На магистрали А10 он вскоре отметил странные изменения в атмосфере. Порывы ветра яростно приподнимали машину. Деревья по обочинам дороги извивались в бешеных корчах. В салоне становилось все теплее. Что происходит? На шоссе, кроме него, никого не видно.

Он включил радио.

Первые же услышанные им слова все объяснили:

—Из-за приближения урагана «Ксинтия» в департаментах Приморская Шаранта, Вандея, Де-Севр и Вьенна объявлен красный уровень тревоги. Существует реальная угроза для жизни. Возможны наводнения, обрывы электролиний, разрушения. Сегодня вечером порывы ветра достигали ста пятидесяти километров в час, и…

Кубела стиснул руль. Только этого не хватало. Вмешались небесные силы. Хотя чему тут удивляться? Эта история с самого начала писалась под знаком богов. «Я тот, кто тебя сотворил».

Кубела протянул руку и переключился на другую станцию.

—Его ожидали, и вот он здесь. Начиная с двадцать третьего февраля служба «Метео-Франс» сообщала об области пониженного атмосферного давления, расположенной в самом сердце Атлантики и способной преобразоваться в ураган. Двадцать пятого февраля спутник «Евметсат» сфотографировал эволюцию этой атмосферной депрессии, все больше углублявшейся над морем в районе португальского архипелага Мадера…

Словно комментируя услышанное, машина то и дело вставала на дыбы и перепрыгивала с полосы на полосу, содрогаясь в конвульсиях, тут же усмиряемых невидимой дланью. Кубела выжимал больше 200 километров в час. Он взглянул на индикаторы приборной панели. Его машина была чудом науки и техники, но в руках природы она обращалась в игрушку.

—Депрессия поднялась из субсахарского региона и превратилась во внетропический циклон, разразившийся двадцать шестого февраля над Канарскими островами, вызвав первые разрушения. Сейчас «Ксинтия» уже над континентом. Жара — ее сигнал. Двадцать пять градусов посреди зимы над баскским побережьем — это уже не потепление, а конец света!

Своим пафосом комментаторы напомнили ему евангелистов, провозглашающих Апокалипсис. Если только он не приписывает им обороты, которых они не употребляли. Он пришел в такое нервное возбуждение, что его мозг выкручивал фразы, словно раскаленные добела куски металла.

Оставалось проехать еще двести километров, и ему мерещилось, будто он мчится прямиком в пасть чудовища. Может, лучше остановиться? Укрыться в гостиничном номере и дождаться затишья? Немыслимо. Тон Голоса не нуждался в комментариях. Кто такой убийца? Как он захватил Анаис в заложницы? Когда она вышла из тюрьмы? Вероятно, она продолжила расследование и сунулась куда не следовало. Какую сделку предложит ему убийца? А главное — где он уже слышал этот Голос?

Он миновал Тур и свернул к автозаправке. Навес над ней сотрясался, из последних сил цепляясь за опоры. Вдоль парковки яростно плескались хвойные деревья, образуя бахрому черной кипящей пены. Только насосы, казалось, крепко держались за асфальт. Бензина, чтобы добраться до Ла-Рошели, ему хватало, но хотелось вновь обрести связь с миром людей.

Вот только он ошибся адресом. На стоянке не было ни одной машины. За еще освещенными окнами супермаркета — ни единой тени. Затормозив перед трясущимися стеклами, он наконец разглядел нескольких человек в красной форменной одежде: женщины — в фартуках, мужчины — в комбинезонах. Они спешно паковали вещи.

—Вы в своем уме — разъезжать в такую погоду?— спросила одна из женщин, когда он вошел.

—Буря застигла меня в пути.

Она закрывала кассу за стойкой.

—Вы не слышали радио? Объявлен красный уровень тревоги.

—Придется ехать дальше. Мне надо в Ла-Рошель.

—В Ла-Рошель? Вы что, не видите, как дует здесь? Только представьте, что творится на побережье! Сейчас там, наверное, все уже затопило…

Кубела не стал слушать дальше. Он не нуждался в Кассандре, чтобы подстегнуть себя. И он снова пустился в путь, ощущая себя мифологическим героем, который не может противиться року.

В три часа ночи он добрался до магистрали N11. Чтобы преодолеть 450 километров от Парижа до Ла-Рошели, ему понадобилось шесть часов. Неплохо. Не успел он порадоваться, как хлынул дождь. В один миг ливень перечеркнул пейзаж, словно желая уничтожить его, стереть с лица земли. Дождевые струи хлестали по окнам, стучали по капоту, брызгали со всех сторон — и сверху и снизу.

Он не мог разглядеть указатели. Вспомнил о навигаторе, но как тут остановить машину, отыскать инструкцию, ввести данные?.. Все вокруг выглядело растворенным, размытым, текучим. Он подумал, что в мире, кроме него, никого не осталось, и тут заметил впереди чужие фары. Их вид успокоил его, но ненадолго. Машины сдавали назад, съезжали на обочину, только что не крутились волчком. Люди утратили контроль над реальностью.

Вдруг указатель «Ла-Рошель, 20км» взмыл, будто железное крыло, и врезался в его капот. Кубела отделался трещиной в многослойном ветровом стекле. По крыше застучали ветки и камни. Но он упрямо ехал вперед. Тьма обратилась в сплошной поток обломков и осколков.

Наконец будто чудом впереди возник город. На равном расстоянии замелькали огоньки. Дома сотрясались. Крыши скрипели. Иногда на улицу выскакивали обезумевшие люди. Пытались укрепить спутниковую антенну, защитить стекла в машине, закрыть ставни… Смело, но тщетно: природа брала свое.

На пассажирском сиденье зазвонил мобильный. В завываниях бури Кубела едва его услышал. И не с первой попытки сумел ответить.

—Алло?

—Ты где?

—В Ла-Рошели.

—Жду тебя на базе подводных лодок в Ла-Паллисе.

Теперь Голос звучал гулко, как под сводами церкви. За ним слышались назойливые глухие раскаты. Дыхание разъяренного моря.

—Что это такое?

—Бункер у въезда в торговый порт. Ты его не пропустишь.

—Я не знаю Ла-Рошели.

—Как-нибудь справишься. Поезжай вдоль здания с восточной стороны. Последняя дверь на севере будет открыта. Жду тебя.

* * *

Он поехал прямо, добрался до Старого порта. Первым, что он отчетливо разглядел, было информационное табло со светящимися буквами: «Штормовое предупреждение в 22 часа. Поворачивайте обратно». Кубела двинулся по бульвару, потом вдоль какой-то гавани — видимо, пристани для яхт. Корпуса судов сталкивались между собой. Мачты ударялись о железо. Чуть подальше высоченные волны с грохотом разбивались о набережную.

Кубела никогда не видел ничего подобного. Ветер, море и ночная тьма разрывали город на части. Вода заливала берег, мостовую, тротуары. Кубела не останавливался. Как найти базу подводных лодок? Поразмыслив, он решил ехать вдоль доков. Если повезет, ему попадется какой-нибудь указатель. И тут, в мимолетном просвете, оставленном «дворниками», он увидел невообразимое: три фигуры, бредущие против ветра по колено в воде.

Видение исчезло. Быть может, он бредит… В тот же миг машина пошла юзом и ударилась о тротуар. Это столкновение заставило его действовать. Одним махом он распахнул дверцу, и его тут же засосал горячий вихрь. Кубела уже забыл о жаре и был захвачен врасплох. Мир раскалился. Казалось, вот-вот взорвется ядро планеты.

Нет, ему не почудилось. Три человека удалялись, засунув руки в карманы, согнувшись под порывами ветра. Он побрел к ним, едва не прижимаясь к земле. Уличные фонари раскачивались в такт мачтам. Электрические провода дергались, как гитарные струны. Земля у него под ногами таяла, растворялась, стекала в море.

—Эй! Послушайте!

Они были в паре десятков метров от него, но, похоже, ничего не слышали. Он прибавил шагу, стараясь не поскользнуться. Двое мужчин с руками в карманах. Женщина, судорожно вцепившаяся в сумку. Все трое — в низко надвинутых капюшонах.

—Послушайте!

Кубела удалось схватить за плечо одного из мужчин. Тот даже не удивился — скорее он опасался получить фонарем или гиком по голове.

—Я ищу базу подводных лодок в Ла-Паллисе.

—Вы рехнулись. Это торговый порт. Там сейчас все ушло под воду.

—Далеко до него?

—Вы идете в обратную сторону. Не меньше трех километров.

—Я на машине.

—На машине?

—Скажите, куда ехать.

—Езжайте по проспекту Жан-Гитон. Все время прямо. Где-то там должен быть указатель «Торговый порт». Ориентируйтесь на него, и попадете в Ла-Паллис. Но, честно говоря, не верится, что вы туда доберетесь.

Он продолжал говорить, но Кубела уже развернулся и кое-как побрел к своей машине. Ее не оказалось на месте. Приложив ладонь козырьком, он осмотрелся. «Ауди» нашлась в полусотне метров от него, среди других сбившихся в кучу машин. По колено в воде он добрался до пассажирской дверцы — до другой не дотянуться,— открыл ее и скользнул внутрь. Включил зажигание. Слава богу, мотор не залило водой. Кое-как он вырулил из давки.

Несколько минут Кубела ехал по улице, защищенной от ветра тесно стоящими домами. Наконец увидел указатель «Торговый порт» и свернул направо. Пейзаж мгновенно изменился. Водоемы, промышленные объекты, железнодорожные пути и снова ураганный ветер. Машину заносило то вперед, то назад, она скользила в лужах. Ему уже казалось, что он совсем не продвигается, когда по обе стороны от дороги появились земляные валы. Здесь велись грандиозные земляные работы, и насыпи еще целый километр защищали его от ветра.

Наконец показался автономный порт. Огни в здании управления потушены. Ничего не разглядеть, кроме красно-белого шлагбаума и щита с надписью: «Проход закрыт для пешеходов. Иностранным машинам перевозка в порту запрещена». В хаосе этой ночи предупреждение выглядело смехотворным. Но Голос прав: бункер нельзя было не заметить. Крепость высилась слева, вздымая в темноте свои железобетонные стены.

Шлагбаум на выезде был сорван. Кубела сдал назад и повернул в обратную сторону. Подъемные краны. Водоемы. Необъятные лопасти врытых в землю ветряков. Он объехал препятствия. Ветер разгулялся, но порт способен выдержать и не такое. Промышленные строения представлялись воплощением безопасности.

Он очутился у подножия бункера, рядом с железной дорогой. Впереди открывалась обширная гавань. Грузовые корабли длиной в сотню метров и весом в несколько тысяч тонн раскачивались, точно ореховые скорлупки. Ярость океана оказалась заразной. И в этих отрезанных от моря водах вздымались гигантские волны.

Он поднял глаза и осмотрел блокгауз. В двадцатиметровых стенах, обращенных к гавани, виднелись равной ширины отверстия.

Голос сказал ему: «Поезжай вдоль здания с восточной стороны. Последняя дверь на севере будет открыта». Он наконец включил свой навигатор, который вместо приветствия показал ему четыре стороны света. Он находился на южной стороне бункера, гавань была на западе. Словом, он промахнулся. Кубела дал задний ход, обогнул здание и поехал вдоль восточной стены на север.

Глухая стена тянулась две сотни метров и заканчивалась черной стальной дверью. «Последняя дверь на севере будет открыта». Кубела схватил оба пистолета, сунул их за пазуху и вышел из машины. Он направился к стене. На набережной ни души. Кубела раскачивался под ветром и дождем, но чувствовал себя сильным. Пробил час открытого противостояния.

Ему вспомнились слова Голоса:

«Я называю ее Эвридикой. Но ты ее знаешь под именем Анаис».

Эвридика. А кто же Орфей? Он или убийца? Что придумал этот псих? Он снова взглянул на здание, в котором укрылась бы целая армия со своими подводными лодками. Его пронзила одна мысль: раз он Орфей, то в этой крепости таится ад. Посреди этого потопа его сейчас не удивил бы даже Цербер — чудовищный пес, охраняющий вход в царство теней.

Завороженный, промокший насквозь, он толкнул плечом стальную створку.

Она была открыта.

Попасть в ад совсем не трудно.

* * *

Сначала он увидел длинный темный туннель, на другом конце которого бушевала буря. Волны с силой врывались в него, затем сникали и превращались в пенистые лужицы. Кубела двинулся вперед. Туннель напоминал огромную прямоугольную пещеру. Природную полость геометрической формы. Он ощущал внутри себя гулкую пустоту, словно вступал под своды собора. Вода была повсюду. Она пропитывала бетон, хлюпающими звуками отдавалась у него над головой, блестящими лужами растекалась под ногами. Гул возникал в конце кишки, докатывался до него и будто нехотя уползал обратно. Он оказался в глотке чудовища, слюной которого было море.

Вокруг — ни огонька, ни подсказки. В глазах еще рябило от дождя. Он сообразил, что оставил мобильный в машине. Вот глупость. Наверняка убийца позвонит, чтобы отыскать его в этих дебрях…

Словно отвечая ему, справа вспыхнул свет — метрах в пятидесяти или больше. В этой пустоте не понять. Послышалось шипение. Он прищурился и различил яркое оранжевое пламя, по краям отдающее в синеву. Раскаленная сварочная горелка, изредка отбрасывающая всполохи на мокрый дождевик.

К нему шел человек.

Моряк или рыбак.

Очертания стали четче. Высокий мужчина в дождевом плаще, комбинезоне, спасательном жилете и болотных сапогах. Лицо скрыто под капюшоном с козырьком. Кубела никогда не пытался представить себе убийцу с Олимпа, но, пожалуй, этот призрак из пластика и огня тянул на эту роль.

Убийца был уже в нескольких шагах от него. В одной руке он держал горелку, другой тащил металлический баллон на колесиках — в нем был кислород, питавший пламя.

Кубела попытался рассмотреть его лицо. Что-то в облике убийцы — возможно, его сутулость,— показалось ему знакомым.

—Рад видеть тебя снова,— произнес хозяин, отбрасывая капюшон.

Жан-Пьер Туанен. Психиатр, наблюдавший его безумную мать во время ее трагической беременности. Человек, присутствовавший при заклании его брата. Старик, знавший всю его историю. И наверняка ее написавший. «Я тот, кто тебя сотворил».

—Извини, но мне надо закрыть эту чертову дверь.

Кубела посторонился, пропуская оборотня. Где-то на уровне глаз он ощутил горячее дыхание сварочной горелки. Оценил рост и силу противника. Несмотря на преклонный возраст, тот был способен нести на плечах Минотавра или Икара. Перетащить бычью голову или схватиться с таким великаном, как Уран.

Туанен резко захлопнул дверь и отрегулировал пламя горелки до ярко-оранжевого. Шипение перешло в свист. Старик закрепил на двери металлическую скобу. У Кубела перехватило дыхание. Любая надежда на побег буквально таяла у него на глазах. С одной стороны — заваренная дверь, с другой — беснующийся океан.

—Что это?.. Что вы делаете?

Кубела говорил с убийцей. Ему чудилось, что он бредит.

—Заделываю этот выход.

—От воды?

—От нас. Нам теперь отсюда не выйти.

Пламя приобрело белизну инея — инея, раскаленного до температуры в тысячи градусов.

Кубела увидел, как металл растекается красноватой лентой, затем чернеет. Это зрелище мгновенно вывело его из оцепенения.

Он шагнул к опустившемуся на корточки старику и оторвал его от земли:

—Где она?

Туанен отвернул горелку и в притворном испуге воскликнул:

—Обожжешься, дурачок!

Кубела отпустил его, но повторил еще громче:

—Где Анаис?

—Там.

Туанен протянул горелку к боковой двери слева от них. Выход к докам. Кубела увидел — или ему показалось, что увидел,— скорчившуюся на земле, вымокшую с ног до головы фигурку. Пленница походила на Анаис, но ее лицо закрывал капюшон.

Кубела бросился к ней. Туанен преградил ему дорогу своей смертоносной горелкой. Пламя едва не выжгло ему глаза.

—Не приближайся,— пробормотал старик.— Еще нельзя…

—И как ты мне помешаешь?— крикнул Кубела, заводя руку за спину.

—Если ты приблизишься к ней, она умрет. Можешь мне поверить.

Кубела застыл. Он ни на секунду не усомнился в словах Туанена. В том, что касается извращенных трюков, тому нет равных.

И он выпустил рукоять «CZ».

—Мне нужны доказательства, что это Анаис.

—Иди за мной.

Таща за собой баллон на колесиках, гигант направился во тьму. Кубела недоверчиво следовал за ним. Отсветы пламени плясали в лужах. Низкий гул горелки смешивался с грохотом волн.

Убийца остановился в нескольких шагах от пленницы. Он отпустил баллон и протянул руку к женщине. Кубела решил, что тот сейчас сорвет с нее капюшон. Вместо этого Туанен приподнял ей рукава. Мокрая кожа Анаис была вся в шрамах от ран, которые она себе нанесла.

В мозгу Кубела вспыхнуло воспоминание об их короткой вечеринке в Бордо.

«Вы уверены, что не хотите открыть мою бутылку?»

Запястья Анаис были стянуты хомутом Колсон. Казалось, она просыпается. Она шевелилась, каждым движением выдавая свое изнеможение, слабость — или наркотическое опьянение.

—Что ты ей вколол?

—Обычное успокоительное.

—Она ранена?

—Нет.

Кубела распахнул куртку, открыв окровавленную рубашку:

—А это?

—Это не ее кровь.

—Тогда чья?

—Какая разница? Кровь — она повсюду.

—У нее что, кляп во рту?

—У нее склеены губы. Очень стойким химическим клеем.

—Подонок!

Он бросился на Туанена. Тот заслонился своей горелкой.

—Ничего страшного. Ей окажут помощь, когда вы отсюда выйдете.

—Значит, мы выберемся отсюда?

—Все зависит от тебя.

Кубела провел ладонью по лбу. Брызги и опилки перемешались на его коже, превратившись в соленую грязь.

—Чего ты хочешь?— сдался он.

—Чтобы ты меня выслушал. Для начала.

* * *

—Я встретил твою мать в семидесятом году у себя в диспансере. Я заведовал лечебным центром, чем-то средним между приютом и психушкой. Францишка вместе с мужем бежала из Силезии. У них не было ни гроша. Анджей вкалывал на стройках. Францишка лечилась от психического расстройства. После говорили, будто она тронулась умом во время беременности, но это не так. Могу тебе сказать, что она была больна и до этой истории…

—Чем она страдала?

—Всем сразу. Биполярное расстройство, шизофрения, депрессия… И все это густо приправлено католической верой.

—Ты ее лечил?

—По долгу службы. Но прежде всего я использовал ее для своих опытов.

У него оборвалось сердце.

—Каких еще опытов?

—Я — истинное дитя семидесятых. Поколения психотропных препаратов, антипсихиатрии, открытия приютов для умалишенных. В то время считали, что химия — будущее психиатрии. Всё будут лечить таблетками! Параллельно с работой психиатра я создал исследовательскую лабораторию. Ничего особенного. У меня не было средств. И все же я почти случайно открыл один препарат. Предшественник DCR 97, который мне удалось синтезировать.

—Что-что?

—Препарат протокола «Матрешка».

—Что им лечили в то время?

—Ничего. Он всего лишь способствовал смене настроений, импульсов… Что-то вроде усилителя биполярности.

—Ты… ты вводил его Францишке?

—Не ей. Ее зародышам.

Вот в чем заключалась подоплека всей истории. Близнецы со столь несхожими темпераментами уже участвовали в эксперименте. Они стали черновиками будущих опытов.

—Результаты оказались поразительными. И сейчас я не в состоянии объяснить, в чем тут дело. Препарат не изменил генетический набор эмбрионов, но уже во внутриматочный период повлиял на их поведение. Практически все негативные последствия сосредоточились в одном из них. Враждебный, беспокойный, агрессивный, он стремился убить своего брата.

Кубела был ошеломлен.

—Я предпочел бы сохранить обоих детей, но физически это не представлялось возможным. Гинекологи предложили родителям выбор: спасти или более сильного, или более слабого ребенка. Францишка, разумеется, выбрала слабое звено. Тебя. Она считала тебя ангелом, невинной душой. Полный идиотизм. Ты был всего лишь одной из составляющих моего эксперимента.

Смутное облегчение: значит, он в самом деле белый близнец.

—С этого момента твое развитие меня больше не интересовало. Я прекратил инъекции. Поместил Францишку в заведение, где проводил консультации. Прошли годы. Я снова встретился с Анджеем, и тот рассказал мне, что тебя терзают кошмары и необъяснимые проявления агрессии. Я поговорил с тобой и обнаружил, что черный близнец продолжает жить внутри тебя. То, что разделил мой препарат, твоя психика соединила вновь. В одном и том же разуме!

—Ты меня лечил?

—Зачем? Ты ничем не болел. Ты представлял собой логическое продолжение моих исследований. К несчастью, тебя спасал твой сильный характер. Тебе удавалось удерживать брата в недрах бессознательного.

Кубела попытался встать на безумную точку зрения Туанена:

—Что же ты снова не ввел мне препарат?

—Просто не представилось возможности. Анджей мне не доверял. Несмотря на мою помощь — именно я оплатил дом в Пантене,— он держал меня на расстоянии. Даже настоял на том, чтобы вернуть мне деньги за дом! Затем ему удалось перевести Францишку в Виль-Эврар, вне пределов моей досягаемости.

—Он догадался о твоих делишках?

—Нет. Всего лишь почуял неладное. Чутье крестьянина. К тому времени он получил французское гражданство и чувствовал себя увереннее. Я ничего не мог поделать. Не говоря уже о том, что Анджей был здоровенным детиной. Физическая сила: в конце концов все сводится к ней.

—Что происходило со мной потом?

—Понятия не имею. Я оставил твой случай и сосредоточился на других исследованиях. Опираясь на историю твоего развития, я решил создать препарат, способный расщепить психику взрослого человека, породив множество субличностей.

—Препарат «Метиса».

—Ты забегаешь вперед. Мне пришлось больше десяти лет трудиться в одиночку, без средств, без команды. Я топтался на месте. И лишь в девяностых годах «Метис» проявил интерес к моим разработкам.

—Почему?

—Просто модное веяние. «Метис» активно завоевывал рынок успокоительных и антидепрессантов. Холдинг интересовали любые препараты, обладающие ранее неизвестным воздействием на человеческий мозг. Я рассказал им о DCR 97, хотя тогда он так не назывался. Собственно, он даже не существовал в своей… окончательной форме.

—Они тебя финансировали?

—В разумных пределах. Но мне удалось продвинуться. Создать препарат, вызывающий в человеческом мозгу цепную реакцию.

—А как, собственно, действует эта штука?

—Ни малейшего представления. Сам принцип воздействия я объяснить не могу. Зато я долгое время наблюдал его результаты. Все происходит как при ядерном расщеплении. Память взрывается подобно ядру атома. Но человеческий мозг наделен собственной логикой. Чем-то вроде закона всемирного тяготения, под действием которого желания, порывы, фрагменты памяти естественным образом соединяются, чтобы создать новое «я».

Кубела осознал, что его собственные исследования близнецовости или синдрома множественных личностей, по сути, были направлены на поиски этого закона тяготения.

—Ты проводил клинические испытания?

—В этом и заключалась главная трудность. Мои разработки требовали использования человеческого материала. Бессмысленно испытывать подобный препарат на крысах или на обезьянах. Разумеется, «Метис» — могущественный холдинг, но не настолько, чтобы тестировать что угодно на ком угодно.

—И что же?

—Они помогли мне открыть специализированную клинику. Я начал испытания на умалишенных. То есть на тех, чья личность и без того была нестабильна. В собственной клинике я пользовался большей свободой. Секретные исследования полностью финансировались «Метисом».

—Какой смысл тестировать подобный препарат на душевнобольных? Обострять уже существующую патологию?

—Возможность обострять болезнь содержит в себе собственную противоположность: способность ее излечения. Но мы до этого еще не дошли. Мы сеяли, а затем пожинали лишь записи наблюдений, сбор фактов.

Оживали старые призраки. Опыты над людьми в концлагерях. Манипуляции с разумом в советских психушках. Подобные исследования находятся под строжайшим запретом, но у военной разведки их результаты всегда будут на вес золота.

—Полученные данные были хаотичными. Некоторые пациенты впадали в бредовое состояние. Другие превращались в овощи. Третьи, напротив, обретали достаточно прочную личность, однако через некоторое время она рушилась.

—Как у Патрика Бонфиса?

—Ты начинаешь понимать. Бонфис — один из первых моих подопытных.

—Как возникла идея проводить испытания над психически здоровыми людьми?

—Армия пожелала углубить мои исследования. Мне предложили разработать полноценную программу. Программу «Матрешка». С настоящей выборкой людей со здоровой психикой, которых мы могли бы подвергнуть обработке. Мне предоставили финансовую и технологическую помощь для создания микросистемы, способной самостоятельно удовлетворять нашу потребность в DCR 97. Благодаря нашему имплантату стало возможным отправлять подвергшихся обработке людей в свободное плавание, чтобы посмотреть, как они себя поведут. Программа была рискованной, и даже среди военных далеко не все ее поддерживали. Но кое-кто из руководства хотел знать, к чему это может привести.

—Ты имеешь в виду «Метис» или армию? Кто из них конкретно отвечает за этот протокол?

—Мне это неизвестно. Этого никто не знает. Даже они сами. Всякий раз собираются какие-то советы, комитеты, представительства. Ответственность за решения распыляется, размывается. Тебе никогда не удастся назвать какого-то конкретного виновника.

Кубела взял на себя роль адвоката дьявола:

—Почему твой препарат не испытывали на заключенных, осужденных преступниках, террористах?

—Потому что они надежно защищены. Адвокаты, СМИ, сообщники: о настоящих преступниках заботятся все кому не лень. Куда проще похищать никому не известных бедолаг! «Метис» и армия разработали систему отбора, но этой стороной дела я никогда не занимался.

Sasha.com. Фелис, Медина, Лейла. Об этом аспекте программы Кубела знал куда больше, чем сам Туанен.

—Я принимал «добровольцев», подвергал их обработке, а также промывал им мозги: что бы ни случилось, они неизменно отказывались от сканирования или рентгена, иначе имплантат тут же был бы обнаружен. После чего мы их отпускали и наблюдали за происходящим.

Продолжение Кубела уже знал. Тем временем вокруг них содрогались стены. Судя по доносившемуся грохоту, отдельные волны достигали крыши бункера на высоте двадцати метров.

—И как сейчас проходят ваши опыты?

—Они прекращены. «Матрешку» упразднили.

—Почему?

Старик недовольно помотал головой:

—Достигнутые результаты их не устроили. Испытуемые подвержены единичным припадкам. Они меняют личность, но совершенно непредсказуемым образом. Некоторым из них даже удается вырваться из-под наблюдения. Армия и «Метис» пришли к выводу, что мои разработки никогда не найдут практического применения. Ни военного, ни коммерческого.

—Полагаю, ты с этим не согласен.

Тот пошевелил пальцами в освещенном горелкой сумраке.

—Мне наплевать на их решения. Я — творец. Я играю человеческими судьбами.

Кубела наблюдал за собеседником. Великолепные черты, бесчисленные морщины, величественная посадка головы. Годы обглодали его лицо, оставив лишь самое необходимое: кости и кожу, лишенные плоти. Настоящий психопат, поставивший себя выше людей и законов.

—Вы уничтожили всех испытуемых?

—Не всех. Ты же здесь.

—Почему?

—Потому что тебя защищаю я.

—Как?

—Убивая людей.

Кубела окончательно запутался. Рев моря по-прежнему осаждал их убежище. Оглушительный шум, наполнявший бункер, эхом отдавался в каждом из доков.

—Объяснись.

—В конце две тысячи восьмого года мне сообщили о психиатре, который повсюду сует свой нос. Меня это не удивило. Кое-кто из пациентов ускользал от наблюдения. Ничего удивительного, что они снова оказывались в психушках.

—Ты узнал меня?

—Мне передали собранное на тебя досье. Хотели знать, что я слышал о тебе как о психиатре. Только представь! Близнец Кубела! Я был потрясен, узнав о тебе тридцать лет спустя. И тут я понял, что наши судьбы неразрывно связаны. Греческий рок.

—Они уже тогда решили меня убрать?

—Не знаю. Я предложил задействовать тебя в эксперименте. Они отказались: слишком рискованно. Я представил свои доводы. У меня была твоя старая медицинская карта. Я описал историю твоего рождения, двойственность и сложность твоей психики. Доказал им, что ты — идеальная кандидатура. В глубине твоей души обитало два человека.

Кубела медленно кивнул и подхватил:

—И вот я подвергся обработке и сменил множество личностей. Ноно. Нарцисс. Януш… Беда в том, что каждый раз я вновь брался за расследование, стремясь узнать, что породило этот синдром и кто я на самом деле.

—Ты стал еще опаснее! К тому же именно тогда комитет решил свернуть программу. Начиная с весны две тысячи девятого года они принялись уничтожать все следы «Матрешки». И у меня возникла идея, как спасти тебя от ликвидации.

—Ты задумал убийство?

—Да. Преступление, в котором ты был бы замешан и которое привело бы к твоему задержанию. Тогда ты получил бы неприкосновенность. Слегка расшевелив СМИ, найдя тебе адвоката и эксперта-психиатра, я бы вывел тебя из-под угрозы.

Кубела начинал проникать в сумасшедшую логику психиатра.

—И поэтому ты убил Урана?

—Убийство должно было быть безумным. Меня вдохновила греческая мифология. Это моя давняя страсть. Люди без конца пересекают мифы, как просторные залы, которые защищают их и обрамляют их судьбы. Что-то вроде этих доков для подводных лодок: стены, которые ограничивают нас, хотя мы их даже не видим.

Значит, все сводится к простой уголовщине. Ему захотелось узнать больше.

—Я видел убийство. И не раз запечатлел его на своих полотнах. Как я мог стать свидетелем этой бойни?

—Я назначил тебе встречу и глаз с тебя не спускал. Впрыснул тебе анестезирующее средство. Я убил бродягу и вызвал полицию. Но все пошло наперекосяк. Ты слишком поздно заснул и все видел. А эти придурки так и не приехали.

—Все могло бы сработать, но потрясение от убийства спровоцировало у меня очередное диссоциативное бегство. Я очнулся в Каннах, потом в Ницце и помнил только убийство.

—У Корто. Психиатра художников.— Он удрученно покачал головой.— Лечить безумие живописью…— Выражение его лица изменилось.— Хотя почему бы и нет? Он тоже — истинный продукт семидесятых…

Кубела безучастно продолжал:

—Не знаю, перенес ли я очередную душевную травму, но я снова потерял память. Очнулся бродягой в Марселе и стал Виктором Янушем. В ноябре две тысячи девятого.

Туанен мгновенно загорелся:

—Ты был нашим лучшим испытуемым! Каждые два месяца — новое бегство! Я не уставал им повторять: препарат производит на тебя совершенно потрясающий эффект. — Он поднял указательный палец.— Ты был идеальным объектом, позволявшим нам изучать ход расщепления.— Голос его угас.— Но было слишком поздно. Об испытаниях, о программе речи уже не шло.

—Убийцы, которые шли по моим следам, на этот раз заплатили за мое устранение каким-то отморозкам.

—Не знаю подробностей, но мне вновь пришлось вмешаться, чтобы тебя спасти.

—И тогда ты убил Икара?

—Не хотелось отходить от мифологической тематики. Я все устроил, чтобы тебя арестовали.

—Снова назначил мне встречу?

—Я разыскал тебя и договорился о встрече в каланке Сормью, пообещав сообщить важные сведения о твоем происхождении. Я и на этот раз позвонил в полицию. Но безо всякого результата. Зачем только мы платим налоги?

—А я снова потерял память. Какое-то время спустя я стал Матиасом Фрером.

—Ты поднакопил кое-какой опыт диссоциативного бегства. Твоя очередная личность была безупречна. С поддельными документами тебе удалось устроиться в ту больницу в Бордо. Людям, которым было поручено твое устранение, понадобилось больше месяца, чтобы тебя найти. Мне сообщили о твоей новой личности. Хотели узнать, возобновил ли ты свое расследование, расспрашивал ли других психиатров, ну и все в таком духе. Я сделал пару звонков. Был конец января. Ты полностью вжился в свою новую роль. В конечном счете она оказалась ближе всего к тому, кем ты был на самом деле. Я объяснил, что ты не представляешь никакой опасности, но они хотели замести все следы.

—И ты задумал убийство в Бордо?

—Я решил сыграть по-крупному. Минотавр! На этот раз я оставил твои отпечатки в ремонтной яме. Думал, полицейские в конце концов свяжут это убийство с Виктором Янушем. Ведь прежде тебя задерживали в Марселе. Там наверняка вспомнили бы об убийстве Икара. Тебя бы взяли за мифологические серийные убийства. Провели бы психиатрическое освидетельствование. И, учитывая состояние твоей памяти, признали бы невменяемым.

—Разве нельзя было придумать что-нибудь попроще, чтобы отправить меня в психушку? Обвинить в незначительном преступлении? Госпитализировать как душевнобольного?

—Нет. Тебя следовало поместить в одну из психиатрических больниц тюремного типа. Там бы убийцы тебя не достали. Я бы что-нибудь придумал, чтобы получить к тебе доступ и продолжить наблюдения. В твои бредни никто бы не поверил. Понемногу дело бы забылось. А я продолжил бы эксперименты над твоим разумом.

В безумии Туанена прослеживалась какая-то извращенная логика. Когда же наступит развязка? Быть может, прямо сейчас. Вне времени и пространства, в глубинах бункера. Но каким бы ни был исход, Кубела хотел получить ответ на каждый свой вопрос.

—Ты убивал своих жертв большой дозой героина. Где ты взял наркотик?

—Я сам его приготовил. Героин — производное морфина, а его у меня в клинике сколько угодно. Вот уже тридцать лет, как я создаю лекарства. Очистить героин для меня детская забава.

—Расскажи мне о Патрике Бонфисе. Как он оказался на вокзале в Бордо?

—Издержки нашей работы. Бонфис — из первого поколения испытуемых. Он стабилизировался в своей личности рыбака, и все о нем забыли. Но ему хотелось узнать о своем прошлом. Хотелось понять. Предпринятые им шаги привели его в мою клинику в Вандее, где он лечился уже не впервые. Я запланировал операцию, чтобы извлечь имплантат, предварительно введя ему большую дозу препарата. Таким образом я спасал ему жизнь.

—Но при этом он терял все. Свои воспоминания. Подругу. Работу.

—И что с того? За несколько часов до операции он впал в панику и сбежал, ранив нескольких санитаров.

—Телефонным справочником и разводным ключом.

—Дальше — почти смешно. Бонфис спрятался в грузовичке, том самом, которым я пользовался для своих жертвоприношений. И так, сам того не зная, я привез его в Бордо. Он гнался за мной по рельсам. Мы схватились в яме, мне удалось его уколоть. Я оставил его в смазочной, возле железнодорожных путей.

Все складывалось в более-менее связную картину, но недоставало главного звена.

—Почему ты во что бы то ни стало хотел спасти мне жизнь? Только потому, что я был твоим лучшим подопытным?

—Раз ты задаешь подобный вопрос, главного ты так и не понял. По-твоему, почему я выбрал мифы об Уране, Икаре и Минотавре?

—Понятия не имею.

—Каждый из них — это история сына. Сына-чудовища, разрушителя, неудачника.

Рев океана стал еще оглушительнее. Волны вздымались все выше, все сильнее. В конце концов они разнесут бункер. Из этого вихря вдруг возникла ошеломляющая истина.

—Ты хочешь сказать…

—Ты мой сын, Франсуа. В те времена, в диспансере, я был еще тот бабник, уж поверь мне. Не пропускал ни одной пациентки. Иногда я делал им аборты. А бывало, ставил опыты над зародышами. Вводил им свои препараты и смотрел, что получится. Хочешь, чтобы дело было сделано хорошо,— сделай его сам!

Кубела уже не слушал. Последняя матрешка разломилась у него в пальцах. Он предпринял отчаянную попытку ускользнуть от самого страшного из кошмаров:

—А почему я не могу быть сыном Анджея Кубела?

—Посмотри на себя в зеркало, и получишь ответ. Потому-то Анджей и порвал со мной, когда тебе было восемь. Из-за нашего сходства. Думаю, он все понял, но воспитал тебя как родного сына.

Теперь вся история приобретала иной смысл. Жан-Пьер Туанен считал себя богом. В сыне он видел полубога, наподобие Геракла или Миноса. В сыне, который постоянно от него ускользал, который пытался разрушить его творение. В сыне-разрушителе и неудачнике. Он был Минотавром Туанена, его тайным и чудовищным отпрыском. Его Икаром, захотевшим вознестись слишком близко к солнцу. Кроном, возжелавшим убить его, лишив силы…

Старик приблизился и схватил Кубела за затылок:

—Эти убийства — вроде жертвоприношений, сынок. У меня есть уникальные снимки…

Он замолчал: Кубела выхватил пистолет и ткнул дулом в складки его дождевика.

Туанен снисходительно усмехнулся:

—Если ты это сделаешь, она умрет.

—Мы и так все умрем.

—Нет.

—Нет?— Кубела снял палец со спуска.

—Я не собираюсь вас убивать. Вы можете спастись.

—На каких условиях?

—Если будете играть по правилам.

* * *

—Остался один выход, чтобы выбраться отсюда. На том конце базы, с южной стороны. Чтобы туда попасть, придется пересечь все десять ячеек, построенных немцами во время войны.

—Каких еще ячеек?

—Доков для немецких подводных лодок. Для знаменитых «U-boot».

Туанен потянул на себя дверцу, вырезанную в высоких металлических воротах. И тут же язык морской пены хлестнул ему в лицо. Не обращая внимания на брызги, он распахнул дверь пошире. Кубела увидел длинный водоем с платформами по краям. Над ним на десятиметровой высоте тянулся выкрашенный в белый цвет бетонный мостик, а чуть выше скрещивались металлические конструкции, поддерживающие крышу.

—Вы пойдете прямо по этому мостику, никуда не сворачивая. Он проходит над каждым доком: если вам хоть немного повезет, вы достигнете противоположного края бункера.

—Вы?

—Ты и Анаис. Единственная трудность — это море. Сегодня ночью волны заполняют доки почти целиком, но, как видишь, здесь есть поручень, за который можно держаться.

—Ты дашь нам уйти?

—При одном условии. Ты пойдешь впереди, Анаис — за тобой. Если ты хоть раз обернешься, чтобы убедиться, там ли она, ей конец.

«Я называю ее Эвридикой». Ему и в самом деле выпала роль Орфея. Он мгновенно припомнил историю музыканта и его жены, погибшей от укуса гадюки. Орфей, вооруженный лишь своей лирой, перебрался через Стикс, очаровал Цербера и уговорил Аида, владыку подземного мира, отпустить Эвридику. Бог согласился, но при одном условии: на обратном пути Орфей будет идти впереди Эвридики и ни разу не обернется.

Конец всем известен. У самого выхода из царства мертвых Орфей не выдержал и оглянулся. Эвридика следовала за ним, но было поздно. Герой не сдержал клятву. Его возлюбленная навсегда исчезла в преисподней.

—А ты?

—Если сдержишь слово, я исчезну.

—Значит, здесь все и кончится?

—Для меня — да. А ты разберешься со своими проблемами в мире живых.

Наклонившись, Туанен взял с пола толстую папку, герметически упакованную в пластик.

—Твоя страховка на будущее. Выдержки из программы «Матрешка». Даты. Жертвы. Препараты. Ответственные.

—Полиция замнет это дело.

—Ну еще бы. Но только не СМИ. Смотри не разглашай эти сведения. Просто извести «Метис» о том, что доказательства у тебя. И что они хранятся в надежном месте.

—А твои убийства?

—В этой папке есть и мои признания.

—Никто им не поверит.

—Я перечислил кое-какие детали, известные лишь полиции и убийце. И приложил документы, подтверждающие, где и как я раздобыл материалы для каждой инсценировки. А еще там указано тайное место, где спрятаны мои дагеротипы.

—Что-что твое?

—Анаис тебе объяснит. Если выживет, то есть если ты будешь играть по правилам.

Кубела покачал головой:

—С самого начала этой истории двое преследовали меня, чтобы убить. В конце концов я их одолел. Но их место займут другие.

—Поверь, все уляжется.

—Ты больше не намерен меня защищать? Засунуть в тюрьму или психушку?

—Ты все еще жив. Значит, тебе суждено выжить — со мной или без меня.

Кубела взвесил папку в руке. Может, там и правда есть все необходимое, чтобы вернуться к нормальной жизни. Не считая одной детали, самой существенной.

—А как же моя болезнь?

—Ты вытащил имплантат, так что препарат больше на тебя не действует. Нет причин, чтобы у тебя снова случилось диссоциативное бегство. Хотя ни в чем нельзя быть уверенным. Ты — незаконченный эксперимент. Спасай свою шкуру, Франсуа. И жизнь Эвридики. Пока это твоя главная забота.

Туанен направился к Анаис. Кубела понял, что старик не блефует. Он в самом деле готов их освободить. Бог-олимпиец, дарующий отсрочку двум смертным.

—А нельзя было начать с этой папки?— Он повысил голос, стараясь перекричать волны.— Остались бы живы ни в чем не повинные люди.

—Не забывай о страсти богов к игре. И крови.

Туанен сорвал с Анаис капюшон. Казалось, ее губы обожжены раскаленным железом. От клея рот распух, кожа вокруг него была раздражена. Анаис походила на изуродованного клоуна. Тело расслаблено — она не в обмороке, просто дремлет.

—Ей ни за что не пересечь базу в таком состоянии.

Старик достал упаковку со шприцем. Зубами разорвал пластик и сунул иглу в крошечный флакон. Миг спустя вверх брызнул фонтанчик.

—Я ее разбужу.

—А путы?

—Они останутся. Это не обсуждается.

—Откуда мне знать, идет ли она за мной?

Туанен схватил Анаис за руку и всадил иглу.

—Доверие — единственное, что от тебя требуется. Это ключ, чтобы выбраться отсюда.

Кубела подумал, что у безумца есть собственная логика. Как и в своих убийствах, он хочет дословно следовать мифу. Туанен поступит подобно Аиду, выпустившему Эвридику. Ну а ему самому надо избежать ошибки Орфея.

Главное — не оборачиваться.

Старик медленно надавил на поршень, потом вытащил иглу. Он шагнул к Кубела и указал на приоткрытую дверь, из которой все так же летела пена:

—Поднимайся вверх. При каждой волне задерживай дыхание. В конце доков тебя ждет свобода.

Кубела в последний раз взглянул на старого психа. На его лицо, обтянутое дубленой морщинистой кожей. Он словно увидел самого себя в древнем пятнистом зеркале. У него за спиной, похоже, зашевелилась Анаис.

—Ступай,— прошептал Туанен.— Через несколько секунд она пойдет за тобой.

—Правда?

Убийца подмигнул ему:

—Ответ ждет тебя на том конце бункера.

* * *

Давным-давно доки стали мертвой зоной, куда не заходили подводные лодки. Но этой ночью разъяренные волны вдохнули в забытые пещеры новую жизнь. Укрывшись за переборкой, Кубела замер на мостике и следил за развернувшейся внизу схваткой. Раз за разом водяной меч пронзал док, насыщая черной влагой каждую пядь бетона, и бешено отступал, молотя по стенам, заливая платформы морской пеной… Затем океан давал бункеру краткую передышку, прежде чем вторгнуться в него с удвоенной яростью.

За время паузы надо было преодолеть двадцать метров над бункером. И не откладывая: разбушевавшиеся волны вполне могли сорвать Кубела с его насеста и перекинуть через парапет.

Он дождался очередного затишья, чтобы добежать до следующей стены. Но просчитался. Пенящаяся вода застигла его посреди мостика. И повалила на пол. Из-за потрясения у него сохранились только основные рефлексы. Зажмуриться. Задержать дыхание. Всем телом припасть к мостику, чтобы перебороть стихию.

Подождав, пока вода отхлынет, он поднялся и, спотыкаясь, бросился к следующей стене. Он промок с головы до ног. Папку он заткнул за пояс. Он даже не знал, не потерялись ли пистолеты. Да и какая разница? Добравшись до укрытия, он спрятался за двухметровой толщины переборкой, отделявшей его от следующего дока. От грохота волн дрожали стены. Ему мерещилось, что на него ополчился сам океан. Идет ли Анаис за ним? При таком шуме ее шагов не расслышать. И ни в коем случае нельзя оборачиваться…

Прямо перед ним на новый отрезок пути обрушился очередной вал. Едва вода схлынула, Кубела устремился к следующей стене. Но и на этот раз не успел. Стоило ему выйти из укрытия, как волна приподняла его. Что было сил он вцепился в перила — свою последнюю опору…

Волна отступила. Вернулся воздух. Кубела повис над бездной по ту сторону перил, но не ослабил хватку. Отчаянным усилием он забросил ногу на парапет и успел зацепиться за его край. Первая победа. Одним рывком он перекинул через перила ногу, затем бедра и торс и тяжело рухнул на мостик, оглушенный, мокрый, дрожащий. Руки как будто отнялись. От соли он почти ослеп. И оказался по колено в воде. В ушах, во рту — всюду была вода.

Отбросив всякие расчеты, он, словно робот, двинулся к следующему доку. Намокшая одежда весила тонну. Анаис? Он чуть было не оглянулся через плечо, но в последний миг удержался. У Туанена наверняка есть способ следить за ним и проверять, соблюдает ли он условия сделки.

Четвертый док. Он преодолел и его. Голова как в огне. Из глаз текут слезы. Его трясло от холода. Не потерялась ли драгоценная папка? Он даже не знал, что ему дороже: папка или жизнь. Хотя на самом деле это одно и то же.

Пятый док. Его снова терзали сомнения. Идет ли за ним Анаис? Кубела охватила паника. Вдруг Туанен бежал, взяв ее в заложницы,— а он пляшет под его дудку и боится обернуться. Он уже собирался проверить свою догадку, но остановился. Нет. Он не повторит ошибку Орфея…

Он подходил к шестому доку, когда под крышей снова загрохотало. Вода подступила к нему почти вплотную и нанесла удар, вынудив присесть на корточки и вжаться в стену спиной. Волна преследовала его, забираясь в каждую щель, но он вцепился в бетон и выстоял. Когда вода отхлынула, он двинулся за ней по пятам. Едва он преодолел очередные двадцать метров, как позади вздыбился новый вал. Наверное, Анаис осталась за переборкой. Или под ней. Выдержит ли она натиск? Сумеет ли ухватиться за перила своими связанными руками? Один взгляд… Только один…

Волна помешала ему повернуться. Вода пенилась, поднималась, крутилась вокруг, снова и снова заливала его с головой. Он почувствовал, как течение вырвало папку у него из-за пояса. Потянулся за ней, но тут же опомнился. Чтобы удержаться, ему нужны обе руки. Когда вода отхлынула, он понял, что у него осталось только дыхание, но и это уже много.

Кубела кинулся к следующему доку. Он сбился со счета. Седьмой? Девятый? Добрался ли он до конца базы? Анаис. У него лишь один шанс из трех. Либо она следует за ним, он не обернется, и оба они уцелеют. Либо ее там нет, и тогда он уже проиграл. Или она там, и он совершит ошибку, оглянувшись на нее. Один лишь короткий взгляд…

И вдруг он осознал, что перед ним глухая стена. Следующего дока не будет… Он достиг места назначения. Он посмотрел вниз, на платформы, и заметил под лестницей приоткрытую дверь. Туанен не солгал. Выход там, в каких-то нескольких метрах у него под ногами. Осталось только спуститься вниз и бежать.

Но это будет поистине схождение во ад. Немыслимо не помочь Анаис… Не пройти последние метры вдвоем… Он обернулся и увидел ее на другом конце мостика. Ее темные глаза, белую кожу. Вспомнил, как увидел ее впервые. Крик. Молоко. Алиса в стране кошмаров…

Кубела понял, что проиграл. Точно как в мифе. В этот миг за спиной у Анаис возник убийца. На нем снова была его маска. Лицо перекошено, рот прорезает его циркулярной пилой. Убийца закутан в плащ с длинным мехом, словно анатолийский пастух. Он вздымает над головой варварское оружие, то ли выкованное из бронзы, то ли вытесанное из кремня.

Кубела кинулся к нему — и опоздал. Туанен опустил свой топор. Но прежде чем острие коснулось черепа Эвридики, слепой вал обрушился на мостик. Океан одним махом унес и палача, и его жертву.

Кубела едва хватило времени подумать: «Волна размером с дом». Ни человек, ни бог не устоял бы перед тысячами кубических метров разбушевавшейся воды… Его тоже смыло. Швырнуло головой вниз через парапет, прямо в бездну.

* * *

В глубине бурлящего водоворота Анаис словно лишилась рук и ног, хотя и безо всякой боли. Она плыла, двигалась, извивалась, но все впустую. Она растворялась в волне. Таяла в ней, становилась текучей, длинной, гладкой…

И вдруг она увидела дагеротипы. Те, что показал ей Туанен, прежде чем усыпить ее. И светлые, и темные одновременно. Сквозь этот контраст на нее взирали жертвы. Минотавр. Икар. Уран… Их застывшие лица сверкали в воде, будто светящиеся водоросли. Герои мира богов и легенд. Она подумала, или ей это только показалось: «Я умерла». И тут же: «Мне это снится».

Волна прогнала видения. Приподняла Анаис, перевернула, швырнула на землю. Затем в пенном грохотании проволокла ее по бетонным стыкам. Анаис попыталась понять. Море вдохнуло ее, вытянуло из бункера, потом закинуло на несколько метров выше — на плоскую жесткую поверхность. Крыша базы. Пусть самым грубым способом, но Анаис вырвалась из западни.

Первая ее мысль была о Фрере. Где он? Она шла за ним по мостику, преодолевая ярость волн. Держалась как могла. Фрер не оборачивался. Он сдержал слово. Мысленно она благодарила его. Туанен следовал за ней, подстерегая своего Орфея, — злой гений, жаждущий крови, готовый завершить миф ожидаемой развязкой. В последний миг Фрер не выдержал. Он взглянул на нее. В памяти отпечатался его потрясенный, отчаянный взгляд, когда он понял, что проиграл…

Волна с разбегу ударилась о бетонную перегородку. Пузырьки взорвались в голове Анаис фейерверком звезд. Сама не зная как, она оказалась на ногах. Она вновь ощущала свое тело, свою силу, свои конечности. Вода, которая секунду назад была твердой как камень, лужей растекалась у ее ног, отступая, исчезая в шуме пены.

Она пыталась сориентироваться. Да, она в самом деле стояла на крыше базы для подводных лодок, окруженная высокими бетонными переборками, словно терраса была разделена на отсеки. Видимо, система амортизации при прямом попадании бомб, сооруженная в те времена, когда побережье бомбили союзники. И как ни странно, между этими блоками росли деревья — все вместе напоминало заброшенную тюрьму в джунглях.

Она пошла вдоль стены, раздвигая ветки, так что куски коры летели ей в лицо. Где убийца? Где-то в этом лабиринте. Руки по-прежнему были стянуты нейлоновым хомутом. Она спотыкалась, пытаясь сохранить равновесие. Вода врезалась в щиколотки с той же силой, что и путы у нее на запястьях. Надо спешить. Отыскать выход. Найти лестницу. Спуститься на набережную. Вдали море уже собиралось с силами для нового удара.

За одним из углов она обнаружила выход. Перед ней простиралась другая часть крыши, плоская как паперть, растрескавшаяся, словно земля после землетрясения. Она посмотрела налево и увидела гавани, сбившиеся в кучу грузовые корабли, буксиры с мигающими огоньками. Не раздумывая, она двинулась в противоположную сторону. Подальше от воды. Поближе к парковкам и складам.

Она упала в лужу. Поднялась. От края крыши ее отделяло каких-то тридцать метров, когда волна обрушилась, швырнув ее вперед. Она думала, что перелетит через край, но та же сила оттащила ее назад, в исходную точку.

Анаис задыхалась. Она оказалась игрушкой в могучих руках стихии. Скорчившись, она кое-как замедлила скольжение и сумела поднять голову над водой. Вольный воздух. Склеенные губы не давали ей дышать ртом. Она изо всех сил вдохнула через ноздри. Соленые ручьи жгли носоглотку. В ушах шумело, как в раковинах. Во что бы то ни стало надо добраться до края, прежде чем вернется волна и столкнет ее в пропасть. Игра была обоюдоострой. Край крыши мог даровать ей и спасение, и верную смерть.

Она пыталась ускорить шаг, но безуспешно. Позади нее нарастал рев, вздымаясь, как театральный занавес. Двадцать метров. Она искала взглядом ступеньки, лестницу, хоть что-нибудь, чтобы спуститься вниз. Десять метров. Грохот следовал за ней по пятам. Вот-вот накатит волна, разбежится, коснется ее… Тогда падения не избежать.

Но ее подстерегала другая опасность.

Справа от нее возник убийца. Лицо его искажала рваная ухмылка. Он размахивал кремневым топором. Две смерти предстали перед ней. С одной стороны — волна и бездна. С другой — убийца и его оружие. Она бросилась на Туанена. Головой ударила его в живот, заставив согнуться пополам. Они покатились по крыше. Анаис оказалась быстрее: вскочив, она оценила обе угрозы. Накатывавшую волну и поднимавшегося убийцу с Олимпа…

Это было как знак. Подсознательный зов. Что-то подсказало ей повернуть голову влево. Там торчали утопленные в платформе концы стальной лестницы. Две руки, распахнувшие ей объятия. Она бросилась туда. Убийца мчался следом, воздев топор.

То было последнее, что она увидела. Волна поглотила их обоих. Анаис зажмурилась. Пена впилась в нее тысячью пальцев. В талию, грудь, голову. Приглушенный мир воды. Каменный скрежет. Не пасть под ударами убийцы — уже победа. Но для окончательной победы — остаться в живых — ей не хватало сил.

Последней ее мыслью стала линия жизни на мониторе — зеленая, светящаяся и безнадежно прямая. В глубине барабанных перепонок отчаянно пищал сигнал тревоги. Но и он уже отдалялся, перекрываемый черным шумом океана…

Она очнулась от удара в спину. В вспышке озарения поняла, что лестница уходит из-под ног. Сама не зная как, она извернулась, задвигала руками и вслепую зацепилась за прутья. В следующий миг она повисла над бездной, обливаясь водой, отчаянно размахивая ногами. Море ее отвергло. Ей удалось нашарить опору. Она чувствовала себя оглушенной, но поразительно обновленной, омытой, возрожденной.

У нее онемели пальцы, подгибались ноги, и все же она спускалась, что было сил дыша через ноздри, опаленная изнутри соленым пламенем моря. Вниз и снова вниз. Казалось, спуску не будет конца.

Она бы неминуемо упала, если бы прутья вдруг не сменились землей. Сама себе не веря, она зашаталась. Под ногами была суша. Впереди — железнодорожные пути. Цистерны. Темные здания. В глазах помутилось. Она утратила равновесие. Когда колени коснулись цемента, она увидела его. Монстру повезло меньше, чем ей. Его изломанное тело сливалось с бетоном, словно изрыгающая кровь пиявка. Череп под капюшоном раскололся. Ткань напоминала отвратительный мешок с мозгами.

—Вы в порядке, мадемуазель?

Мужчины в дождевиках. Электрические фонари. Голоса, приглушенные хлопающими на ветру капюшонами. Один из парней заметил хомут Колсон, стягивающий ее запястья. Указал на него напарнику. Она попыталась что-то сказать, но губы были безнадежно спаяны.

Она подумала о своем герое. Где он? Выжил или сгинул безвозвратно? Мужчины помогли ей подняться. Надо предупредить их. Сказать, чтобы искали Матиаса Фрера. Виктора Януша. Нарцисса. Арно Шаплена. Франсуа Кубела…

Но в ее мыслях у него было другое имя. Она хотела его позвать. Вернуться назад. Спасти его.

Она не переставая твердила:

—Орфей… Орфей… Орфей…

Но ни звука не вырывалось из ее запечатанных уст.

* * *

Последствия урагана отражались в лужах, стеклах, едва утихших гаванях. Светило солнце, и так было еще хуже. Его лучи высвечивали все следы разрушений. Повсюду сверкала вода, но каким-то печальным, угрюмым, погребальным блеском. А теплое солнце казалось лихорадкой, источающей болезнь, мучительное выздоровление, смерть.

Он наполовину выкарабкался из рухнувших деревьев и предпочел не задумываться о том, как очутился в этом убежище. Наверняка случайное укрытие. Подтянувшись, взобрался на какой-то ствол и оглядел окрестности. Огромные лопасти поваленных ветряков. Лежащие на земле подъемные краны. Всплывшие машины, бившиеся одна о другую на затопленной стоянке. Обломки деревьев, словно трупы, покачивались на воде. Удручающее зрелище.

Схватившись за свисавший кабель, словно за страховочный трос, он соскользнул со ствола и шлепнулся на асфальт. Ноги его не держали. Тело превратилось в студень. Он с трудом поднялся, и тут ему открылись новые опустошения. Земля была усыпана камнями, снастями, кусками мачт. Дорожное покрытие все в разломах. Вывернуты целые пласты асфальта. Грузовые корабли в гавани проделали бреши в берегах. Таможенное судно ушло носом под воду, другое легло на борт…

Он побрел по набережной, обходя вывороченные плиты, обрывки парусов, обломки дерева, куски железа. Сидя на разгромленном причале, моряки держались за головы. Потрясенные жандармы и спасатели прикидывали нанесенный ущерб. Здесь царила тишина, смешанная с ужасом. Природа сказала свое слово. Ответить было нечем.

У него закружилась голова. Он остановился, наклонился вперед, упираясь руками в колени. Он — всего лишь обломок в куче других обломков.

—Вы в порядке, месье?

Он поднял голову, пытаясь понять, откуда прозвучал голос. Перед ним стояли двое спасателей в черных теплых куртках со светящимися повязками.

—Как вы себя чувствуете?

Он не ответил, не уверенный в своих ощущениях.

—Откуда вы? Где вы живете?

Он открыл было рот, потом почувствовал чью-то руку у себя на плече. На долю секунды, пораженный солнцем, он потерял сознание.

—Назовите ваше имя.

Он молча смотрел на них. Пытался понять, что с ним не так. Что именно превратило его в настоящую жертву кораблекрушения. И ураган тут был ни при чем.

—Месье, как вас зовут?

Наконец он понял. И с извиняющейся улыбкой прошептал:

—Понятия не имею.

Конец.

Свой самый знаменитый роман Ричард Матесон озаглавил: "Я - легенда". С полным правом он может сказать то же самое и о себе. Известность Матесона поистине не знает границ: его произведения переведены на многие языки мира, фильмы по его сценариям, снятые такими именитыми режиссерами, как Роджер Корман, Стивен Спилберг и другие, давно стали классикой кинематографа. Недаром Рэй Брэдбери назвал Р.Матесона одним из наиболее важных писателей XX века, а Стивен Кинг утверждал, что этот автор оказал на него самое большое влияние.

Творчество Р.Матесона трудно однозначно отнести к какому-либо жанру - это скорее комбинация мистики и высокой литературы, но сделанная с таким мастерством, что любое его произведение, будь то роман или короткий рассказ, читается на одном дыхании.

Подпишитесь: