Литературное чтиво Выпуск No 411 от 2006-10-26 Число подписчиков: 452    Шон ХАТСОН "ЖЕРТВЫ" Часть 1    Глава 10      От его крика кошмар рассеялся.      Миллер приподнялся на подушках, сердце бешено колотилось, тело покрылось испариной.      На лице тоже проступили капельки влаги. Он провел рукой по лбу и облегченно вздохнул: это был всего лишь пот.      Напряжение спало, Миллер застонал и откинулся назад.      В ту же секунду дверь распахнулась, и кто-то подошел к кровати.      - Мистер Миллер, - встревоженно позвала его сестра Бреннан.      - Ночной кошмар, - объяснил он, стараясь справиться с учащенным дыханием. - Мне приснился сон. Извините.      Он попытался сглотнуть, но почувствовал, будто горло ему сдавили железные клещи.      Сестра Бреннан налила стакан воды и помогла ему напиться.      - Теперь все в порядке, - сказал он. - Честно. Это был просто сон.      Дыхание становилось более размеренным. Ему даже удалось изобразить некое подобие улыбки.      - Вам действительно больше ничего не надо? - осведомилась она.      - Может быть, есть что-нибудь покрепче, чем вода? - спросил Миллер с надеждой.      Сестра невольно улыбнулась, хоть больной и не мог видеть ее лица, поправила ему постель, потом взяла с тумбочки салфетку и стерла пот с его лица.      - Я вернусь в шесть часов и принесу вам ужин, - сказала она. - Попытайтесь отдохнуть до этого времени.      Миллер кивнул, слыша, как она прошла через всю палату и вышла, закрыв за собой дверь.      В шесть часов.      Он осторожно потянулся, ощупывая рукой все, что стояло на тумбочке у кровати, пока не наткнулся на часы. По положению стрелок понял, что было почти три часа дня. Миллер поставил часы на место и снова лег на спину, прислушиваясь к непрестанному тиканью. Повернулся на бок, на другой, потом снова на спину, но понял, что удобного положения ему не найти. Наконец, чертыхаясь, сел и дотронулся до марлевых повязок, прикрывавших глаза. Глубоко втянув в себя воздух, слез с кровати, держась рукой за тумбочку. Босые ноги коснулись холодного пола. Миллер выпрямился и шагнул - за ним шлейфом тянулась простыня. Дыхание его было равномерным, но учащенным, когда он обхватил металлическую спинку кровати. Еще шаг - и он окажется без опоры.      Миллер знал, что раковина должна быть у него слева, он медленно повернулся в этом направлении и прошлепал к ней, расставив руки в стороны, словно пародируя франкенштейновского монстра, делающего свои первые неуверенные шаги. Неожиданно он вскрикнул, отдернув руку от горячего радиатора. Постоял некоторое время, стараясь как-то сориентироваться, и опять принялся искать раковину. Каждый шаг давался ему с нечеловеческим усилием, как будто к ногам привязали куски свинца; с грехом пополам добрался до цели, обхватил руками гладкий фаянс.      По лицу Миллера скользнула слабая улыбка, и, вздохнув, он взялся развязывать бинты, которыми была обметана его голова.      На мгновение он потерял равновесие, покачнулся, но, прислонившись к раковине, продолжил свое дело, чувствуя, как учащенно забилось сердце.      Размотав первый слой бинтов, бросил их в раковину.      Потом еще один, еще, пока не дошел, наконец, до марлевых тампонов.      Руки не слушались, когда, зажмурившись, он снимал накладку с правого глаза.      Потом с левого. Попытался медленно открыть глаза.      Казалось, веки намертво склеились, однако он не терял надежды и, вцепившись в край раковины, превозмогая страх, делал все новые и новые попытки их разлепить.      Первым открылся правый глаз, и Миллер отметил про себя, что не очень вспотел.      Приоткрылся и левый глаз, веки медленно расходились в стороны, обнажая блестящие глазные яблоки. Миллер взглянул в зеркало над раковиной.      И отчетливо увидел собственное отражение.      Миллер оторопел.      - О Боже! - прошептал он, не веря случившемуся. Не смея верить.      Он видит!      Как незнакомца, рассматривал себя в зеркале. Миллер, мало-помалу осознавая реальность случившегося, повернул голову и тут же зажмурился: в окно светило солнце, но и это показалось ему сейчас чем-то необыкновенным. Больше не хотелось прикрывать глаза от света. Он видел, и лишь это имело для него значение. Видел кровать, дверь палаты, четыре стены, окрашенные в белый цвет. Миллер подошел к окну и выглянул на улицу.      Под ним - с высоты семи или восьми этажей - автомобильная стоянка, по улице движутся машины и люди. И ни одного размытого пятна - все рельефно и четко.      Закрыв оба глаза, он постоял так, пока не стал опасаться, что это может стоить ему зрения, но, открыв их вновь, увидел все так же отчетливо, как и прежде.      Миллер повернулся и направился к кровати, над которой была вмонтирована кнопка экстренного вызова.      Протянув руку, нажал кнопку и весело рассмеялся.      Он стоял у постели и смотрел на дверь.      Еще до того, как она открылась, он уже хохотал, как идиот.    Глава 11      - Так больно?      Доктор Кук направил луч света в левый глаз Миллера.      - Ничего такого, к чему бы я не смог привыкнуть, - сказал Миллер, садясь в кровати.      Кук осмотрел правый глаз, наблюдая за сужением и расширением зрачка, когда в глаз устремлялся поток света. Наконец он выключил фонарик и сунул его в верхний карман.      - Советую вам несколько дней беречь глаза от яркого света, - сказал хирург. - Можно просто поносить темные очки. Нам бы не хотелось переделывать работу.      - Как скоро вы сможете сказать, что мое зрение восстановлено окончательно? - поинтересовался Миллер.      - Трудно сказать. Остается только надеяться, что не возникнет осложнений, особенно я опасаюсь за левый глаз. В любой момент может начаться отторжение. Это касается любого пересаженного органа.      Миллер понимающе кивнул.      - Когда я смогу выйти отсюда? - спросил специалист по киноэффектам.      - Выйти из больницы? - переспросил Кук, несколько удивленный. - Я бы не торопился вас выписывать, пока мы не убедимся окончательно, что новый глаз прижился и вам ничего не грозит. Это займет пару недель, может, и больше.      - Извините, доктор, - вспылил Миллер, - но можете не рассчитывать, что я задержусь здесь еще на две недели!      - Хотите вы того или нет - у вас нет выбора, - сердито настаивал хирург.      - Нет, это у вас нет выбора. Если я решу уйти отсюда, вам придется с этим смириться.      - Это довольно глупо. Без квалифицированного наблюдения ваше состояние может снова ухудшиться. Я снимаю с себя ответственность, если вы будете настаивать.      - А я и не прошу вас отвечать за меня. Я выписываюсь из больницы по собственной воле.      Кук недоверчиво покачал головой.      - Если начнется осложнение, вы можете навсегда лишиться зрения, и мы уже ничем вам не поможем.      - Ну что ж, я готов рискнуть, - сказал Миллер. - Я вижу - это главное. Вы сотворили чудо, и я благодарен вам за это, но не торчать же мне в этой проклятой больнице еще две недели, пока вы будете наблюдать за моим состоянием. Я просто сойду с ума. Все, что касается последствий, пусть будет на моей совести.      - Как знаете, это - ваше решение, - вздохнул хирург. - Но мне бы не хотелось вас отпускать.      Миллер улыбнулся.      - Вы сделали достаточно много - вернули мне зрение. Вы и этот несчастный, глаза которого послужили медицине и после его смерти, - сказал Миллер и, помолчав, вдруг спросил: - Кстати, кто он?      Кук нервно сглотнул.      - Я не имею права разглашать подобные сведения, - быстро сказал он, снова покачал головой и поднял руки, давая понять, что признает свое поражение. - Ничего не поделаешь, если вы решили уходить, это ваше право. Моя миссия закончится, как только вы переступите порог больницы.      Миллер утвердительно кивнул. ***      Миллер взглянул на часы.      Без двадцати пяти четыре.      Он выпрыгнул из кровати и подошел к небольшому гардеробу, стоявшему у стены. Там висела его одежда. Порывшись в кармане куртки, он нашел то, что искал.      Фляжка была почти пуста. Тем не менее он торопливо отвинтил крышку и залпом осушил остатки. Виски было теплым, но это его не остановило. Миллер вытер губы тыльной стороной ладони и снова вложил фляжку в карман, закрыл гардероб и опять побрел к окну.      Он посмотрел вниз на стоянку машин, затем вверх - на свинцовое небо, понаблюдал за самолетом, ныряющим в облаках.      Внезапно ему показалось, что самолет поглотила плотная серая пелена, но вскоре понял, что это подернулось дымкой стекло.      Он сильно моргнул.      Перед глазами нависла завеса.      Миллер на мгновение закрыл глаза, крепко уцепившись за подоконник.      Снова открыл их.      Он видел все, как в тумане, как через запотевшее стекло машины.      - Ну же, ну, - прошептал он, еще крепче прижав веки.      Так он стоял до тех пор, пока глазам не стало больно, потом осторожно открыл их.      Очертания предметов в палате стали видны с кристальной ясностью, и Миллер с облегчением вздохнул.      Он все еще стоял у окна, когда открылась дверь и вошла сестра Бреннан в сопровождении санитара.      Миллер увидел, что санитар ставит какой-то предмет на столик за спинкой кровати. Это был маленький переносной телевизор.      - Мы подумали, что вам может надоесть одиночество, - сказала сестра Бреннан, включая телевизор.      Миллер не мог сдержать улыбки, когда на экране появилось изображение. Картинка стала резкой, цвет - насыщенным, и это его так обрадовало, как будто он впервые смотрел телевизор.      - Минут через двадцать принесу вам ужин, - сказала медсестра, когда он улегся, уставившись на экран.      Когда за ней закрылась дверь, Миллер расхохотался.      Показывали рекламу очков.    Глава 12      Миллер крепко зажмурился, когда перед глазами снова поплыл туман.      С закрытыми глазами он сосчитал до пяти. И снова открыл их.      Четкость вернулась, и он с облегчением медленно выдохнул, не поддаваясь искушению потерять левый глаз. Уголок глаза страшно чесался, но он решил не прикасаться к нему. В очередной раз смежив веки, Миллер вслушивался в звуки вокруг: позади кровати работал телевизор, стучали часы под ухом.      Из коридора за дверью палаты доносилось шарканье ног - шаги то приближались, то удалялись. Было около половины восьмого вечера, и наступившие приемные часы принесли с собой обычный поток доброжелательных посетителей в соседние палаты. Миллеру позвонил Филип Дикинсон, справившийся о его здоровье, а днем, за несколько часов до этого, ему принесли большой букет цветов с открыткой, подписанной всей съемочной группой. Миллер взглянул на букет. С какой радостью он обменял бы его сейчас на стакан виски! Во рту пересохло, мучила жажда, правда такая, которую обычная вода утолить не могла. Это была не просто жажда, это была настоятельная потребность.      Он уселся на кровати, подложив под спину подушки, и долго таращился в телевизор в стремлении пересилить неотвязное желание. Однако все, что происходило на экране, мало его занимало. Показывали одну из тех пустейших мыльных опер, что заполонили в последнее время телеэкран. Похоже, уже ни одна программа не могла обойтись хотя бы без одной такой оперы, или двух. А то и трех.      Миллер потянулся за пультом дистанционного управления и стал переключать каналы.      Программы замелькали, как перелистываемые страницы книги, пока наконец на экране не появились новости. Налив воды в стакан, он принялся смотреть, но вдруг заморгал, заметив, что изображение вновь стало утрачивать резкость.      "...Шестое подобное убийство за последний месяц".      Миллер пил воду и слушал сообщение диктора, за спиной которого на экране была спроецирована фотография женщины. Женщине было немногим более двадцати лет, симпатичная, несмотря на то, что передние зубы у нее несколько выдавались вперед.      "Репортаж с места события ведет Терри Уорнер", - объявил диктор, и на экране крупным планом появилось лицо темноволосой девушки, которой на вид не было еще и тридцати. На ней была толстая куртка с капюшоном, рука в перчатке сжимала микрофон. От сильного ветра волосы залепляли ей глаза, вынуждая то и дело убирать с лица мешавшие пряди. На заднем плане сновало множество людей. Людей в форме. Полицейских. Санитаров "Скорой помощи". Репортер стояла в палисаднике добротного дома, находившегося, видимо, в одном из жилых районов города. Время от времени Миллер замечал, как к забору, ограждавшему палисадник, подходили зеваки. Констебль из сил выбивался, требуя от толпы разойтись и не мешать следствию, но желание хоть одним глазком взглянуть на труп одерживало верх над страхом быть арестованными.      Терри Уорнер снова провела рукой по волосам, откидывая их назад, и посмотрела в объектив камеры.      Внизу на экране, рядом с эмблемой телекомпании, появилось ее имя.      "В доме, перед которым я стою - начала она, - менее получаса назад был найден труп женщины, и полиция, прибывшая на место происшествия, не без оснований утверждает, что она была убита тем же лицом, на счету которого за последний месяц еще пять убийств. Труп обнаружила соседка, которую врачи пытаются сейчас вывести из шокового состояния. Жертвой убийства стала двадцатитрехлетняя Бернадетта Эванс".      Миллер опять наполнил стакан и слегка усилил громкость.      "Рядом со мной, - продолжала Терри, - находится инспектор сыскной полиции, занимающийся расследованием данного преступления, Стюарт Гибсон".      Миллер весело улыбнулся, узнав полицейского.      - Старина Гибсон, - пробормотал он, разглядывая инспектора.      Раньше, в бытность Миллера на службе в Новом Скотленд-Ярде, они не раз работали вместе, да и теперь еще иногда встречались, заходя в бар пропустить по стаканчику. Годы и служба в полиции оставили на лице инспектора свой отпечаток. Но голубые глаза сверкали по-прежнему неустрашимо. Миллер снова улыбнулся, увидев, как волнуется перед камерой его бывший коллега. Он и раньше сторонился журналистов.      "Можно ли утверждать, что убийство совершено человеком, на счету которого и другие жертвы?" - спросила Терри и поднесла микрофон инспектору.      "Не исключено", - коротко ответил Гибсон.      "Убийца расчленил труп?"      "Воздержусь от ответа".      "Как скоро вы сможете установить личность убийцы?"      "Ответа не будет. - Полицейский отступил назад, пытаясь избежать дотошных вопросов и всевидящего ока камеры. - Это все, что я сейчас могу сказать".      "Каковы мотивы последнего убийства?" - не унималась Терри, шагая рядом с ним.      "Ответа не будет". - Гибсон дал понять, что беседа закончена.      В последний раз взглянув в камеру, полицейский удалился.      "Итак, по всей вероятности, серия убийств, взбудораживших всю страну, поставила полицию в тупик, - сказала журналистка. И после некоторой паузы добавила: - Репортаж вела Терри Уорнер, агентство "Независимый канал".      Ее лицо исчезло с экрана, и вместо нее появился диктор.      "Следующий репортаж Терри Уорнер смотрите в нашем ночном выпуске", - объявил он, переходя к следующему сюжету.      Миллер снова уменьшил громкость.      Шестая жертва.      Об этих убийствах писали в газетах. Он покачал головой: сколько еще людей погибнет, прежде чем убийцу поймают?      Додумать до конца ему не пришлось - внезапно зрение начало слабеть. На этот раз он не удержался и потер глаза. И тотчас его пронзила острая боль. К своему удивлению, он заметил, что, несмотря на неприятные ощущения, зрение восстановилось. Чтобы окончательно убедиться в этом, Миллер несколько раз закрыл и открыл глаза.      Не успел он промокнуть капельку влаги, выступившей на нижнем веке, как за дверью раздались тяжелые шаги и сердитый голос сестры Бреннан, пытавшейся кого-то остановить. Миллер нахмурился.      Дверь открылась, и на пороге появилась смущенная сестра.      - К вам посетитель, мистер Миллер, - сказала она сухо и снова вышла в коридор.      Миллер смотрел на дверь, размышляя, кто бы это мог быть.      В дверь просунулась голова посетителя, и Миллер почувствовал, как в жилах стынет кровь.      Он побледнел, сердце забилось чаще.      Пришелец, плотно закрыв за собой дверь, сверлил взглядом Миллера.      - Какого черта ты сюда притащился? - выдавил из себя Миллер, в голосе его слышались досада и страх. - Как ты меня нашел?    Глава 13      Теперь инспектор полиции Стюарт Гибсон был благодарен сигаретному дыму.      Он перебивал запах крови.      Инспектор стоял, глядя на труп, распростертый у его ног, и старался высосать застрявшую в зубах крошку от бутерброда, съеденного им незадолго до этого.      Рядом с ним стоял сержант сыскной полиции Чандлер, затягиваясь сигаретой "Мальборо" и выпуская тонкую струю дыма. Он тоже смотрел на труп.      Бернадетта Эванс в жизни была симпатичной девушкой, насколько они могли судить по фотографии. Но теперь все выглядело совсем иначе.      Она лежала обнаженная в гостиной небольшого дома, в котором жила вместе с двумя другими девушками. Обе они сейчас были у подруг, не мешая полиции заниматься расследованием. Во время убийства их не было дома. В противном случае, размышлял Гибсон, могло бы быть три трупа. Тот, который сейчас находился перед ним, был ужасен.      Убитая лежала с раскинутыми на манер крыльев руками, одна ладонь уже скрючилась - наступило трупное окоченение. Труп начал приобретать синеватый оттенок, главным образом, из-за большой потери крови. Этой темно-красной жидкостью были заляпаны ковер и мебель в комнате. Впечатление такое, будто какой-то помешавшийся художник забрел в гостиную и расплескал повсюду несколько банок густой красной краски.      Голова ее, точнее то, что от нее осталось, превратилась в сплошное месиво после нескольких десятков ударов старинной медной кочергой, брошенной рядом с трупом. Под градом ударов череп просто треснул - он раскрошился на сотни мельчайших осколков. Все кости и ткани выше нижней челюсти, как и череп, были размозжены и залиты липкой смесью крови, костной крошки и мозга. От трупа исходил страшный смрад, и Гибсон поперхнулся, когда ему пришлось склониться и осмотреть увечья, нанесенные на остальных частях тела. Тело оказалось изуродовано еще больше, чем голова.      Грудная клетка и груди были сравнительно нетронуты, за исключением трех-четырех незначительных порезов вокруг правого соска, один из которых, правда, почти рассекал темный кружок вокруг него, зато на животе зияли многочисленные глубокие и рваные раны. В двух местах из живота вылезли кишки, облепленные свернувшейся кровью. Однако наиболее ужасающую картину представляли половые органы девушки. Лобок, бедра и вся промежность были так искромсаны, что на их месте образовался сплошной зловонный кратер, обагренный запекшейся кровавой массой. Наружные половые губы убийца, видимо, поспешно, но основательно срезал, бросил рядом с трупом, теперь эти окровавленные кусочки мяса уже высохли и обесцветились. Относительно орудия убийства сомнений не возникало - это был большой и острый, как бритва, кухонный нож.      Вогнанный по рукоятку, он торчал из влагалища. Как металлический фаллос, застрявший там в финальном акте непристойного безумия.      - Если это может служить утешением, - сказал Сэм Лумис, накрывая простыней изувеченную нижнюю часть тела, - я уверен, что это было сделано уже после того, как она была мертва.      Патологоанатом, подняв брови, взглянул на Гибсона.      - Разве ж это утешение? - тихо произнес инспектор.      Он повернулся и жестом пригласил подойти двух ожидающих дальнейших указаний санитаров "Скорой помощи". Осторожно подняв обезображенное тело, санитары уложили его на носилки. Из окна передней Гибсон видел стоявшую у дома санитарную машину. Ее красные фары были потушены.      - Шесть жертв, шесть различных способов убийства, - раздумывал вслух инспектор. - Думал ли кто-нибудь, что такое возможно, а?      Вопрос не был обращен ни к кому конкретно.      - И тем не менее шесть трупов подтверждают это, - сказал Чандлер, растирая упавший на ковер пепел. Он сделал последнюю затяжку и погасил сигарету, раздавив ее в пепельнице. Через минуту он уже закуривал следующую. Гибсон смотрел на него с раздражением.      - Эти проклятые телевизионщики не убрались еще? - прокричал Гибсон полицейскому, стоящему у входной двери.      Полицейский выглянул в окно и кивнул.      - Почему бы тебе не поговорить с этой девицей? - сказал с улыбкой Чандлер. - Глядишь, попал бы в десятичасовой блок новостей.      Он пустил струю дыма мимо своего начальника.      - Она висит на этом деле столько же, сколько и мы, - сказал Гибсон.      - Интересно, знает ли она что-нибудь такое, чего не знаем мы? А помощь нам бы не помешала, от кого бы она ни исходила, - мрачно заметил Чандлер.      - Да, твоих улик явно не достаточно, Шерлок Холмс, - бросил в ответ инспектор, с укором взглянув на коллегу.      - Теперь меня это тревожит не меньше, чем тебя, - признался Чандлер. - Правда, моя ответственность с твоей не сравнима. Не меня же повысили.      - Ну да, - махнул рукой Гибсон, отворачиваясь от своего старшего по возрасту сослуживца, - не тебя.      - Свой отчет я представлю тебе, как только закончу, Стюарт, - ввернул Лумис, стараясь прервать словесный поединок двух сыщиков.      - Счастливо, Сэм, - сказал Гибсон. - Слушай, а ты действительно уверен, что и на этот раз действовал тот же самый убийца? Уж слишком разнятся способы убийства.      - Уверен, - оборвал его Лумис. - Раны на теле нанесены сильным ударом правой руки аналогично тому, как это было со второй жертвой, помнишь?      - Забудешь тут!      Вторая жертва, Николас Блейк, был найден тремя неделями раньше на скамейке в Гайд-парке. Его горло было перерезано в шести местах, голова практически отделена от туловища. Никакого орудия убийства обнаружено не было. Никакого оружия. Никаких отпечатков пальцев. Никаких зацепок.      Никогда не оставалось никаких следов.      - Можешь ли ты с уверенностью сказать, что убийца действовал один? - обратился Гибсон к патологоанатому.      - Я же объяснил, - начал Лумис, - манера нанесения режущих ран - одна и та же в двух случаях. Кроме того, все жертвы были обнаружены приблизительно в одном и том же положении - лежа на спине, что свидетельствует об определенном постоянстве, характерном для убийцы. Первая жертва была застрелена в положении лежа на боку, после чего труп был перевален на спину. Может быть, убийца стремился показать нам, что действует в одиночку.      - Зачем? - удивился Чандлер.      Лумис пожал плечами.      - Ты меня спрашиваешь? Я патологоанатом, а не психиатр.      - Бог ты мой, - вздохнул Гибсон, присаживаясь на ручку стоящей рядом софы и глядя на темно-красные разводы на ковре. - А я обещал своим ребятишкам, что завтра буду дома с ними.      - Издержки профессии, - заключил Чандлер. - С положением приходит ответственность.      Гибсон, уловив сарказм в голосе коллеги, рассерженно вскочил на ноги.      - Правильно! - выпалил он. - И не забудь, на ком ответственность, Чандлер. Повысили-то меня. Все твои вздохи и ахи ничего не изменят, так что не заняться ли тебе своими прямыми обязанностями? - Полицейский инспектор направился к двери, но, дойдя до нее, обернулся: - Пока тебя не заменили кем-нибудь другим. Помоложе.      Чандлер насупился и что-то злобно процедил сквозь зубы, когда начальник вышел из комнаты.      Помоложе! Хватит с него и того, что приходится получать указания от Гибсона, размышлял Чандлер. В свои сорок пять он был на семь лет старше своего начальника. На семь лет больше опыта, думал он с горечью. И все же, когда пришло время, повысили того, кто помоложе. Мысленно он постоянно возвращался к одному и тому же вопросу: почему его обошли? Может быть, потому, что, работая в отделе по борьбе с порнобизнесом в лондонском районе Сохо, однажды брал у торговца видеофильмами запрещенный товар? Нет, резонно рассуждал он, никто об этом не узнал, иначе бы его давно вывели на чистую воду. Скорее всего, это - ведомственная политика, в этом он не сомневался. Гибсон женат, у него двое детей, а Чандлер жил один, и его одиночество скрашивала лишь восточно-европейская овчарка. Гибсон представлялся лучшей кандидатурой на продвижение по служебной лестнице. Он казался более степенным, более надежным. И ко всему прочему участвовал в задержании членов вооруженной банды, которая шесть месяцев тому назад ограбила грузовик, перевозивший драгоценности на сумму в 750 тысяч фунтов стерлингов. Цепной пилой они проделали в грузовике дыру и тут же разделались с охранником, решившим сыграть роль героя. Другой караульный остался на всю жизнь парализованным - заряд из дробовика перебил ему позвоночник, а третьему охраннику удалось улизнуть, отделавшись легким ушибом головы, - бандиты ударили его топориком, который, пробив шлем, чуть-чуть зацепил череп.      Гибсон руководил захватом банды, состоявшей, как оказалось, сплошь из заморских профессионалов. Однако, перекрыв аэропорты и паромные переправы и сжав кольцо поиска вокруг центральной части Лондона, Гибсону и его людям удалось обнаружить часть денег, а с их помощью выйти на след одного из водителей, увозивших банду с места преступления. На допросе он раскололся и выдал своих сообщников. В течение четырех дней все они были пойманы и предстали перед судом.      Во время поисков и захвата банды Чандлер находился дома на больничном - у него было смещение хряща - и пропустил операцию. А Гибсон получил поощрение и продвижение по службе.      Чандлер сделал последнюю затяжку и бросил окурок в пепельницу на столе. На улице он увидел, что Гибсона опять занимает вопросами женщина-телерепортер. С тех пор как начались эти убийства, она постоянно оказывалась на месте события. Лучше бы ей держаться подальше от этого, размышлял он, скользя оценивающим взором по ее ладной фигуре. Джинсы, заправленные в сапоги, соблазнительно облегали ее ноги и бедра. Крепенькая, подумал про себя полицейский, проходя мимо.      - Не могли бы вы сообщить какие-то неофициальные сведения? - подступала Терри к полицейскому инспектору.      - Вам, телевизионщикам, ни одного лишнего слова! - воскликнул Гибсон. - Стоит немного увлечься, как это станет главной новостью следующего вашего выпуска.      - Общественность имеет право знать, что происходит, - ответила журналистка. - Если объявился маньяк, совершающий массовые убийства и терроризирующий население района, вам не следует скрывать от людей факты.      - Когда придет время довести до общественности все факты, это сделает Новый Скотленд-Ярд, не полагаясь на разных репортеров, - проскрипел Гибсон. - Вы, должно быть, меня за дурака принимаете. Думаете, мне неизвестно, к чему все эти расспросы? Да вы вцепились в это дело с самого начала, делаете себе на нем имя, вот почему вас так все интересует.      - Я делаю свое дело, - сказала Терри.      - Уж это точно! Так создается великое телевидение! - сострил он. - Да ведь и я стараюсь заниматься своей работой, только моя работа не в том, чтобы давать интервью на месте каждого убийства.      - Вы полагаете, что последует еще? - ухватилась Терри.      Гибсон подозрительно скосил на нее глаза, подумывая о том, чтобы отойти, но почему-то заколебался, и голос его стал менее нетерпимым.      Он устало пожал плечами.      - Вполне возможно, если иметь в виду, какой крепкий орешек нам достался. - Гибсон смерил ее холодным взглядом. - Только не ссылайтесь на меня в своем репортаже.      Терри улыбнулась и покачала головой.      Гибсон заторопился к голубой "фиесте", стоявшей рядом с санитарной машиной. Чандлер, с сигаретой в зубах, сел за руль; устроившись рядом, Гибсон помахал перед собой рукой, разгоняя дым, который начал быстро заполнять машину.      Чандлер завел двигатель, а полицейский инспектор пристегнул ремень безопасности.      Машина рванула с места.      Терри проводила ее взглядом, ощущая на лице первые капли дождя. В небе, высоко у нее над головой, начали сгущаться тучи. ***      Поездка обратно в центр Лондона заняла менее получаса, но в неловком молчании, наступившем между Гибсоном и Чандлером, она тянулась бесконечно долго. Инспектор сидел, закрыв глаза и погрузившись в свои мысли. Время от времени он приподнимал веки, чтобы взглянуть на дождь, ливший теперь как из ведра; "дворники" не успевали очищать лобовое стекло. Свет фар проезжавших мимо машин, неоновые вывески, светящиеся рекламы кинотеатров, казалось, перетекали друг в друга и лились рекой вдоль улиц.      В машине стоял крепкий табачный дух. Гибсон приспустил окно, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха. Но запах сигарет лишь сменился смрадом выхлопных газов.      - Напрасно ты завел разговор с репортером, - сказал Чандлер.      Гибсон открыл глаза и с досадой посмотрел на подчиненного.      - Не учи меня, как надо обращаться с прессой, Чандлер, - ответил он резко.      - Вообще-то она недурна, - ухмыльнулся Чандлер. - Я бы не прочь за ней приударить.      - Откуда ты знаешь, что она позволяет это делать пожилым? - тихо сказал Гибсон, и на его губах появилась легкая усмешка.      Чандлер бросил на него неприязненный взгляд.      - Во всяком случае, нам надо заниматься более важными вещами, чем женщины, - заметил инспектор. - Ты направил ребят из судебной экспертизы пройтись по дому после нашего отъезда?      - И до и после, - ответил Чандлер и, повернув машину, резко надавил на тормоз: в нескольких метрах впереди два пешехода сходили с тротуара на мостовую.      - Куда лезете? - заорал на них Чандлер, проезжая мимо.      Гибсон посмотрел на подчиненного и неодобрительно нахмурился.      - Хорошо бы дактилоскопия показала что-нибудь на этот раз, - сказал Чандлер. - А то чем больше убийств, тем более дерзким становится убийца.      - Но с каждым убийством возрастает вероятность того, что он наконец допустит ошибку, - возразил Гибсон.      - Ты хочешь сказать, что все дело лишь в том, скольким еще людям придется расстаться с жизнью, пока у нас не появятся веские улики? - съязвил Чандлер.      - Тебе прекрасно известно, что я занимаюсь этим чертовым делом, - напомнил Гибсон своему коллеге.      - Но отвечаешь-то ты.      - Правильно, я, - сухо согласился инспектор. - И не забывай об этом. Если бы ты больше думал о деле и меньше о своем продвижении, нам всем было бы от этого только лучше.      Чандлер остановил машину, и инспектор решительно открыл дверцу, выходя на дождь. Его собственная машина стояла на мокрой площадке поблизости.      - До завтра, - бросил он небрежно, захлопывая за собой дверцу.      - Пока, - прошипел Чандлер.      Он смотрел, как инспектор забирался в свою машину, и в нем закипала злость.      Ничего, Гибсон еще узнает, как помыкать им.      Еще узнает. Наваждение      Кровь, разлившаяся на дороге, начала уже свертываться. Густеть под палящими лучами солнца.      Кошке удалось кое-как убраться подальше от дороги, несмотря на то что сбившая ее машина переехала ей задние лапы, превратив их в лохмотья. За животным тянулся кровавый след, тут и там попадались кусочки раздавленных внутренностей. След обрывался у неглубокой канавы на обочине, где кошка нашла себе прибежище.      Беспомощное, изуродованное тело билось в конвульсиях от терзавших ее приступов боли.      Ребенок сидел на корточках в полушаге от канавы и смотрел на умирающее животное, с удивлением разглядывая то, что осталось от его тела.      Кошку держали в закутке, выгороженном для нее в саду за домом, не позволяя выбегать на дорогу, но она каким-то образом ухитрилась выбраться из своего жилища, за что и поплатилась. Малыш завороженно смотрел, как толчками вытекает кровь из расплющенной нижней части тела, как выползают набухшие кишки из разорванного живота. В нескольких местах в этом кроваво-красном месиве торчали оголенные белые кости.      Кошка была старая, жирная, обрюзгшая и облезлая, и ребенку казалось, что ее тело просто лопнуло - таким сильным был удар наехавшей на нее машины.      С полдюжины мух уселись на кровоточащие останки и пировали, подобно кучке гурманов на обильном банкете. Кошка слабо мяукала, и каждый раз при этом изо рта и носа у нее хлестала кровь. Глаза ее были полузакрыты, и ребенок понимал, что скоро наступит смерть. Знала ли кошка, что умирает? Осознавала ли, что будет лежать в этой канаве до тех пор, пока не прекратятся конвульсии, что ей уже никогда не подняться? Малыш во все глаза смотрел на животное, словно надеясь получить ответ.      Кошка была рыжей, но теперь ее шерсть вся была покрыта густой спекшейся кровавой массой, похожей на клей.      Ребенок придвинулся еще ближе, пристальнее вглядываясь в ослабевшее тело: кошка продолжала издавать звуки, похожие на мяуканье, и силилась поднять голову, как бы моля о помощи. Будь даже это в его силах, ребенок и тогда не стал бы помогать кошке, - он весь был во власти зрелища, взгляд его был прикован к судорожным движениям агонизирующего, но еще живого существа.      Какую боль оно ощущало? Чувствовало ли теплые кольца своих внутренностей, рвущихся, как жирные окровавленные змеи, наружу?      Голова кошки запрокинулась на мгновение назад, она затихла, и лишь едва различимые движения грудной клетки свидетельствовали, что в животном еще теплится жизнь.      Ребенок потянулся, чтобы поднять лежавшую позади него веточку, упавшую со стоящего рядом с канавой дерева. Он осторожно потыкал животное веточкой, желая убедиться, способно ли раздавленное тело еще шевелиться. Кошка вдруг громко мяукнула, из чего ребенок заключил, что она ощутила новую боль. Отложив веточку, ребенок наблюдал, как корчится в муках животное. Налетели еще мухи и присоединились к своим пирующим собратьям, несколько мух уже терзали располосованное чрево.      Ребенок с интересом пробовал подсчитать, сколько же всего этих черных точек, резко обозначившихся на красной крови.      Грудная клетка кошки поднималась все реже и реже, дыхания совсем не было слышно, как будто сам этот процесс причинял ей боль.      Малыш наклонился над канавой, прислушиваясь к скрипучим звукам, неожиданно присоединившимся к бульканью крови. Из горла кошки вдруг ударил фонтан, тело забилось в судорогах, передние лапы задрожали, словно их теребили за невидимые нити. Потом тело кошки дернулось, а голова откинулась назад.      Ребенок ждал, не появятся ли какие-нибудь признаки жизни, и, когда таковых не последовало, снова взял веточку и слегка ткнул ею в голову кошки.      Кошка не двигалась.      Ребенок, протянув руку, пощупал пальцами кишки, выползавшие из странной дыры в животе кошки. Они были еще теплыми. Воздух вокруг наполнился резким запахом крови, ребенок поднес к лицу руку, испачканную этой пахучей жидкостью, медленно ее обнюхал и снова взглянул на мертвое животное.      Одна муха заползла кошке в рот, наполненный кровью.      Ребенок не мог оторвать глаз.    Глава 14      Фрэнк Миллер сполоснул лицо холодной водой и встал перед зеркалом, изучая свое отражение. Секунду он смотрел на капельки влаги на подбородке, затем потянулся за полотенцем и вытерся.      - Не могу смириться с вашим решением, мистер Миллер, - сказал Джордж Кук, глядя, как Миллер провел рукой по волосам. - Еще раз предупреждаю: если возникнут осложнения, я не возьму ответственности на себя.      - Разумеется, - отозвался Миллер, надевая джинсы. Натянув на голову спортивный свитер, он заметил несколько небольших, не более булавочной головки, дырочек, прожженных искрами от внезапно разорвавшихся зарядов, чуть не оставивших его слепым на всю жизнь. Он снова пригладил волосы и провел рукой по густо заросшим щекам - щетина заскрежетала под пальцами.      - Я искренне признателен вам и вашему персоналу за то, что вы смогли для меня сделать, доктор, - сказал Миллер.      Кук вздохнул.      - Вы могли бы выразить свою признательность, оставшись под нашим наблюдением еще недели на две, - заметил хирург.      Миллер улыбнулся.      - Хорошая уловка, - сказал он, подходя к гардеробу, чтобы взять куртку. Из одного кармана ее он извлек фотоаппарат со вспышкой. - Никуда не хожу без этой штуки, - добавил он весело. - Послушайте, это может показаться смешным, но не позволите ли вы мне сделать пару снимков? Можете назвать это силой привычки.      - Ведь это вы - знаменитость, мистер Миллер, - сказал с улыбкой Кук. - Это мне надо вас фотографировать.      Дверь открылась и вошла сестра Бреннан.      - Как раз вовремя, - обрадовался Миллер, передавая ей фотоаппарат. - Будьте добры, снимите нас с доктором Куком.      Медсестра кивнула и улыбнулась, Миллер объяснил, как обращаться с аппаратом, потом они с доктором встали рядом, и она навела на них объектив. При вспышке Миллер от боли моргнул, но виду не подал и попросил Кука сняться еще раз. Затем Миллер, обхватив за талию слегка покрасневшую медсестру, поставил ее рядом с хирургом. Сверкнула вспышка, и Миллер заснял хирурга вместе с медсестрой. Сунув фотоаппарат обратно в карман, он надел куртку.      - Обещайте, что явитесь через неделю для контрольного осмотра, - строго сказал Кук. - Это может оказаться крайне важным. А если почувствуете боль или жжение в глазах, немедленно возвращайтесь. Ради самого себя.      Миллер улыбнулся и протянул доктору руку; они тепло попрощались.      - Еще раз большое спасибо. - Миллер обернулся и поцеловал медсестру в щеку, заметив, как она зарделась.      - Я провожу вас до выхода, - сказал Кук.      - Не стоит.      - Таковы правила больницы. Сделайте хоть что-нибудь как положено.      Миллер кивнул и вышел вслед за хирургом из палаты.      В лифте Миллера так и подмывало протереть глаз, перед которым все вдруг поплыло, но, как только двери лифта открылись, резкость вернулась.      Когда Миллер с хирургом направлялись к выходу, навстречу им попались два санитара "Скорой помощи". Один торопливо катил по полированному полу вестибюля каталку, другой нес два пакета крови для переливания. За ними еле поспевала медсестра.      С улицы доносился вой сирен.      Электронное устройство, прикрепленное к лацкану халата Кука, начало подавать скрипучие сигналы, и доктор вздохнул.      - Кажется, мне прибавляется работы, - сказал он, протягивая на прощание правую руку.      Миллер крепко пожал ее и обернулся, провожая взглядом хирурга, пустившегося бегом по коридору. Некоторое время Миллер постоял у дверей главного входа, затем сошел по ступенькам на залитую солнцем улицу.      Он чуть не вскрикнул - ослепительное солнце ударило в глаза. Прикрыв глаза рукой и морщась от боли, он сделал несколько неуверенных шагов. Голова разламывалась. Глаза жгло, словно их тянули из глазниц раскаленными клещами.      Пришлось вернуться в спасительную тень вестибюля. Справа висело три телефона. Миллер подошел к одному из них и вызвал такси, чтобы ехать домой.      Он решил подождать машину в тени. ***      К тому времени, как он добрался до дома, солнце успело закатиться за гряду облаков, надвигавшихся с запада. Миллер прищурился, опасаясь даже обычного дневного света, но боли не было. Он порылся в карманах, отыскал ключ, открыл дверь и вошел в квартиру. Постоял в прихожей, наслаждаясь тишиной. На коврике у его ног лежала кипа почты, но он, не обращая внимания на нее, устремился в гостиную. Достал из бара большой стакан и наполнил его виски. Сделав огромный глоток и поморщившись в ожидании, пока обжигающая жидкость стечет по горлу в желудок, он улыбнулся и взмахнул стаканом.      - Добро пожаловать домой, - причмокнул он от удовольствия языком.      Свободной рукой Миллер дотянулся до телефона, зажал трубку между ухом и плечом и набрал номер. После длинных гудков на другом конце провода отозвался женский голос.      - Я хотел бы поговорить с Филипом Дикинсоном, - сказал Миллер.      Ему ответили, что мистер Дикинсон занят на съемках.      - Передайте ему, пожалуйста, что звонил Миллер. Я выйду на работу завтра.      Женщина поблагодарила его за звонок и повесила трубку.      Миллер налил себе еще виски и со стаканом в руке пошел по коридорчику к другой двери. Отпер ее и вошел в комнату.      В комнате было темно, шторы все еще плотно задвинуты. Миллер помедлил у двери, наслаждаясь окутавшим его полумраком. Наконец он нашарил выключатель и зажег свет.      Под потолком вспыхнуло сразу несколько ламп дневного света, залив комнату холодным свечением.      Справа стоял большой письменный стол, за ним - бесконечные ряды картотеки.      Сверху, с металлического блюда на него смотрела отсеченная голова.      Миллер бросил взгляд на этот забрызганный кровью предмет и улыбнулся.    Глава 15      Труп был нагой.      Он сидел в углу комнаты на стуле с высокой спинкой. Голова, запрокинутая назад, открывала огромную рану, почти отделявшую голову от туловища. Кровь стекала по груди и животу к нижней части тела, которая была сильно изувечена.      Между ног трупа, поднятый, как при эрекции, был виден опухший, похожий на толстого червя орган, болезненно-бледного цвета, но тоже весь в крови. Рядом с головкой этого органа находилось что-то наподобие крошечных рук с загнутыми когтями на пальцах. Отдаленно напоминавшее бескровного уродливого головастика, существо открыло рот: в острых зубах застряли куски плоти, которую оно прогрызало, освободившись от тела хозяина.      Миллер с гордостью рассматривал свою работу. Это было одно из наиболее дерзких и великолепных изобретений, которые он когда-либо создавал. Оно использовалось при съемках фильма "Пришелец", которому он отдал два предшествующих года. Когда картина была готова к прокату в Штатах, начались разговоры о том, чтобы вырезать сцену, в которой это существо прогрызало себе путь, освобождаясь от хозяина, лежавшего на своей жене. После этого, по сценарию, оно должно было проникнуть во влагалище женщины и вызвать там подобное же кровавое опустошение, но эта последняя часть сцены в конце концов отправилась на полку. Но даже и после этого из-за ряда других омерзительных видеоэффектов, задуманных Миллером, картину запретили в США, и она впоследствии так и погибла, не дойдя до экрана. Но все равно Миллер был доволен тем, как сработали его эффекты. Он еще некоторое время любовался своей работой, потом перевел взгляд на другого обитателя комнаты.      Это была женщина.      Кожа у нее на лице была содрана, обнажив паутину мышц и сухожилий. Одна глазница пуста: глаз болтался на уровне щеки, удерживаемый ниточкой нерва. Рот открыт, внутри - остатки языка, отрезанного тем же ножом, которым так искусно освежевали лицо женщины.      Рядом с ней - какое-то обгоревшее тело.      Отрубленная нога, вся покрытая личинками червей, примостилась в углу комнаты, как стойка для зонтиков.      Около нее лежало туловище мужчины с толстыми щупальцами вместо ног; задушенное щупальцами, скрючилось изувеченное и окровавленное тельце ребенка.      Довольная улыбка не сходила с губ Миллера, пока он оглядывал свое произведение. При изготовлении каждого из щупалец была использована гидравлика в сочетании с проводами, и ему вместе с группой из шести технических специалистов потребовалось больше недели, чтобы подготовиться к съемке кадра, длившегося не более восьми секунд. И по сей день, в очередной раз смотря фильм, Миллер убеждался: проводов не видно, хотя ему было известно расположение каждого из них. Это была еще одна сцена, которой он справедливо гордился.      В кресле сидел мужчина с пробитой головой. Миллер изготовил голову из пустотелой формы, а потом наполнил ее говядиной, бутафорской кровью и бараньими мозгами. Когда настало время "жертве" получить" выстрел в голову, занятый в эпизоде актер просто выстрелил из ружья в верхнюю часть макета, и полголовы как не бывало. После съемок Миллер принес макет человека домой. Теперь тот таращился на него своим пустым стеклянным глазом.      Специалист по эффектам уселся за письменный стол и оглядел мастерскую. Он сам оборудовал себе кабинет вскоре после того, как переселился в этот дом. Вначале, когда он работал фотографом, это была фотолаборатория. В ней до сих пор стояла двойная раковина, а в воздухе висел запах проявителя, теперь, правда, к нему примешивался стойкий запах резины. Латекс был одним из наиболее часто использовавшихся материалов при изготовлении искусственных органов, и Миллер считал, что он прост в обращении и долговечен. Некоторые из страшилищ, деливших с ним мастерскую, выглядели как новые, как в день их создания.      Миллер улыбнулся про себя, вспомнив, как однажды, беря у него интервью, корреспондент из одного журнала о кино назвал его современным доктором Франкенштейном, окружившим себя собственными созданиями.      Наряду с целыми фигурами в комнате повсюду валялись многочисленные головы, глаза, черепа и конечности. Все это когда-то использовалось в фильмах, над которыми он работал. На письменном столе лежали эскизы грима, разрабатываемого им для фильма "Астроканнибалы", а также фотографии как готовых изделий, так и опытных образцов. Усаживаясь за стол, Миллер пробежал глазами эскизы и фотографии, но вдруг его внимание привлекла стена напротив.      На ней висела огромная доска для объявлений и афиш, сплошь усеянная разнокалиберными фотографиями. Только запечатлены на них были не изобретения Миллера. То было наследство от прежних времен, когда он работал фотографом в полиции и в прессе. Цветные и черно-белые памятки ужасов, которые он хранил многие годы.      Вся в кровавых подтеках расплющенная детская коляска, сбитая машиной, за рулем которой сидел пьяный водитель, и бесформенная груда мяса под передним колесом. Миллер до сих пор помнил душераздирающий крик матери ребенка у себя за спиной, пока он щелкал аппаратом. Помнил, как замедляли ход машины и водители глазели из окон. Помнил кровь, струящуюся к водосточной решетке.      Щелк.      Женщина после группового изнасилования четырьмя мужчинами и связанная электрическим шнуром перед тем, как ей затолкали во влагалище разбитую бутылку.      Щелк.      Две жертвы убийства из мести. Им вырвали зубы клещами, а потом задушили проволокой для резки сыра.      Щелк.      Самоубийца, увлекший за собой какого-то бизнесмена, бросившись на находящиеся под током рельсы на станции "Найтсбридж".      Щелк.      Мужчина, решивший проявить геройство и оказавший сопротивление вооруженному налетчику, ограбившему почту; найден в придорожной канаве с вырванными гениталиями и руками, глубоко засунутыми в отверстие в промежности.      Щелк. Щелк. Щелк.      Миллер снова отхлебнул из стакана и бросил взгляд вдоль шкафов с ящичками. Все они тоже были полны фотографий. Хранилище боли и унижения, навек запечатленных благодаря фотоаппарату. Ламинированный ужас, к которому он часто обращался. Но еще более объемным хранилищем зрелищ и впечатлений была его память. Любая гнусная, отвратительная картина прилипала к его сознанию, как короста, которую невозможно отодрать.      Сзади него громко тикали часы, гулко отдаваясь в тишине комнаты.      Миллер долго сидел за письменным столом, зажав в руке стакан виски. Почувствовав легкую ноющую боль в левом глазу, он моргнул, и через секунду уже в глазу стоял туман. Как будто перед ним повесили кусок марли. Миллер чертыхнулся и протер глаза, задохнувшись от сильной боли. Приоткрыв глаз, он удостоверился, что зрение вернулось к нему. Миллер допил остатки из стакана, поднялся и подошел к шкафам. Выдвинув ближайший ящик, просунул в него руку и извлек бутылку виски. Бутылка была наполовину пустой - результат его предыдущих посещений. Он отвинтил пробку и налил большую порцию. Обвел взглядом своих монстров и поднял в приветствии руку со стаканом. ***      Его разбудил пронзительный телефонный звонок.      Миллер резко выпрямился в кресле, даже слишком резко и тут же почувствовал, что голова гудит. Он мельком взглянул на часы и схватил трубку.      Было четыре часа тридцать шесть минут. Уже вечер.      - Алло. Фрэнк Миллер, - сказал он, потирая большим и указательным пальцем переносицу.      Ответа не последовало.      - Алло, - сонно повторил он.      На другом конце провода - негромкое дыхание.      - Не тот дом выбрали для непристойных шуток по телефону, - прорычал он, готовый бросить трубку.      - Миллер.      Услышав свою фамилию, он не стал делать это простое движение, дающее ему возможность уклониться от разговора. Снова прижал трубку к уху.      - Миллер, ты меня слышишь? - спросил голос, который он тотчас же узнал.      - Какого черта? - злобно сказал Миллер. - Я же тебя предупредил тогда в больнице, чтобы ты не преследовал меня. Если понадобишься, я сам позвоню.      - Просто хотел проверить, вернулся ли ты домой, - хохотнул голос.      - Положи трубку! - процедил Миллер сквозь стиснутые зубы.      - До скорой встречи. - Миллеру показалось, что он услышал негромкое причмокивание, прежде чем в трубке наступила тишина. Он быстро повесил трубку и отодвинулся подальше от телефонного аппарата, как от прокаженного. Но еще долго не спускал с него глаз.      Как будто опасался, что он может зазвонить снова.    Глава 16      Миллер стоял посреди мастерской, освещаемой лишь тусклым красным светом фонаря, прикрепленного к углу верстака.      Из кранов над обеими раковинами текла вода, смывая проявитель с отпечатков, которые он обрабатывал. Глядя, как отчетливо проступают изображения на снимках, он стал развешивать их для просушки. Дойдя до фотографии, где он снят вместе с сестрой Бреннан, Миллер улыбнулся. Взгляд его задержался на фотографии доктора Кука с медсестрой.      Когда он более тщательно осмотрел ее, от улыбки не осталось и следа.      Сначала ему показалось, что его подводят глаза.      Он моргнул, но ничего не изменилось.      Может быть, пленка оказалась некачественной, подумал он. Наверняка, какой-то брак.      Миллер еще раз взглянул на снимок, где он стоял рядом с доктором Куком. Потом снова на фотографию доктора с медсестрой.      На обоих снимках проступали какие-то пятна, некая светящаяся тень вокруг фигуры доктора. Как будто его тело было в какой-то ауре.      Миллер поднес снимки поближе к свету и закрыл правый глаз. Прищурился, увидев странную дымку, окутывавшую каждый сантиметр изображения доктора.      Казалось, тень вокруг его фигуры сделалась более контрастной. Миллер глубоко вздохнул и наморщил лоб.      Потом закрыл левый глаз и снова взглянул на снимки.      - Что такое? - пробормотал он.      Аура, казалось, исчезла. Снимки теперь выглядели вполне обычными.      Он снова посмотрел одним левым глазом.      Светящаяся тень вновь появилась.      Миллер в задумчивости стал кусать нижнюю губу, недоумевая, почему аура проступает только тогда, когда он смотрит на снимки пересаженным глазом? Он тряхнул головой, пораженный не только тем, что способен видеть свечение вокруг фигуры доктора Кука, но тем, почему это с ним происходит.      Что же, черт возьми, это такое?    Глава 17      Два угона самолета, взрыв бомбы, подложенной террористами в Италии, постоянно растущая безработица и серия изнасилований, ограблений и убийств.      День, как две капли воды похожий на любой другой, думал Миллер. Он сидел, поставив стакан на ручку кресла, и смотрел новости. В глазах у него защипало, как будто в них попал песок, и он осторожно протер нежные выпуклости. Рядом с ним стояла бутылка виски, на три четверти пустая, но Миллер совсем не был пьян. Вообще, он не помнил, когда был последний раз пьян в стельку. Возможно, сегодня не мешало бы это исправить, рассуждал он, поднося стакан ко рту.      Зазвонил телефон.      На мгновение Миллер застыл, прислушиваясь к хриплым звонкам. Потом повернулся в своем кресле и, обведя взглядом полутемную гостиную, уставился на стол, где стоял телефон.      Он продолжал звонить.      Миллер нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и теперь диктор лишь беззвучно шевелил губами.      Телефон все еще звонил.      Миллер встал и подошел к столу. Занес руку, чтобы снять трубку, и застыл с поднятой рукой, пытаясь успокоиться.      Не дважды же за один вечер, подумал он с тревогой.      Выждав еще несколько секунд, Миллер хотел было снять трубку.      Звонки прекратились.      Миллер вздохнул и посмотрел на телефон и свою занесенную над ним руку.      Он уже собирался опустить ее, когда снова раздался хриплый звонок.      На этот раз он схватил трубку и прижал ее к уху, стараясь не нервничать.      - Фрэнк, ну слава Богу! Как ты себя чувствуешь? - спросил Филип Дикинсон. - Извини, что беспокою так поздно. Мне передали, будто ты готов приступить к работе, и я решил заранее предупредить тебя: в расписание съемок внесены кое-какие изменения. На завтра мне потребуются новые спецэффекты. Я понимаю, что в твоем распоряжении не слишком много времени, но другого выхода нет.      - Что тебе нужно? - спросил Миллер.      - Понимаешь, будет сниматься эпизод, где каннибалы врываются в детский приют.      Миллер оживился, предвкушая интересную работу.      - Эта сцена сорок три по сценарию, если захочешь почитать, - продолжал режиссер. - Мне понадобится оторванная рука. Остальные эффекты - как по сценарию. Извини, конечно, что уведомляю тебя так поздно, Фрэнк.      - Не волнуйся. - Миллер глотнул виски. - Сейчас же этим и займусь.      Они наскоро попрощались, и Миллер положил трубку.      Он повернулся и направился в прихожую, даже не выключив телевизор. Отыскав в мастерской свой экземпляр сценария, полистал его и нашел нужную сцену. На полях красными чернилами было написано:      ОТОРВАННАЯ РУКА      МЕРТВЫЙ РЕБЕНОК      Миллер взглянул на часы. Одиннадцать тридцать шесть. Он приступил к работе. ***      Час пятьдесят восемь ночи.      Миллер медленно провел указательным пальцем по ободку стакана и оглядел предмет, лежавший перед ним на верстаке.      Рука была оторвана по плечо, в окровавленной плоти кое-где видна раздробленная кость. Вокруг кисти глубокие раны. Пальцы широко растопырены, готовые ухватиться хоть за что-нибудь.      Специалист по киноэффектам был удовлетворен своей работой. Рука точь-в-точь как натуральная. Прямо как в приемном отделении, куда доставляют пострадавших, подумал он, весело хихикнув.      Рука была сделана из жесткого поролона и покрыта резиной, чтобы прибавить ей эластичности. Для придания формы Миллер наложил латекс. Работал он быстро и ловко. Дав руке затвердеть, покрасил ее. По сценарию, рука должна была двигаться - проползти по полу и схватить актера за лодыжку. Но за столь короткое время, отпущенное Миллеру, он не успел бы изготовить потайные моторчики и механические приспособления, которые могли бы придать бутафорской руке все качества и возможности живой. Он решил упростить задачу: актеру надо будет просунуть свою руку, загримированную под оторванную, сквозь отверстие в полу. Правда, вначале придется снимать, как рука ползет по полу. Миллер уже неоднократно практиковал такой прием в тех случаях, когда требовалось снять отдельные части тела. Например, на макете отрубали голову, в образовавшееся отверстие просовывал свою голову актер, а вокруг его шеи наносилась искусственная кровь и прикреплялись куски плоти из латекса - полная иллюзия, что отрубленная голова еще живет. Нет ничего проще, думал он, улыбаясь.      Наполнив стакан, Миллер снова взглянул на свое изобретение. Потом пробежал глазами по странице измятого киносценария.      - "Каннибалы хватают ребенка и тащат его на кухню, - усмехнувшись, вслух прочитал Миллер. - Между одним из них и поваром завязывается драка. Ребенок..."      Он поднял глаза от сценария и покачал головой. И ведь кто-то же платит больше четырех миллионов долларов за такое дерьмо! Кинобизнес никогда не переставал удивлять его.      - "Ребенок", - проговорил он, равнодушно взглянув на пометку красными чернилами на полях.      МЕРТВЫЙ РЕБЕНОК      Миллер почесал затылок. Значит, работы прибавится? Он допил стакан одним большим глотком и быстро наполнил его снова. Руки его при этом слегка тряслись.      Миллер посмотрел на телефонный аппарат.      В тишине оглушающе стучали часы.      Он закрыл глаза, почувствовав, что пропадает резкость очертаний. Открыв их через минуту, снова уставился на телефон. Прерывисто дыша, протянул руку к трубке и, поколебавшись, наконец снял ее.      Миллер поднес трубку к уху и долго вслушивался в монотонный гудок.      Стараясь унять дрожь в руке, он с силой сжал ее в кулак, потом постепенно расслабил. Ничего не помогало: пальцы тряслись.      Миллер заскрежетал зубами и, наконец, решившись, стал набирать номер.    Глава 18      Помещение в Новом Скотленд-Ярде, отведенное для проведения пресс-конференции, оказалось слишком тесным.      По прикидке Гибсона, не меньше тридцати журналистов набилось в комнату с ковром на полу, в которой уже стоял сизый туман от множества выкуренных сигарет. Время от времени взрывались вспышки, неумолчно щелкали фотоаппараты, журналисты громко переговаривались между собой. Инспектор сыскной полиции перебирал лежащие перед ним стопкой бумаги, будто не знал, чем занять свои руки.      Рядом с ним за столом, занявшим добрую половину комнаты, сидел патологоанатом Сэм Лумис, пожилой мужчина, деловито раскуривавший свою трубку. Гибсону казалось, что в клубах поднимавшегося к потолку табачного дыма Лумис и сам вот-вот задымится. Лицо красное, на лысине выступили серебристые капельки пота.      За Лумисом сидел Лоренс Чапмен, комиссар полиции - высокий, болезненно худой, с резкими чертами лица и короткими седыми волосами. В нем трудно было угадать облеченного большой властью человека, которому подчинена вся полиция Сити и который руководит ею с необычайной легкостью, но внешний вид часто обманчив. Несмотря на кажущуюся растерянность, в работе Чапмен был настоящим дьяволом.      Начиная свою карьеру сыщиком, он дважды удостаивался отличий за храбрость, причем во второй раз получил пулевое ранение в плечо из оружия 38-го калибра, что стало для него постоянным напоминанием об опасности службы.      Сзади него сидел сержант сыскной полиции Чандлер и ковырял в зубах сломанной спичкой. Заметив, что Чапмен смотрит на него с возмущением, он прекратил свое занятие.      Терри Уорнер подошла вплотную к столу и не сводила взгляда с этих четверых мужчин, ожидая минуты, когда можно будет задавать вопросы. Операторов с телевидения на конференцию не пустили, о чем было объявлено только накануне. Видя, что представителям полиции, очевидно, нечего особенно сказать, она удивилась: зачем надо было брать на себя лишние хлопоты, приглашая их на эту встречу? Увидев, что со своего места поднимается Чапмен, она решила, что теперь сможет узнать, что хотела.      Комиссар полиции постучал ладонью по столу и снова опустился на стул в ожидании, когда в комнате прекратятся разговоры. И вот наступила тишина, прерываемая лишь щелканьем фотоаппаратов.      - Дамы и господа, мне хотелось бы покончить с этим как можно скорее, - объявил он. - В конце концов, у нас у всех есть обязанности, которыми мы не можем пренебрегать, не так ли? - Он невесело улыбнулся и продолжал: - Мы созвали вас на эту пресс-конференцию, поскольку в деле, которым мы занимаемся, произошли значительные события. Я не хотел бы квалифицировать это как массовые убийства, но другого термина не подберу. Так или иначе, разрешите представить вам инспектора сыскного управления, возглавляющего следствие по этому делу.      Чапмен представил Гибсона и уселся на свой стул, скрестив руки на животе.      Инспектор многозначительно кашлянул и поднял глаза на застывшие в ожидании лица. Заметив Терри, стоявшую в переднем ряду, отвел взгляд.      - Как вы знаете, до сегодняшнего дня убийца совершил шесть убийств, - начал Гибсон. - И нам все еще не удалось обнаружить никаких улик, которые могли бы объяснить мотивы преступлений или позволить обоснованно подозревать каких-то конкретных лиц. - Он снова кашлянул. - Вчера мы арестовали одного подозреваемого. Кое-кто нам оказывает содействие в расследовании.      Относительная тишина в конференц-зале неожиданно взорвалась многочисленными вопросами и восклицаниями. Терри ни в чем не уступала коллегам и, задавая очередной вопрос, вдруг заметила, как Гибсон украдкой бросил взгляд на Чапмена, на лице которого застыла слабая улыбка.      - А мне казалось, что у вас нет никаких зацепок, - сказал репортер из газеты "Экспресс".      - Не верьте тому, что пишут в газетах. - Гибсон изобразил на лице подобие улыбки - вот, мол, и мы умеем шутить. - Пока мы располагаем одной-двумя не очень надежными уликами, которые мало о чем говорят, но мы уверены, что очень скоро последуют официальные обвинения.      - Как вам это удастся? - послышался громкий голос откуда-то с задних рядов.      - Мы обнаружили некую взаимосвязь между всеми шестью совершенными убийствами, - сказал Гибсон, глядя в лежащий перед ним блокнот.      - А вы не могли бы сказать, что это за взаимосвязь? - настойчиво спросила Терри.      - В данный момент - нет, - ответил Гибсон. - Все, что я могу пока сказать, это то, что мы установили ряд аналогий в способах убийств.      - Что вам известно об убийце? - снова спросила Терри, заметив, что Гибсон опять украдкой посмотрел на Чапмена.      Комиссар полиции едва заметно качнул головой.      - Пока ничего, - сказал Гибсон, смахивая с верхней губы капельку пота.      - Как скоро вы сможете сообщить какие-нибудь подробности? - спросил тот же репортер из "Экспресса".      - Ответа не будет.      Раздался громкий залп - десятки аппаратов щелкнули одновременно.      - Действительно ли тела всех жертв были сильно изуродованы? - выкрикнул человек, стоящий рядом с Терри. Блокнот его был открыт, он торопливо что-то записывал.      - Воздерживаюсь от ответа.      - Есть ли у убитых женщин какие-либо признаки полового насилия? - прогремел с заднего ряда голос корреспондента газеты "Сан".      - Не могу ответить.      - Что вы можете сказать о личности подозреваемого? - не отступала Терри, пригвоздив Гибсона взглядом. - Его возраст, пол, социальное положение, вообще что-нибудь?      - Я уже объяснил - не могу. - Гибсон почувствовал, что у него пересохло в горле. Взял со стола стакан и отпил из него.      Терри отвела глаза и заметила, что Чапмен в упор смотрит на нее. И почему-то поежилась под его взглядом.      - Может быть, вам все-таки известны мотивы убийств? - продолжала допытываться Терри.      - Ответа не будет, - поспешно бросил Гибсон.      - Пожалуй, нам не следует излагать больше никаких деталей данного дела, - вдруг вступил в беседу Чапмен. - Достаточно сказать, что арест произведен и в положенный срок мы представим полный отчет. - Он переглянулся с Гибсоном. - А на сегодня пока все! - выкрикнул Чапмен, когда треск фотоаппаратов и голоса присутствующих слились в гул, нарастающий крещендо. Представители прессы словно бы не спешили расходиться. И только когда полицейские поднялись со своих мест и направились к расположенному за их спинами выходу, репортеры по одному потянулись из комнаты.      Терри на мгновение задержалась, глядя вслед выходящим из дверей Гибсону и Чапмену, которые о чем-то шептались. Когда дверь за ними закрылась, она вздохнула, недоверчиво покачав головой и нахмурив брови. ***      - Так они нам и поверили! - обеспокоенно воскликнул Гибсон, стоя в коридоре рядом с конференц-залом.      - А куда они денутся? - ухмыльнулся Чапмен. - По-моему, вы переоцениваете интеллект этих щелкоперов, Стюарт. Мы объявили, что произвели арест, и они клюнули. К завтрашнему утру об этом растрезвонят все газеты, сообщат по всем программам телевидения. Что касается прессы и общественности, пусть они думают, что убийца арестован.      - Но что будет, если кто-то докопается до истины? Если обнаружится, что мы знаем об этом подонке ничуть не больше, чем после первого убийства? Что тогда?      - А это уж наша с вами забота - не дать им ни о чем пронюхать. Я и позвал их на эту пресс-конференцию для того лишь, чтобы они оставили нас на время в покое, вы же знаете. Мы обязаны обезвредить маньяка до того, как он совершит новое убийство.      Гибсон вздохнул и мельком взглянул на Чандлера.      По губам сержанта тенью скользнула усмешка.    Глава 19      Концы с концами не сходились.      Сколько бы раз Терри Уорнер ни пыталась сопоставить разрозненные сведения, ей никак не удавалось выстроить их в логический ряд.      Еще неделю назад полиция была просто сбита с толку этой серией убийств, после которых не оставалось абсолютно никаких улик. А теперь вдруг выясняется, что арестован подозреваемый. Терри недоуменно качала головой, обдумывая эту новость. И все равно факты не сходятся. Как в поговорке: нет желатина - не будет и заливного.      Убирая упавшую на лоб темную прядь, она почувствовала, что кожа покрылась капельками пота.      В машине было душно, как в духовке.      Терри взглянула на сломанный обогреватель, от которого тянуло жаром, и решила, что, как только у нее выдастся свободная минута, немедленно займется им. Поток машин впереди нее замедлил ход, и она опустила боковое стекло.      Облачко выхлопных газов тотчас ворвалось в машину, пришлось поспешно закрывать окно. Жара, решила она, все же лучше смрада. Сзади нее водитель черного "порше" сильно нажал на клаксон. Терри поправила зеркало заднего вида и взглянула на нетерпеливого автомобилиста, нервно барабанящего пальцами по рулю. Неожиданно он дал газ, круто развернулся и промчался мимо нее на такой скорости, будто ушел со старта в автомобильных гонках.      Терри улыбнулась про себя, поймав в зеркале свое отражение. Темные круги под глазами стали слишком заметными. Терри досадливо прищелкнула языком: сказываются бессонные ночи. Видела бы ее сейчас мама! "Тереза Николь Уорнер, тебе надо больше следить за собой". Она явственно слышала мамин голос. Родители были категорически против, когда семь лет назад она объявила о своем намерении уйти из отчего дома. Они тут же стали приводить ей расхожие доводы о том, что Лондон - это исчадие зла и преступности, а дурные люди только того и ждут, чтобы в их сети угодила наивная двадцатилетняя девушка. Тот факт, что она уже работает в крупном рекламном агентстве и нашла вполне приличную квартиру для себя, не внес успокоения в их души. Было бы, однако, удивительно, если бы они не выказали своего неудовольствия, а потому она спокойно воспринимала их паранойю, все эти предостережения и увещевания до тех пор, пока мама не предприняла попытку зайти с другого конца. За две недели до намеченного дня отъезда Терри она впала в глубокую депрессию. Это ее состояние приводило Терри в тихую ярость, особенно после того, как мать повадилась разглядывать по вечерам старый семейный альбом, сетуя при этом, что теряет свою единственную дочь. Сначала Терри пыталась отшучиваться, и вот тогда-то в нее полетели первые стрелы.      - С того дня, как умерла Ева, - сказала мама однажды, - ты - единственное, что у нас осталось. Она была бы против твоего отъезда.      Упоминание имени ее покойной сестры глубоко ранило Терри, и не потому только, что это была самая низкая и коварная уловка, к которой могла прибегнуть мама.      Ева была на год старше Терри, и упоминание о ней затронуло больную струну в ее душе. Сестра умерла от менингита, когда ей было двенадцать лет, и Терри на всю жизнь запомнила, как ее, одетую в лучшее платье, заставили по много часов подряд простаивать у гроба покойной сестры, выставленного на обозрение в гостиной их дома. Сперва она горько плакала, но, когда ритуал этот стал повторяться изо дня в день целую неделю, к концу ее Терри уже смотрела на покойницу скорее с чувством недоумения, нежели печали. Мама сделала несколько снимков лежащей в гробу покойной дочери. Эти снимки тоже были помещены в альбом.      Со смертью Евы родители обрушили всю свою любовь на Терри, которая все больше задыхалась под бременем этой любви. Даже теперь она не могла понять, как ей достало смелости покинуть отчий дом.      Но, вопреки отчаянной попытке мамы испробовать последнее средство воздействия, это лишь упрочило решимость Терри покинуть дом. Отец тоже было попытался разжалобить ее: обняв дочь за талию, он умолял ее подумать, что будет с матерью после ее отъезда. Но даже такое испытание ее приверженности семейному очагу не поколебало намерения Терри. По правде сказать, она должна была возненавидеть родителей за то, что они не пришли на вокзал проводить ее. Впрочем, их даже не было в стране в это время. В те дни, когда она готовилась к отъезду, они, слава Богу, решили взять недельный отпуск.      Терри иногда звонила им, когда считала это необходимым, чтобы сообщить, что она жива-здорова, работает, что она еще не изнасилована группой психопатов и что нет, домой она возвращаться не собирается. Исчадие зла и преступности обращается с ней пока хорошо. Ей казалось несущественным упоминать о тех трех-четырех скоротечных связях, которые у нее были. Зачем беспокоить родителей, если для нее самой они мало что значили? Вместе с подругой они снимали квартиру в Блумзбери, но та месяц назад переехала к своему парню, предоставив Терри одной расплачиваться по многочисленным счетам за квартиру. Она выкрутилась, благо работа телевизионного репортера хорошо оплачивалась, а с тех пор, как пошли ее сообщения об убийствах, она даже получила повышение по службе.      Четыре года назад ее взяли на "Независимый канал" телевидения секретаршей, потом она дослужилась до должности референта и, наконец, ей представилась возможность встать перед камерами. Ее появление на телеэкране не прошло без внимания со стороны власть предержащих: Терри не только с блеском делала свое дело, но оказалась весьма привлекательной. Новости кажутся более приятными, когда их сообщают симпатичные девушки. Даже если им приходится рассказывать о жутких подробностях каких-то диких, изощренных убийств, случившихся впервые за многие годы.      Терри подъехала к стоянке позади телецентра, нашла свободное место и припарковала свой "мини-клабмен". Подхватив с заднего сиденья сумочку, вышла, заперла дверцу машины и зашагала через всю стоянку к стеклянной двери входа.      Человек не двинулся с места.      Лишь проводил ее взглядом.    Глава 20      В лифте Терри нажала кнопку шестого этажа, приветливо улыбнувшись двум полным уборщицам, которые, восхищенно поглядывая на нее, расплывались в бессмысленной улыбке. В ведре у уборщицы была хлорка, Терри так и подмывало зажать нос - едкий запах был невыносим. Женщины все улыбались ей, пока она не вышла на своем этаже. Выходя из лифта, она услышала за спиной взволнованное бормотание:      - Это - она, ну та, что делает репортажи об этих убийствах.      - Я тоже ее узнала. Терри... не помню фамилии.      Когда двери лифта захлопнулись, голоса пропали. Терри пошла по длинному коридору, постукивая высокими каблуками по свеженатертому полу. По стенам были развешаны фотографии сотрудников телеканала: дикторов, комментаторов, технического персонала. Шестой этаж был полностью отдан отделу новостей, а под ним размещались нервные центры развлекательных, публицистических и театральных программ. Здание было огромным, но, проработав здесь четыре года, Терри знала его как свои пять пальцев.      Она свернула за угол, обменявшись на ходу приветствиями со знакомым оператором, и подошла к двери с табличкой "Редактор отдела новостей". Открыв ее, Терри вошла.      Ее встретил стук пишущей машинки.      Паула Крейн подняла голову и улыбнулась репортеру.      - Привет, Терри, - сказала секретарша на своем раскатистом кокни . - Боб у себя в кабинете, - кивнула она на дверь за ее спиной. - Тебе принести туда чашечку кофе?      - Да, спасибо, Паула, - поблагодарила Терри. - Он сегодня в хорошем настроении?      Зазвонил телефон, и Паула жестом призвала Терри соблюдать тишину.      - Погоди, - сказала она и сняла трубку.      - Доброе утро. Кабинет Боба Джонсона. - Дикция Паулы стала вдруг безукоризненной, а акцент напрочь лишился своей ист-эндской окраски. - Нет, к сожалению, мистер Джонсон сейчас занят. Можно я передам ему, чтобы он вам перезвонил? Спасибо. - Паула повесила трубку. - Взбесились прямо, телефон звонит все утро, - сказала она, переходя на свои привычные интонации.      Терри рассмеялась и вошла в кабинет шефа.      Боб Джонсон сидел за компьютером, сосредоточенно перебирая клавиши, но, заметив Терри, оторвался от работы.      - Каково? - воскликнул он, размахивая распечаткой. - Последние котировки. С тех пор, как начались эти убийства, у нашей программы прибавилось пятьдесят тысяч зрителей. Вот, полюбуйтесь, - протянул он ей распечатку, - примерно 8 тысяч на каждого убитого. - Джонсон горько усмехнулся. - Если так пойдет и дальше, мы станем популярнее, чем "Новости в десять часов".      - Грандиозно, - произнесла Терри без всякого энтузиазма. - Правда, если все то, что я услышала в Новом Скотленд-Ярде, соответствует действительности, вам придется подыскивать новую сенсацию, Боб. Они утверждают, что арестовали убийцу.      Джонсон обвел взглядом кабинет, лоб его прорезали глубокие складки.      - Нет, это невозможно, - сказал он спокойно, приглаживая ладонью свои черные волосы. - Было же официально заявлено, что у них нет улик.      - Я тоже так думала, - отозвалась Терри.      Вошла Паула с двумя чашками кофе. Поставив их на стол, она мельком взглянула на редактора и торопливо вышла. Он еще некоторое время смотрел на распечатку, затем бросил ее на стол.      - Расскажите мне поподробнее, - попросил Джонсон, усаживаясь в кресло.      Терри начала описывать то, что произошло на пресс-конференции менее часа назад. Джонсон внимательно слушал, хотя Терри все больше убеждалась, что занимает его вовсе не ее рассказ. Время от времени их взгляды встречались, но он тут же отводил глаза, похотливо разглядывая ее фигуру.      Он изучал тонкие черты ее лица, гибкую линию шеи в обрамлении густых каштановых волос, взгляд его скользил по ее высокой груди, бесцеремонно задерживался на просвечивающемся сквозь блузку лифчике. Терри сидела, положив ногу на ногу, и Джонсон с вожделением глазел на ее прикрытые хлопчатобумажной юбкой бедра, размышляя о том, как, должно быть, нежна кожа под этой тканью.      Она отпивала из чашечки кофе, все время ощущая на себе его взгляд и испытывая некоторую неловкость от столь неприкрытого признания ее физических достоинств.      Боб Джонсон был крепко сложен, многие, глядя на него, полагали, что прежде он усердно занимался боксом. Лицо квадратное, приплюснутый нос на фоне рябоватой кожи, глубоко посаженные глаза. По правой щеке от уха тянулся шрам до самого подбородка. Рубашка его была расстегнута у шеи, как бы давая простор ходящему ходуном кадыку. Ладони широкие, толстые, хоть и с длинными пальцами. Под рукавами рубашки угадывались хорошо развитые бицепсы, да и сами руки, покрытые от кисти до локтя черными волосами, выдавали в нем силу. Он был, по мнению Терри, лет на пять-шесть старше нее, но, по-видимому, точного возраста Джонсона никто не знал. Уже почти десять лет он являлся редактором и режиссером программы "Последние новости". И за это время сумел превратить ее в одну из самых популярных независимых информационных программ, выходящих в эфир. В редакции к нему относились со смешанным чувством уважения и страха, и Джонсон всячески старался поддерживать в подчиненных оба эти чувства. За время своего правления он, насколько Терри было известно, уволил по крайней мере с десяток работников, а однажды, когда какой-то кинооператор стал слишком сильно выражать свой протест, Джонсон уложил его на месте ударом левой.      Сейчас он сидел, слушал ее и, кажется, не мог найти в себе силы отвести взгляд от ее тела.      Под этим пристальным взглядом Терри смущенно заерзала и снова отпила кофе.      Джонсон перевел глаза на ее нежные руки, придерживающие на коленях чашку - пальцы изящно обхватили фарфор. Он почувствовал, как у него между ног стала возрастать эрекция, и подался вперед, навалившись грудью на стол.      - Ничего не понимаю, - сказал он, когда Терри закончила свой рассказ. - Полиция заявляет, что подозреваемый находится под стражей?      Она кивнула.      Джонсон поднялся со своего места, подошел к окну и посмотрел вниз на стоянку машин.      - Вряд ли они говорят правду, - сказал он спокойно и прищурил глаза.      - Какую информацию будем давать? - спросила Терри. - Наши зрители должны что-нибудь узнать об этом. Не можем же мы просто обойти молчанием то, о чем непременно сообщат во всех других программах новостей и что завтра окажется на первых полосах всех газет! У меня такое впечатление, что именно этого полиция и добивалась.      Джонсон не ответил. Он покачал головой и повторил снова:      - Вряд ли они говорят правду.      Некоторое время Терри смотрела на его широкую спину, затем поднялась со своего места. Джонсон обернулся.      - Ничего не попишешь - будем сообщать об этой истории как ни в чем не бывало, - решил он. - Зайдите в третью студию, надо кое-что записать для шестичасового выпуска новостей.      Он шумно выдохнул, глядя, как она ставит чашку.      Терри кивнула и вышла.      Джонсон выждал секунду, затем приблизился к столу и взял с него чашку, из которой Терри пила кофе.      Возбужденный, поднес чашку к лицу, стараясь уловить на ней запах от ее духов, потом прижался к чашке губами и, закрыв глаза, нежно чмокнул ободок в том месте, которого касались губы Терри. Его язык жадно скользнул по фарфору, оставив каплю слюны. Джонсону страстно хотелось, чтобы это была ее слюна.      Он крепко обхватил руками чашку, чувствуя, что эрекция усиливается. Обследование      Ребенок знал, где надо копать.      Не было необходимости включать фонарь.      Пока.      Время от времени его маленькая фигурка замирала, он озирался на дом, расположенный в десяти - пятнадцати метрах от него в глубине сада, но никто не появлялся. Все было тихо.      Лопата легко входила в мокрую землю, и ребенок без труда выворачивал большие комья. Чем глубже уходила лопата, тем быстрее росла куча земли рядом. Из кустов донесся какой-то шорох; малыш замер и прищурил глаза, силясь рассмотреть в темноте то место, откуда исходил шум. Кромешная тьма. Чернота ночи покрывалом окутывала ребенка.      Ребенок продолжал копать, пока шорох не повторился снова; он отложил лопату и включил фонарь: луч света заскользил по кустам. Из-под изгороди выбежал ежик, но, напуганный светом, тут же метнулся назад.      Ребенок выключил фонарь и взялся копать снова. Наконец лопата ткнулась во что-то мягкое и податливое. Теперь надо было вынимать землю руками. Сидя на корточках у неглубокой ямки, ребенок разгребал зарытый в ней серый целлофановый пакет для мусора. Достав из кармана перочинный ножик, он полоснул лезвием по пакету, открывая его содержимое.      В нос ударил смрад разложившегося мяса, похожий на запах от пораженной гангреной раны. Не обращая внимания на подступившую тошноту, малыш резал пакет дальше, держа в другой руке фонарь и освещая им останки раздавленной кошки, захороненной в этой скромной могилке пять дней назад.      Туша была сплошь усеяна личинками.      В провалившихся глазницах кишели и копошились белые и прозрачные червячки, которые в свете фонаря стали корчиться и изгибаться быстрее. Из ноздрей и ушей мертвого животного полезли черви, жирные и раздувшиеся, как набрякшие вены. Десятки других нашли себе пищу в животе кошки. Казалось, что труп был начинен паразитами, аппетит которых на мертвечину был теперь удовлетворен сполна.      Ребенок смахнул фонарем несколько личинок с головы кошки, они упали на черную землю и белели в темноте, как только что посеянные семена.      Небольшие ранки были заполнены свежеотложенными яйцами мух, а недавно вылупившиеся личинки деловито насыщались.      Сидя у края ямки, ребенок сосредоточенно наблюдал за происходящим на теле кошки. Вот она, смерть! Всему, что принимает земля, уготован один конец - стать пищей для червей и личинок. Неужто и человека, лежащего в своем гробу, словно заботливо упакованная пища, ждет та же участь? Ребенок задумался: каково ощущать себя лежащим на дне ямы, зная, что тысячи паразитов забираются тебе в глаза, в каждую ранку, заползают в каждое отверстие, прогрызая все на своем пути?      Это рай или ад? Или неизбежность? Выходит, смерть - просто полное физическое разрушение тела. Пища для любителей мертвечины.      Ребенок еще раз направил луч фонаря на труп кошки и не мигая уставился на него. Личинки продолжали свою трапезу.    Глава 21      Топор был увесистый, должно быть, фунтов в шесть, и, описав им дугу, Миллер чуть было не потерял равновесие. Он помахал этим смертоносным орудием перед собой и слабо улыбнулся.      - В тебе пропадает отличный лесоруб, - сказал Филип Дикинсон, разглядывая специалиста по киноэффектам через широкоугольный объектив. Миллер сильно зажмурился, почувствовав, как левый глаз начинает слегка саднить, но ощущение дискомфорта быстро прошло, и он передал топор стоящему в ожидании актеру. Пэт Салливан, зажав в руке топор, смотрел, как Миллер сделал несколько больших глотков из фляжки, прежде чем вновь вернуться к своей работе.      Отдыхавший поодаль Кевин Брейди пытался прикурить сигарету. Из-за сковавшего лицо актера тяжелого грима ему это долго не удавалось. Уже три часа он пребывал в оболочке из латекса, череп разламывался, словно зажатый в тиски. Казалось, что под резиновой маской надулись и вот-вот лопнут вены, если его немедленно не освободят от этой передвижной тюрьмы.      Миллер жестом подозвал актера и стал отлеплять с его лица и тела тяжелую пленку. Скрытая латексом, правая рука Брейди была туго привязана на груди.      - Чем не Нельсон? - пробормотал он сквозь грим.      Не обращая внимания на шуточки Брейди, Миллер закрепил на его теле систему тонких резиновых трубочек, перекинув их концы через его плечо. С помощью специальных насосов по этим трубочкам должна была подаваться бутафорская кровь.      Повернувшись к стоявшему у него за спиной столу, Миллер снял тряпицу, которой был накрыт какой-то предмет.      Им оказалась рука, изготовленная Миллером накануне ночью.      Дикинсон вышел из-за камеры и с восхищением осмотрел этот искусственный обрубок. Он не переставал удивляться тому, как мастерски Миллер имитировал живые органы.      Пока специалист по киноэффектам приворачивал искусственную руку ремнем к плечу Брейди, режиссер объяснил, как он собирается снимать следующий эпизод.      На это ушло меньше пяти минут.      Брейди, исполняющий роль одного из "астроканнибалов", в этой сцене должен был схватиться с Салливаном в палате сиротского приюта, где Салливану предстояло отрубить "каннибалу" руку. Дикинсон намеревался в одном кадре запечатлеть, как Салливан замахивается и бьет топором, и уже в следующем кадре отсеченная рука должна была отлетать от плеча. Чтобы правдоподобность происходящего была полной, двоим помощникам следовало в этот момент дернуть за привязанные к руке и тщательно замаскированные веревки. Миллер поместил в обрубок три-четыре мешочка с кровью, которые должны были лопаться при взрыве дистанционно управляемых пиротехнических патронов в ту минуту, когда обрубок попадал в объектив камеры.      - На этом мы отрубаемся, - улыбнулся Дикинсон. - Прошу прощения за такой каламбур.      Миллер согнулся под рукой, еще раз проверяя заряды, его глаза беспокойно блеснули - в памяти всплыла картина недавней катастрофы.      - Готово, - сказал он, отступая назад.      - Я очень признателен тебе, Фрэнк, за то, что ты сумел так скоро вернуться к работе, - сказал Дикинсон, когда исполнители и съемочный состав заняли свои места.      Миллер лишь слегка пожал плечами и осторожно потер левый глаз: зрение опять ухудшилось.      - Прости, что пришлось побеспокоить тебя вчера вечером, но такие сцены грешно выкидывать, - добавил режиссер.      - Все в порядке, - ответил специалист по киноэффектам, рассматривая пульт управления, который он держал в одной руке. В другой у него была фляжка.      - Так, - рявкнул Дикинсон. - Все готово? Операторы, вы готовы?      Съемочная площадка откликнулась нестройным хором.      - Все... "Хлопушка"! - заорал Дикинсон, подталкивая вперед Салливана. - Начали!      Салливан приблизился к Брейди, который стоял перед камерой, согнувшись и свесив руки ниже колен.      Миллер напряженно следил за разыгравшимся перед ним действием, успевая бросить взгляд в сторону - не заметны ли веревки, прикрепленные к бутафорской руке. Он отхлебнул из своей фляжки, кося одним глазом на Салливана, а другим - на двух замерших в ожидании помощников, стоящих справа от него и в кадр не попадающих.      Салливан занес топор.      Брейди бросился на него.      Топор со свистом рассек воздух и опустился на плечо Брейди.      - Стоп! - приказал Дикинсон, и Салливан отступил на пару шагов назад, все еще держа в руке топор. - Теперь - вторая камера! Мне нужен промежуточный кадр, где Кевин с отсеченной рукой.      Свет снова убавили, заработали камеры, и Брейди оказался в кадре один, изображая муки адской боли от удара топора, отрубившего ему руку.      Он слышал, как порвалась ткань на его куртке, и в ту же секунду по сигналу Миллера двое помощников сильно потянули за невидимые веревки, увлекая в сторону отсеченную руку. Когда она ударилась о землю, Миллер нажал нужную кнопку на пульте дистанционного управления, и пакетики с кровью стали лопаться, забрызгав обтянутый латексом обрубок липкой жидкостью. Бутафорская кровь ударила фонтаном и из тонких трубочек, закрепленных на плече Брейди, и актер, памятуя инструкции, схватился уцелевшей рукой за имитируемую рану, из которой продолжал извергаться кровавый поток.      - Стоп! - снова рявкнул Дикинсон, и съемочная площадка снова озарилась светом. - Превосходно! - хлопнул он Миллера по плечу. - Теперь мне нужно снять, как топор вонзается в плечо, под разными углами. - Дикинсон обернулся к Салливану.      Миллер бережно, как подготавливаемое к длительному хранению сокровище, поднял отрубленную руку и принялся заворачивать ее в полотенце.      - Вызови меня, когда все будет готово к следующей сцене, - сказал он Дикинсону. - Я буду в гримерном фургоне.      Режиссер кивнул и занялся установкой камер для повторной съемки нападения Салливана на "астроканнибала".      Миллер побрел со съемочной площадки и у выхода еще раз приложился к своей фляжке. Выйдя на улицу, он окунулся в море солнечного света и невольно прикрыл глаза рукой, оберегая их от палящих лучей утреннего солнца. Вытащив из заднего кармана джинсов темные очки, поспешно надел их и почувствовал, как спало напряжение в глазах, защищенных от неумолимого сияния.      Миллер пересек площадку для стоянки машин, сквозь подошвы ботинок проникал жар от раскаленного бетона. С искусственной рукой под мышкой он некоторое время перебирал ключи и, найдя ключ от фургона, вошел в гримерную. Внутри стоял полумрак, и Миллер облегченно вздохнул, наслаждаясь приятной прохладой. Осторожно положил отсеченную руку на один из столиков и присел рядом на диванчик. Снова отпил из фляжки и сунул ее в задний карман.      Взгляд его упал на лежащий под столом плотно закрытый и запертый на ключ кожаный саквояж. Даже застегнутая молния была на замочке.      Сильный запах кожи.      Миллер долго в задумчивости смотрел на саквояж, затем придвинул его к себе и, порывшись в карманах, достал крошечный ключик. Открыв замочки, спрятал ключ обратно в карман и медленно потянул за молнию. Молния тихонько похрустывала, металлические зубы разжимались, все шире раскрывая пасть - чрево саквояжа.      Внутри, как в гибком гробике, лежала идеальная копия тельца ребенка, которому не было и восьми месяцев.      Миллер склонился над неподвижной фигуркой в саквояже, и его взгляд встретился с гипнотически застывшим взглядом ребенка, слепо взиравшего на мир стеклянными шариками глаз.      Он в последний раз критически осмотрел безжизненное тело и так же медленно застегнул молнию.      Подняв саквояж, Миллер вышел с ним из фургона-гримерной. ***      - Ты уверен, что сумеешь отснять это с одного захода, Фил? - спросил специалист по киноэффектам, открыв стеклянную дверцу микроволновой печи.      Ребенок лежал там, свернувшись, как мертворожденное дитя этого стального чрева.      - Невероятно! - воскликнул Дикинсон. - Так похоже!      Вид этого крошечного создания, казалось, загипнотизировал его.      Словно пропустив мимо ушей комплимент, Миллер опрокинул в рот фляжку, с которой не расставался.      - Будем продолжать? - спросил он и закрыл дверцу, увидев приближающуюся камеру.      Оператор стал наводить резкость на лежавший в печи муляж.      - Как все это будет выглядеть, Фрэнк? - поинтересовался Дикинсон. - Ты опять снабдил изделие взрывными устройствами? - И он кивнул на ребенка.      Миллер ответил едва заметным кивком.      - Включай печь и сам увидишь, что произойдет, - буркнул он, снова отпивая из своей фляжки.      Миллер отступил за камеру, объектив которой был нацелен на микроволновую печь и ее обитателя, как огромный телескопический прицел.      - Ну, пошел, - махнул Дикинсон оператору. - Начали!      - Снимаю! - отозвался оператор.      Дикинсон протянул руку к регулятору температуры микроволновой печи, оставшемуся за кадром, и повернул его.      Кожа ребенка в стальном гробу, казалось, начала розоветь.      Режиссер подвернул регулятор.      200 ватт.      Теперь жар от печи ощутили уже все, кто стоял вокруг нее.      300 ватт.      Миллер сделал еще глоток виски и увидел, что кожа ребенка приобрела темно-бурый оттенок. Это, понял он, означало, что тело зажаривается изнутри.      400 ватт.      Два ассистента, один из которых - женщина, замерли в оцепенении, глядя на то, как безжизненная фигурка ребенка вдруг скорчилась, как будто в ней еще сохранились какие-то остатки жизни.      500 ватт.      Кожа ребенка постепенно сморщивалась, и, приглядевшись, Миллер заметил, что тело едва заметно колеблется, как будто внутренние органы, расплавившись под воздействием высокой температуры в печи, стали закипать. Ребенок словно содрогался.      600 ватт.      Миллер ждал.      Тельце в печи вытянулось.      Один глаз расплавился в глазнице, когда температура стала неимоверно высокой.      700 ватт.      Миллер прикинул, сколько времени это еще займет.      Десять секунд. Двадцать.      Тельце ребенка забилось сильнее, кожа приобрела ярко-красную окраску. Рот открылся, как будто ребенок звал на помощь, и из всех отверстий хлынул пенящийся поток темно-коричневой жижи, словно чьи-то невидимые пальцы сдавили гигантский фурункул, из которого потек пузырящийся гной.      Послышался громкий омерзительный хлопок, тельце лопнуло, как плотный пузырь; куски мяса стали распадаться на глазах. Дымящееся месиво забрызгало внутри всю печь, кто-то из наблюдавших, зажав рот рукой, стремглав выбежал вон. Миллер как завороженный следил за тем, что делалось в печи. Теперь куски мяса быстро зажаривались при температуре, достигшей своего предела, растекшаяся жидкость испарялась.      Ответственный за спецэффекты, Миллер продолжал бесстрастно смотреть, даже не замечая, что вся съемочная группа уставилась на него.      Одни с изумлением.      Другие с отвращением.      Кинооператор не стал дожидаться сигнала Дикинсона. Он самовольно прекратил съемку, когда у него сильно свело в животе.      - Как это вам удается делать так чертовски правдоподобно? - спросил кто-то из ассистентов с побледневшим лицом.      - Профессиональная тайна, - ответил Миллер.      Он сделал большой глоток из фляжки и стал смотреть, как из-за дверцы печи вырываются клубы пара.      Запах шел отвратительнейший.      - Профессиональная тайна, - тихо прошептал специалист по киноэффектам. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      Читайте в рассылке: Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. В романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?..      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Иоанна Хмелевская "Что сказал покойник"      Иронические детективы популярной польской писательницы давно покорили миллионы читателей и в Польше, и в России - после появления на русском языке первого ее произведения "Что сказал покойник". Пусть не введет тебя в заблуждение, уважаемый читатель, мрачное название книги. Роман этот на редкость оптимистичен, в чем ты убедишься с первых же его страниц. Героиня романа случайно узнает тайну могущественного гангстерского синдиката, что и является причиной ее путешествий по всему свету, во время которого Иоанне приходится переживать самые невероятные приключения. Джон Рональд Руэл Толкиен "Властелин Колец" Летопись вторая "Две башни" Летопись третья "Возвращение короля"      В этой книге речь идет главным образом о хоббитах, и на ее страницах читатель может многое узнать об их характерах, но мало - о их истории. Дальнейшие сведения могут быть найдены только в извлечениях из "Алой Книги Западных пределов", которая опубликована под названием "Хоббит". Этот рассказ основан на ранних главах "Алой Книги", составленной самим Бильбо, первым хоббитом, ставшим известным в Большом мире, и названных им "Туда и обратно", так как в них рассказывается о его путешествии на восток и о возвращении: это приключение позже вовлекло всех хоббитов в события эпохи, которые излагаются ниже... Иван Лажечников "Последний Новик"      В историческом романе известного русского писателя И. И. Лажечникова (1792-1869) "Последний Новик" рассказывается об одном из периодов Северной войны между Россией и Швецией - прибалтийской кампании 1701-1703 гг.      Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения