались по лестницам, поворачивали. Сначала Хаббл, за
ним я. Последним шел Спиви с ружьем. Везде было очень темно. Только тусклое дежурное
освещение. На лестничной площадке Спиви приказал нам остановиться, отпер электронный
замок, открывающийся автоматически при пожаре.
- Никаких разговоров, - сказал Спиви. - Согласно распорядку, после тушения
света полная тишина. Ваша камера в конце коридора направо.
Мы шагнули вперед. Мне в ноздри ударил затхлый тюремный запах. Ночные ароматы
большого количества заключенных. В коридоре стоял кромешный мрак. Тускло светилась
ночная лампочка. Я скорее ощутил, чем увидел ряды камер. Из них доносились
приглушенные ночные звуки. Дыхание, храп. Бормотание и стоны. Спиви провел нас до
конца коридора. Указал на пустую камеру. Мы вошли. Спиви закрыл за нами решетчатую
дверь. Замок захлопнулся автоматически. Спиви ушел.
В камере было очень темно. Я с трудом различил двухъярусную койку, умывальник и
унитаз. Тесно. Сняв пальто, я закинул его на верхнюю койку. Переложил подушку от
решетки. Мне так больше нравится. Простыня и одеяло старые, но, судя по запаху,
достаточно свежие.
Хаббл молча опустился на нижнюю койку. Я воспользовался унитазом и сполоснул
лицо в умывальнике. Подтянувшись, забрался на свою койку. Снял ботинки. Поставил их у
кровати. Я хотел, чтобы они были под рукой. Ботинки могут украсть, а у меня были
хорошие ботинки, купленные много лет назад в Англии, в Оксфорде. В университетском
городке рядом с авиабазой, где я служил. Большие, тяжелые ботинки с твердой подошвой и
толстым рантом.
Кровать была для меня слишком короткой, но то же самое можно сказать практически
про все кровати. Я лежал в темноте и слушал беспокойные шумы тюрьмы. Затем я закрыл
глаза и снова отправился на Ямайку с Роско. Должно быть, я заснул, потому что когда я
открыл глаза, была уже суббота. Я по-прежнему находился в тюрьме, и начинался еще более
плохой день.
Глава
6
Меня разбудил яркий свет. Окон в тюрьме не было. День и ночь создавались
электричеством. В семь часов здание вдруг затопил свет. Никаких мягких предрассветных
сумерек. Просто выключатели, ровно в семь часов утра, замкнули электрические цепи.
При ярком свете камера не стала лучше. Передняя стена была из стальных прутьев.
Половина открывалась на петлях наружу, образуя дверь. Двухъярусная койка занимала
приблизительно половину камеры по ширине и почти всю по длине. На задней стене
железный умывальник и железный унитаз. Стены каменные; наполовину железобетон,
наполовину старая кирпичная кладка, покрытые толстым слоем краски. Стены казались
очень толстыми. Как в подземелье. Над головой нависал низкий бетонный потолок. Камера
казалась не комнатой, окруженной стенами, полом и потолком, а сплошным бетонным
монолитом с выдолбленным в нем крохотным отверстием.
Беспокойный гомон ночи сменился дневным грохотом. Все вокруг было
металлическим, бетонным, кирпичным. Звуки усиливались, многократно повторялись
отголосками. Казалось, мы попали в преисподнюю. Сквозь решетку я ничего не видел.
Напротив нашей камеры была глухая стена. Лежа на койке, я не мог смотреть вдоль прохода.
Сбросив одеяло, я нашел ботинки. Обулся, завязал шнурки. Снова лег. Хаббл сидел на
нижней койке. Его туфли-лодочки словно приросли к бетонному полу. У меня мелькнула
мысль, не просидел ли он вот так всю ночь.
Следующим, кого я увидел, был уборщик. Он появился с той стороны решетки. Это
был древний старик со шваброй. Очень старый негр с ежиком белоснежных волос на голове,
сгорбленный от прожитых лет, хрупкий, словно сморщенная старая птица. Его оранжевая
тюремная одежда была застирана практически до белизны. На вид ему было лет восемьдесят.
Должно быть, последние шестьдесят он провел за решеткой. Вероятно, украл цыпленка во
времена Великой депрессии и до сих пор выплачивал свой долг обществу.
Негр двигался по коридору, наугад тыкая шваброй. Согнутая под прямым углом спина
вынуждала его держать лицо параллельно полу. Для того, чтобы смотреть по сторонам, он
крутил головой как пловец кролем. Увидев меня и Хаббла, негр остановился. Опустил
швабру и покачал головой. Непроизвольно хихикнул. Снова покачал головой. Захихикал.
Веселым, радостным смехом. Как будто, наконец, после стольких лет ему позволили увидеть
какое-то чудо. Вроде единорога или русалки. Негр постоянно пытался заговорить и
поднимал руку, словно желая подчеркнуть свои слова. Но каждый раз опять давился смехом
и вынужден был опираться на швабру. Я не торопился. Я мог подождать. У меня впереди
были все выходные. Впереди у негра была вся жизнь.
- Да, точно, - наконец улыбнулся он. У него не было зубов. - Да, точно.
Я смерил его взглядом.
- Что да, точно, дедушка? - улыбнулся я в ответ.
Негр снова захихикал. Похоже, наш разговор затягивался.
- Да, точно, - повторил он. Наконец ему удалось совладать со смехом. - Я торчу в
этой дыре с сотворения мира, да. С тех пор, как Адам еще был ребенком. Но сейчас я вижу
то, что никогда не видел, приятель. Да, ни разу не видел за столько лет.
- И что же ты никогда не видел, старик? - спросил я.
- Ну, - сказал он, - я провел здесь столько лет и никогда не видел, чтобы в камере
сидели в такой одежде, вот.
- Тебе не нравится моя одежда? - удивленно спросил я.
- Я этого не говорил, да. Я не говорил, что мне не нравится ваша одежда, ребята, -
сказал негр. - Мне нравится ваша одежда, очень нравится. Замечательная одежда, да, точно,
очень замечательная.
- Так в чем же дело? - спросил я.
Старик хихикнул над какой-то своей мыслью.
- Дело не в качестве одежды, да, - наконец сказал он. Совсем не в качестве одежды.
Дело в том, что она на вас надета, да. А вы должны быть в оранжевой форме. Я такого еще
никогда не видел, а как я уже говорил, я здесь с тех пор, как земля остыла, с тех пор, как
динозавры сказали, что с них хватит. Но теперь я повидал все, да, все.
- Но те, кто находится на этаже предварительного содержания, не носят форму, -
заметил я.
- Да, точно, это ты в самую точку, приятель, - подтвердил старый негр.
- Тут нет никаких сомнений.
- Так сказали охранники, - подтвердил я.
- А что еще они могли сказать, - согласился старик. - Потому что таковы правила,
а охранники - они знают правила, да, знают, потому что сами их составляют.
- Так в чем же дело, старик? - снова спросил я.
- Как же, я же сказал, вы не в оранжевой форме, сказал он.
Мы начали ходить по кругу.
- Но я не должен ее носить, - сказал я.
Негр удивился. Его проницательные птичьи глаза уставились на меня.
- Не должен? Это еще почему? Объясни-ка мне.
- Потому что на этаже предварительного содержания форму не носят, - терпеливо
сказал я. - Мы же только что припали к согласию, верно?
Наступила тишина. Нам обоим одновременно пришла одна и та же мысль.
- Вы думаете, это этаж предварительного содержания? - спросил старик.
- Разве это не этаж предварительного содержания? - в это же самое время спросил я.
Старик умолк. Подхватил швабру и заковылял прочь. Как мог быстро. Громко крича.
- Это не этаж предварительного содержания, приятель, - завопил он. -
Подследственные находятся на верхнем этаже. На шестом. А это третий этаж. Вы на третьем
этаже, ребята. Здесь сидят те, кто отбывает пожизненное заключение, признанные особо
опасными. Это даже не простые обитатели тюрьмы. Это гораздо хуже, приятель. Да, ребята,
вы попали в плохое место. Вы попали в беду, это, точно. К вам придут гости. Они
посмотрят, кто к ним попал. О, ребята, я поскорее убираюсь отсюда.
Оценить. Долгий опыт научил меня сначала оценивать и определять. Когда
неожиданность падает как снег на голову, нельзя терять время. Не надо гадать, как и почему
это произошло. Не надо винить себя. Не надо искать виновных. Не надо думать о том, как
избежать повторения той же ошибки. Всем этим можно будет заняться позже. Если
останешься жив. Первым делом надо оценить ситуацию. Проанализировать. Определить
минусы. Найти плюсы. В соответствии с этим составить план действий. Если сделать так, у
тебя появится шанс продержаться и потом заняться всем остальным.
Мы не в камере предварительного содержания на шестом этаже. Не там, где должны
находиться подследственные. Мы на третьем этаже, среди заключенных, отбывающих
пожизненное наказание. Особо опасных преступников. Плюсов никаких. Минусов хоть
отбавляй. Мы новички на этаже осужденных. Без статуса нам не выжить. А статуса у нас
нет. Нам бросят вызов. Вынудят опуститься на самое дно тюремной иерархии. Нам
предстояли очень неприятные выходные. Возможно, со смертельным исходом.
Я вспомнил одного парня из армии, дезертира. Молодой новобранец, неплохой парень,
ушел в самоволку, потому что у него была какая-то мудреная религия. Нашел на свою
голову неприятности в Вашингтоне, присоединился к какой-то демонстрации. В итоге
попал в тюрьму, на этаж к плохим ребятам. Умер в первую же ночь. Анальное
изнасилование. По оценкам, не меньше пятидесяти раз. При вскрытии у него в желудке
было обнаружено около пинты спермы. Новичок без статуса. Попал на самое дно тюремной
иерархии. Беззащитный перед всеми, кто выше его.
Плюсы. У меня есть интенсивная подготовка. И опыт, не имеющий отношения к
тюремной жизни, но который все равно поможет. Мне пришлось пройти курс весьма
неприятного образования, и не только в армии. Все началось еще с детства. Между
начальной школой и колледжем дети военных успевают поучиться в двадцати, а то и в
тридцати разных школах. Частично на военных базах, но в основном в местных. Суровое
испытание. Филиппины, Корея, Исландия, Германия, Шотландия, Япония, Вьетнам. По
всему земному шару. И первый день в каждой новой школе я был новичком, не имеющим
статуса. На жарких, пыльных школьных дворах, на холодных и сырых школьных дворах мы
с братом завоевывали себе статус, спина к спине.
Затем, когда я сам попал на военную службу, жестокость была отточена до
совершенства. Меня учили профессионалы. Те, кто сам учился еще во время Второй
мировой войны, Кореи, Вьетнама. Люди, пережившие то, о чем я только читал в книгах.
Они обучали меня приемам, способам, навыкам. Но в первую очередь они учили меня
социальной установке. Они учили тому, что запреты и ограничения равносильны смерти.
Бей первым, бей изо всех сил. Убивай первым же ударом. Отвечай до того, как тебя
ударили. Обманывай. Господа, ведшие себя прилично, больше никого ничему не могли
научить. Они уже давно были мертвы.
В половине восьмого вдоль ряда камер разнесся нестройный лязг. Таймер отпер
клетки. Дверь нашей камеры приоткрылась на дюйм. Хаббл сидел не шелохнувшись. Он до
сих пор не проронил ни звука. У меня не было никакого плана. Конечно, лучше всего было
бы отыскать охранника. Все ему объяснить и добиться перевода на другой этаж. Но я не
надеялся найти охранника. На таких этажах они не несут службу поодиночке. Они ходят
парами, а то и втроем или вчетвером. В этой тюрьме не хватает персонала. Нам это ясно
дали понять вчера вечером. Маловероятно, что людей достаточно для того, чтобы
патрулировать группами все этажи. Вполне вероятно, за весь день я не увижу ни одного
охранника. Они будут сидеть в караульном помещении. И покидать его только в случае
чрезвычайного происшествия. Но даже если я увижу охранника, что я ему скажу? Что я
попал сюда по ошибке? Наверняка, он и так слышал это каждый день. Меня спросят: а кто
меня сюда отправил? Я отвечу: Спиви, старший надзиратель. Мне скажут: значит, все в
порядке, так? Поэтому мой план состоял в отсутствии плана. Жди и смотри. И действуй
соответственно. Цель: дожить до понедельника.
Послышался скрежет; обитатели тюрьмы стали открывать двери своих камер. До меня
донеслись шаги и обрывки разговоров, ознаменовавших начало еще одного бесцельного
дня. Я ждал.
Ждать пришлось недолго. Со своего острого угла, лежа на койке ногами к двери, я
увидел выходящих в коридор соседей. Они смешались в небольшую толпу. Все были одеты
одинаково. Оранжевая тюремная форма. Туго повязанные красные банданы на бритых
головах. Здоровенные негры. Судя по виду, культуристы. У некоторых были оторваны
рукава курток. Это должно было говорить о том, что даже самый большой размер не может
вместить их солидные бицепсы. Возможно, они были правы. Впечатляющее зрелище.
Ближайший к нам негр был в светлых солнцезащитных очках. Хамелеоны, темнеющие
на солнечном свете. По всей вероятности, последний раз этот тип видел солнце еще в
семидесятые. И, вероятно, больше увидеть солнце ему не суждено. Так что очки были
рудиментом, но смотрелись очень хорошо. Как и обилие мускулов. Как и банданы и куртки
с оторванными рукавами. Запоминающийся образ. Я ждал.
Наконец тип в солнцезащитных очках нас заметил. Выражение удивления у него на
лице быстро сменилось восторгом. Он предупредил самого огромного верзилу, похлопав
его по руке. Верзила обернулся. Долго непонимающе смотрел на нас. Затем ухмыльнулся. Я
ждал. У нашей камеры собралась плотная кучка. Все таращились на нас. Верзила открыл
дверь. Остальные передавали ее по дуге из руки в руку. Защелкнули ее.
- Смотрите, что нам прислали, - сказал верзила. - Вы видите, что нам прислали?
- Что нам прислали? - переспросил тип в солнцезащитных очках.
- Нам прислали свежее мясо, - ответил верзила.
- Это точно, - подтвердил тип в очках. - Свежее мясо.
- Свежее мясо для всех, - сказал верзила.
Он ухмыльнулся. Оглядел свою банду, и остальные ухмыльнулись в ответ. Похлопали
друг друга по ладоням, не поднимая рук. Я ждал. Верзила зашел на полшага к нам в камеру.
Он был просто громадный. На дюйм-два ниже меня, но зато вдвое тяжелее. Он заполнил
собой дверной проем. Его тупые глазки мельком оглядели меня, затем переключились на
Хаббла.
- Ты, белый парень, подойди сюда, - сказал верзила. Обращаясь к Хабблу.
Я почувствовал, что Хаббла охватила паника. Он не пошевелился.
- Подойди сюда, белый парень, - тихо повторил верзила.
Хаббл встал. Неуверенно шагнул к негру, стоящему в дверях. Верзила бросил на него
яростный взгляд, призванный своей свирепостью заморозить у противника кровь в жилах.
- Эта территория Красного, - сказал верзила. Он повернулся к банданам. - Что
делает бледнолицый на территории Красного?
Хаббл молчал.
- Налог на проживание, парень, - сказал верзила. - Как платят в гостиницах во
Флориде. Ты должен заплатить налог. Дай мне свой свитер, белый парень.
Хаббл окаменел от страха.
- Дай мне свой свитер, белый парень, - повторил верзила. Тихо. Развязав рукава
своего дорогого свитера, Хаббл протянул его верзиле.
Тот взял свитер и, не глядя, швырнул за спину.
- Дай мне свои очки, белый парень, - сказал верзила.
Хаббл бросил на меня взгляд, полный отчаяния. Снял свои очки в золотой оправе.
Протянул верзиле. Тот взял и уронил на пол. Наступил на них. Покрутил каблуком. Очки
хрустнули и разлетелись на мелкие осколки. Верзила шаркнул ногой, вышвыривая обломки
в коридор. Остальные принялись по очереди их топтать.
- Хороший мальчик, - сказал верзила. - Ты заплатил налог.
Хаббла охватила дрожь.
- А теперь подойди сюда, белый парень, - сказал его мучитель.
Хаббл робко шагнул вперед.
- Ближе, белый парень, - сказал верзила.
Хаббл придвинулся ближе. Остановился в футе от него. Его уже трясло.
- На колени, белый парень, - сказал верзила.
Хаббл опустился на колени.
- Расстегни мне ширинку, белок.
Хаббл, объятый паникой, не шелохнулся.
- Расстегни мне ширинку, белый парень, - повторил верзила. - Зубами.
Вскрикнув от страха и отвращения, Хаббл отскочил назад и забился в самый дальний
угол камеры. Попытался спрятаться за унитазом. Он буквально тянул его на себя.
Пора вмешаться. Не ради Хаббла. Я не испытывал к нему никаких чувств. Но я должен
был вмешаться ради себя. Капитуляция Хаббла бросит пятно позора и на меня. Нас будут
воспринимать как пару. Поражение Хаббла повергнет в грязь нас обоих. Игра шла за статус.
- Вернись, белый парень, разве я тебе не нравлюсь? - окликнул верзила Хаббла.
Я сделал бесшумный вдох. Сбросил ноги с койки и легко спрыгнул на пол перед
верзилой. Он удивленно уставился на меня. Я спокойно выдержал его взгляд.
- Кусок сала, ты у меня в гостях, - сказал я. - Но я дам тебе возможность выбирать.
- Выбирать стратегию выхода, кусок сала, - сказал я.
- Не понял?
- Я хочу сказать следующее. Ты уйдешь отсюда. Можешь не сомневаться. У тебя есть
возможность выбрать, как ты уйдешь. Или ты уйдешь сам, или те жирные ребята, что стоят у
тебя за спиной, вынесут тебя отсюда в ведре.
- Вот как? - спросил верзила.
- Можешь не сомневаться, - сказал я. - Я буду считать до трех, хорошо? Так что ты
решай быстрее, понятно?
Он молча смотрел на меня.
- Раз, - отсчитал я.
Никакого результата.
- Два, - отсчитал я.
Никакого результата.
И тут я пошел на обман. Вместо того чтобы считать до трех, я ударил верзилу головой
в лицо. Шагнул вперед и со всего размаха врезал ему лбом в нос. У меня получилось просто
прекрасно. Лоб изгибается идеальной дугой и очень прочный. Черепные кости впереди
очень толстые. А у меня так они вообще железобетонные. Человеческая голова штука
тяжелая. Ее удерживают в нужном положении всевозможные шейные и спинные мышцы.
Представьте себе, что вы получили в лицо удар шаром для боулинга. Кроме того, это всегда
неожиданно. Люди ожидают удара кулаком или ногой. Удар головой всегда неожиданный.
Как гром среди ясного неба.
Похоже, все лицевые кости верзилы провалились внутрь. Наверное, я разбил всмятку
его нос и раздробил обе кости щек. Изрядно встряхнул его крохотный мозг. Под верзилой
подогнулись ноги, и он рухнул на пол, как марионетка, у которой перерезали нитки. Как на
бойне. Его череп с грохотом ударился о бетонный пол.
Я обвел взглядом кучку, толпившуюся перед дверью нашей камеры. Красные банданы
быстро переоценивали мой статус.
- Кто следующий? - спросил я. - Но дальше у нас будет как в Лас-Вегасе: или
ставки удваиваются, или пошел вон. Этот тип отправляется в тюремный госпиталь и
проведет шесть недель в железной маске. Так что следующий получит уже двенадцать
недель в госпитале, понятно? Парочка сломанных ребер, верно? Итак, кто следующий?
Ответа не последовало.
Я ткнул пальцем в негра в солнцезащитных очках.
- Кусок жира, дай мне свитер, - сказал я.
Нагнувшись, негр подобрал свитер. Передал его мне. Наклонился и протянул руку. Не
желая чересчур приближаться. Взяв свитер, я бросил его на койку Хаббла.
- Дай мне очки, - сказал я.
Нагнувшись, негр подобрал с пола сломанную золотую оправу. Протянул ее мне. Я
швырнул ее назад.
- Они сломаны. Дай свои.
Последовала долгая пауза. Негр смотрел на меня. Я, не моргая, смотрел на него.
Наконец он снял свои солнцезащитные очки и протянул их мне. Я убрал их в карман.
- А теперь уберите отсюда эту тушу, - распорядился я.
Кучка людей в оранжевой форме с красными банданами схватила верзилу за обмякшие
члены и выволокла из камеры. Я забрался на свою верхнюю полку. Меня трясло от прилива
адреналина. В желудке все бурлило, я задыхался. Мое кровообращение готово было вот-вот
остановиться. Я чувствовал себя ужасно. Но далеко не так ужасно, как чувствовал бы себя,
если бы не сделал то, что сделал. Тогда к этому моменту красные банданы уже закончили бы
с Хабблом и переключились на меня.
Я не притронулся к завтраку. У меня не было аппетита. Я просто лежал на верхней
койке и ждал, когда мне полегчает. Хаббл сидел на нижней койке, раскачиваясь взад-вперед.
Он так и не произнес ни звука. Через какое-то время я соскользнул на пол. Вымыл лицо. По
коридору проходили люди. Заглядывали к нам и уходили. Известие распространилось
мгновенно. Новичок из последней камеры отправил Красного в госпиталь. Надо посмотреть
на него. Я стал знаменитостью.
В конце концов, Хаббл перестал раскачиваться и посмотрел на меня. Открыл рот и
снова закрыл. Открыл опять.
- Я так не могу, - сказал он.
Это были первые слова, что я услышал от него после уверенного разговора по
телефону, который я слушал в кабинете Финлея. Хаббл говорил очень тихо, но его слова не
вызывали сомнений. Это была не скулящая жалоба, а простая констатация факта. Он так не
может. Я посмотрел на него, обдумывая его слова.
- Так почему вы здесь? - спросил я. - Что вы сделали?
- Я ничего не сделал, - ответил Хаббл. Безучастно.
- Вы сознались в том, чего не совершали, - сказал я. - Вы сами на это напросились.
- Нет, - сказал он. - Все было именно так, как я сказал. Это сделал я, и я так и
сказал следователю.
- Чушь, Хаббл. Вас там даже не было. Вы были на вечеринке. Человек, отвозивший
вас домой, служит в полиции, черт побери. Вы в этом невиновны, вы это знаете, и все это
знают. Так что не вешайте мне лапшу на уши.
Хаббл уставился в пол. Задумался.
- Я ничего не могу объяснить, - наконец сказал он. - Я ничего не могу сказать.
Мне просто необходимо узнать, что будет дальше.
Я снова посмотрел на него.
- Что будет дальше? - переспросил я. - Вы просидите здесь до понедельника, а
утром вас отвезут назад в Маргрейв. А потом, полагаю, просто освободят.
- Правда? - спросил он. Словно полемизируя сам с собой.
- Вас там даже не было, - повторил я. - Полиции это известно. Возможно, она
захочет узнать, почему вы сознались в том, что не совершали. И почему у того парня был
номер вашего телефона.
- А если я ничего не могу ответить? - сказал Хаббл.
- Не можете или не хотите? - спросил я.
- Не могу, - уточнил он. - Я ничего и никому не могу объяснять.
Хаббл отвернулся, и его передернуло. Он был очень напуган.
- Но я не могу здесь оставаться, - сказал он. - Я этого не вынесу.
Хаббл был финансист. Такие люди разбрасывают свои телефоны как конфетти.
Рассказывают каждому встречному о секретных фондах и налоговом рае. Говорят все что
угодно, лишь бы получить в свое распоряжение заработанные тяжелым трудом чужие
доллары. Но этот номер был на обрывке компьютерной распечатки, а не на визитной
карточке. И обрывок был спрятан в ботинке, а не засунут в бумажник. Фоном ко всему
этому словно ритм-секция звучал страх, буквально струившийся из Хаббла.
- Почему вы никому не можете рассказать? - спросил я.
- Потому что не могу, - ответил он. И на этом остановился.
Внезапно я почувствовал себя страшно усталым. Двадцать четыре часа назад я
спрыгнул с автобуса на развилке и пошел пешком по шоссе, бодро шагая под теплым
утренним дождем. Держась подальше от людей, держась подальше от неприятностей. Без
вещей, без проблем. Свобода. Я не хотел, чтобы ее отнимали у меня Хаббл, Финлей или
какой-то высокий тип, которому прострелили бритую голову. Я не желал иметь с этим
никаких дел. Я хотел тишины и спокойствия, возможности искать следы Слепого Блейка. Я
хотел найти какого-нибудь восьмидесятилетнего старика, когда-то выпивавшего вместе с
ним. Мне нужно было разговаривать с тем старым негром, что подметал утром тюрьму, а не
с Хабблом. Молодым, преуспевающим ослом.
Он напряженно думал. Теперь я понял, что имел в виду Финлей. Мне никогда не
приходилось наблюдать так явственно мыслительный процесс. Хаббл беззвучно шевелил
губами и загибал пальцы. Словно перебирал плюсы и минусы. Взвешивал за и против. Я
молча следил за ним. И увидел, что он принял решение. Повернувшись, Хаббл посмотрел на
меня.
- Мне нужен совет, - сказал он. - У меня возникла кое-какая проблема.
Я громко рассмеялся.
- Вы меня удивили, - сказал я. - А я ни за что бы об этом не догадался. Я думал, вы
здесь потому, что вам надоело по выходным играть в гольф.
- Мне нужна помощь, - сказал он.
- Вы уже получили всю помощь, на которую только могли рассчитывать, - сказал
я. - Если бы не я, вы бы сейчас стояли согнутый пополам перед своей кроватью, а сзади
выстроилась бы очередь из этих сексуально возбужденных верзил. А вы до сих пор не
слишком-то переусердствовали в выражении своей признательности.
Хаббл задумчиво посмотрел на меня. Кивнул.
- Извините, - сказал он. - Я вам очень признателен. Поверьте, очень признателен.
Вы спасли мне жизнь. Вы за меня заступились. Вот почему вы должны мне сказать, что
делать дальше. Мне угрожают.
Я откликнулся на это признание не сразу.
- Знаю, - сказал я. - В общем-то, это очевидно.
- И не только мне, - продолжал Хаббл. - Также и моим родным.
Он собирался впутать в свои проблемы и меня. Я смерил его взглядом. Хаббл снова
начал думать. Его губы беззвучно шевелились. Он считал на пальцах. Стреляя глазами по
сторонам. Как будто справа и слева лежали большие кучи доводов за и против. Какая куча
больше?
- У вас есть семья? - наконец спросил Хаббл.
- Нет, - ответил я.
Что еще я мог сказать? Родители мои давно умерли. Где-то у меня был брат, с которым
я не виделся целую вечность. Так что у меня не было никого. И я не мог точно ответить,
хочу ли обзаводиться семьей.
- Я женат уже десять лет, - продолжал Хаббл. - Десять лет исполнилось в прошлом
месяце. Мы это торжественно отпраздновали. У меня двое детей. Сын девяти лет и дочь
семи. Замечательная жена, замечательные дети. Я люблю их до безумия.
Он говорил искренне. Я видел это по его лицу. Затем Хаббл погрузился в молчание.
При воспоминании о семье его затянула пелена грусти. Он ломал голову, какого черта
торчит сейчас здесь, вдали от них. Но из тех, кто сидел в этой камере, не его первого
одолевали такие мысли. И не последнего.
- У нас очень уютный дом, - снова заговорил Хаббл. - На Бекман-драйв. Я купил
его пять лет назад. Заплатил уйму денег, но дом того стоит. Вам знакомы эти места?
- Нет, - снова сказал я.
Хаббл боялся перейти к сути. Скоро он начнет рассказывать мне про обои в ванной на
первом этаже. И про то, как он собирается платить за курс ортодонтии, который предстоит
пройти его дочери. Я не собирался ему мешать. Обычные тюремные разговоры.
- Так или иначе, - спокойно произнес Хаббл, - теперь все пошло прахом.
Он сидел на койке, одетый в выцветшую футболку и линялые джинсы. Подобрав свой
белый свитер, он снова повязал его поверх плеч. Без очков его лицо казалось старше, а
взгляд каким-то отсутствующим. Те, кто носит очки, без них выглядят рассеянными и
беззащитными. Человек остался один в чужом, враждебном мире. Исчезла защитная
преграда. Сейчас Хаббл напоминал усталого старика. Одна нога была выставлена вперед.
Мне был виден рисунок на подошве.
Что именно он назвал угрозой? Какая-то тайна может стать явью? Что-то может
разбить идеальную жизнь его семьи в доме на Бекман-драйв? Возможно, его жена в чем-то
замешана, а он ее покрывает. Возможно, высокий тип, получивший пулю в голову, был ее
любовником. Мало ли что возможно. Быть может, этой семье угрожает позор, банкротство,
бесчестье, прекращение членства в местном клубе. Я ходил кругами. Я не был знаком с
миром Хаббла. У меня были другие представления о том, что такое настоящая угроза. Да, он
дрожал от страха. Но я не имел понятия, как много нужно для того, чтобы напугать такого
человека. Или как мало. Когда я впервые увидел Хаббла вчера в полицейском участке, он
был чем-то взволнован. С тех пор его то била дрожь, то он сидел, уставившись в одну точку,
парализованный ужасом. Его не покидали отрешенность и апатия. Несомненно, Хаббл
чего-то очень боялся. Прислонившись к стене камеры, я ждал, когда он мне расскажет, чего
именно.
- Они нам угрожают, - наконец снова сказал он. - Они предупредили, что если я
кому-нибудь расскажу о том, что происходит, они ворвутся к нам в дом. Соберут нас в моей
спальне. Прибьют меня гвоздями к стене и отрежут мне яйца. А потом заставят мою жену их
съесть. Потом перережут нам горло. А наших детей заставят смотреть на все это, после чего
сделают с ними такое, что мы будем рады, что ничего не увидим, так как будем к тому
времени уже мертвы.
Маргрейв — крохотный идеальный городок. Настолько идеальный, что это пугает.
Бывший военный полицейский Джек Ричер, ведущий кочевой образ жизни,
приходит в Маргрейв, намереваясь покинуть город через пару дней.
Однако в этот момент в Маргрейве происходит первое убийство за тридцать лет.
Его вешают на Ричера, единственного чужака в городе. И для него начинается
кошмар... первым действием которого становятся выходные в тюрьме,
на этаже смерти, в обществе заключенных, отбывающих пожизненное заключение.
По мере того, как начинают просачиваться отвратительные тайны смертельного
заговора, поглотившего весь город, растет счет трупам. И смерть
становится эпидемией.
Чем открывать файлы fb2?
Для того, чтобы открыть файлы с расширением fb2 установите необходимое программное
обеспечение. Ниже указаны ссылки на сайты популярных читалок для различных
устройств:
Рекомендуем посетить сайт
«Всё
о чтении электронных книг»
- где вы найдете обширную подборку программ для чтения, дайджест обзоров
специализированных устройств для чтения и много другой полезной информации.
