Литературное чтиво Выпуск No 50 (475) от 2007-07-02    Сергей БЕЛОШНИКОВ "ПАЛАЧ" Глава 28    Палач      Я неслась с включенным дальним светом и бело-желтые лучи фар моей "хонды" судорожно плясали по выбоинам хронически разбитой питерской мостовой. Я долго вертелась по слабо освещенным, пустым почти в это время улицам, пробираясь по Васильевскому к Гавани. Все улицы в округе, как нарочно, были перерыты, в самых неподходящих местах в свет фар попадала бело-красная блямба "кирпича". Крутя баранку, я почти в голос материлась - времени у меня было в обрез. Но я не могла опоздать - это было исключено. И я не опоздала.      Описав широкую дугу и затормозив так, что покрышки взвизгнули об асфальт, я припарковалась почти у самой кромки причала - как мне и было приказано по телефону. Выключила двигатель, вырубила дальний свет, приспустила боковое стекло и с шумным вздохом облегчения откинулась на спинку сиденья.      Я посмотрела на часы - до назначенного времени оставалось ровно две минуты.      В темноте слышался ритмичное чмоканье волн, облизывающих бетонные сваи пирса. На пришвартованном неподалеку небольшом пассажирском, судя по высвеченному на трубе флагу, шведском лайнере ярко горели огни, звучала приглушенно музыка, доносились обрывки громкого разговора на каком-то головоломно-скандинавском языке, - но того, кто говорил, видно не было. Но кажется, там ругались. А вообще-то все палубы лайнера были безлюдны.      Мысли у меня лениво ворочались в мозгу, посторонние незначащие мыслишки, и что удивительно - я совершенно не нервничала и не боялась предстоящей встречи.      Я снова бросила взгляд на светящиеся стрелки часов: уже прошло назначенное время, и еще десять лишних минут, но никто не шел ко мне, никого я не видела на пустынной площади, насквозь продуваемой морским холодным ветром.      Внезапно поодаль мигнули три раза фары приткнувшейся в тени гостиничного здания легковой машины. А вот ее-то я сразу и не заметила.      Я ответила, как и было мне велено, тем же - тремя короткими вспышками фар своей машины. Послышался негромкий хлопок двери. Из машины вышел мужчина в длинном плаще и быстро двинулся в мою сторону. Остановился перед капотом "хонды", бросил взгляд на номера. Я открыла правую дверцу. Он неуклюже плюхнулся на переднее сиденье. Молча протянул руку в перчатке и повернул к себе мое лицо. Не грубо, но повелительно. Разжал пальцы и так же молча вытащил из внутреннего кармана плаща конверт, а из него - толстую пачку фотографий небольшого размера, сделанных "полароидом".      - Включите в салоне свет, - приказал он, протягивая мне фотографии.      Я щелкнула выключателем и посмотрела на мужчину. Нижняя часть его лица, обращенная ко мне, была прикрыта поднятым воротником плаща. Но это был не тот, первый, в берете и очках, который водил меня в заброшенный подвал. Определенно другой. Слегка помоложе да и ростом этот был повыше. Я неохотно отвела взгляд от его лица.      При свете лампочки, загоревшейся в салоне, я стала разглядывать фотографии. На них был снят один и тот же человек, но сначала я его не узнала, честное слово. И только вглядевшись повнимательнее, поняла - кто это.      Гольднер Виктор Эммануилович, врач-нарколог, номер второй из моего досье.      Его фотографировали сверху и чуть сбоку. На некоторых снимках глаза у него были открыты, на некоторых - закрыты. На нескольких снимках он улыбался бессмысленно-счастливой улыбкой: жирный, голый по пояс, без носков, в одних мятых брюках. Расплывшееся по нечистому матрасу тело блестит от пота. Под маленькими свинячьими глазками чернеют огромные синяки, волосы на лысоватой голове свалялись в колтун. Омерзительное зрелище. С похмелья он был, что ли?      - Чего это он? - шепотом спросила я.      Мужчина покопался в фотографиях, вытащил один из снимков и сунул мне под нос. На снимке был виден не в фокусе край лица Гольднера, кусочек той же идиотической улыбки и вытянутая, повернутая ладонью вверх левая рука. Внутрення поверхность руки вся была в мелких багрово-красных язвочках, струпьях, синюшных точках.      - Что это? - ткнула я в снимок.      Мужчина ответил негромко и, как показалось мне, даже раздраженно, словно я не понимала каких-то очевидных вещей.      - Ваш лепила стал законченным наркоманом, морфинистом. На всю свою оставшуюся жизнь. Теперь уже, судя по всему, весьма недолгую.      И усмехнулся. Да, кажется, он усмехнулся.      Я еще раз перебрала фотографии. Повертела в руках, поднесла несколько снимков ближе к свету. Теперь я разглядела и шприц, и жгут, завязанный на руке.      - Бросьте, вы же профессиональный фотограф, - даже как-то обижено сказал мужчина, простуженно шмыгнув носом. - Это не липа. Вы же знаете, полароидные фотки практически нельзя подделать. Давайте деньги.      - Я могу забрать это с собой? - показала я на снимки.      - Ни в коем случае.      Он неуловимым движением выхватил снимки у меня из рук, быстро спрятал обратно в конверт.      - Деньги, - сказал он.      Я не удивилась: подарки - это подарки, а работа - это работа. Такой уж он, Славик. Да и все они такие. Я открыла бардачок и достала оттуда пачку стодолларовых купюр, перетянутую красной тонкой резинкой. Протянула мужчине.      - Можете не пересчитывать. Здесь ровно шесть тысяч, как и договаривались, - сказала я.      Мужчина не ответил. Стянул перчатку с правой руки. Выхватил у меня пачку, умело прошелестел купюрами. Вытащил одну, провел по краю пальцами, глянул сквозь нее на свет. Сунул пачку в карман плаща, туда же, куда уже запихал конверт со снимками и взялся за ручку двери.      - Послушайте! - схватила я его за рукав.      Он обернулся, блеснули темные, очень близко посаженые к переносице глаза. Одним резким движением он освободил рукав плаща, в который я было вцепилась.      - Послушайте, мне надо срочно встретиться со Станиславом Андреичем, - выдохнула я.      - Я никакого Станислава Андреича не знаю.      - Славика. Ну, Славика!      - И Славика никакого я не знаю. Я должен был сделать только то, что мне велели сделать. И не надо так много суетиться, Ольга Матвеевна, сидите спокойно, - угрожающим тоном добавил он и полез из машины.      - Постойте!      Я выскочила, обежала машину и снова ухватила его за рукав плаща: уже двумя руками, изо всех сил.      - Не надо больше ничего делать. Поймите, все! - заторопилась я, захлебываясь словами, больше всего боясь, что он не выслушает меня и уйдет. - Больше никого не трогайте, я имею в виду двух оставшихся! Вы меня понимаете?.. Забирайте все деньги, но никого больше не трогайте! Я прошу вас, прошу...      Я уже почти кричала, не в силах остановиться, цепляясь за него. Он вырвался и побежал через площадь к своей машине, которая тут же поехала ему навстречу.      - Подождите!..      Я кинулась было за ним, но он уже впрыгнул на ходу в открывшуюся дверцу. Хлопнула дверца, взревел мотор и машина, резко набрав скорость, помчалась, мигая алым сигналом поворота, скрылась в темноте переулка.      - Подождите пожалуйста... - останавливаясь, по инерции прошептала я. ***      Я переключила скорость и свернула к ночному клубу, где работал Ленка.      Возле входа кучковались иномарки со скучающими шоферами, сквозь плотно прикрытые шторами окна еле слышно пробивалась музыка. На массивной дубовой двери висела табличка: "Извините, сегодня свободных мест нет".      Задыхаясь, словно после финиша марафонской дистанции, я взбежала по мраморным ступеням к двери и отчаянно забарабанила по ней кулаками. Приоткрылось небольшое застекленное окошко, за ним смутно мелькнула тень охранника. Сочно чвакнул хорошо смазанный замок, охранник немного приоткрыл дверь. Мне отчаянно повезло - дежурил тот же парень, что и тогда - когда я приезжала к Ленке с серьгами.      - Я к Леночке, к Лене Самошиной, певице, - забормотала я. - Вы меня помните? Я недавно к вам вместе с ней приезжала. Помните? Мне очень надо...      Он бесстрастно смотрел сквозь меня и молчал. Я раскрыла сумочку, покопалась в ней и ловко - откуда только прыть взялась, даже сама мимолетно этому удивилась, - сунула охраннику в руку пятидесятидолларовую бумажку.      Банкнота незаметно растворилась в ладони широкоплечего громилы и он вдруг расплылся в понимающе-вежливой улыбке. По-прежнему не говоря ни слова, отступил на шаг и я мимо него проскользнула в холл.      Из зала ресторана доносились негромкие голоса, звон бокалов, музыка. Шоу уже раскручивалось, но, судя по всему, еще не началось ее выступление. Я толкнула боковую дверь, перескакивая через две ступеньки, поднялась по лестнице на второй этаж и, быстро пройдя уже знакомым пустынным коридором, свернула к гримерным. Забарабанила в дверь со стеклянной табличкой.      - Да-ааа?      Я распахнула дверь и ввалилась в ее гримерную. Ленка сидела перед трельяжем уже в сценическом костюме, осторожно наклеивала накладные ресницы.      - О-о-о, - протянула она, увидев мое отражение. - Какие люди... И без охраны?      - Елена, мне нужно срочно повидаться со Славиком, - выпалила на одном дыхании я, плюхаясь на стул рядом с ней. Наверное впервые за все долгое время нашего подружества я назвала ее Еленой. Всегда Ленок, ну, в крайнем случае Лена, а тут вдруг - на тебе...      Она стремительно повернулась и уставилась на меня так, словно увидела впервые в жизни. Не до конца положенный на лицо густой грим и иссиня-черный блестящий парик придавали ей вид индейца племени апачей, вышедшего на тропу войны. Она смотрела, смотрела на меня, потом отвернулась и снова невозмутимо принялась возиться с ресницами.      - Ты что, стала плохо слышать? - грубо, даже слишком грубо спросила я. Но мне надо было как-то вывести ее из равновесия.      - Какого такого Славика? Не знаю я никакого Славика, - наконец произнесла она.      - Ты что, Ленок? Спятила?! - от изумления я чуть не упала со стула. - Что ты несешь?! Да ты даже представить себе не можешь, что происходит, твою мать! Мне нужен Славик, срочно! Славик! С которым ты меня здесь познакомила. Что молчишь?.. Ты что, Ленок, внезапно оглохла?! Где он?! Славик, я тебе говорю, Сла-вик! - сказала я громко по слогам.      - Тише ты, чума! - испуганно шикнула она на меня.      Обернулась на дверь.      - Я же тебе ясно сказала - не знаю я никакого Славика. Понятно? - негромко сказала она, отводя глаза в сторону.      - Что это значит - "не знаю"?      - А вот то и значит. Въехала?      Я молчала. Долго молчала, глядя на свою подружку, на ее отражение сразу в трех зеркалах. И она молчала.      - Спасибо, подружка. Въехала, - сказала я и встала.      И только когда моя рука уже коснулась ручки двери, сплошь заклеенной изнутри афишками с Ленкиными улыбающимися мордами, я услышала за спиной быстрый шепот:      - Оля, подожди...      Я обернулась. На меня снизу вверх смотрела гротескно-виноватая маска.      - Нет его здесь, Славика. Давно уже не появляется, считай почти с того самого раза... Когда, в общем, ты с ним мило побеседовала. Раньше-то каждый день здесь обедал... А теперь - нет. Но ты не вздумай его разыскивать. Если ему надо будет - он тебя сам найдет... Из-под земли достанет. Не дай Бог тебе, конечно...      Она шустро перекрестилась. Я усмехнулась.      - Не смейся, Ольгуша. Он, знаешь, меня на следующий день...когда брюлы твои у меня перекупил...о тебе добрых полчаса расспрашивал. Что да кто... И если он что задумал... Он - страшный человек... Уходи скорей. И учти - я тебя не видела и ничего тебе не говорила.      Я вышла из гримерной не попрощавшись и с такой силой саданула дверью, что стеклянная табличка с Ленкиной фамилией сорвалась с гвоздиков и, ударившись о плитки пола, с мелодичным звоном рассыпалась у моих ног. ***      Какое-то время я, словно в столбняке сидела в машине, даже двигатель не включала.      Приходила в себя. Хотя это было сделать достаточно трудно. Я понимала, что попала в безвыходную ситуацию. В любую минуту все могло кончиться: я ведь прекрасно понимала, что для Славика мой адрес - секрет Полишинеля. И к тому же не исключено, что он уже знает: там я прячу Андрея.      Я поймала себя на том, что впервые, пусть даже мысленно, назвала его по имени. И это рассердило меня.      Я покопалась в бардачке, нашла новую упаковку сонапакса. Кажется, я их распихала во все возможные места. А потом подумала-подумала, да и вышвырнула таблетку - уже выколупанную - в окошко вместе со всей упаковкой. Вместо этого достала сигареты и закурила.      - К черту, - пробормотала я и повернула ключ в замке зажигания. ***      - Когда дед возвращается из Швейцарии? - спросила я маму. Она стояла в дверях бывшей моей комнаты - слегка напуганная моим резким тоном и не менее резкими движениями - я вытаскивала теплые вещи из шкафа и бросала их на кресло.      - Симпозиум закончится через неделю, но...      Мама приподняла очи горе, что-то припоминая и прикидывая. Наконец сообразила.      - Но оттуда он должен еще на пару дней слетать в Кембридж, на юбилей к мистеру Андерсу, а потом, на обратном пути намеревался еще заехать в Прагу, к профессору Гржимеку, с которым у него назначена встреча. Это значит...      - Это значит, что я совершенно спокойно могу поработать на его даче как минимум дней десять-двенадцать, - перебила я заморские рассказки мамы.      - Боже мой, Лёлечка, можешь работать там сколько твоей душеньке угодно. И потом, это - твоя дача, Лёля! Неужели ты запамятовала, что в завещании дедушка оформил ее на твое имя?      - Нет, не запамятовала, - мрачно отозвалась я. - Но он, слава Богу, пока что еще жив.      - Да что ж ты такое говоришь!      Мама быстро сплюнула и постучала костяшками пальцев по дверному косяку.      - К тому же ты прекрасно знаешь, что дедушка зимой там практически не бывает.      - Еще осень, - буркнула я.      - Уже конец осени, - уточнила моя педантичная мама.      - Ма, у нас на даче наверняка шаром покати, - сказала я. - Ты приготовь мне, пожалуйста, какие-нибудь продукты. Консервы какие-нибудь, кофе, сахар, печенье...всего понемножку. В общем, что там найдется у нас в закромах. А в магазин я уж завтра с утра съезжу.      - Господи, конечно же...      Мама засеменила на кухню, на ходу громко подзывая Дашеньку. Я услышала, как прошлепала из своей комнатки на кухню Дашенька и они уже вдвоем о чем-то бурно заспорили, заскрипели дверцами, забренчали банками с соленьями-вареньями, задвигали ящиками столов и стенных шкафчиков.      Я незаметно выскользнула в коридор. Пробежала на цыпочках мимо гостиной, где под абажуром, бросающим уютный оранжевый свет, сидящая в кресле бабушка колдовала над вечно не сходящейся "могилой Наполеона" и юркнула в дедов кабинет.      Я знала, где находится так необходимая мне сейчас вещь.      Я залезла в маленький ларец, притулившийся на краю дедова павловского бюро красного дерева. Вытащила из него маленький ключик на потертой красной атласной ленточке. Прошла в угол кабинета и этим ключиком, словно Буратино, бесшумно открыла хорошо смазанный замок глухой дверцы одного из бесчисленных кабинетных шкафов.      И вытащила из шкафа смачно хрустнувший чехол жесткой черной кожи. Дернула кнопки чехла и открыла клапан. Матово блеснул вороненый ствол дедовского охотничьего самозарядного карабина. Засияла медная дарственная табличка на ореховом ложе. Я снова закрыла клапан чехла и с самой верхней полки шкафа сгребла три картонных коробки с патронами. Быстро заперла шкаф и вернула волшебный ключик в его ларцовую норушку.      С карабином в чехле подмышкой я осторожно высунулась в коридор. Сердце у меня отчаянно колотилось и немудрено: ко всем своим грехам я стала еще и воришкой. На время - но стала. Мама по-прежнему спорила на кухне с Дашенькой. Я полетела к выходу из квартиры, защелкала запорами, крикнула:      - Ма, я сейчас! За рюкзаком спущусь! ***      Когда через несколько минут, запыхавшаяся, но чрезвычайно собой довольная, я вернулась - естественно, уже без карабина, но с рюкзаком, - мама выглянула из кухни на шум открывающейся входной двери. На лице у нее было озабоченное выражение и она поправляла рукой растрепавшиеся волосы.      - Лёля, иди. Я все собрала.      - Сейчас, - сказала я.      В комнате я быстро запихала в рюкзак отобранные вещи, - не только свои, но и оставшиеся от отца: три теплых свитера, пару лыжных брюк, шерстяные носки. Подхватила рюкзак, вышла в коридор и остолбенела.      Мама на пару с Дашенькой волоком тащили по паркету в мою сторону чудовищных размеров стеклянно позванивающую сумку, набитую продуктами. Они напоминали небызизвестную картину Ильи Ефимыча про угнетаемых капиталистами бурлаков. И тут я не выдержала - не смотря на весь ужас моего положения, я упала в прихожей на стул и дико захохотала. Я понимала, что это элементарная истерика, но никак не могла остановиться. Они отпустили ручки сумки и - мама с укоризной, Дашенька с удивлением - во все глаза уставились на меня.      - Все, все! Я не над вами смеюсь, над собой. Прости, ма, - я вытерла кулаком слезы. - Ну, теперь мне до весны хватит. Спасибо, родные.      - Ну, уж ты скажешь, Лёлечка, - мама махнула рукой, отдуваясь. - Так, чуть-чуть собрали. Если что-нибудь понадобится, ты с дачи позвони и я с кем-нибудь пришлю все, что тебе надо. Ты мне обещаешь?      - Конечно обещаю, ма, - приняла я серьезный вид. - Только никому не говорите, ни-ко-му, ни знакомым, ни незнакомым, что я на даче. Если будут звонить - я в командировке, в Сибири. На десять дней. А кому надо, я сама позвоню. И бабулю предупредите. Хорошо?      - Хорошо, но к чему такая конспирация, Лёлечка?      Она и догадаться не могла, насколько попала в точку.      - Так надо, ма. Срочная работа.      Я сунула руки в лямки рюкзака, с усилием подхватила неподъемную сумищу.      - Ключи, Лёля?      Я похлопала по карману:      - Всегда со мной.      Я расцеловала маму и Дашеньку и вышла за дверь. ***      С трудом затащив сумку в багажник, я туда же забросила и рюкзак с вещами. Огляделась по сторонам и полезла в машину.      Мой знакомый с детства двор еле-еле освещал одинокий фонарь возле песочницы. Да еще падали на асфальт разноцветные пятна света из окон.      Я вытащила карабин из чехла и ласково погладила отполированный прохладный приклад.      Хорошее у деда оружие, безотказное. "Медведь-4" называется. Могучая машина и калибр подходящий - 7,62. Неслабый подарок отца на дедовское шестидесятилетие - дедуля-то у меня заядлый охотник. Я открыла коробку с патронами и зарядила сразу четыре магазина. Каждый на три патрона. Жаль, что каждый не на десять. Но, ничего. Я защелкнула один магазин на место, остальные магазины сунула в карман. Передернул затвор, вогнав патрон на место, поставила карабин на предохранитель и положила его на заднее сиденье. Прикладом к себе, так, чтобы можно было его сразу и удобно схватить, и изготовиться к стрельбе. Рисковала я конечно, отчаянно - а вдруг меня остановят менты?..      Но я все равно облегченно вздохнула. Снова огляделась по сторонам. Никого. Мне показалось, что в проеме арки мелькнул прохожий. Но мало ли кто ходит по улицам в такое, достаточно позднее время - совсем не обязательно, что это бандиты.      Это я себя так мысленно успокаивала.      Тем не менее я развернула машину и извилистыми проходными дворами выехала совсем с другой стороны - на параллельную улицу.      Береженого Бог бережет. ***      Я сделала все так, как и задумала еще по дороге домой от мамы. Сняла трубку телефона, оставив ее коротко пищать, не выключила свет на кухне и в гостиной. И телевизор продолжал работать, подключенный к видеомагнитофону. А в видеомагнитофон я поставила кассету с какими-то боевиками, записанными в long play: теперь телевизор без нас будет орать на всю квартиру в течение добрых восьми часов, а потом запрограммированный видик отключится и TV - тоже. Но это будет уже под утро, когда нас и след простынет.      Он ничего не понимал, глядя на мои судорожные таинственные приготовления; молчал, не задавая глупых вопросов - и на том спасибо. Хотя я и не собиралась ему ничего толком объяснять, не до того было.      Лифт я не вызвала.      Мы, стараясь идти бесшумно, медленно спускались по ступеням. Я одной рукой поддерживала его, обнимая за талию, другой несла пластиковую сумку с вещами и лекарствами. Он, в свою очередь, обнял меня за плечи правой рукой, а левой здоровой, опирался на перила.      - Почему мы ведем себя, как заговорщики, Оля? - попытался пошутить он, практически повторяя недавнюю мамину фразу.      - Тише, я все вам расскажу. Потом.      Мы доковыляли до первого этажа. Но вместо того, чтобы выйти на улицу, я повела его коротким лестничным маршем еще ниже, ко входу в подвал. Он удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. После недолгой возни я все же открыла своим ключом здоровенный амбарный замок на стальной подвальной двери. Потом достала из сумки и включила небольшой электрический фонарик.      Мы брели по мокрому бетонному полу, сворачивая в закоулки. Где-то поблизости капала с потолка вода, из непроглядно темных вонючих углов слышался наглый крысиный писк. Он держался за мое плечо и больше ни о чем меня не спрашивал.      Вышли мы наверх, на первый этаж, с обратной стороны моего дома, со двора через знакомый мне запасной выход. "Бомбоубежище" - белела на стене подъезда полустертая надпись рядом со стрелкой, указывающей вниз. Я толкнула скрипнувшую дверь и мы в обнимку, как раненые защитники Брестской крепости, вывалились в царившую во дворе непроглядную темень. Я выключила фонарик и спрятала его в сумку. Во двор выходили торцевые стены жилых домов, глухие брандмауэры. Мы протиснулись сквозь дырку в старом, забитом прогнившими досками проходе. Свернули направо и мимо мусорных баков через арку вышли на улицу.      Прямо перед нами стояла моя машина.      - Вы сядете назад, - сказала я негромко, настороженно оглядываясь по сторонам.      Я помогла ему забраться в машину. Пока он там неловко возился, устраиваясь поудобнее, я огляделась еще раз. Вроде ничего подозрительного. Я нырнула за руль, выжала сцепление и не включая фар, медленно поехала по узкой улице.      - А это что такое? - услышала я за спиной удивленный голос. Карабин увидел, поняла я.      - А вы разве не видите? Оружие, - спокойно ответила я, не оборачиваясь.      Он больше ничего не сказал по этому поводу. Я завернула за угол, сразу прибавила скорости и включила свет.      - Куда это мы путешествуем на ночь глядя? - подозрительным тоном спросил он, тяжело, с присвистом дыша. Все же недавнее подземное путешествие не прошло для него даром.      - Ко мне на дачу, - не сразу ответила я. - В Петергоф.      Он помолчал, осмысливая сказанное.      - Мне надо позвонить.      - У меня на даче - городской телефон.      - Но мобильный же у вас есть?      - И мобильный есть. Но звонить будете только с дачи, - отрезала я.      Было уже совсем поздно. Но мне необходимо было заехать еще в одной место. Я затормозила на углу, припарковалась между двумя темными силуэтами машин. Заглушила двигатель. Он ничего не спросил; сидел отвернувшись, глядя в окошко. "Большая Посадская" - гласила слабо освещенная уличным фонарем табличка на доме.      - Я быстро, - сказала я ему, вылезая из машины. - Никуда не выходите. Свет не зажигайте. И ничего не бойтесь.      Он ничего не ответил. ***      Я бегом поднялась на третий этаж. Позвонила. Она долго не подходила к двери. Потом послышались шаркающие неуверенные шаги. И она как-то неуверенно-боязливо спросила:      - Кто там?      - Светка, это я, Ольга. Открывай немедленно!      Звонко защелкали замки, дверь приоткрылась. Она посмотрела на меня в щель, дурища: цепочку она снова не поставила. Я толкнула створку двери от себя.      - Ты одна?      Она качнулась вперед и пробормотала:      - Конечно одна...      Я вошла, наклонилась к Светке и втянула ноздрями воздух. Несло от нее, как из бочки - была она смертельно пьяна. Расхристанная, ненакрашенная и пьяная. Я захлопнула за собой дверь и притянув Светку к себе, зашептала:      - Слушай внимательно. Ты должна немедленно уехать из города. Куда угодно. К родственникам, к друзьям, куда угодно. Лучше всего к себе домой, в Пороховец. Минимум на пару недель, а еще лучше на месяц. Ты меня слышишь?      - Ага. Коньяку хочешь?      - Ты меня понимаешь? - я встряхнула ее за плечи.      - А как же, понимаю. Уехать. На месяц.      - Вот, держи, - я вынула из кармана приготовленные заранее деньги и сунула в ее безвольно висящую ладошку. - Здесь пятьсот долларов.      Она не взяла - кажется, она вообще не понимала, что я говорю и делаю. Я засунула доллары ей в карман халатика.      - Завтра же уезжай, - продолжала я шептать. - Никому не звони, никому не отвечай на звонки, никому не открывай дверь. Ты поняла? Ты меня поняла?!      - Поняла, Оля, - слабо икнула она. - Никому. А что случилось...еще?      Я промолчала.      - Я боюсь, Оля...      Рот у нее скривился, она беззвучно и некрасиво заплакала.      - Не бойся. И уезжай завтра же. Исчезни из Питера на месяц. Через месяц я обязательно найду тебя, помогу. Когда доберешься до места, позвонишь моей маме, чтобы я знала - где ты. Ты меня поняла, Света?      - Ага-а... - пробормотала она сквозь всхлипывания. - Но я все равно боюсь... Ты ведь тоже уезжаешь, да?.. Возьми меня с собой, а, Оля? Возьми, я все для тебя сделаю... Я тебе отслужу, Оля, а?..      Она смотрела на меня снизу вверх: зареванная, жалкая, донельзя перепуганная. И я, не выдержав, обняла ее, стала молча гладить по растрепанным волосам, а она, прижавшись ко мне, тихо и безостановочно плакала. Глава 29    Свидетель      Вразнобой лениво брехали собаки.      В поселке царила темень - хоть глаз выколи. Кое-где только маячили хилые огоньки фонарей. В дачах же - темно. Уже заколоченные на зиму, без света и привычных летом дымов из труб они маячили черными силуэтами среди переплетения лысых яблоневых веток. До моего слуха донесся отдаленный посвист проходящей мимо электрички.      Она загнала машину в гараж. Закрыла заскрипевшие жестяно ворота и повернула ключ в замке. Я стоял возле сумок и рюкзака. К рюкзаку был прислонен карабин.      - Пошли, - сказала она, беря в одну руку фонарик, а в другую - карабин. И добавила раздраженно, когда я попытался взять маленькую сумку. - Да не трогайте вы ничего! Я сама потом все принесу.      Мы поднялись по ступеням на крыльцо дачи. Она зажала карабин подмышкой, включила фонарик и посветила на дверь. Провела пальцем по дверной ручке, поднесла палец к свету. Палец весь был в грязной пыли. Но и на этом она не успокоилась: я заметил, что она незаметно сняла карабин с предохранителя и только после этого открыла входную дверь. Надеюсь, она понимала, что делает.      - Оставайтесь пока что здесь, - сказала она негромко.      Стоя на крыльце, я услышал, как она щелкнула в прихожей рубильником. Потом включила там свет. Прошла с карабином наизготовку в глубину дачи и там - везде - тоже включила свет. Вернулась ко мне на крыльцо уже без карабина.      - Проходите.      Входя в дом, я оглянулся: она шла к оставшимися на улице вещам.      Дача была большая, каменная, двухэтажная. Я уселся на диван в просторном то ли холле, то ли гостиной напротив камина. Возле дивана стоял ее карабин. Я взял его, осмотрел. Он снова стоял на предохранителе. И был заряжен.      Послышались ее легкие шаги. Я быстро поставил карабин на прежнее место. Она вернулась с рюкзаком и сумками, поставила их рядом со мной. Закрыла входную дверь на засов и без лишних слов скрылась где-то в глубине первого этажа. Двигалась она стремительно и почти бесшумно, как большая кошка. Спустя какое-то время вышла ко мне, неся в охапке несколько пледов и подушек. Шмякнула их на диван.      - Встаньте, я постелю, - приказала она.      - Да, ничего, я как-нибудь...      Она жестом согнала меня с дивана, постелила один плед, бросила подушки. Заставила улечься и укрыла сверху еще двумя пледами. Я, откровенно говоря, не очень-то и сопротивлялся - меня слегка познабливало.      - В доме - плюс десять. Пока что, - сказала она, заметив, как я лязгнул зубами. - Скоро будет теплее.      Достала из сумки градусник, молча сунула мне подмышку. Потом еще немного пошустрила в сумке, побренчала и протянула мне стакан тонкого стекла, наполовину наполненный коричневато-золотистой жидкостью. Я принюхался: коньяк. Я заколебался - уж больно смущала такая неслабая доза. Да еще в моем-то состоянии.      - Пейте. До дна, - опять приказала она.      Я чуть не задохнулся, залпом проглотив коньяк. Перед носом у меня возникло большое зеленое яблоко.      И я лежал, лениво жуя антоновку, от которой сводило скулы. Она погасила верхний свет, оставив включенным только торшер в изголовье дивана. Окна в холле были снаружи закрыты ставнями - все до единого.      - Отдыхайте, - бросила она через плечо, удаляясь из холла. - А я пока что тут разберусь.      Я доел яблоко и закрыл глаза. Мне уже стало тепло и уютно. Мне не хотелось ни о чем думать, ни о чем не беспокоиться. Все осталось там, в ее питерской квартире. Я понимал, что засыпаю. Сквозь необоримо наваливающийся сон я почувствовал, как у меня забирают градусник; как на ухо мне легла маленькая мягкая подушка - но глаз я уже не был в силах открыть.      И еще мне показалось, что она поцеловала меня в щеку легким скользящим поцелуем. ***      В камине трещали, полыхали ярким пламенем здоровенные поленья. Я полулежал на диване, сонно щурясь спросонья на огонь. В доме было уже тепло, я с трудом, но самостоятельно стащил свитер - ее свитер, который она заставила меня надеть перед нашим поспешным бегством из города. Она вошла в холл, держа на вытянутых руках поднос с едой. Поставила его перед диваном на журнальный столик. Я покосился на заставленный поднос. Посмотрел на нее. Она очень изменилась за эти дни. Похудела и я бы сказал - явно и заметно помолодела. Хотя куде еше?.. Кстати, я до сих пор не знал, сколько ей лет.      - Вам надо поесть, - сказала она сухо.      - Зачем вы меня сюда привезли, Оля? - спросил я. - И вообще - что происходит?      Она не ответила. Отошла к огню, взяла с мраморной каминной полки сигареты, закурила. Карабин стоял уже рядом с камином возле двери, ведущей в коридор - к выходу с дачи.      Диана-охотница. В джинсах и свитере.      - Они - ваши друзья? - вместо ответа спросила она.      Я думал недолго.      - Нет. Скорее, просто приятели. Хотя мы и давно знакомы. Разве что Саша... Да и то....      - Скульптор?      - Да... Я не могу ему дозвониться. Ни ему, ни Виктору... Ни Игорю. Телефоны не отвечают. Что с ними, Оля?      - Я не знаю.      - Как это - не знаете? - я почувствовал нарастающее раздражение. - Вы же... Это ведь вы придумали всем нам, четверым...достойные наказания?.. Вы же наш...палач?      - Никакой я не палач! И ничего я не придумывала, - повысила она голос. - То есть я придумала, но только для этого, номера первого... Игоря! Это он первый тогда...начал... Его это была идея насчет меня, его, - я знаю, - мне Светка потом все рассказала!..      - А для остальных?      - Я не успела, - как-то виновато сказала она. - Правда. Времени было мало...      Я почувствовал, что к горлу подкатывает истерический смех. Я с трудом сдержался. Посмотрел на нее.      - И что же - вы ничего не знаете? Никаких предположений?.. Вы же наверняка встречались с этими... Ну, кому поручили всех нас порешить. Не так ли?      - Да я действительно ничего не успела придумать, поверьте мне! - зачастила она. - И я ничего не знаю. Я просто ему заплатила - заплатила за то, чтобы они сделали вам...ну, плохо. Но я не просила кого-нибудь из вас убивать!      - И на том спасибо большое, человеческое, - пробормотал я. - А карабин-то зачем?      - Заигралась я слегка, - устало вздохнула она.      - Так остановитесь.      - Не могу... Я не знаю, где он...они. Кого я наняла, - теперь она говорила медленно, с трудом подыскивая слова. - Как его найти, я тоже теперь не знаю... Я с ним, вернее с его человеком, встречалась сегодня вечером. Я отдала все деньги, которые должна была заплатить. Но я попросила больше ничего не делать, попросила, чтобы больше никого не трогали! Хватит Игоря и...      Она испуганно замолчала, поняв, что проговорилась. Отвернулась к огню, медленно опустилась на маленькую скамеечку.      - А кого еще..."тронули"? - осторожно спросил я, заранее зная ответ: наверняка "тронули" Пухлого.      Кажется, она просто не услышала моего вопроса. Или не захотела услышать. Она монотонно бормотала, слегка раскачиваясь из стороны в сторону:      - Я ничего не знаю, ничего... Кто следит, где, как... Кто все это делает. И в милиции я ничего не сказала, никаких заявлений не писала... Я у него на поводке... Я знаю, он хочет меня, он звонит мне, вылавливает! Но зачем ему я, зачем?.. Что же делать?.. Может, он и сам ничего уже не может изменить? Он ведь предупреждал меня, дуру...      - Кто - он? - спросил я резко.      Она вздрогнула, приходя в себя. Настороженно посмотрела на меня из-под челки. Встала, бросила окурок в огонь, подвигала кочергой пылающие поленья. Подошла к дивану, села у меня в ногах и уже спокойно сказала, разливая недрогнувшей рукой чай по чашкам:      - Человек, которому я заказала акции.      - Отто Скорцени? - попытался пошутить я и, - судя по ее реакции, - крайне неудачно.      - Называйте это как угодно, - буркнула она. - Наезды, месть... Я наняла его за деньги...      Она внезапно усмехнулась:      - Хотя потом деньги вернулись...считай, все...даже больше...      - Вернулись? Как это? - не понял я.      - А теперь ему что-то от меня надо, - продолжила она, не отвечая на мой вопрос. - Хотя понятно, что надо, но... И теперь он преследует меня так же как и вас. Вот так-то, Андрюша...      Она вдруг резко сменила тему, не дав мне среагировать на "Андрюшу":      - Как ваша спина?      - Нормально. Уже почти не болит. Оля, а если не секрет - сколько вы ему заплатили? Ну, в частности, за меня?      Она помолчала. Я ясно видел по ее сосредоточенному выражению лица: решает - говорить или нет?      - За каждого одинаково, - наконец вымолвила она с мрачным видом. - По четыре тысячи долларов.      - Действительно, деньги приличные, - согласился я. - А почему число не круглое, не пять тысяч, скажем? - Я улыбнулся. - Тарифы нынче у мафии такие?      - У меня в тот момент больше не было свободных денег, - легко сказала она. - А долги - были.      Я не понимал, что это - бессердечный цинизм или простота, которая хуже воровства? Но чувствовал, что завожусь со страшной силой.      - А было бы больше денег - нас бы, наверное, живьем в доменной печи сожгли? - зло спросил я.      - Идите к черту!      Она вскочила, но я успел поймать ее за руку, хотя стоило мне это жгучей боли в спине.      - Ну, простите, - сказал я. - Неудачно пошутил. Простите.      Она медленно высвободила свои пальцы из моих. Снова склонилась над чашками.      - Можно, я от вас позвоню? - спросил я.      - Разумеется.      Она протянула мне мобильный. Я взял трубку и сказал ей:      - Я хочу сейчас дозвониться Саше. И сказать ему, чтобы он куда-нибудь уехал из города. На время. Пока я не придумаю, как разрешить эту ситуацию. Вы не против, Оля? Я ведь ему все расскажу.      Она спокойно смотрела на меня. И так же спокойно ответила:      - Пусть он приезжает сюда.      Я почти ждал от нее такого, или схожего ответа и поэтому он меня не удивил, скорее - обрадовал.      Я попросил ее принести мою куртку.      Она вернулась и протянула ее мне. В карманах все было аккуратно разложено по своим, привычным для меня места: ключи, зажигалка, бумажник. Я достал записную книжку, нашел номер Сашиной мамы и набрал номер.      - Алло?.. - послышался в трубке дребезжащий старческий голос.      - Елена Константиновна? Извините, ради Бога, за поздний звонок. Это Андрей Арсентьев вас беспокоит, Сашин друг. Вы меня узнали?..      - Андрюшенька! Саша вас так разыскивает! Просто с ума сходит! - зачастила старуха.      Я видел, что Ольга, сидящая рядом, прекрасно слышит все ее слова.      - Что с вами случилось, Андрюшенька?      - Я приболел, потом остался у друзей, ничего страшного. А где Саша? У него в квартире почему-то телефон не отвечает.      - А он последние дни остается в мастерской, у уехавшего в отпуск товарища. Там и работает, там и живет. Он просил вас, если объявитесь, сразу же позвонить туда. Вы меня слышите, Андрюша?      - А номер? Номер телефона мастерской?      - Сейчас... подождите...      Передо мной на столик легла ручка и лист бумаги. Я благодарно кивнул Ольге.      - Вы меня слушаете, Андрюшенька?      - Да-да!      - Он как-то странно про номер телефона мне рассказал... И кроме вас не велел его никому давать. Но я все тщательно записала. Вот, читаю... Он сказал, что вы должны взять номер телефона какого-то пухлого и прибавить к трем последним цифрам номер квартиры палача. Абракадабра какая-то! Но он так и продиктовал, а я записала слово в слово. Вы понимаете что-нибудь, Андрюша?..      - Да, конечно!      Сто двенадцать - номер квартиры Ольги. А номер телефона Пухлого заканчивается на три нуля, мгновенно вспомнил я.      - Что все это значит, Андрюшенька?      - Ничего особенного, не волнуйтесь. Это мы тут дружеские розыгрыши устраиваем. До свиданья, Елена Константиновна, спасибо. Спокойной ночи.      Не слушая ответа, я нажал на кнопку. Ольга внимательно смотрела на меня. Я набрал полученный путем элементарного сложения номер. Послышались гудки - длинные. И, наконец, - Сашин голос, очень настороженный:      - Да?.. Глава 30    Третий      - Да?.. - спросил я настороженно.      - Саня, это Андрей!      Я даже глаза закрыл. Жив, сукин сын!      - Саня?!      - Андрюха, ты в порядке? Что случилось? Где ты был, мать твою в душу?! - заревел я в трубку.      - Да все нормально, потом расскажу. А что ты...      - Слушай меня внимательно, Андрюха, - быстро перебил его я. - Мне только что позвонили, сказали, чтобы я немедленно ехал домой к Пухлому. Он вроде как серьезно заболел, к телефону не подходит.      - А кто звонил?      - Да с работы его, коллега. Он представился, фамилию назвал. Пухлый про него рассказывал как-то, так что тут подвоха вроде нет. Мы-то с Игорехой уже думали, что Пухлый навсегда слинял, а он, оказывается, просто болеет!..      - Куда слинял? Когда?      - Да ты ж ничего не знаешь! - наконец сообразил я. - Пока ты в нетях был, тут такое... Короче, после того, как ты внезапно исчез, я велел Пухлому ехать к ней. Он, естественно, сразу обосрался, как выяснилось, смылся втихую от нас в отпуск, а сейчас, видишь, вернулся, дома больной кукует, а я уже одет, ты меня в дверях поймал!      Я действительно стоял в прихожей уже одетый, свет в огромном чердачном помещении, переделанном Гошей в мастерскую, был выключен. Только свет лампочки, горевшей в прихожей, выхватывал из мрака гипсовых и мраморных мужиков и баб, да какие-то адских размеров бюсты неизвестных знаменитостей, - мрачильные работы моего закадычного дружка-приятеля, запойного пьяницы Гоши Яговичного.      - Я почти уверен, что это звонили с работы Пухлого, а если даже это кто-то из говнюков этой шлюхи, я все равно еду! Плевать! А ты где, Андрюха?      - Я на даче, в Петергофе. Саня, как только ты узнаешь, что с Пухлым, ты сразу звони сюда. Пиши телефон.      Я выхватил из кармана ручку. Времени искать бумагу не было, я растопырил ладонь и спросил:      - У кого на даче? С кем?      Он замолчал. А потом как-то виновато и в то же время с внутренним вызовом сказал:      - Я с ней. Вернее, у нее.      - У кого - у нее?! - я ни хрена не понимал.      - Записывай телефон и адрес!      Он быстро продиктовал цифры. Я вывел их на ладони. Потом написал название улицы и номер дома.      - Записал? - спросил он.      - Записал, - ответил я. - У кого ты, Андрюха?      - У Ольги. Да, у той самой Ольги. Здесь только мы вдвоем и со мной все в порядке, поверь. Она тоже тебя ждет. Она сама попросила, чтобы ты сюда приехал... Это необходимо, Саня, срочно приезжай. Ситуация хреновая. Все остальное потом расскажу. Ты меня слышишь?      Трубка потяжелела у меня в руке. Такого поворота событий я никак не ожидал. Но тем не менее я сказал - очень спокойно:      - Хорошо. Я позвоню тебе от Пухлого. ***      Я заглушил двигатель Игорехиного "вольвешника". Повисла тишина. Ночная улица, на которой я припарковал машину, была пустынна, как после чумы. Светящиеся цифры на приборной панели показывали начало первого.      Выйдя, я тщательно закрыл машину. Постоял, прислушиваясь. Нервы были на пределе и я ожидал всего, чего угодно - сам не знаю, чего я ожидал. На перекрестке прогрохотал грузовик.      Я зашагал к дому Виктора. Он находился за поворотом улицы, на этой, четной стороне. Прежде чем выйти под свет фонаря, я заглянул за угол дома - опять же никого, даже припозднившихся гуляк не наблюдалось. Я прошел в арку, стараясь идти быстро, но по возможности производить поменьше шума. Миновал один проходной двор, вторую арку, вошел во двор дома, где жил Виктор. Постоял в тени козырька подъезда - для верности.      Шагнул - и под ногами что-то звякнуло. Я присел на корточки. Это был кусок ржавого металлического прута. Довольно толстого. Рукой в перчатке я ухватил его поудобнее - он мог мне пригодиться. В углу двора, напротив парадной, куда мне надо было войти, стояла машина. "Волга" черного цвета. В ней никого не было. Она стояла мордой в направлении следующей арки, уводящей в лабиринт проходных дворов. Под аркой тлела лампочка.      Я перебежал на цыпочках двор и проскочил в подъезд. ***      Лифт медленно, дергаясь и скрежеща, полз на шестой этаж. Я был в жутком напряжении, я ждал какой-нибудь пакости. Уж больно сладко-уговаривающий голос был у того мужика - якобы с Витькиной работы. И потом, я уж не стал говорить Андрюхе, а сам он не дотумкал: не мог какой-то там мужик с Витькиной работы вычислить номер мастерской, где я тихарился. Пухлым Пухлого на работе не звали, да и маме я строго-настрого запретил что-либо посторонним рассказывать о месте моего пребывания. Узнать у мамы номер мастерской мог только Андрюха - что он и сделал. А мужик... Мне не составляло труда понять кто, или по чьему поручению мне звонил. Но отступать мне было уже некуда. И поэтому прут оттягивал руку.      Кабина лифта остановилась. Я вышел и увидел дверь, ведущую в квартиру Пухлого. Она была приоткрыта и из-за нее на темную площадку падал яркий свет.      Я шагнул было назад. Я уже протянул руку к дверце лифта. Но, выматерившись шепотом, все же двинулся к приоткрытой двери. Или к ловушке?.. Носком ботинка я открыл дверь пошире, взял прут наизготовку и проскользнул в квартиру.      В квартире царила тишина. И везде горел свет - в коридоре, на кухне, в ванной и даже в туалете.      - Витя, - шепотом позвал я.      Никто не откликнулся. Дверь в гостиную была распахнута. В ней, да и в спальне тоже горел свет. Медленно, замирая на каждом шагу и прислушиваясь, я шел к комнате.      В дверях я остановился. Потому что увидел Виктора.      Он навзничь валялся на диване среди смятых простынок диване: голый по пояс, в одних штанах, босой. Жеваные рубашка, пиджак и плащ валялись на полу. Сбитое в комок одеяло засело в углу постели вместе с ботинками.      Я тихо подошел и заглянул ему в лицо. И мне стало не по себе при виде его лица, точнее того, что раньше было Витькиным лицом. Глаза у него были закрыты, лежал он неподвижно, но я прислушался и услышал прерывистое тяжелое дыхание. Я приподнял у него пальцем веко: зрачок закатился, глаз уставился на меня бельмастой пустотой.      И только тут я заметил все остальное.      На табуретке стояла догоревшая спиртовка, валялись пустые и целые ампулы, разовые шприцы и иголки для шприца. Возле его левой руки змеился потертый резиновый жгут. А правой он намертво сжал шприц.      На его руки было просто страшно смотреть - все в следах внутривенных вливаний, в расковырянных язвах, разноцветных синяках. Я зачем-то начал было считать количество уколов - хоть примерное, - но меня сбил донесшийся с лестничной площадки звук: лифт поехал вниз.      Я метнулся к входной двери, прислушался. В колодце подъезда негромко забубнили голоса. Я выскочил на площадку - и далее я раздумывал секунду, не более, - потому что вместе с поднимающимся уже лифтом одновременно зашустрили торопливые шаги вверх, вверх по лестнице.      Я на цыпочках, затаив дыхание, поднялся этажом выше - оставался еще один этаж и - чердачная лестница. Присев, осторожно выглядывая вниз, я увидел то, что в принципе и ожидал увидеть - людей в серых милицейских фуражках и погонах, вываливающихся из лифта и вбегающих в квартиру Виктора. А по лестнице вырвалась вперед узкая морда овчарки с торчащей из пасти мокрой красной тряпкой языка.      Я подумал еще о том, что если меня хотели подставить - то это было сделано довольно неумело и по-дилетантски. Да и что, собственно говоря, могли мне пришить?..      Но я не стал искушать судьбу. Я взлетел к чердачной двери. Счастье! Она была открыта, сломанный замок болтался на дужке. Я толкнул ее и очутился на чердаке. Дверь за собой, я естественно, прикрыл.      Путаясь среди стропил, каких-то пыльных закопченных балок и натянутых бельевых веревок, я ковылял по хрустящему шлаку туда, где по моему предположению должна находиться вторая, ближайшая чердачная дверь, ведущая в другой подъезд.      Но она оказалась заперта снаружи.      Я ринулся дальше, в конец чердака, к торцевой стене дома. В ней, высоко, зияло маленькое открытое окошко, на котором виднелись силуэты спящих голубей.      А в окошке невозмутимо мигали холодные звезды.      Я толкнул плечом самую последнюю по счету дверь - и она легко открылась.      Мне снова повезло.      Я слетел по лестнице, выкатился из подъезда черным ходом, выходившим во двор за выступом дома и ринулся проходными дворами прочь, прочь от этого места, от невнятного говора пацанов в подворотне, от синего отдаленного посверкивания мигалки милицейской машины.      Я бежал, звук моих шагов отражался от сводов арок, отлетал и кружился в замкнутых прямоугольниках черных дворов.      Я выскочил на улицу, секунду соображал - в какую сторону мне бежать. И, стараясь теперь идти спокойно, восстанавливая сбитое дыхание, пошел туда, где я оставил машину Игоря.      Через пару минут я уже сидел за рулем. Завел двигатель, развернулся и погнал машину по ночным улицам. ***      "Автово" - мелькнула слева от меня станция метро. Я проскочил на желтый глаз светофора и спустя какое-то время уже мчался по узкому Петергофскому шоссе. Потухшая сигарета дрожала у меня в губах, а стрелка спидометра в свою очередь дрожала возле отметки "120".      Впереди на моей полосе маячили красные габаритные огни прицепа с контейнерами, мотающегося за мощным грузовиком. Скотина, он ехал почти посреди полосы, мешая мне обогнать его. Я посигналил, помигал фарами - никакой реакции. Я включил сигнал поворота, резко вывернул руль влево и нажал на газ, обходя высившуюся справа от меня бесконечную стену контейнеров.      И тут же прямо мне в лицо двумя расплывчатыми лунами внезапно ударили фары летевшего мне с ревом клаксона навстречу - лоб в лоб - грузовика. Я уже не успевал обогнать прицеп, и я не мог вывернуть влево - в глубокий кювет, за которым выстроился частокол деревьев. Я что было силы ударил по тормозам.      Нога моя вместе с педалью без малейшего сопротивления ушла в днище, и я не услышал знакомого визга тормозов, я не почувствовал броска вперед на лобовое стекло - ничего. Они отказали, мои тормоза, отказали в самый неподходящий момент.      Две луны стремительно выросли, я не закрывал глаз - я смотрел на них, а они заполнили весь мир, все вокруг стало в один короткий миг ослепительно-белым, скрежещущим и тут же беззвучно расплавилось, рассыпалось на стеклянные куски, и все начала покрывать надвигающаяся тьма, и я взмыл вверх.      Я видел, как где-то далеко внизу встречная "Татра" ударила "вольво" почти что в лоб, сковырнула с узкого шоссе и выбросила на обочину. Моя машина, скомканная, полусплющенная от чудовищной силы удара, несколько раз перевернулась, врезалась в толстый придорожный тополь и из салона через остатки лобового стекла вылетело мое тело. Оно покатилось и смятой тряпичной куклой застыло на грязной осенней траве. В "вольвешнике" что-то фукнуло, выскочил язычок пламени, потом фукнуло еще раз, полыхнуло уже по-настоящему и столб бело-оранжевого пламени от взорвавшегося бензобака осветил то, что еще несколько секунд назад мной.      Но я уже почти не видел это, я летел, кружась и размахивая руками в надвигающийся на меня из темноты бесконечно длинный и тоннель света, в конце которого росло, росло и наконец поглотило меня теплое и спокойное сияние. Глава 31    Свидетель      Поленья в камине прогорели. От углей, крупных, как куски полуостывшей лавы, волнами шел ощутимый даже на расстоянии жар. По углям пробегали золотистые искры.      Было очень-очень тихо. Молчал телефон. Молчали и мы с Ольгой. Я по-прежнему полулежал на диване, она теперь сидела чуть в стороне, в кресле. Посмотрела на часы.      - Почему он не звонит? - спросила она.      Я неопределенно покачал головой.      - Позвонит еще... А может быть, не смог дозвониться и уже едет сюда. Он наверняка понимает, что раз я с вами - то и он будет здесь в безопасности.      Я покосился на карабин, который она переставила поближе к креслу, поближе к себе.      - Это, надеюсь, не для Сани? - попытался я пошутить, кивая на оружие.      - Что? - непонимающе вскинула она голову.      - Карабин... Для чего сейчас-то он вам?      - Для уверенности, - ответила она.      - А стрелять-то вы умеете? Или рассчитываете на меня? Как на пусть не очень полновесного, но мужчину?      - Дед меня брал на охоту с десяти лет, - помолчав, сказала она. - Сначала на вальдшнепов, на перепелов... Потом на боровую дичь. В пятнадцать лет я завалила своего первого лося.      - А кто ваш дед? Егерь?      - Ученый. Академик.      - Хорошая, видать, по-прежнему жизнь у академиков, - сказал я, поглядев на резные панели холла.      - А это уж не вам судить, - резко сказала она.      Я умолк. Отвернулся и уставился на огонь. Потом осторожно встал с дивана, пошуровал в камине кочергой. Сунул в него пару сухих березовых поленьев.      - Я не хотела вас обидеть, - сказала она за моей спиной.      - А я и не обиделся.      Я повернулся к ней. Она сидела в кресле, забравшись в него с ногами, обхватив под платком руками плечи. Любимая ее поза, насколько я успел заметить за дни нашего с ней более близкого знакомства.      - Дед очень хотел внука, - сказала она, когда я снова прилег на диван. - Даже зовет меня иногда Олег, а не Ольга. Помешан на продлении нашей фамилии.      Полено в камине оглушительно треснуло, сыпанул сноп искр. Она вздрогнула и я заметил, что ее правая рука непроизвольно дернулась к карабину. Она убрала руку на место, покосилась на меня. Я сделал вид, что ничего не заметил. Она встала. Подошла к шкафу, достала оттуда похрустывающий комплект белья. Положила его рядом со мной.      - Застелить?      - Нет, спасибо, я сам справлюсь.      Она подхватила карабин, пошла к лестнице, ведущей на второй этаж. По дороге отключила телефон. Заметив мой недоуменный взгляд, сказала:      - Наверху - параллельный аппарат. Если он позвонит, - я вас разбужу. Спите. Вам надо отдохнуть. И градусник поставьте, он на этажерке. В ванной уже есть горячая вода. Чистая зубная щетка и полотенце. Спокойной ночи.      - Спокойной ночи.      Я провожал ее взглядом, пока ноги не исчезли под обрезом потолка. Градусник лежал на этажерке рядом с книгами. Возле градусника валялась картонная коробка с патронами калибра 7,62. Я взял ее в руки, повертел. Коробка была открыта. Я вытащил из нее пару патронов. Латунные гильзы, оболочечные пули. В каждой по двенадцать граммов, включая свинец. В этом я тоже кое-что понимал.      Я покачал их на ладони и сунул обратно. Да, серьезные дела могут развернуться на тихой академической даче.      Я сходил в ванную, умылся, лениво прошелся щеткой по зубам. В холле кое-как разостлал белье на диване. Разделся донага и выключил торшер. Натянув до подбородка плед, я лежал на боку и смотрел на огонь, постепенно угасающий в камине. Я ни о чем не думал. Мне было хорошо и бездумно. ***      Я не знал, как это можно было назвать - то ли сон, то ли забытье. Но в любом случае я из этого вырвался, пришел в себя отчасти из-за того, что услышал еле различимый звук - мне показалось даже, что внезапно поднялся ветер и стал завывать в щелях ставен. Я открыл глаза. Было темно, угли дотлевали, окрашивая мебель в багровый цвет и бросая красноватые отсветы на большой лист железа, прибитый перед камином.      Я внимательно прислушался. Звук не затихал. Он только прерывался время от времени и снова слышался - похожий на тоненький голосок неведомого мне зверька.      Я приподнялся, закряхтев от боли в спине. Завернулся в простынку и неслышно переступая босыми ногами по ковру, подошел к двери в прихожую. В ней было тихо и совсем темно. Рядом поблескивали металлические пластинки на ребрах ступенек лестницы, ведущей на второй этаж. Звук шел именно оттуда.      Держась за холодные перил, я поднялся по лестнице наверх. На площадке второго этажа тоже был небольшой холл. Я разглядел даже кабинетный билльярд, стоящий посреди него - это потому, что ставни здесь были приоткрыты и свет луны свободным ледяным потоком вливался в окна. В холл выходили три двери. Я чуть толкнул первую дверь. Она была закрыта. Я шагнул к другой двери.      Она легко и бесшумно подалась.      Это была спальня, и звук шел отсюда.      В углу комнаты приплясывал на сквозняке огонек лампадки под темной небольшой иконой. А на широкой двуспальной кровати, сжавшись в комок, подтянув ноги, скорчилась под одеялом, натянутым на голову, Ольга. Она лежала и всхлипывала, и постанывала, и тянула нескончаемую тоскливую ноту горести и страха.      Я подошел к кровати, наклонился и медленно потащил одеяло с ее головы. Она, сдавленно вскрикнув, вскочила на колени и, замерев, уставилась на меня. Ее обнаженное тело сумрачно белело в полутьме комнаты. Мы смотрели в глаза друг другу - нас разделяло расстояние вытянутой ладони. В ее глазах полукруглыми озерками стояли слезы.      Она резко нырнула ко мне, обхватила тонкими сильным руками, прижалась, не говоря ни слова. Я тоже ничего не говорил. Она, стягивая простыню, исступленно обнимала меня, гладила по затылку, спине, обходя нежными пальцами то место, куда она - когда-то давным-давно - воткнула глупый бронзовый нож. Я почувствовал у себя на губах ее мокрые от слез, соленые губы. Она притиснула их к моим губам и ее язык вертляво скользнул ко мне в рот. Она потянула меня на постель, простыня слетела с меня, мы уже лежали рядом друг с другом, влипая друг в друга, освещенные чуть теплящимся пламенем лампады; наши срывающиеся дыхания стали едины, я чувствовал всем телом ее долгое, упругое тело. Она по-прежнему молчала, но ее руки и губы говорили больше, чем пустые звуки, называемые словами, она скользнула под меня, я почувствовал прикосновение ее плоского живота и пушистой щеточки лона, ноги ее легли на мои бедра, словно на бока коня - она стиснула меня своими ногами, и я вошел в нее. Она задвигалась, заколыхалась упруго и я почувствовал до конца, до предела ее горячее влажное нутро, почувствовал ее всю: теплота, потом огонь, жизнь, сладостная судорога и растворение.      Она отчаянно, хрипло и радостно закричала, крик ее заметался по комнате и утонул во мне. Глава 32    Палач      Он ровно и спокойно дышал. Он спал. Я сидела на краю кровати, смотрела на его мускулистое поджарое тело, угадываемое в предрассветных сумерках. Белела наклейка на спине. Он лежал на животе. Мужчина, которого я хотела убить.      Я голышом пошла к двери. Кровать скрипнула, но он не проснулся. Прошептал что-то, почмокал во сне губами. Повернулся и уткнулся в подушку носом, обнял ее, задышал ровно. Я спустилась в холл. Включила торшер. Налила себе рюмку коньяка, сделала глоток. Больше не хотелось - всего лишь один глоток. Я закурила, глядя на подернутые пеплом угасшие угли в камине.      На душе у меня было спокойно - впервые за все эти жуткие дни. И так же спокойно (сама удивилась) я думала о том, что если я, не дай Бог, залетела, то никогда уже не узнаю - от кого. От них тогда или от него сегодня ночью. Вранье это, что женщина всегда знает, от кого забеременела. Так, женские придумки.      И еще я знала, что никогда не скажу ему правды, даже если ребенок, по моему мнению - будет похож на кого-то из них.      На журнальном столике лежал листок с записанным рукой Андрея номером телефона. Я подключила телефон. Сверяясь с листком, набрала номер мастерской. Долгие гудки. Настенные часы показывали четверть шестого утра. Я положила трубку на рычаг.      И в этот момент телефон зазвонил. Я вздрогнула, быстро сняла трубку.      - Алло, я слушаю...      - Здравствуйте, Оля, - послышался сквозь треск помех далекий мужской голос.      - Это вы, Саша? - осторожно спросила я.      В трубке коротко хохотнули.      - Нет, Оля. Это не Саша, это - я. Станислав Андреевич.      Я оцепенела от страха.      - Что же вы молчите, Ольга Матвеевна?      - А...а где Саша?.. - почему-то спросила я у него.      - Номер третий?      - Да...      - Увы, - он вздохнул. - Видите ли, Ольга Матвеевна, с ним произошла маленькая неприятность. Он в больнице. Ничего такого страшного, отделался, можно сказать, легким испугом. Но полежать пару недель все же придется.      Он замолчал. Молчала и я.      - Вы меня слышите, Ольга Матвеевна?      - Да, - пискнула я.      - Ваш...ваш недруг Саша неаккуратно вел машину и... Словом, авария. Тормоза, что ли, отказали. Я и сам-то, честно говоря, толком не знаю подробностей, Ольга Матвеевна.      Трясущейся рукой я попыталась вытащить из пачки сигарету. Удалось мне это сделать только с третьей попытки. Я щелкнула зажигалкой. В моей голове билась одна мысль - как, когда, от кого он мог узнать, что я на даче? И знает ли он, что здесь Андрей?..      - Что же вы молчите, Ольга Матвеевна?      - Я же... Я же просила вашего человека, там, в Гавани, не делать больше ничего. Ни с кем. Ни с кем, вы понимаете? Он вам это передал?      Я старалась говорить спокойно, уверенно, но не убеждена, что это у меня получалось. А он молчал.      - Я же отдала все деньги, какие должна была отдать и сказала - хватит! Все! Хватит двоих. А вы... Вы!..      - Ольга Матвеевна, а я-то при чем? Вы что - забыли? Мы же заключили с вами сделку, которая обратного хода не имеет. И вы были с самого начала прекрасно об этом осведомлены, более того - вас это, как я понял, вполне устраивало.      Вот он-то как раз говорил абсолютно спокойным тоном.      - И потом я - только промежуточное звено. Так же впрочем, как и вы. Да, я действительно некиим образом завязан в этом деле, имею определенные обязательства, но... А вы твердо уверены, что сей печальный случай с номером третьим - это моих рук дело?      Он снова явственно хохотнул.      - Вы не смеете, - прошептала я. - Я...я вам еще заплачу.      - Заплачу - это звучит приятно, - засмеялся он. - Но вот за что, Ольга Матвеевна?      - За то, что вы больше никого никогда не тронете.      - Никого! Ха! Один-то и остался. Всего один номер. Прячется, правда, скрывается наш приятель...где-то... Не без вашей ли помощи, любезная Ольга Матвеевна, а?      - Нет! - отрезала я. - Хватит, хватит всего этого ужаса. И не морочьте мне голову, не юродствуйте! Вы слышите меня?      - Мне нравится ваш императив, Ольга Матвеевна. И вообще вы мне нравитесь, учитывая то, что в этой жизни женщины меня мало интересуют. Но такие волевые, решительные женщины, как вы - ба-альшая редкость в наше слюнявое время. Вы, можно сказать, - раритет, уникум. И вы мне нужны, Ольга Матвеевна. Но об этом - чуть позже. А ваша несколько странная забота о номере четвертом...      Он замолчал. Сигарета незаметно дотлела, обожгла мне пальцы. Я зашипела от боли, швырнула окурок в камин.      - Что вы сказали? - услышала я его голос.      - Ничего.      - Вы меня слушаете?      - Да.      - Вообще-то мы конечно можем поговорить на эту тему...о досрочном прекращении нашего договора. Которую вы так близко принимаете к сердцу. Коль вы так настаиваете...      Я затаила дыхание.      - Ну, что ж, - я услышала, как он вздохнул. - Давайте встретимся, обсудим возникшую проблему. Как говорится, кто рано встает, тому Бог подает. Вы уже на ногах, а я вообще человек на подъем легкий. Я сейчас подъеду к вам на дачу и...      - Нет-нет! - воскликнула я. - Нет... Пожалуйста, не здесь, кругом соседи, знакомые... Здесь неудобно.      Он не ответил. А я, вцепившись потными пальцами в трубку, смотрела на свитер, висевший на спинке дивана. Свитер моего отца, который я заставила надеть Андрея во время нашего стремительного бегства в укромное место. Укромное!.. Боже, какая наивность!      - Тогда мы встретимся в другом месте. Вы сейчас приедете в больницу, - уже другим тоном, приказным, сказал он. - Адрес я скажу. Там вас встретят возле третьей хирургии.      - Почему это я должна ехать в какую-то больницу? - растерялась я.      - А вдруг вы решите, что я вас обманываю... Насчет номера третьего? Занимаюсь бессовестным вымогательством, придумываю предлоги... - Он тихо засмеялся. - Вот вы приедете, поговорите с ним, убедитесь, что я не лгун и не злодей, каковыми вы наверное, в глубине души меня считаете. Мы побеседуем и вполне возможно, - в зависимости от того, конечно, как сложится наш разговор, - я попробую что-нибудь сообразить... В отношении вашего четвертого номера. Ну, так как, Ольга Матвеевна?      Я раздумывала недолго.      - Хорошо, - сказала я. - Я выезжаю. Говорите адрес.      Он продиктовал. Я мысленно повторила его и, не прощаясь, бросила трубку.      Я зажмурилась. Обхватила голову руками, со всех сил стиснула ее. Я нутром чуяла, что не надо ехать, надо бежать. Но куда?.. И кто гарантирует, что его ублюдки не засели уже где-нибудь поблизости, не ждут меня и - главное, - Андрея?..      Я открыла сумку. Вытащила и пересчитала все наличные деньги. Не считая рублей, чуть больше полутора тысяч долларов. Я положила их в отдельный кармашек. Для этого дьявола.      - Я все слышал, - раздался голос Андрея.      От неожиданности я вздрогнула.      Он стоял на ступенях лестницы, завернувшись по пояс в простыню.      - Что ты слышал, Андрюша? - пролепетала я.      - Ну, почти все... Как эта гнида признавалась тебе в любви... Параллельный телефон.      Он говорил безо всякой обиды, скорее даже весело. Я встала, не обращая внимания на свою наготу. Он подошел ко мне, обнял, простыня свалилась на пол и я прильнула к нему - теплому, живому, уже родному.      - Я поеду с тобой, - дохнул он мне в ухо.      Я молчала.      - Ты меня слышишь? Я еду с тобой.      Я отстранилась. Посмотрела ему в глаза и отрицательно качнула головой.      - Но почему? Это мужское дело.      - Нет, милый. Здесь даже Терминатор не поможет - ни первый, ни второй. Это - как раз женское дело. И не говори мне больше ничего, ладно?      Я поднялась наверх, быстро натянула шмотки. Когда я вернулась обратно, он по-прежнему стоял посреди холла, правда, накинув простыню - стоял, похожий на грустного римского сенатора.      - Ты умеешь обращаться с этим? - спросила я.      В руках я держала принесенный сверху карабин.      - Конечно, - с обидой в голосе сказал он.      - Замечательно. К окнам не подходи, закройся после моего отъезда на все замки и засов. Никому не открывай. Я, когда вернусь, постучу и произнесу условную фразу, - я вымученно улыбнулась. - Ну, скажем: "Милый, пора вставать!" Это будет означать, что я одна...без нежеланных гостей. А если вдруг кто-то в мое отсутствие начнет... Сразу стреляй, без разговоров.      - Они не придут, - сказал он.      Я не стала его разубеждать.      Он проводил меня до входной двери. Когда я распахнула ее, в глаза мне ударила белизна.      За ночь выпал снег. Первый снег в этом году.      - Это - к счастью, - сказал он, наклоняясь ко мне. - К счастью и удаче.      - К черту, - сказала я и поцеловала его, что было сил. ***      "Третья хирургия" - трафаретом было напечатано возле неприметной двери, ведущей внутрь корпуса. Я вышла из машины, прихватив сумочку. Огляделась. И тут же из двери вышел высокий мужчина в белом врачебном халате. Лицо его скрывала марлевая хирургическая маска. В руке он нес что-то тоже белое.      Он подошел ко мне и молча протянул это белое - точно такой же, как на нем, халат.      - Надевайте, - сказал он.      - А где Станислав Андреевич? - спросила я.      Он не ответил. Махнул повелительно рукой и я вошла следом за ним в здание корпуса.      Мы поднимались пешком по длинным маршам широкой пустынной лестницы. Никто не попался навстречу. Мы дошли до третьего этажа, свернули в полутемный коридор. Потом почему-то опять пошли вниз. Долго. Несколько поворотов по узкой лестнице. Еще несколько поворотов. И наконец он, шагнув вперед, открыл обшарпанную дверь без надписи. Остановился, пропуская меня вперед. Я посмотрела ему в лицо: глаза у него ничего не выражали. Я шагнула в дверной проем, дверь за мной закрылась. Мужчина остался снаружи.      Комната - или палата? - была очень большой, без окон и в ней находился всего один предмет: больничная каталка, стоявшая под беспощадным светом бестеневой лампы. На каталке лежало что-то длинное, укрытое желтоватой нечистой простыней.      Я уже догадывалась, что там лежит. Меня колотило. Но я все же подошла к каталке и двумя пальцами потянула за простыню.      Номер третий. Завалишин Александр Андреевич.      Я сразу же узнала его, не смотря на то, что практически вся нижняя половина лица у него была снесена и вместо нее темнело кровавое месиво, из которого торчали зазубрины костей. Он смотрел в низкий потолок широко открытыми тусклыми глазами. А я смотрела на него. И не испытывала по отношению к нему ничего, никаких чувств. Ни ненависти, ни жалости, ни раскаяния. Ничего. Хотя, наверное, именно я была его убийцей.      Он был мертв и этим было все сказано.      - Упокой, Господи, душу новопреставленного раба твоего Александра, - прошептала.      Опустила простыню и твердо ступая, вышла из комнаты. Мужчины в халате с повязкой на лице нигде не было видно. Вообще никого не было. Холодно горели вдоль стен люминесцентные трубки.      И тут я поняла - зачем меня вызывали.      Андрей. На даче. Один.      Я наобум кинулась бежать по коридору. Я натыкалась на запертые двери, нигде не было окон, - судя по всему, цокольный или подвальный этаж. Наконец, забежав за очередной угол, я увидела лестницу, идущую наверх. По ней я вылетела в большой зал с колоннами. Старушка в синей хламиде возила шваброй по мокрому кафелю.      - Бабушка, где здесь выход?! - заорала я.      - А вона, вона, - перепуганная моим воплем, старушка закивала на стеклянные двери, которые я сразу и не заметила.      Я вылетела на улицу. Моя красная "хонда" стояла, как ни в чем ни бывало - метрах в тридцати, у торца больничного корпуса. Возле нее никого не было и в ней тоже. Я содрала халат, швырнула его на подтаявший снег и, оскальзываясь, побежала к машине.      И первое, что я сделала, подбежав к ней - это открыла капот. Быстро все осмотрела - теперь я могла ожидать от него всего, чего угодно. На первый взгляд вроде бы все было на своих местах, вроде бы ничего не тронуто. Я быстро умнела, но не поздновато ли?..      Надеюсь, что не слишком.      Я захлопнула капот и через три минуты уже гнала машину по утреннему пустынному проспекту. Для пробы я нажала на газ, а потом резко дала по тормозам. Они сработали идеально - машину занесло, повело юзом, но я успела выровнять ее, при этом чуть не налетев на фонарный столб. И помчалась дальше. Скоро я была уже на Петергофском шоссе. Мимо мелькали голые деревья, унылые пустыри и со стороны залива - заросли высохшего тростника с метелками, покрытыми свежевыпавшим снегом. По фарватеру осторожно пробирался толстобрюхий паром с эмблемой финской компании на двух скошенных назад трубах.      Стрелка спидометра, как сумасшедшая, плясала между отметками девяносто и сто десять. ***      Машину подбрасывало на выбоинах дорожки, что вела к нашей даче. На дорожке проглядывали только характерные отпечатки протекторов моей машины: это я уезжала, и на снегу они были видны очень четко.      Ворота я в спешке отъезда оставила открытыми, поэтому я загнала машину на участок поближе к гаражу и на всякий случай развернула в сторону выезда. Посмотрела на тропинку, убегающую к входной двери. На ней тоже были отпечатки только моих ботинок. Я облегченно вздохнула. Я вылезла из машины и еще раз огляделась. Вокруг, в туманном воздухе, не было ни малейшего движения. Мертво стояли покинутые на зиму дачи. Скукожились вороны на старой березе. От недалекой станции донесся гудок электрички. А вот и она. Я увидела за силуэтами домиков и деревьев ее проскользнувшее в сторону Питера грязно-зеленое суставчатое тело.      Я подошла к двери и нажала кнопку звонка. Прислушалась. За дверью послышался шорох.      - Андрей, это я! - крикнула я.      - Ты одна? - послышалось из-за двери.      - Да, Андрюша, одна, одна...      - Предупреди их, если они там, с тобой: попробуют войти - уложу на месте!      - Да одна я, черт возьми, открывай!..      С перепугу я забыла про наш импровизированный пароль и только сейчас с опозданием заорала:      - Милый, пора вставать!      Дверь толчком распахнулась и прямо мне в грудь уставился ствол карабина. Андрей, уже в джинсах и свитере, стоял в прихожей и лицо у него было...      - Что ты сказала? - недоумевающе спросил он, глядя за мою спину. - Я уже встал.      - Ничего, ничего, - я бросилась ему на шею.      Мы замолчали. Обнимала - одна я, потому что в одной руке, здоровой, он держал уже ненужную железяку, а вторую из-за раны просто еще не мог поднять до конца.      Я с трудом оторвалась от него, втянула в прихожую и захлопнула дверь.      - Почему ты сидишь без света? - спросила я, нажимая кнопку выключателя.      - Чтобы целиться было удобнее, - в голосе его я не услышала иронии.      Мы прошли в холл.      - Одевайся, милый, - сказала я.      - Зачем, Оля?      - Я тебе по дороге все расскажу. Нам опять надо ехать.      Он вздохнул, посмотрел на меня, но больше ни о чем не стал расспрашивать. Я помогла ему натянуть куртку и поверх куртки повязала свой длинный ярко-желтый шарф.      - Никого не было? - на всякий случай спросила я.      - Вроде нет... Хотя... Нет.      - Звонки?      - Тоже нет.      - Пошли.      - А это? - он кивнул на карабин.      Я взяла карабин, разрядила его и вытащила магазин. Сунула карабин в чехол и туда же побросала снаряженные магазины. И опустила карабин в чехле за спинку дивана.      - Лучше сейчас без этого, - сказала я. ***      Я закрыла дверь дачи на ключ, сунула его в карман куртки. Мы залезли в машину. Андрей уселся рядом со мной, на переднее сиденье.      - Ремешок накинь, - сказала я.      Включила зажигание. Завыл стартер, но двигатель не завелся. Я попробовала еще и еще. Двигатель как умер.      - Ч-черт, - процедила я сквозь зубы.      - Вон, посмотри, - ткнул Андрей пальцем в приборный щиток. - Бензин-то тю-тю.      Алым глазком горело маленькое табло.      - Как это - тю-тю? - растерялась я. - Я же только что ехала... Был бензин, я что, с ума сошла?..      - А в гараже есть? - спросил Андрей.      Мы выскочили из машины. Мы перерыли весь гараж, нашли несколько канистр, но все они были пусты. И тогда нервы у меня не выдержали. Я, как истеричная барышня, шлепнулась на старые покрышки и зарыдала в голос.      Я рыдала и вопила:      - Боже, какая я дура! Всегда все забываю... Бензин!.. Идиотка непроходимая!.. Баба!.. Андрюша! Я дура, да? Дура?.. - я подняла зареванное лицо:      - Ну, что ты молчишь? Обругай меня как следует! Матом! Андрюша!..      А вместо этого он захохотал. Он стоял, опираясь рукой о поскрипывающую створку гаражных ворот и хохотал, как псих. Он буквально сгибался от смеха. Я перестала плакать.      - Чего это ты? - пробормотала я обиженно.      - А ты...ты попробуй нормально посмотреть на все это со стороны, - прервав смех, еле выговорил он. - Мы что - в пустыне? На необитаемом острове?.. Только машина - и все? А на электричке тебе после "хонды" зазорно будет поехать?..      Я шустро вскочила с покрышек и шмыгая носом, уткнулась ему в грудь.      - Не надо было тебе, Андрюша, связываться с такой дурищей-бабой, - сказала я.      - Ну, что теперь поделаешь, - улыбнулся он, обнимая меня. - Уже поздно.      Я тоже улыбнулась и в этот момент через его плечо я увидела нечто, заставившее меня похолодеть.      Это были следы. Четкие темные следы, много следов: кто-то топтался возле дачи со стороны, обратной входу. Со стороны окон холла, прикрытых ставнями. Цепочка следов уходила через сад и терялась за штакетником.      Но я ничего не сказала про это Андрею. ***      Мы вышли из подземного перехода под железнодорожными путями и прошли ближе к середине платформы. Платформа под легким металлическим навесом была черна от народа. Люди топтались по превратившемуся в грязную кашицу снежку.      - Электричка через семь минут, - сказала я Андрею, посмотрев на механическое табло. - Я сбегаю, куплю билеты. Не замерзни тут без меня.      Я поправила у него на шее свой желтый шарф и припустилась, огибая людей, к высокому псевдоготическому зданию станции с башенками, шпилями и стеклянной угловатой кровлей.      В огромном пустом зале я подлетела к кассе. Выгребла из кармана смятые деньги и сунула в окошко.      - До города, два, - сказала я кассирше.      Она мучительно долго стала отсчитывать мне сдачу. Наконец на блюдечко упали два билета.      - Ко второй платформе прибывает электропоезд на Санкт-Петербург, - донесся с перрона усиленный динамиками голос. - Будьте осторожны... Ко второй платформе...      Я сгребла билеты и, забыв про сдачу, выскочила из зала ожидания, с трудом открыв тяжеленную дверь. Побежала по перрону вперед, расталкивая встречных людей. Сзади меня раздался пронзительный свист влетающей на станцию электрички. И в стрельчатую арку вокзала ворвалась, промелькнула мимо, обгоняя меня тупая морда, украшенная малиновыми полосами; поднялась мелкая снежная пыль.      Я бежала.      Электричка вопила, не переставая.      И вдруг впереди, там, впереди, куда уже подлетела морда первого вагона, где стоял Андрей, где чернела плотная масса людей, готовящихся к посадке, что-то произошло.      Я не поняла только сразу - что.      Внезапно воздух разорвал истошный скрип тормозов, - они визжали, покрывая все звуки - гудок электрички, чьи-то крики, топот отшатнувшихся от края платформы и суматошно бегущих куда-то людей.      Только визг, от которого закладывало уши и внизу живота холодело. Визг, визг, визг...      Электричка замерла, не доехав до конца платформы.      Я замедлила бег, перешла на шаг, я шла, протискиваясь через суетящуюся, торопящуюся туда же, куда я шла, толпу, но я ничего больше не слышала.      В ушах у меня стояла ватная тишина.      И в этой ватной тишине я прошла, как горячий нож сквозь масло, прошла сквозь размахивающих руками людей, сквозь беззвучно орущие, ощеренные рты, сквозь сплетение тел и вытаращенных глаз к тому месту, где крутился водоворот фигур, где заглядывали куда-то вниз, за край платформы.      Меня ничто не могло остановить; меня хватали за рукава, но я вырывалась без малейшего труда; я шла, зажав в руке два билета на электричку до Санкт-Петербурга.      Я подошла к самому эпицентру сутолоки.      Я отодвинула чью-то спину, обтянутую черной путейской шинелью и стоя на краю платформы, как над краем своей вселенной, заглянула вниз.      И почти сразу же закрыла глаза.      Потому что внизу было розово-красное, смешанное с кусками чего-то кожано-черного. И из этого месива торчала растопыренная кисть руки, на которую намотался желтый шарф.      Мой шарф.      Я снова открыла глаза и совершенно спокойно еще раз посмотрела на то, что было еще несколько минут назад Андреем. Звуков я по-прежнему не слышала.      А потом я повернулась и пошла сквозь толпу - прочь, прочь - к подземному переходу. ***      Я вошла в прихожую и включила свет. Дверь я не запирала. Более того, я даже оставила ее чуть приоткрытой.      Я ходила по даче и везде зажигала свет - в спальнях, в коридоре второго этажа, в туалете и в ванной. Даже в кладовке я зажгла свет.      Но в холле я свет не включила.      Я налила себе полный стакан коньяку и залпом выпила. Я не почувствовала его вкуса. Стакан я поставила вместе с бутылкой на журнальный столик рядом с диваном.      Я действовала, как хорошо запрограммированная машина.      У меня не осталось никаких эмоций, никаких мыслей. Ничего у меня не осталось. Я просто знала что мне - машине - необходимо сейчас делать.      Я вытащила из-за спинки дивана чехол с карабином. Вынула из чехла оружие и магазины. Проверила ствольный канал. Вогнала магазин на место и передернула затвор. Патрон с мягким чмоканьем встал в патронник. Я сняла карабин с предохранителя и села в кресло прямо напротив входа, напротив приоткрытой двери, выходящей на крыльцо. И положила карабин себе на колени так, что ствол оказался направлен точно на дверной проем. Я подышала на пальцы, потом примерила руку к оружию. Пальцы удобно обхватили цевье и указательный ласково тронул скобу спускового крючка. Спуск у этой модели был такой, какой я когда-то любила: очень-очень мягкий спуск.      Я сняла руку с карабина.      Три оставшихся магазина я положила на столик справа от себя на расстоянии вытянутой руки. Итого - двенадцать патронов. Я думаю - хватит. Должно хватить. Но на всякий случай я бросила рядом с собой на диван и распечатанную коробку с оставшимися патронами.      Я плеснула на дно стакана еще коньяка. Выпила. Потом взяла сигарету из пачки, сунула в рот и поднесла к ней тонкий огонек зажигалки. Рука у меня совершенно не дрожала, я была абсолютно спокойна.      В приоткрытую дверь был виден кусочек нашего сада. Крупными редкими хлопьями снова начал падать снег. Я сидела, курила и бездумно ждала.      И я дождалась.      Я думала, что он приедет на машине. Я ждала урчащего явления его серого "мерседеса". Но он пришел пешком. В сыром неподвижном воздухе шаги были слышны мне издалека. Вот он прошел к забору. Скрипнула знакомым мне с детства скрипом калитка. Потом шаги застучали по бетонным плитам дорожки, ведущей к дому. Уверенные шаги уверенного в себе человека, спокойные и тяжелые.      Возле крыльца он постучал ботинком о ботинок - снег сбивал. Снова скрип - это уже ступеньки.      Первая... Вторая... Третья...      Прозвенел звонок: динь-дилинь, динь-дилинь...      - Кто в тереме живет, кто в невысоком живет, - пробормотала я и указательный палец моей правой руки уютно лег на спусковой крючок. - Это я, мышка-норушка...      Дверь медленно раскрылась до упора и в падающем из прихожей свете я очень четко его увидела - всего. Он всматривался в глубину дома. Свет лампочки в прихожей мешал ему. Он улыбался. Потом он снял шляпу, отряхнул ее о пальто.      Он шагнул в прихожую. Остановился. Я поняла - он меня не видит, хотя я сидела прямо напротив него.      - Ольга Матвеевна! - позвал он. - Вы где? Я же знаю, что вы дома!..      Он не мог увидеть меня против света, - это я знала абсолютно точно.      - Это я - лягушка-квакушка, - еле слышно бормотала я.      Он сделал еще один шаг, опять остановился.      - Ау, Ольга Матвеевна, ау! Это я, Станислав свет Андреич, - весело крикнул он. - Ау, где вы?      - Это я - лисичка-сестричка...      Он сделал еще два шага.      Ему осталось сделать последний шаг и он оказался бы на пороге холла.      - Ольга! Ольга Матвеевна!.. Ну, бросьте прятаться, бросьте! Я, как истинный джентльмен, пришел к вам один... Со вполне понятными намерениями... А вы...      На лице его проявилось легкое напряжение. Он сделал свой последний шаг и замер.      - А это я - волчок-серый бочок, - пробормотала я и мягко нажала спусковой крючок.      Дуло карабина полыхнуло длинным языком пламени, вылетела пустая гильза. Пуля с расстояния в четыре метра ударила ему в живот, снесла с ног и отшвырнула в конец коридора к открытой двери. Его дикий крик почти совпал со звуком выстрела.      Он, скрючившись на половичке, судорожно дергался, пытаясь подняться, и он кричал. Он кричал, как заяц-подранок - непрерывным пронзительным криком. Он царапал окровавленными руками живот, ноги сучили по полу, собирая в гармошку домотканный половичок.      Я медленно встала, ухватив карабин обеими руками. И пошла к нему. Он кричал. Я вышла к порогу прихожей и тут он наконец увидел меня. На короткое мгновение он умолк и тут же закричал еще громче, пытаясь отползти от меня в сторону спасительно открытой двери.      Он выл, судорожно отталкиваясь каблуками от половиц и, по-прежнему держась за живот руками, уже сползал, привставая, через порожек на крыльцо. Между пальцев сочилась алая кровь. Он не сводил с меня обезумевших глаз.      Я шла к нему, плавно опуская ствол карабина.      Глаза у него вылезли из орбит, в его взгляде не осталось ничего человеческого. Он выл не переставая.      Я нажала на спуск. Пуля пробила ему кисть руки, попав в живот почти что рядом с первой пулей. Его сдвинуло к ступеням крыльца. Стреляная гильза со звоном проскакала по полу и замерла рядом с его скребущим доски крыльца лакированным ботинком. Сизый дым заполнил прихожую и почти сразу же вытянулся на двор. Я перешагнула порог и встала рядом с ним.      Он внезапно замолчал.      Он внимательно смотрел на меня и мелко, часто икал, вздрагивая всем телом.      И тогда я сделала последний шаг. Вдавила ствол в его правый глаз и выстрелила. Вместо глаза у него мгновенно образовалась черно-кровавая дыра, голова подскочила, на ступеньки от его затылка брызнуло красным и бело-желтым. Голова его с глухим стуком упала на доски, ноги дернулись и замерли, а левый глаз так и остался открытым.      Я выпустила из рук карабин и он, скользнув прикладом по перилам, упал ему поперек ног. Я постояла, глядя на него. Снова пошел снег - потихоньку, а потом все гуще и гуще. На его изуродованное лицо ложились снежинки. Сначала они на нем таяли, а потом таять перестали. Даже на единственном оставшемся у него открытом глазе. И тогда я повернулась и пошла в дом.      Я не торопясь вошла в холл, взяла со столика свою сумку и, недолго покопавшись в ней, вытащила из бокового кармашка желтый квадратик картона с написанными от руки телефонными номерами.      Сев возле телефона, я сняла трубку и сверяясь с желтым квадратиком, набрала номер. И когда на том конце ответили, я спросила в трубку:      - Можно к телефону Дементьева, старшего уполномоченного?      - Я вас слушаю.      - Это Драгомирова говорит. Помните меня?      - Я узнал вас, Ольга Матвеевна.      - Я у себя на даче, в Петергофе, - сказала я. - Я только что убила человека. Приезжайте.      И повесила трубку.      Я сидела на диване, смотрела прямо перед собой на лежащее в проеме распахнутой двери тело Славика, на падающий снег и ждала, когда за мной приедут. Конец. С 5 ИЮЛЯ Кен Кизи "Над кукушкиным гнездом "      Роман Кена Кизи (1935-2001) "Над кукушкиным гнездом" уже четыре десятилетия остается бестселлером. Только в США его тираж превысил 10 миллионов экземпляров. Роман переведен на многие языки мира. Это просто чудесная книга, рассказанная глазами немого и безумного индейца, живущего, как и все остальные герои, в психиатрической больнице.      Не менее знаменитым, чем книга, стал кинофильм, снятый Милошем Форманом, награжденный пятью Оскарами.     Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения 402