Киль, Германия

     Железная дверь скользнула в сторону. Взгляд Бормана окинул гигантскую конструкцию симулятора.
     Глубоководный симулятор, казалось, подгонял природу под масштаб человека. Люди создали вторичный мир, одну из тех его идеализированных копий, с которыми человек был в более доверительных отношениях, чем с действительностью: кому захочется вживую столкнуться с истинной жизнью Средневековья, если Голливуд уже всем всё показал? Кому интересно знать, как издыхает рыба, как её вскрывают и потрошат, если можно купить её куски, лежащие во льду? Американские дети рисуют кур о шести ногах, потому что куриные окорочка продаются в фасовках по шесть штук. Молоко пьют из пакетов и воротят нос от содержимого коровьего вымени. Восприятие мира исказилось и порождало в человеке заносчивость.
     Борман был в восторге от симулятора и его возможностей. И вместе с тем симулятор наглядно показывал, насколько слепым может стать изучение, если его объект моделируется, а не наблюдается в естественных условиях. Планету старались не столько понять, сколько подогнать под себя. В этом ярком диснейлэнде человеческое вмешательство в природу получало новое, ужасное оправдание.
     Всякий раз, входя в этот зал, Борман думал: никогда нам не получить достоверные сведения о том, что мы делаем.
     Через два дня после несчастного случая на "Солнце" он снова был в Киле. Пробы дна и холодильные ёмкости были срочным грузом отправлены под опеку Эрвина Сьюсса, который вместе с командой геохимиков и биологов немедленно приступил к исследованию добычи экспедиции. Когда Борман прибыл в институт, анализы шли полным ходом. Уже сутки команда неустанно пыталась выявить причины распада гидрата. Кажется, им удалось выйти на след. Симулятор мог идеализировать действительность, но в данном случае он, судя по всему, способен был пролить свет на правду об этих червях.
     Сьюсс ждал его у пульта монитора. С ним были Хейко Салинг и Ивонна Мирбах, специалистка по глубоководным бактериям.
     - Мы сделали для наглядности и компьютерное моделирование, - сказал Сьюсс.
     - Значит, это проблема уже не только "Статойла", - сказал Борман.
     - Не только.
     Сьюсс кликнул мышкой у одного символа. Появилось графическое изображение: разрез гидратного покрова стометровой толщины и лежащий под ним газовый пузырь. Салинг указал на тонкий, тёмный слой на поверхности:
     - Это черви.
     - Давайте увеличим, - сказал Сьюсс.
     На экране появился вырез поверхности льда. Были видны отдельные черви. Сьюсс продолжал увеличение, пока монитор не заполнил один-единственный экземпляр. Он был грубо стилизован, отдельные участки тела ярко окрашены.
     - Красное - это серные бактерии, - пояснила Ивонна Мирбах. - Синее - это археи.
     - Эндо- и экзосимбионты, - пробормотал Борман. - Червь забит бактериями, и они живут на нём.
     - Верно. Это консорциум. Бактерии нескольких видов, работающие вместе. - Впрочем, это было ясно уже людям, которых привлёк Йохансон, - добавил Сьюсс. - Они понаписали целые тома отзывов о симбиотическом образе жизни червя. Но они не сделали должных выводов. Никто не задался вопросом, что, собственно, делают эти консорциумы. Мы всё время исходили из того, что лёд дестабилизируют черви, хотя нам было ясно, что они не могут этого сделать. Это делают не черви.
     - Черви - только транспорт, - сказал Борман.
     - Именно так. - Сьюсс кликнул на другом символе. - Вот здесь ответ на ваш газовый прорыв.
     Стилизированный червь начал двигаться. Изображение было набросано за недостатком времени очень грубо. Это была скорее последовательность отдельных картинок, чем мультфильм. Раскрывались щипцеобразные челюсти, и червь начинал вгрызаться в лёд.
     - Теперь следи.
     Сьюсс опять увеличил изображение. Было видно несколько червей, вогнавших свои тела в гидрат. Потом вдруг...
     - Боже мой, - сказал Борман. Воцарилась мёртвая тишина.
     - Если это происходит по всему континентальному склону... - начал Салинг.
     - Происходит, - сказал Борман без выражения. - Видимо, даже одновременно. Чёрт, мы должны были дойти до этого ещё на борту "Солнца". Куски гидрата были просто перемазаны бактериями.
     Он ожидал увидеть приблизительно то, что увидел. Он этого боялся и очень надеялся, что ошибается. Но действительность превзошла худшие ожидания - если это была действительность.
     - По отдельности всё, что здесь происходит, хорошо известно, - сказал Сьюсс. - Каждое из явлений само по себе не представляет из себя ничего нового. Новое возникает во взаимодействии. Как только все компоненты приходят в связь друг с другом, распад гидрата становится очевидным. - Он зевнул. Это было странно неуместным перед лицом этих жутких картинок, но никто из них за последние сутки не смыкал глаз. - Я только не нахожу объяснения, откуда взялись эти черви.
     - Я тоже не нахожу, - сказал Борман. - Хотя думаю об этом дольше тебя.
     - Ну, и кого будем теперь информировать? - спросил Салинг.
     - Хм. - Сьюсс положил палец на верхнюю губу. - Дело секретное, верно? Поэтому в первую очередь мы должны поставить в известность Йохансона.
     - А почему сразу не "Статойл"? - предложил Салинг.
     - Нет. - Борман отрицательно покачал головой. - Ни в коем случае.
     - Ты думаешь, они это замнут?
     - Йохансон - это лучший вариант. Насколько я могу судить, он нейтральнее Швейцарии. Пусть он и решает, кому и когда...
     - Нет времени делегировать решение кому бы то ни было, - перебил его Салинг. - Если симулятор хоть приблизительно передаёт то, что творится на континентальном склоне, то мы, строго говоря, должны информировать норвежское правительство.
     - Тогда уж все североморские государства!
     - Хорошая мысль. И Исландию тоже.
     - Минуточку! - Сьюсс поднял руки. - Прямо крестовый поход какой-то. Ведь это пока всего лишь моделирование.
     - Верно, - сказал Борман. - Не надо преждевременно пугать людей. Мы пока и сами не знаем всего с достоверностью. Да, мы знаем, как это происходит, но результат - это экстраполяция. В настоящий момент мы можем лишь утверждать, что в атмосферу попадёт большое количество метана.
     - Ты бредишь? - воскликнул Салинг. - Мы прекрасно знаем, что произойдёт.
     Борман непроизвольно ощупал то место, на котором подрастали его усы.
     - Ну хорошо. Мы можем это опубликовать. Этого хватит на дюжину первых полос в газетах. Но каковы будут последствия?
     - Какие последствия будут, - рассуждал Сьюсс, - если в газетах объявят, что Земля вот-вот столкнётся с метеоритом?
     - Ты считаешь это сравнение подходящим?
     - Да.
     - Я считаю, мы не должны принимать решение сами, - сказала Мирбах. - Давайте действовать шаг за шагом. Сперва поговорим с Йохансоном. В конце концов, к нему идут все нити. Кроме того, если рассматривать это с чисто научной точки зрения, честь открытия принадлежит ему.
     - Нет, червей обнаружил "Статойл". Но будь по-вашему. Пусть Йохансон. А что потом?
     - Потом привлечём правительство.
     - И опубликуем всё это дело?
     - Почему же нет? Всё публикуется. Мы знаем про корейские и иранские ядерные программы и что какие-то идиоты распространяют возбудителя сибирской язвы. Мы знаем всё о BSE, о свиной чуме и об овощах с изменёнными генами. Во Франции люди десятками умирают от каких-то бактерий из заражённых моллюсков. Боже мой, и никто не бежит в панике в горы, чтобы спрятаться.
     - Да, - сказал Борман, - но если мы гласно задумаемся об эффекте Стореджиа...
     - Для этого наши данные слишком поверхностны, - заметил Сьюсс.
     - Моделирование показывает, как быстро идёт разложение.
     - Но оно не говорит определённо, что произойдёт потом.
     Борман хотел ответить, но Сьюсс был прав. Они могли думать , что произойдёт, но они не могли это доказать . Если сейчас выйти с этим, не запасшись неуязвимой теорией, то нефтяное лобби всё заболтает. И аргументация рухнет, как карточный домик. Пока что было рано.
     - Ну хорошо, - сказал он. - Сколько времени нам нужно, чтобы представить связные результаты?
     Сьюсс наморщил лоб.
     - Думаю, следующая неделя.
     - Это чересчур долго, - сказал Салинг.
     - Да вы что! - возмутилась Мирбах. - Это чересчур быстро. Закажи одну только таксономическую экспертизу нового червя - и будешь в ожидании месяцами грызть ногти.
     - В данной ситуации это чересчур долго.
     - И всё же, - решил Сьюсс. - Ложная тревога ничего не даст.
     Борман кивнул. Он не мог отвести взгляд от монитора. Моделирование закончилось. И всё же оно продолжалось перед его внутренним взором, и от того, что он видел, волосы вставали дыбом.

Тронхейм, Норвегия

     Сигур Йохансон вошёл в кабинет Ольсена, закрыл за собой дверь и уселся напротив биолога.
     - Есть минутка? Ольсен ухмыльнулся:
     - Ещё бы! Я же вывернулся ради тебя наизнанку.
     - И что ты разузнал?
     Ольсен заговорщицки понизил голос.
     - С чего начать? С историй про монстров? Или с природных катастроф?
     Становилось уже интересно.
     - Начни с чего хочешь.
     - Давай, для разнообразия начнёшь ты? - Ольсен весело взглянул на него. - Почему бы тебе не сказать мне, ради чего я сутками работаю на тебя Ватсоном, а, Холмс?
     Йохансон задумался, сколько он может рассказать Ольсену. Ему было ясно, что тот просто лопается от любопытства. Он бы и сам на его месте лопался. Но тогда через несколько часов об этом будет знать весь НТНУ.
     Внезапно ему в голову пришла одна мысль. Выглядела она достаточно безумной, чтобы сойти за правдоподобную. Пусть Ольсен считает его придурком, с этим жить можно. Он тоже понизил голос и сказал:
     - Я подумываю о том, чтобы выступить с новой теорией.
     - А именно?
     - Всё это срежиссировано.
     - Что?
     - Ну, все эти аномалии. Медузы. Исчезновение лодок. Мёртвые и без вести пропавшие. Мне просто пришла в голову идея, что всё это взаимосвязано.
     Ольсен непонимающе таращился на него.
     - Назовём это верховным заговором. - Йохансон откинулся на спинку, чтобы посмотреть, как Ольсен будет заглатывать эту наживку.
     - И чего ты собираешься этим добиться? Нобелевской премии или места в психбольнице?
     - Ни того ни другого.
     - Ты меня разыгрываешь.
     - Нет.
     - Разыгрываешь. Кого ты имеешь в виду? Чёрта? Тёмные силы? Зелёных человечков? Людей Икс?
     - Это пока лишь идея. Должна же быть взаимосвязь, а? Все феномены пришлись на одно и то же время, неужто это случайное совпадение?
     - Я не знаю.
     - Вот видишь. Ты тоже не знаешь. И я не знаю.
     - Какого рода связь ты за этим видишь? Йохансон развёл руками:
     - Это зависит от того, что ты мне сейчас расскажешь.
     - Ловко вывернулся, - Ольсен усмехнулся, выдвинул ящик стола и достал целую стопку бумаг. - Улов из интернета, - сказал он. - Если бы я не был таким отвратительным прагматиком, я бы мог поверить в ту чушь, которую ты сейчас нёс.
     - Ну, и что там у нас?
     - Все пляжи Южной и Центральной Америки закрыты. Люди больше не заходят в воду, а медузы забивают рыбачьи сети. Коста-Рика, Чили и Перу говорят об апокалиптическом нашествии. После "португальской галеры" появился ещё один вид - очень мелкие, с необычайно длинными и ядовитыми щупальцами. Вначале их приняли за "морских ос", но выглядят они иначе. Наверное, новый вид.
     Опять новый вид, подумал Йохансон. Невиданные черви, невиданные медузы...
     - А что с "морскими осами" у берегов Австралии?
     - Всё то же. - Ольсен порылся в стопке бумаг. - Они всё прибывают. Катастрофа для рыбаков, а туризм уже давно на последнем издыхании.
     - А что с рыбой? Медузы не причиняют ей какого-нибудь урона?
     - А рыба ушла. Большие стаи просто исчезли у берегов, затронутых этой заразой. Экипажи траулеров утверждают, что рыба покинула свои естественные угодья и ушла в открытое море.
     - Но ведь там для неё нет корма.
     - Может, она села на диету. Почём мне знать?
     - И ни у кого нет никаких объяснений?
     - Всюду работают кризисные штабы, - сказал Ольсен. - Но ты ничего не узнаешь. Я пытался.
     - Это значит, что на самом деле всё ещё хуже.
     - Может быть. - Ольсен вытянул из стопки листок. - Если ты посмотришь на этот листок, то увидишь тревожное пресс-сообщение, которое потом больше нигде не упоминается. Медузы у западноафриканского побережья. Возможно, и у Японии, наверняка у Филиппин. Предположение о гибели людей, потом опровержение, потом молчание. Но смотри. Сейчас будет самое интересное. Есть одна такая водоросль, она уже несколько лет изредка мелькает в печати. Водоросль-убийца, pfiesteria piscicida. Если уж нападёт, то её не уймёшь. Делает больными людей и животных. До сих пор она бесчинствовала в основном по ту сторону Атлантики, но теперь, кажется, добралась до Франции. И как следует добралась.
     - Есть мёртвые?
     - Ещё как. Французы не больно словоохотливы на сей счёт, но эта гадость проникла в страну через омаров. Это везде написано, я проверил.
     Он подвинул Йохансону часть бумаг.
     - Потом исчезновения лодок. Были зафиксированы сигналы бедствия, но большинство из них не имело смысла. Они обрывались на полуслове. То, что случалось, происходило слишком стремительно. - Ольсен помахал в воздухе следующим листком. - Но кем бы я был, если бы не знал больше, чем всё остальное человечество? Три таких сигнала бедствия попали в сеть.
     - И что?
     - Что-то напало на лодки.
     - Напало?
     - Да. - Ольсен потёр себе нос. - Вода на мельницу твоей теории заговора. Море восстало против человека, кто бы мог ожидать этого от каких-то паршивых вод. Подумаешь, ну выкинули мы туда кое-какие отбросы, ну истребили рыбу и китов. Да, кстати, о китах - последнее, что я слышал: в восточной части Тихого океана они массовым порядком нападали на суда. Никто больше не смеет в море выходить.
     - А известно...
     - Не задавай глупых вопросов. Ничего не известно. Никому ничего. Боже мой, до чего же я дотошен! Ровным счётом никаких заключений о причинах этих коллизий и катастроф с танкерами. Тотальный запрет на информацию. В твоей теории, несомненно, что-то есть: всякий раз, как только появляется какое-нибудь сообщение, его тут же на полуслове обрывают - и всё, покров молчания. Может, всё-таки "люди Икс"? - Ольсен наморщил лоб. - В любом случае, чересчур много медуз, чересчур много рыбы, и всё в каком-то преувеличенном масштабе.
     - И никто не высказывает никакого предположения, откуда это всё?
     - Никто не посмел официально предположить, что всё это может быть связано одно с другим, в отличие от тебя. В конце концов, все эти кризисные штабы объявят виновником Эль-Ниньо или потепление Земли, а биология нашествий и эпидемий получит дополнительный толчок, они оживятся и начнут публиковать статьи со своими домыслами.
     - С теми же подозреваемыми.
     - Да. Но всё это не имеет смысла. Медузы, водоросли и подобная живность уже много лет путешествуют вокруг света в балластных водах кораблей. Мы знаем эти феномены.
     - Конечно, - сказал Йохансон. - Как видишь, я хочу выйти за рамки обычного топтания по кругу. Если где-то появляются орды "морских ос", это одно дело. Но если по всему земному шару одновременно происходят невероятнейшие вещи, это нечто другое.
     Ольсен сомкнул кончики пальцев и принял задумчивый вид.
     - Итак, если тебе непременно нужно найти взаимосвязь, я бы не стал говорить о биологических нашествиях. Я бы скорее говорил о поведенческих аномалиях. Это примеры нападений. И таких, каких ещё не знала история.
     - А о появлении каких-то новых видов ты больше ничего не разузнал?
     - Боже правый. Неужто тебе ещё мало?
     - Я только спросил.
     - Что ты имеешь в виду? - спросил Ольсен, растягивая слова.
     Если я сейчас спрошу его насчёт червей, подумал Йохансон, он сразу догадается. Он, правда, не знает, что ему делать со всей этой информацией, но ему мгновенно станет ясно, что где-то в мире происходит нашествие червей.
     - Ничего конкретного, - сказал он.
     Ольсен глянул на него исподлобья. Потом протянул остальные бумажки.
     - Как-нибудь потом расскажешь мне то, что не хочешь говорить сейчас?
     Йохансон взял распечатки и поднялся.
     - Как-нибудь выпьем по этому случаю.
     - Непременно. Когда будет время. Сам знаешь, семья...
     - Спасибо, Кнут.
     Ольсен пожал плечами:
     - Не за что.
     Йохансон вышел в коридор. Из аудитории высыпали студенты и устремились мимо него - одни смеясь и болтая, другие с сосредоточенными лицами.
     Он остановился и посмотрел им вслед.
     Внезапно идея, что всё организовано, перестала казаться ему такой уж немыслимой.

***

У Свальбарда, Шпицберген, Гренландское море

     В небе полыхало северное сияние.
     Вся команда собралась на палубе. Редко увидишь такое, но Лукас Бауэр все эти красоты ни во что не ставил. Он сидел в каюте над бумагами, пытаясь отыскать иголку в стоге сена, только стог в данном случае был величиной в два моря.
     Карен Уивер сделала свою работу хорошо и действительно разгрузила его, однако два дня тому назад она сошла в шпицбергенском Лонгире, чтобы провести там кое-какие розыски. Она вела беспокойную жизнь, на взгляд Бауэра, хотя его собственная жизнь едва ли протекала спокойнее. Как журналистка, пишущая на научные темы, она сосредоточилась на проблемах моря. Бауэр подозревал, что свой профессиональный выбор Уивер сделала, чтобы бесплатно путешествовать по неосвоенным районам мира. Она была экстремалкой. И тем отличалась от него, который всей душой ненавидел экстремальность, но был настолько одержим исследовательским зудом, что утратил всякое понятие об уюте и удобствах. Так многие исследователи: они не были авантюрными личностями, но мирились с приключениями ради знания.
     Бауэр тосковал по удобному креслу, по деревьям и птичкам и по свежему немецкому пиву. Но больше всего ему недоставало общества Уивер. Он сердечно привязался к этой норовистой девушке, а кроме того, он начал наконец понимать смысл и цель пресс-работы: если ты хочешь сделать свою деятельность интересной для широких масс, надо использовать, может быть, не самый точный, зато всем понятный язык. Уивер довела до его сведения, что многие люди даже не знают, откуда течёт Гольфстрим. Он не мог в это поверить. Он также не мог поверить, что никто не знает, что такое автономный дрейфователь. Ну ладно дрейфователь, это всё-таки нечто новое и слишком специальное. Но Гольфстрим! Чему же учат в школе?
     Но Уивер права. В конце концов, он должен завоевать внимание общественности, чтобы воздействовать на тех, кто принимает ответственные решения.
     А проблем много.
     Тревогу Бауэра вызывал Мексиканский залив. Туда вдоль южноамериканского побережья и от юга Африки устремляются тёплые поверхностные течения. В Карибском море вода прогревается и течёт дальше на север. Вода - хоть и солёная - держится на поверхности за счёт того, что тёплая.
     Эта вода и образует центральное отопление Европы, Гольфстрим. Воды Гольфстрима катятся до Ньюфаундленда, перенося миллиарды мегаватт теплоты, что соответствует тепловой мощности двухсот пятидесяти тысяч атомных электростанций. Там к этим водам сбоку примешивается холодное Лабрадорское течение, сильно разводя их. При этом отделяются так называемые "эдди", водовороты тёплых водных масс, которые перемещаются дальше на север, становясь там так называемым Североатлантическим дрейфовым течением. Западные ветры обеспечивают обильное испарение воды, снабжая Европу дождями и в то же время повышая содержание соли в море. Дрейфовое течение поднимается к норвежскому побережью, становясь там Норвежским течением и всё ещё привнося достаточно тепла в Северную Атлантику, так что корабли подходят к юго-западному Шпицбергену даже зимой. И только между Гренландией и северной Норвегией приток тепла иссякает. Здесь Норвежское течение, оно же Североатлантическое дрейфовое течение, оно же Гольфстрим, наталкивается на ледяные арктические воды, что при поддержке холодных ветров быстро остужает его. Оно становится таким тяжёлым, что его массы круто уходят в глубину. Это происходит не по всему фронту, а каналами, так называемыми шлотами, которые в зависимости от волнения меняют своё положение, отчего их бывает не так легко обнаружить. Диаметр таких жерл падения составляет от двадцати до пятидесяти метров. На каждом квадратном километре поверхности насчитывается до десяти шлотов, но где именно они окажутся, зависит от ветра и состояния моря. Решающим фактором является чудовищная тяга, которую создают отвесно падающие воды. Тут и кроется вся тайна Гольфстрима и его стоков. На самом деле он не течёт на север, а втягивается в глубину, всасывается могучим насосом, расположенным под Арктикой. На глубине от двух до трёх тысяч метров ледяная вода пускается в обратный путь, ведущий её вокруг всего земного шара.
     Бауэр уже высадил в море целый ряд дрейфователей в надежде, что они последуют по ходу шлота. Но до сих пор он так и не нащупал ни одного шлота и был уже на грани отчаяния. Шлот мог оказаться где угодно. Но его не было нигде, как будто гигантский планетный насос перестал работать или переместился в неведомые края.
     Бауэр не ждал, что всё сразу пойдёт как по маслу. Но и ничего не найти тоже не ожидал.
     Это и было причиной его тревоги.
     Всё это он поведал Уивер перед тем, как ей сойти на берег. С тех пор он регулярно слал ей е-мейлы, делясь своими тайными страхами. Ещё несколько дней назад его команда обнаружила, что в Северном море скачкообразно повысилась концентрация газа, и он ломал себе голову над вопросом, нет ли тут какой-нибудь связи с исчезновением шлотов.
     Теперь, сидя в своей каюте, он уже почти не сомневался в этом.
     Он работал без перерывов, сидел над стопкой расчётов, распечаток, диаграмм и карт. Между делом писал сообщения Карен Уивер, чтобы просто послать ей привет и довести до неё свои последние выводы.
     Он был так погружён в работу, что долго не замечал, что вся каюта дрожит. Пока чашка его чая не доползла до края стола и не опрокинулась ему на брюки.
     - Чёрт возьми! - Он вскочил. И замер, услышав, что творилось наверху.
     Топот тяжёлых ботинок по палубе. Там что-то случилось. Тряска усилилась. Весь корабль вибрировал, и вдруг что-то швырнуло его о письменный стол. Пол ушёл из-под ног, будто корабль провалился в яму. Бауэра охватил страх. Он поднялся, цепляясь за что придётся, и выбрался в коридор. Всюду царила паника. Кто-то крикнул что-то по-исландски, и Бауэр, не понимая чужого языка, услышал ужас в голосе кричавшего и ещё больший ужас в голосе, ответившем на крик.
     Морское землетрясение?
     Он побежал по коридору, вскарабкался по трапу на палубу. Корабль трепало из стороны в сторону. Бауэр с трудом держался на ногах. В нос ему ударила жуткая вонь, и тут Лукас Бауэр сразу понял, что произошло.
     Он добрался до поручней и выглянул за борт. Море кипело и бурлило. Как будто корабль попал в кастрюлю с кипятком.
     Это были не волны. Никакого шторма не было. То были пузыри. Гигантские пузыри, поднимавшиеся из глубины вод.
     Корабль снова просел. Бауэр упал, ударившись лицом о палубу. Когда он снова поднял голову, очки его были разбиты. Без очков он был как слепой, но всё же увидел, как море сомкнулось над кораблём.
     Господи! - подумал он. - Господи, спаси!

     Остров Ванкувер, Канада Ночь лучилась тёмной зеленью.
     Было ни тепло, ни холодно, господствовало скорее благодатное бестемпературье. Дыхание, казалось, перекочевало в папку эволюционных ошибок и было заменено на более удачную функцию, позволяющую свободно двигаться в любой стихии. После того, как Эневек довольно долго падал сквозь тёмно-зелёный универсум, его охватила настоящая эйфория, и он распростёр руки, словно Икар, сменивший небо на бездну, опьянённый ощущением невесомости, и погружался всё глубже и глубже. Со дна навстречу ему мерцало что-то - бескрайний ледяной ландшафт, и тёмный, зелёный океан превращался в ночное небо.
     Он стоял на краю ледяного поля и глядел на чёрные, тихие воды, простёртые под звёздами.
     Покой охватил его.
     Как чудесно было просто стоять здесь. Край ледника отделился от суши и льдиной поплыл через северные моря - туда, где Эневека ждали не гнетущие вопросы, а дом. Его дом. Тоска сдавила грудь Эневека и выжала из него слёзы, сверкающие яркие слёзы, которые слепили его так, что он пытался их стряхнуть, - и они действительно брызнули в чёрное море и начали светиться. Что-то поднималось к нему из глубины. Вдали стояла фигурка, кристально застыв, улавливая в себя свет звёзд.
     Я нашла их, сказала она. Голос показался Эневеку знакомым. В чёрной воде плавало что-то огромное, вселяющее страх.
     Что ты нашла, спросил он, повернул голову и увидел изящную фигурку Саманты Кроув, исследовательницы из SETI.
     Моих внеземных, помнишь? Мы наконец установили с ними контакт.
     Эневек задрожал от страха.
     И... кто же они? Что они такое?
     Исследовательница из SETI указала на чёрную воду.
     Они там, сказала она. Я думаю, они будут рады, они любят входить в контакт, но для этого тебе придётся отправиться к ним.
     Я не могу, сказал Эневек, уставившись на тёмные, могучие спины, которые пропахали воду. Их были сотни. Ему стало ясно, что они здесь только ради него и что они питаются его страхом. Они пожирали страх.
     Тебе надо только шагнуть, трусишка! - посмеивалась Кроув. Это ведь так легко.
     Эневек подошёл вплотную к краю льдины.
     Просто иди, сказала Кроув.
     Ведь я летал, думал Эневек. Летал сквозь тёмно-зелёный океан, полный жизни, и нисколько не боялся. Что со мной может случиться? Сэм права. Бояться нечего.
     Он наконец отважился сделать шаг вперёд и мгновенно погрузился в ледяной холод моря. Оно сомкнулось над его головой, вода неумолимо тянула вниз. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, в голове стоял гром... Эневек вскочил и ударился головой о потолок.
     - Проклятье, - простонал он и увидел Алису Делавэр. Ах да. Он медленно припоминал, где находится.
     - Который час?
     - Половина десятого.
     - Вот чёрт!
     - Тебе снился кошмар?
     - Какая-то дрянь.
     - Я могу сварить кофе.
     - Кофе? Неплохо бы. - Его пальцы ощупали место ушиба. Шишка будет приличная. - А где этот чёртов будильник? Я точно помню, что ставил его на семь.
     - Ты его не услышал. И неудивительно, после всего, что случилось. - Делавэр прошла к маленькой встроенной кухоньке и огляделась в поиске: - А где...
     - В подвесном шкафу, слева. Кофе, фильтры, молоко и сахар.
     - А есть хочешь? Я могу и завтрак...
     - Нет.
     Она налила воды в колбу кофейной машины.
     - Отвернись. Мне надо одеться, - попросил Эневек.
     - Не устраивай театр. От тебя не убудет, если и увижу.
     Он скривился, ища джинсы. Они валялись на лавке у стола каюты. Одеться оказалось не так-то просто. Голова кружилась, нога не сгибалась в колене и болела.
     - Джон не звонил? - спросил он.
     - Звонил. Не так давно.
     - Вот гадство.
     - Что?
     - Самый дряхлый старик влезет в штаны быстрее. На фиг, и как я не услышал будильник? Мне же непременно нужно было...
     - Ты чокнутый, Леон. По-настоящему чокнутый! Два дня назад ты выпал из самолёта. У тебя опухло колено, а у меня немного сдвинулись мозги, ну и что? Нам нечеловечески повезло. Мы могли погибнуть, как Дэнни и пилот, а мы остались живы. И ты чертыхаешься из-за своего поганого будильника, что проспал зарядку!
     Эневек сел на скамейку.
     - Что сказал Джон?
     - Он собрал все данные. И посмотрел видео.
     - Здорово. И что?
     - И ничего. Тебе придётся рассчитывать на собственное мнение.
     - И это всё?
     Делавэр наполнила фильтр молотым кофе, вставила его в колбу и включила. Через несколько секунд каюта наполнилась всхлипами машины.
     - Я сказала ему, что ты ещё спишь. Он просил тебя не будить.
     - Почему это?
     - Он сказал, что тебе нужно выздороветь. И был прав.
     - Я здоров, - строптиво заявил Эневек.
     На самом деле он был в этом не вполне уверен. Когда гидроплан столкнулся с выпрыгнувшим серым китом, у машины оторвало крыло. Арбалетчик Дэнни, похоже, был убит на месте. "Гудок" не нашёл его труп, но сомнений в его гибели не было. Боковая дверь гидроплана при аварии была открыта, и Эневек остался жив только благодаря этому: его вышвырнуло наружу. В себя он пришёл уже только на борту "Гудка", очнувшись от боли в колене.
     Делавэр повезло ещё больше: она спружинила на теле пилота. В полубессознательном состоянии ей удалось выбраться из тонущего самолёта. Экипаж "Гудка" сумел выловить Эневека и Делавэр, но несчастный пилот ушёл на дно вместе с самолётом.
     При всём трагизме ситуации акция всё же прошла успешно. Дэнни всадил передатчик в кита. Робот URA сопровождал кита целые сутки и записал всё на видео, не привлекая к себе внимания животного. Эневек знал, что записи были посланы утром Джону Форду, и твёрдо намеревался с утра быть в аквариуме. Кроме того, в центре National d'Etudes Spatiales расшифровывались телеметрические данные, полученные от самописца, закреплённого на спине Люси. Если бы не крушение, у них были бы все основания хлопать друг друга по плечу.
     Вместо этого всё становилось только хуже. Люди продолжали гибнуть. Сам Эневек уже дважды чудом избежал смерти. Может, оттого, что злость на Грейвольфа выжгла в нём все остальные чувства, он на удивление легко пережил смерть Стринджер. Теперь, через два дня после крушения, он чувствовал себя очень плохо. Будто прорвалась застарелая, годами подавляемая болезнь. Она проявилась в отчаянии, неуверенности и тревожном бессилии.
     Нет, он не был здоров, и растяжение в колене являлось далеко не главной проблемой.
     Эневек ощущал себя душевным инвалидом.
     Накануне он долго спал. Дэви, Шумейкер и шкиперы заходили навестить его. Несколько раз звонил Форд справиться о его состоянии. Больше никто о нём особенно не пёкся. В то время как Алиса Делавэр подвергалась жестокому прессингу со стороны родителей и целой кучи знакомых, которые требовали её отъезда с острова Ванкувер, - неожиданно возник даже один старый друг, заявив свои права после двухлетних отношений, - круг людей, принимавших участие в судьбе Эневека, ограничивался лишь коллегами.
     Он был болен и знал, что никакой врач не в силах ему помочь.
     Делавэр поставила перед ним чашку свежего дымящегося кофе и глядела на него сквозь синие стёкла очков. Эневек хлебнул, обжёг язык и взял трубку радиотелефона.
     - Можно задать тебе один вопрос личного характера? - спросила она.
     Он замер, отрицательно покачал головой и сказал:
     - Потом.
     - Когда потом?
     Эневек пожал плечами и набрал номер Форда.
     - Мы ещё не управились с просмотром, - сказал директор аквариума. - Отдыхай пока.
     - Ты же сказал Лисии, чтоб я высказал своё мнение.
     - Да, но после того, как мы всё просмотрим. В основном это скучно. Уж досмотрим до конца, а ты потом посмотришь существенное. Может, и ехать будет незачем.
     - Ну, хорошо. Когда вы управитесь?
     - Понятия не имею. Мы тут сидим за плёнками вчетвером. Дай нам два часа. Нет, три. Лучше всего, я пришлю за тобой вертолёт после обеда. Круто, правда? Членство в кризисном штабе даёт кое-какие преимущества. Всегда наготове вертолёт. - Форд засмеялся. - Никак привыкнуть не можем. - Он сделал паузу. - Зато у меня есть для тебя кое-что другое. Только сейчас у меня нет времени рассказывать, ты лучше позвони Роду Пальму.
     - Пальму? С какой стати?
     - Он час назад вернулся из Нанаймо, из института океанических наук. Ты можешь поговорить и со Сью Оливейра, но я думаю, Пальм у тебя под рукой.
     - Чёрт возьми, Джон! Почему мне никто не позвонит, если есть что рассказать?
     - Я хотел подождать, пока ты отоспишься.
     Эневек брюзгливо закончил разговор и позвонил Пальму. Руководитель исследовательской станции "Строберри" тут же взял трубку.
     - А! - догадался он. - Форд тебе сказал, да?
     - Да. На что вы там наткнулись? Почему ты мне не позвонил?
     - Все знают, что ты нуждаешься в покое.
     - Что за чепуха!
     - Я хотел дождаться, когда ты выспишься.
     - Это я слышу уже второй раз в течение одной минуты. Нет, в третий раз, если учесть ещё перманентную заботу Лисии. Я совершенно здоров, чёрт бы вас всех побрал.
     - Ну так давай ко мне, - предложил Пальм.
     - На лодке?
     - А почему нет? Пара сотен метров. В бухте ничего с тобой не сделается.
     - Хорошо, буду через десять минут.
     Делавэр смотрела на него поверх своей чашки, подняв брови.
     - Что-нибудь новенькое?
     - Весь мир нянчится со мной, как с больным, - ругался Эневек.
     - Я так не считаю.
     Он встал, выдвинул из-под своей койки ящик и порылся в поисках свежей рубашки.
     - Они там, в Нанаймо, явно что-то обнаружили, - буркнул он.
     - Что именно?
     - Не знаю. Поеду к Роду Пальму. - Он поколебался и сказал: - Можешь поехать со мной, если есть время и желание. О'кей?
     - Ты хочешь взять меня с собой? Какая честь.
     - Не будь дурой.
     - Я не дура. - Она повертела носом. Краешки её резцов закусили нижнюю губу. Эневек снова подумал, что надо бы с этими зубами что-то срочно сделать. А то так и хочется поискать для неё морковку. - Ты уже два дня не в духе, с тобой даже не поговоришь.
     - Ты бы тоже была не в духе... - Он осёкся. Делавэр смотрела на него.
     - Я тоже была в гидроплане, - спокойно сказала она.
     - Извини.
     - Я чуть не умерла от страха. Любой другой сразу бы уехал домой к маме. Но ты лишился бы ассистентки, поэтому я осталась, тупой ты брюзга. Что ты мне хотел сказать, я тебя перебила?
     Эневек снова ощупал свою шишку. И колено болело тоже.
     - Ничего. Ты уже успокоилась?
     Она подняла брови.
     - А я и не волновалась.
     - Хорошо. Тогда идём.
     - И всё-таки мне хотелось бы спросить у тебя кое-что личное.
     - Нет.

     Ехать к маленькому острову на "Чёрт-рыбе" - в этом было что-то нереальное. Как будто не происходило никаких нападений последних недель. Остров Строберри можно было обойти пешком за пять минут. Гладь воды была зеркальной. Ни ветерка, ни облачка.
     Катер причалил к островному пирсу. Станция Пальма размещалась в старой яхте, живописно расположившейся на берегу и окружённой ржавыми якорями. Яхта служила Пальму и офисом, и домом, в котором он жил с двумя своими детьми.
     Эневек старался не хромать. Делавэр молчала. Она явно сердилась на него.
     Чуть позже они сидели втроём перед яхтой за плетёным столиком. Делавэр прихлёбывала кока-колу, поглядывая на свайные домики посёлка. Тишина была полна природных звуков.
     - Как твоё колено? - сочувственно спросил Пальм. Это был внимательный человек с пушистой бородой и лысым лбом, не разлучавшийся с трубкой.
     - Нашёл о чём говорить. - Эневек махнул рукой, пытаясь пренебречь грохотом в своём черепе. - Лучше скажи, что вы там обнаружили.
     - Леон не любит, когда его спрашивают о самочувствии, - язвительно заметила Делавэр.
     Эневек прорычал что-то неразборчивое. Конечно же, она была права. Его настроение падало, как барометр в шторм. Пальм откашлялся.
     - Мы много разговаривали с Рэем Фенвиком и Сью Оливейра, - сказал он. - После вскрытия J-19 мы постоянно поддерживаем контакт. Но не только поэтому. В день вашего крушения к берегу снова прибило мёртвого кита. Серый кит, я его не знал. Он нигде не зарегистрирован. Фенвику некогда было приехать, и я разделывал его сам с несколькими помощниками, чтобы послать в Нанаймо обычные пробы на анализ. Грязная работа, скажу я тебе. Я то и дело поскальзывался внутри его грудной клетки, кровь и слизь затекали мне в ботинки, сверху капало, мы походили на зомби во время трапезы. Это что касается романтической стороны мероприятия. Разумеется, мы взяли и части мозга.
     Эневек ещё больше опечалился от известия о гибели ещё одного кита. Он не мог ненавидеть животных за их злодеяния. Они оставались для него тем, чем были всегда, - чудесными созданиями природы, которых надо охранять и защищать.
     - Отчего он умер? - спросил он. Пальм развёл руками.
     - Я бы сказал, от инфекции. То же самое Фенвик диагностировал у Чингиза. Странно только, что у обоих животных мы нашли нечто совершенно постороннее. - Он покрутил пальцем у виска. - Фенвик тоже обнаружил в мозгу Чингиза некий коагулят. Сгустки, распределённые между мозгом и черепной коробкой.
     Эневек прислушался.
     - Сгустки крови? У обоих животных?
     - Это не кровь, хотя поначалу мы так и думали. Поскольку Фенвик и Оливейра приверженцы теории, согласно которой в аномалиях виноваты шумы. Они не хотят об этом говорить, пока нет дополнительных улик, но Фенвик временами просто зубами вцепляется в мысль, что это последствия тех сонарных испытаний...
     - Surtass LFA?
     - Да.
     - Забудь об этом. Они совершенно ни при чём.
     - А можно узнать, о чём вы говорите? - вклинилась Делавэр.
     - Американское правительство несколько лет назад преподнесло своему военно-морскому флоту подарок, - объяснил Пальм. - Оно разрешило им использование низкочастотного сонара для определения местонахождения подводных лодок. Этот сонар называется Surtass LFA, и он был обстоятельно испытан.
     - Да вы что? - ужаснулась Делавэр. - Я была уверена, что военно-морской флот связан соглашением о защите морских млекопитающих.
     - Мало ли кто какими соглашениями связан, - сказал Эневек с усмешкой. - Мало ли существует лазеек и обходных путей. Соединённые Штаты не в силах противостоять соблазну контролировать 80 процентов Мирового океана, а сонар даёт им такую возможность. И американский президент мигом отвязал ВМФ от всякого соглашения, поскольку новая система уже влетела в триста миллионов долларов, а ответственные люди клялись, что она не причинит китам никакого вреда.
     - Но сонар вреден для китов, это знает любой дурак.
     - К сожалению, доказательств недостаточно, - сказал Пальм. - Прошлое показывает, что киты и дельфины чрезвычайно чувствительно реагируют на сонар, однако какое влияние он оказывает на добычу пропитания, на размножение и передвижение, однозначно сказать нельзя.
     - Смешно, - фыркнул Эневек. - Начиная от ста восьмидесяти децибел у кита рвутся барабанные перепонки. А каждый отдельный подводный передатчик новой системы создаёт шум в двести пятнадцать децибел. Общая сила сигналов даже превышает этот уровень.
     Делавэр переводила взгляд с одного на другого.
     - И... что происходит с животными?
     - То, что и навело Фенвика и Оливейра на теорию шума, - сказал Пальм. - Уже несколько лет испытания сонара в разных частях света заставляют китов и дельфинов выбрасываться на берег. Многие киты погибают. Все обнаруживали сильные кровоизлияния в мозгу и в косточках внутреннего уха - повреждения, типичные для воздействия сильных шумов. В каждом отдельном случае природозащитники готовы доказать, что в районе смертельных исходов состоялись учения НАТО, но попробуй затей ссору с ВМФ США.
     - Они опровергают это?
     - Да, и много лет подряд. Однако они вынуждены признать, что хотя бы в отдельных случаях ответственность несут они. Дело в том, что мы всё ещё слишком мало знаем. Мы видим только повреждения у мёртвых китов, и каждый выстраивает свои теории. Фенвик, например, верит, что подводные шумы могут привести к коллективному безумию.
     - Глупости, - прорычал Эневек. - Шум лишает животных ориентации. Они выбрасываются на берег, но не нападают на корабли.
     - А я нахожу теорию Фенвика заслуживающей рассмотрения, - сказала Делавэр.
     - Да?
     - Конечно! У животных помрачается сознание. Сперва у некоторых, потом по типу массового психоза - всё больше.
     - Лисия, не говори ерунды! Мы знаем о клюворылых дельфинах, которые выбросились на Канарах после того, как НАТО провело там свои пиф-паф. Вряд ли отыщется другое животное, настолько же чувствительное к шумам, как клюворылые дельфины. Ясно, что они свихнулись. В панике они бегут от шума в чужеродную стихию.
     - Или нападают на возмутителя, - упрямо добавила Делавэр.
     - Какого возмутителя? На надувную лодку с подвесным мотором? Какой же от неё шум?
     - Но есть ведь и другие шумы. Подводные взрывы.
     - Но это не здесь. Кроме того, киты выбрасывались на берег и сотни лет назад. В том числе и в Британской Колумбии. Сохранились старинные предания. У индейцев что, тоже был сонар?
     - Какое отношение всё это имеет к нашей теме?
     - Большое. Любой бездумный человек запросто может приплести идеологию к выбросу китов на берег и...
     - Это я-то бездумный человек? - Делавэр гневно сверкнула на него глазами.
     - Единственное, что я хочу сказать, это то, что массовые выбрасывания китов не обязательно связаны с искусственно произведённым шумом. И наоборот, шум, может быть, приводит не только к выбрасываниям.
     - Эй! - Пальм поднял руки. - Вы напрасно спорите. Сам Фенвик находит свою теорию шумов несколько дырковатой. О'кей, он сторонник коллективного безумия, но... Да вы меня слушаете?
     Они посмотрели на него.
     - Итак, - продолжал Пальм, убедившись в их безраздельном внимании. - Фенвик и Оливейра нашли этот коагулят и пришли к заключению о деформациях, вызванных внешним воздействием. С виду они похожи на кровоизлияния и поначалу принимались за кровоизлияния. Потом они изолировали эти сгустки и подвергли их обычной процедуре и тут обнаружили, что субстанция всего лишь пропитана кровью кита. Само же вещество представляет собой бесцветную массу, которая на воздухе быстро разлагается. Большая часть была уже непригодна для исследования. - Пальм нагнулся вперёд. - Но кое-что они всё же смогли проанализировать. И результаты оказались те же, что были получены несколько недель назад. Они там, в Нанаймо, уже видели вещество, которое было извлечено из головы китов.
     Эневек секунду молчал.
     - И что же это? - спросил он охрипшим голосом.
     - То же самое, что ты нашёл среди моллюсков на корпусе "Королевы барьеров".
     - Вещество из мозга китов и с корпуса сухогруза...
     - Идентично. Одна и та же субстанция. Органическая материя.
     - Чужеродный организм, - пробормотал Эневек.
     - Что-то нездешнее, да.

     Эневек чувствовал себя измотанным, хотя пробыл на ногах всего несколько часов. Они вернулись с Делавэр в Тофино, и он с трудом поднялся по деревянному трапу на пирс: болело колено. Оно мешало ему думать и действовать.
     Он прихромал в опустевший зал ожидания "Китовой станции", взял из холодильника бутылку апельсинового сока и сел в кресло за стойкой. В голове его - безуспешно, как собака за хвостом, - бежали по кругу мысли.
     Делавэр вошла вслед за ним и нерешительно огляделась.
     - Возьми себе что-нибудь, - Эневек указал на холодильник.
     - Тот кит, который сбил наш гидроплан... Он поранился, Леон. Может, даже погиб.
     Эневек задумался:
     - Да. Вероятно.
     - Они делают это не добровольно, - сказала она.
     Он включил портативный телевизор. Может, она сама уйдёт, не дожидаясь его просьбы. Он стыдился своего дурного расположения духа, но потребность побыть одному росла с каждой минутой.
     - Можно задать тебе один личный вопрос?
     Ну вот, опять! Эневек хотел было ответить резкостью, но сдержался:
     - Задавай.
     - Ты из племени мака?
     Так вот о чём она хотела его спросить. Её занимает его внешность.
     - Почему ты спрашиваешь?
     - Перед взлётом гидроплана ты сказал Шумейкеру, что Грейвольф напортит своим отношениям с мака тем, что так ожесточённо выступает против охоты на китов.
     - Нет. Я не мака. И слушай, Лисия, не обижайся на меня, но у меня сейчас нет настроения копаться в истории своих предков.
     Она сжала губы в ниточку.
     - Хорошо.
     - Я позвоню тебе, как только Форд объявится. - Он криво улыбнулся: - Или ты мне позвонишь. Может, он снова будет звонить тебе, чтобы не разбудить меня.
     Делавэр тряхнула своей рыжей шевелюрой и медленно направилась к двери. Там она остановилась.
     - И ещё, - сказала она, не оборачиваясь. - Поблагодари Грейвольфа за то, что он спас тебе жизнь. Я-то была у него.
     - Ты была у него? - воскликнул Эневек.
     - Ты можешь питать к нему какие угодно чувства, но твоё спасибо он заслужил. Без него бы ты погиб.
     С этими словами она вышла.
     Эневек стукнул бутылкой о стол и тяжело вздохнул.
     Поблагодарить. Грейвольфа.

     Он так и сидел на станции, переключая каналы, пока не наткнулся на специальную передачу, посвящённую ситуации у берегов Британской Колумбии. В телестудии давала интервью женщина в военно-морской форме. Её чёрные, коротко остриженные волосы были гладко зачёсаны назад. Лицо строгой красоты носило азиатские черты. Возможно, китаянка. Нет, полукитаянка. Какая-то решающая мелочь не подходила ко всему остальному. Её глаза. Они были совсем не по-азиатски светлыми, голубыми.
     Под картинкой возникла надпись: генерал Джудит Ли, ВМФ США .
     - Видимо, мы должны распрощаться с водами у берегов Британской Колумбии? - как раз спрашивал ведущий. - Так сказать, вернуть их назад природе?
     - Я не думаю, что нам нужно что-то возвращать природе, - ответила Джудит Ли. - Мы живём в согласии с природой, хоть кое-что и оставляет желать лучшего.
     - В настоящее время вряд ли можно говорить о согласии.
     - Мы находимся в постоянном контакте с виднейшими учёными и исследовательскими институтами по обе стороны границы. Когда у животных проявляются коллективные изменения в поведении, это внушает тревогу, но было бы неправильно излишне драматизировать ситуацию и впадать в панику.
     - Вы не верите в массовый феномен?
     - Рассуждать о феномене можно, когда он присутствует. А в настоящий момент я бы говорила лишь о кумуляции похожих событий.
     - Но об этих событиях молчат, как будто их нет, - продолжал настаивать ведущий. - А почему?
     - О них говорят. - Ли улыбнулась. - Например, мы с вами.
     - Ваше согласие на интервью нас настолько же обрадовало, насколько и удивило. Информационная политика как вашей, так и нашей страны в последние дни была более чем сдержанной. Почти невозможно получить комментарий специалиста, поскольку ваши инстанции блокируют всякий контакт.
     - Ну как же, - пробурчал Эневек вслух. - Грейвольф-то прорвался со своими соплями. Разве не читали?
     Но хоть кто-нибудь попросил об интервью Форда? Или Рэя Фенвика? Род Пальм входит в число ведущих исследователей косаток, но хоть кто-нибудь из газет или с телевидения побеспокоил его в течение последней недели? Его самого, Леона Эневека, недавно уважительно упомянутого в журнале "Scientific American" за исследования разума у морских млекопитающих, - хоть кто-нибудь сунул ему под нос микрофон?
     Только теперь ему стала очевидна вся абсурдность ситуации. При других обстоятельствах - будь то теракт, крушение самолёта или природная катастрофа, - все эксперты были бы уже нарасхват и стояли перед камерами. А тут они как в вакууме оказались. Да и Грейвольф со времени своего последнего газетного интервью больше нигде на виду не появлялся. Ещё несколько дней назад радикальные природозащитные организации не упустили бы случая помелькать в кадре, но что-то герой Тофино перестал быть темой публикаций.
     - Вы смотрите на это несколько односторонне, - спокойно сказала Ли. - Ситуация, конечно, необычная. Практически мы не знаем других таких случаев. Разумеется, мы следим за тем, чтобы никто из так называемых экспертов не делал преждевременных выводов, хотя бы для того, чтобы потом нам не пришлось выступать с опровержениями. Не говоря уже о том, что пока я не вижу угрозы, с которой нельзя было бы справиться.
     - Вы хотите сказать, что контролируете ситуацию?
     - Мы работаем над этим.
     - Некоторые считают, что вы не справляетесь.
     - Я не знаю, чего люди ждут от нас. Вряд ли государство станет применять против китов военные корабли.
     - Каждый день мы слышим о новых жертвах. Канадское правительство пока что ограничилось тем, что объявило воды Британской Колумбии кризисной зоной...
     - Для мелких судов. Нормальное грузовое и паромное судоходство не затронуто.
     - Разве в последнее время не исчезали корабли?
     - Ещё раз: то были рыбацкие лодки, небольшие моторки, - объяснила Ли тоном бесконечного терпения. - Потеря таких судёнышек продолжается. Мы отслеживаем все подобные сообщения. Разумеется, все средства брошены на поиск уцелевших. Но я хотела бы всё-таки предостеречь от того, чтобы всякий несчастный случай в открытом море связывать с нападением животных.
     - Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве не было аварии большого ванкуверского сухогруза, в ходе которой затонул буксир?
     Ли сомкнула пальцы.
     - Вы имеете в виду "Королеву барьеров"?
     Ведущий глянул в свои бумажки.
     - Правильно. Об этом практически ничего не сообщалось.
     - Разумеется, нет, - вырвалось у Эневека.
     За событиями последних дней он забыл обсудить это с Шумейкером.
     - "Королева барьеров", - сказала Ли, - получила повреждение пера руля. А буксир затонул из-за неправильно проведённого манёвра при швартовке.
     - А не вследствие нападения? У меня тут записано...
     - У вас записано неверно.
     Эневек обмер. Что эта женщина говорит?
     - А теперь, генерал, не могли бы вы нам хоть что-то сказать о крушении гидроплана "Тофино Эйр", которое случилось два дня назад?
     - Гидроплан упал, да.
     - Но он якобы столкнулся с китом.
     - Мы расследуем и эту аварию. Извините меня, если я не вполне осведомлена о каждом отдельном событии, моя работа скорее более общего порядка...
     - Естественно, - ведущий кивнул. - Итак, поговорим о вашей позиции. Что вы в силах сделать? Ведь пока что вы можете только реагировать на происходящее.
     В лице Ли мелькнуло весёлое оживление.
     - Кризисные штабы призваны не только реагировать. Мы устраняем кризисные положения. Но, как я уже сказала, сейчас нам приходится иметь дело с чем-то совершенно новым. Распознавание и предотвращение не могло вестись в полной мере, как это бывает при обычных сценариях. Всё остальное мы контролируем. В море не выходит ни один корабль, для которого киты представляли бы опасность. Транспортные задания судов, которым это могло бы угрожать, мы переложили на воздушные линии побережья. Более крупные суда сопровождает военный конвой, мы ведём непрерывный авиационный дозор и вкладываем большие средства в научные исследования.
     - Но вы же исключили применение военной силы.
     - Не исключили. Придали ему относительный характер.
     - Природоохранные активисты считают, что поведенческие изменения вызваны воздействием цивилизации. Шум, ядохимикаты, транспортное движение по морю...
     - В скором времени мы сможем дать на это ответ.
     - И как скоро?
     - Я повторяю: мы не будем пускаться в догадки и спекуляции, пока не получим конкретные результаты. И никому не позволим это делать. Точно так же мы не допустим никакого самоуправства со стороны разгорячённых рыбаков, предприятий, пароходств, станций наблюдения китов или сторонников охоты на китов, - это самоуправство может привести к эскалации несчастных случаев. Если животные нападают, это значит, что они либо больны, либо загнаны в угол. В обоих случаях нет смысла применять против них силу. Мы должны доискаться до причин, тогда исчезнут симптомы. А до тех пор нам придётся избегать моря.
     - Спасибо, генерал.
     Ведущий повернулся к камере.
     - Это была генерал Военно-морского флота США Джудит Ли, которая несколько дней назад возглавила военное руководство объединённым кризисным штабом и комиссиями расследования США и Канады. А теперь - к другим новостям дня.
     Эневек уменьшил звук и позвонил Джону Форду.
     - Кто такая, к чёрту, эта Джудит Ли? - спросил он.
     - С ней лично я ещё не знаком, - ответил Форд. - Но знаю, она тут постоянно летает взад-вперёд.
     - А я и не знал, что США и Канада объединили свои штабы.
     - Но ты и не должен всё знать. Ты как-никак биолог.
     - А ты кому-нибудь давал интервью по поводу нападений китов?
     - Вопросы мне задавали, но как-то всё ушло в песок. Они и тебя несколько раз хотели позвать на телевидение.
     - Да неужели?
     - Леон, - голос Форда казался ещё более усталым, чем утром. - Что я могу тебе сказать? Ли всё заблокировала. Может, оно и к лучшему. Как только тебя включают в какой-нибудь государственный или военный штаб, от тебя ждут, чтобы ты держал язык за зубами. Всё, что ты делаешь, становится засекреченным.
     - Но мы же беспрепятственно обмениваемся информацией?
     - Мы с тобой сидим в одной лодке.
     - Но эта генеральша несёт околесицу! О "Королеве барьеров", например...
     - Леон, - Форд зевнул. - Ты присутствовал, когда всё это произошло?
     - Что это за подход?
     - Я так же, как и ты, мало сомневаюсь в том, что всё происходило именно так, как говорит твой мистер Робертс из пароходства. И всё же, подумай: нашествие моллюсков. Странные существа, неизвестные науке. Какой-то зловещий студень. Кит прыгает на трос. Всё это вкупе и есть происшествие с "Королевой барьеров". Ах да, не забыть ещё, что в доке что-то шлёпнуло тебя по морде и улизнуло, а Фенвик и Оливейра нашли в мозге китов желе. И в каком виде ты хотел бы увидеть всё это в прессе?
     Эневек молчал.
     - Почему пароходство не отзывается на мои звонки? - спросил он наконец.
     - Понятия не имею.
     - Но что-то ты всё же знаешь. Ты научный руководитель канадского штаба.
     - Ещё какой! И поэтому они штабелями выкладывают передо мной свои досье. Послушай, Леон, я ничего не знаю! Они нас не балуют.
     - Пароходство и кризисный штаб сидят в одной лодке.
     - Прекрасно. Мы с тобой можем часами препираться на сей счёт, но мне бы хотелось поскорее покончить с этим видео, а это затягивается больше, чем я думал. Один из наших сотрудников слёг с поносом, поэтому спать нам ночью не придётся.
     - Вот чёрт, - выругался Эневек.
     - Жди, я тебе позвоню. Или Лисии, если ты задремлешь...
     - Я на связи.
     - Она, кстати, молодец, ты не находишь?
     Разумеется, она молодец. Она такая, что лучшей ассистентки и желать нельзя.
     - Да, - буркнул Эневек. - Она ничего. Я могу тебе чем-нибудь помочь?
     - Разве что идеей. Пораскинь мозгами. Может, прогуляешься и навестишь пару вождей ноотка, - Форд хихикнул. - Индейцы наверняка что-нибудь знают. А вдруг они расскажут, что нечто подобное уже было тысячу лет назад.
     Шутник нашёлся, подумал Эневек.
     Он закончил разговор и принялся ходить по комнате. В колене пульсировала боль, но он продолжал ходить, будто желая наказать себя за то, что он не в форме.
     Если так пойдёт и дальше, у него разовьётся паранойя. Он уже всех подозревает, что его хотят обойти: никто ему не звонит, обращаются с ним, как с инвалидом. А он всего лишь прихрамывает.
     Но что ему делать?
     Если ты топчешься по кругу, разорви его и выйди на прямой курс.
     Как там сказал Форд? Индейцы наверняка что-нибудь знают.
     Когда-то индейцы Канады передавали своё знание из поколения в поколение, пока цепь устных преданий не прервал "Индейский акт 1885 года". Их лишили идентичности, принуждая покидать свою родину и посылать детей в местные школы, чтобы они - как это называлось - интегрировались в сообщество белых. Тогда как индейцы и без того были интегрированы - в своё собственное сообщество. Кошмар "Индейского акта" длился до сих пор. В последние десятилетия индейцы всё активнее стали брать жизнь в свои руки. Нить предания начали связывать там, где она была разорвана сто лет назад, а канадское правительство стало прилагать силы к тому, чтобы исправить свои ошибки, хотя о возрождении былой культуры не могло быть и речи.
     Всё меньше оставалось канадцев, знакомых со старым преданием.
     Кого же он мог расспросить? Эневек почти не поддерживал контактов с племенем ноотка, или нуу-ча-нальс , как они сами называли себя: живущие вдоль гор .
     А можно было расценить указание Форда как шутку. Ход для художественного фильма, в котором таинственное древнее предание привело бы к решению загадки.
     Проблема состояла в том, что индейцев вообще не было. Чтобы узнать что-нибудь о Тихом океане и острове Ванкувер, имело смысл обратиться к ноотка, индейцам островного запада. Но можно и запутаться в мифах разных племён, из которых сложились ноотка. Каждое из этих племён населяло свою собственную территорию. У ноотка рассказывались космогонические истории, в которых главную роль играла фигура трансформера - оборотня. В племени дайдидас большое значение придавалось волку, но существовали и истории о косатках. Но если захочешь что-то узнать о косатках, не обращая внимания на истории о волках, это будет большая ошибка, поскольку в круге превращений человек и животные были духовно взаимосвязаны. Не только все создания обладали возможностью превращения в другие существа, но некоторые располагали ещё и двойной природой: стоило волку ступить в воду, как он тут же превращался в кита-убийцу, стоило киту выйти на сушу, как он становился волком. Косатки и волки являлись одним и тем же существом, и рассказывать истории о косатках, не подразумевая при этом волков, было в глазах индейца ноотка полной глупостью.
     Поскольку ноотка по традиции были китобоями, у них был бесконечный запас историй про китов. Но даже одно и то же племя рассказывало мифы по-разному, смотря куда прийти. Мака тоже принадлежали к ноотка и наряду с эскимосами были единственным племенем Северной Америки, имевшим когда-то законное право охоты на китов, и как раз сейчас они поставляли много материала для дискуссий, потому что после почти векового китобойного воздержания снова хотели ввести его в обиход. Мака жили не на острове Ванкувер, а на противолежащем северо-западном конце штата Вашингтон. В их мифах были разные истории о китах, которые встречались и у ноотка на острове.
     Ну что ж, привлечь индейцев для совета было достаточно необычным делом.
     Эневек кисло усмехнулся. Как нарочно, именно он.
     Для человека, уже двадцать лет живущего в Ванкувере, он знал о местных индейцах довольно мало, потому что в принципе ничего не хотел знать. Лишь время от времени его охватывала неопределённая тоска по их миру. И всякий раз он это чувство подавлял в корне. Делавэр принимала его за мака, а он был неспособен даже к погружению в местные мифы.
     Но Грейвольф был способен к этому ещё меньше.
     Жалкий тип, злобно думал Эневек. Какой индеец в наши дни станет носиться с таким дурацким прозвищем. Вождей племени нынче зовут Норман Джордж, Уолтер Майкл или Джордж Франк. Нет среди них никакого Джона Два Пера или Лоренса Плывущего Кита. Только безмозглый фигляр вроде Джека О'Бэннона может быть таким падким на романтику из детских книжек. Тоже мне, Серый Волк!
     Грейвольф был невежда.
     А сам Эневек?
     Оба хороши! Один выглядит как индеец, но отторгает от себя всё индейское. Другой никакой не индеец, зато из кожи лезет, чтобы казаться им.
     Мы оба невежды. Два комедианта. Два инвалида.
     Это проклятое колено!
     Кого бы ему расспросить? Джорджа Франка, вот кого!
     Это был один из его знакомых вождей. Белые и индейцы не водили тесной дружбы вне работы, не распивали вместе пиво, но и не имели ничего друг против друга. Два невраждующих мира. Джордж Франк был не то чтобы другом, но хорошим знакомым: славный парень и, кроме того, вождь одного из племён ноотка, причём вождь особый, верховный. Институция верховных вождей была чем-то вроде английского королевского дома. Этот ранг наследовался. В повседневности большинством племён правили выборные вожди, но наследные вожди пользовались высшим почётом.
     Джордж Франк жил неподалёку от "Постоялого двора Виканинниш". Эневек полистал телефонную книгу и позвонил Франку.

     - Итак, ты приехал, чтобы узнать что-нибудь о китах, - сказал Франк, когда полчаса спустя они прогуливались вдоль реки. Вождь был невысокий человек с морщинистым лицом и приветливыми глазами. Под ветровкой - майка с надписью "Лосось идёт домой". - Надеюсь, ты не ждёшь от меня каких-нибудь индейских мудростей?
     - Нет. - Эневека обрадовал такой ответ. - Но у Джона Форда есть одна идея.
     - У какого Джона Форда? - улыбнулся Франк. - У режиссёра или директора ванкуверского аквариума?
     - Режиссёр, боюсь, уже умер. Мы просто ищем ответ где только можно. А вдруг в какой-нибудь из ваших историй есть указание на похожие случаи.
     Франк указал на реку. Она текла с гор, местами обмелела и несла с собой ветки и листья.
     - Вот тебе ответ, - сказал он и улыбнулся: - Hishuk ish ts'awalk.
     - О'кей. Значит, всё-таки индейские мудрости.
     - Всего одна. Я думал, ты её знаешь.
     - Я не знаю вашего языка. Так, нахватался каких-то крох.
     Франк несколько секунд глядел на него.
     - Ну, это корневая мысль почти всех индейских культур. Ноотка приписывают её себе, но я думаю, в других местах люди выражают то же самое другими словами: всё есть одно целое. Что происходит с рекой, то же и с человеком, и с морем, и с животными.
     - Правильно. Другие называют это экологией.
     Франк нагнулся и достал из воды ветку, запутавшуюся в прибрежных корнях.
     - Что же тебе рассказать, Леон? Мы не знаем ничего такого, чего бы ты и сам не знал. Я могу ради тебя поспрашивать людей, позвонить кое-кому. Есть много легенд и песен. Но я не знаю ни одной, которая могла бы вам помочь. Вернее, в предании ты можешь найти всё, что ищешь, в этом-то и проблема.
     - Я тебя не понимаю.
     - Ну, мы воспринимаем животных немного иначе. Ноотка никогда не отнимали у кита жизнь просто так. Кит дарил свою жизнь, это был осознанный акт, понимаешь? Ноотка верили, что вся природа осознаёт себя, - такое большое, тесно переплетённое сознание. - Он шёл по сырой, зыбкой тропе. Эневек следовал за ним. Лес открылся перед ними голой вырубкой. - Взгляни на этот позор. Лес вырублен, дождь, солнце и ветер вызывают эрозию почвы, и реки превращаются в клоаки. Взгляни, если ты хочешь знать, что не даёт покоя китам. Всё едино.
     - М-м. Рассказывал ли я тебе когда-нибудь, в чём состоит моя работа?
     - Насколько я понимаю, ты ищешь сознание.
     - Самосознание.
     - Да, припоминаю. Однажды вечером ты мне рассказывал. В прошлом году. Мы сидели, я пил пиво, а ты воду. Ты ведь по-прежнему пьёшь только воду, а?
     - Я не люблю алкоголь.
     - И никогда не пил?
     - Практически никогда.
     Франк остановился.
     - Да, алкоголь. Ты хороший индеец, Леон. Пьёшь только воду и приходишь ко мне за тайным знанием. - Он вздохнул. - Когда же люди, наконец, перестанут делать друг из друга клише. У индейцев была проблема с алкоголем, у некоторых она и до сих пор остаётся, но есть многие, кто просто с удовольствием иногда выпивают. Однако если белый и индеец вместе выпьют пива, тут же начнётся: ах, спаивают индейцев! Но мы не являемся ни бедными соблазнёнными, ни хранителями высшей мудрости. Кстати, Леон, ты у нас кто, христианин?
     Эневек не особенно удивился. Их редкие встречи с Франком всегда проходили одинаково. Вождь вёл беседу, перескакивая, как белочка, с одной темы на другую.
     - Я не принадлежу ни к какой церкви, - сказал Эневек.
     - Знаешь, я некоторое время был увлечён Библией. Книга, полная высшей мудрости. Там Бог заявляет о себе огнём: вещает из горящего куста. Но как ты думаешь, смог бы христианин таким образом объяснить лесной пожар?
     - Конечно, нет.
     - Тем не менее, история о горящем кусте для него много значит, если он верующий. Так же и индейцы: верят в своё предание, но твёрдо знают, в какой степени эти истории применимы к действительности. В наших легендах ты можешь найти всё и ничего; ничего оттуда нельзя истолковать буквально, но всё имеет свой смысл.
     - Я знаю, Джордж. Но мы в тупике. Ломаем голову над тем, что сделало китов безумными.
     - И ты считаешь, что ваша наука бессильна?
     - Получается, да.
     Франк отрицательно покачал головой.
     - Не может быть. Наука - великое дело. С её помощью человек способен на многое. Проблема только в точке зрения. На что ты смотришь, когда применяешь свои знания?
     Ты смотришь на кита, который изменился. Ты больше не узнаёшь в нём своего друга. Почему? Он стал врагом. Что подвигло его к этому? Может, ты ему чем-то насолил? Или его среде? Ты ищешь вред, который нанесён непосредственно киту, и ты его находишь. Тут и бессмысленный забой, тут и отравление вод, тут и распоясавшийся китовый туризм, мы разрушаем основы пропитания животных и заполняем их среду шумом. Мы лишаем их мест, где они выращивают своих детёнышей, - разве в Калифорнийском заливе не собираются строить сооружения по добыче соли?
     Эневек мрачно кивнул. В 1993 году ЮНЕСКО объявило лагуну Сан-Игнасио мировым заповедником. Она была последней нетронутой лагуной Тихого океана, где серые киты рождали своих детёнышей, и являлась к тому же убежищем для многих видов растений и животных, которым грозило вымирание. Но, невзирая на это, концерн "Мицубиси" строит там теперь соледобывающие сооружения, которые станут выкачивать из лагуны по двадцать тысяч литров солёной воды в секунду, заливая её в испарительные бассейны. Отработанная вода потечёт в лагуну. Никто не знает, какое действие это окажет на китов. Бесчисленные исследователи, активисты и консорциум нобелевских лауреатов тщетно протестовали против строительства.
     - Вот видишь, - продолжал Франк, - а это среда китов, насколько тебе известно. Они в ней живут, но ведь среда есть нечто большее, чем просто цепочка условий, в которых киты чувствуют себя хорошо или плохо. Может, проблема вообще не в китах, Леон. Может, киты лишь часть проблемы, видимая нам .

***

Аквариум, Ванкувер

     Пока Эневек слушал верховного вождя, у Джона Форда уже двоилось в глазах.
     Он контролировал одновременно два монитора - один показывал запись камеры робота URA, другой - виртуальное пространство с висящими в нём зелёными точками; они изображали стадо китов и постоянно меняли своё положение.
     По второму монитору прогонялись также данные зонда, который торчал в жировом слое Люси: частота ударов сердца, глубина погружения, позиция, температура, давление и свет. Зонд и робот вместе давали полную картину того, что происходило с Люси в течение суток.
     Сутки следовать за обезумевшим китом!
     Форд и двое его помощников сидели в сумерках, освещённые бледным светом экранов. Четвёртое место пустовало. Безобидный кишечный вирус сократил команду и обеспечил им лишнюю ночную смену.
     Форд пошарил рядом с собой, не сводя глаз с монитора, нащупал картонную коробку, нагрёб пригоршню картошки фри и набил ею рот.
     Собственно, Люси совсем не производила впечатления безумной.
     Все прошедшие часы она делала то, что и должны делать пастбищные животные океана. Она паслась в компании полудюжины своих взрослых товарищей и двух детёнышей-подростков, пропахивая мягкий ил, вздымая тучи грязи и отфильтровывая червей и блошиных рачков. Вначале Форд следил за этим как заворожённый, хотя не впервые видел снимки пасущегося кита. Но робот давал запись нового качества, поскольку следовал за китом как часть стада. Следовать на пастбище за кашалотом значило бы очутиться в мрачной глубине. Но серые киты жили на мелководье. Поэтому Форд вот уже несколько часов наблюдал постоянную игру света и тени. На несколько минут Люси поднималась на поверхность, процеживала грязь сквозь свои пластины, набирала полные лёгкие воздуха и снова погружалась на дно.
     Робот не старался следовать за животными, потому что они никуда и не плыли. Они постоянно меняли направление, двигаясь то туда, то сюда, то вверх, то вниз, и паслись.
     В конце концов, надоедает смотреть.
     Иногда вдали возникали чёрно-белые силуэты косаток, но быстро исчезали. В целом такие встречи протекали мирно, хотя косатки считаются одним из немногих серьёзных врагов крупных китов; они не останавливаются даже перед голубым китом.
     Пастись, нырнуть, вынырнуть... Потом Люси заснула. Вместе с двумя ассистентами Форд наблюдал, как становилось темнее, потому что наступал вечер. Тело Люси, зависшее в воде, то медленно погружалось вниз, то поднималось вверх. Есть целый ряд морских млекопитающих, которые спят таким образом. Через каждые несколько минут они в полусонном состоянии поднимаются на поверхность, делают вдох, снова погружаются вниз и спят.
     Наконец на мониторах стемнело. Лишь координатный куб показывал распределение стада. Настала ночь.
     Но смотреть всё-таки приходилось, что было особенно тягостно. На тёмном экране то и дело что-то вспыхивало - какая-нибудь медуза или каракатица. В остальном царила тьма египетская, тогда как по второму монитору пробегали данные о пищеварении Люси и о физическом окружении. Зелёные точки вяло двигались в виртуальном пространстве, показывая взаимное положение китов. Спят киты не обязательно ночью и отдыхают в разное время. Какие-то из китов и сейчас продолжали нырять и пастись. Гидрофоны робота улавливали всевозможные подводные звуки, шорохи и бульканье, крики косаток и пение горбачей, трубный клич и рёв, далёкий грохот корабельного винта. Ни одного незнакомого звука.
     Форд сидел перед чёрным монитором и зевал, пока не хрустнули челюсти.
     Он сгрёб последнюю горсть картошки фри. И тут его скрюченные, промасленные пальцы замерли. Он выпустил картошку и сощурил глаза.
     На экране что-то происходило.
     До этого зонд всё время показывал глубину от нуля до тридцати метров. Теперь глубина была сорок, потом сразу пятьдесят. Люси меняла своё местоположение. Она уплывала в открытое море и уходила на глубину. Другие киты быстро следовали за ней. Больше никто не засыпал и не задерживался. Скорость была миграционная!
     Куда же ты несёшься-то так, подумал Форд.
     Сердцебиение Люси замедлилось. Она нырнула, и очень быстро, преодолев уже стометровую глубину.
     Кит исключил из системы кровообращения те части организма, которые сейчас были второстепенными. Обменные процессы проходили без расхода кислорода. Взаимодействие ряда удивительных процессов в ходе миллионов лет привело к тому, что бывшее сухопутное животное могло без проблем перемещаться между дном и поверхностью воды на многие сотни метров, тогда как для большинства рыб изменение глубины на сто метров уже представляет угрозу жизни. Люси углублялась дальше - сто пятьдесят, двести метров - и постоянно удалялась от суши.
     - Билл! Джекки! - окликнул Форд своих ассистентов, не оборачиваясь. - Идите-ка сюда, взгляните.
     Ассистенты собрались у обоих мониторов.
     - Она уходит вниз.
     - Да, и быстро. Уже на три километра отплыла от суши. Всё стадо уходит в открытое море.
     - Может, они просто продолжают миграцию.
     - Но почему так глубоко?
     - Потому что ночью планктон тонет, разве не так? И криль тоже. Все лакомства погружаются на глубину.
     - Нет, - Форд помотал головой. - Это имело бы смысл для других китов, но не для тех, что пасутся на дне. У этих нет причин...
     - Смотрите! Триста метров.
     Форд откинулся на спинку стула. Серые киты не отличались быстротой. Они были способны на короткий спурт, но в основном передвигались со скоростью километров десять в час. Пока не возникало причин для бегства или пока они не пускались в дальний миграционный путь.
     Что же подгоняло их теперь?
     Форд был уверен, что наблюдает аномальное поведение. Серые киты кормятся почти исключительно придонными жителями. Во время миграции они держатся вдоль побережья, не удаляясь от него больше чем на два километра. Форд не знал, как им даётся глубина свыше трёхсот метров. Наверное, хорошо даётся. Было просто неожиданно, что серые полезут глубже ста двадцати метров.
     Они смотрели на экраны.
     Внезапно по нижнему краю виртуальной сетки что-то вспыхнуло. Зелёная молния, она вспыхнула и погасла.
     Спектрограмма! Оптическое изображение звуковых волн.
     Потом снова.
     - Что это?
     - Шумы! Довольно сильный сигнал.
     Форд остановил запись и прокрутил её назад. Они просмотрели отрывок второй раз.
     - Это даже неправдоподобно сильный сигнал, - сказал он. - Как от взрыва.
     - Но здесь не может быть никаких взрывов, к тому же взрыв бы мы услышали. Это инфразвук.
     - Я знаю. Я же сказал, как от взрыва...
     - Вот! Опять!
     Зелёные точки координатного пространства остановились. Сильное колебание повторилось в третий раз, потом исчезло.
     - Они остановились.
     - Какая глубина?
     - Триста шестьдесят метров.
     - Невероятно. Что же они там делают?
     Взгляд Форда метнулся к левому монитору с видеозаписью робота. К чёрному монитору. Рот его раскрылся и больше не хотел закрываться.
     - Смотрите-ка, - прошептал он. Монитор больше не был чёрным.

***

Ванкувер

     Общество Франка подействовало на Эневека умиротворяюще.
     Они брели по пляжу в сторону "Постоялого двора Виканинниш", беседуя о природозащитном проекте, в котором участвовал Франк. Вообще-то верховный вождь, рождённый в рыбацкой семье, был владельцем ресторана. Однако его племя выступило с инициативой смягчить последствия сплошной вырубки лесов. Общество "Лосось идёт домой" пыталось снова привести в равновесие экосистему пролива Клэйоквот. Деревообрабатывающая промышленность уничтожила большую часть этой системы. Никто из индейцев не питал иллюзий насчёт того, чтобы снова вернулись девственные леса, но дел всё равно хватало. Из-за сплошной вырубки высыхали лесные почвы, а сильные дожди смывали плодородный слой в реки и озёра, запруживая их камнями и остатками древесных стволов, так что лососю больше негде было нереститься, и он постепенно исчезал, что в свою очередь влекло за собой лишение пропитания других животных. В кемпинге при ресторане "Лосось идёт домой" образовалась группа добровольцев, которые чистили русла рек и освобождали для лосося проход к нерестилищам. Вдоль рек сооружали защитные валы и обсаживали их быстрорастущим ольшаником. Активисты постепенно возвращали то, что некогда составляло равновесие между лесом, животными и человеком, не покладая рук и не полагаясь на скорый успех.
     - Ты знаешь, что многие относятся к вам враждебно, потому что вы хотите вернуть себе право бить кита, - сказал Эневек.
     - А ты? - спросил Франк. - Ты как считаешь?
     - По-моему, это не очень мудро.
     Франк задумчиво кивнул.
     - Может, ты и прав. Киты под защитой, зачем же их убивать. Есть и среди нас многие, кто против возвращения забоя. Но кто уже помнит, как надо бить кита? Кто пойдёт и подвергнет себя ритуалу? С другой стороны, мы уже почти сто лет не брали кита, и если мы и заводим об этом речь, то она идёт не более чем о пяти-шести экземплярах. Это совсем небольшая квота. Нас немного. Наши предки жили промыслом кита. Китобои исполняли ритуал продолжительностью в месяцы, а то и в год. Они очищали дух, прежде чем выйти на кита, чтобы быть достойными дара его жизни. И они не загарпунивали первого попавшегося кита, а только того, который был предназначен им и которому были предназначены они посредством таинственной силы, посредством видения, в котором кит и китобои узнавали друг друга. Понимаешь? Это некий духовный акт, который мы хотели бы вернуть.
     - А с другой стороны, кит приносит кучу денег, - сказал Эневек. - Один рыболовецкий начальник из мака оценил стоимость серого кита в полмиллиона долларов США. Он без обиняков заявил, что мясо и жир в заокеанских странах ценятся высоко, имея в виду, естественно, Азию. И тут же подчеркнул экономические трудности мака и высокую безработицу. Получилось не очень красиво. Даже неуклюже. Ни о какой духовности и речи не шло.
     - Тоже верно, Леон. Думай что хочешь - то ли мака хотят брать кита из честной приверженности традициям, то ли из корысти. Ясно только, что они не пользуются никакими законными правами, а в это же самое время белые истребляют поголовье. И ведь тоже не по причинам духовности, а? Ведь именно белые первыми начали рассматривать жизнь в качестве товара. Мы так никогда не мыслили. И теперь, после того, как все поживились, стоило одному из наших завести речь о деньгах, как на него набросились так, будто природу истребили мы. Ты не обратил на это внимания? Наш народ живёт со своего промысла дозированно, а белые просто всё транжирят. А как только растранжирят, так протрут глаза и бросаются на защиту - от тех, от кого никогда не требовалось защищать. Целые нации - такие, как японцы и норвежцы, - виноваты в истреблении китов, но они и до сих пор беспрепятственно выходят в море и мечут гарпуны куда ни попадя. Вина за истребление вида лежит не на нас, а наказывают нас. И так всегда.
     Эневек молчал.
     - Мы беспомощный народ, - сказал Франк. - Многое улучшилось в последнее время, а всё же я часто думаю, что мы попали в конфликт, из которого нам своими силами не выбраться. Рассказывал ли я тебе, что после каждой путины, после каждого удавшегося предприятия, после каждого пира часть я отдаю воронам, потому что ворон всегда голоден?
     - Нет, не рассказывал.
     - А ты это знал?
     - Нет.
     - Ворон - не главная фигура наших островных мифов, он более популярен у хэйда и тлингит. У нас ты встретишь скорее истории о Канекалаке, оборотне. Но нам мил и ворон. Тлингит говорят, что он ходатайствует за бедных, как это делал Иисус Христос. Поэтому я всегда отделяю кусочек мяса или рыбы для ненасытного ворона, который когда-то был сыном человеко-зверя, и его отец Ашамед поместил его в шкуру ворона за то, что он объел всю деревню. В напутствие он получил камень, чтобы ему было где преклонить голову, и из этого камня он сделал землю, на которой мы живём. Он хитростью похитил солнечный свет и принёс его на землю. Я отдаю воронам вороново. С другой стороны, я знаю, что ворон есть результат эволюционного процесса, в начале которого стояли протеин, аминокислоты и одноклеточные организмы. Я люблю наши мифы творения, но я и читаю, и смотрю телевизор, и я знаю, что такое первотолчок. И христиане это знают и всё-таки рассказывают в своих церквах о семи днях творения и о десяти заповедях. Но они могли себе позволить роскошь долгих размышлений и за сотни лет нашли путь гармонического соединения мифологии и современной науки. У нас же на это было гораздо меньше времени. Нас бросили в мир, который не был нашим и никогда не мог им стать. И вот мы возвращаемся назад в свой мир и обнаруживаем, что он стал нам чужим. Это проклятие потери корней, Леон. Ты, в конце концов, больше нигде не свой - ни среди чужих, ни на родине. Индейцы лишились корней. Белые сейчас стараются всё поправить, но как они могут нам помочь, когда сами давно уже без корней. Они разрушают мир, который произвёл их на свет. Они тоже потеряли свою родину. Так или иначе, у нас одна участь.
     Франк посмотрел на Эневека долгим взглядом. Потом снова улыбнулся своей морщинистой улыбкой.
     - Ну что, дружище, как тебе понравилась моя индейская патетика? Идём, чего-нибудь выпьем. Ах, что это я, ведь ты не пьёшь.

Продолжение следует...