Олег сидел посредине небольшой комнаты, на вращающемся кресле с высокой спинкой. Вокруг него, на обычных кухонных табуретках, сидели желающие оказаться в мире вечных грёз и воплотившихся желаний. Их было не много, они по очереди задавали свои вопросы и Олег, по очереди, вращаясь на своём кресле, отвечал на них. Да, главное, что вам нужно знать, то, что среди них, тех, кто собирался в мир вечных грёз, был и я. Увы, но, как вы сами знаете, я вынужден был попасть туда, в противном случае я не смог бы достоверно рассказать вам то, что произошло дальше.

    - Скажите, а что надо, чтобы попасть туда? - спрашивал я

    - Первое - прожить хоть одну жизнь на Земле. А дальше - только ваше желание. Более того, каждый из вас, кто попадает туда, получает беспроцентный кредит, - отвечал Олег.

    - Каков размер кредита? - шёл я по заранее подготовленному списку вопросов.

    - Да. И на какой срок? - интересовались и другие.

    - Люблю хорошие вопросы, - улыбался Олег и радостно потирал руки. - Сразу видно, что имеешь дело с серьёзными людьми. Каждый, кто попадает туда, получает кредит. Размер кредита достаточен для приобретения дома, земли и совершения необходимых трат, связанных с проживанием в течении одного миллиона лет по земным меркам. Сразу скажу, что время здесь движется с такой же скоростью.

    - А срок, срок погашения кредита? - спрашивал я.

    - Да, вдруг мы не сможем расплатиться? - пугались и другие.

    - Срок один миллиард лет. А случаев, когда кто-нибудь не расплачивался, у нас не было. Так что можете не бояться, - успокаивал нас Олег.

    - Вас послушать так это просто рай какой-то, - недоверчиво качали головами мы.

    - А Бог там есть? - спросил наиболее смелый из нас.

    - Нет. Не знаю к счастью или нет, но Бога там нет. Это точно, - успокоил нас Олег.

    - А религии? - спросил я.

    - И религий нет, - ответил Олег.

    - Запрещены? - поинтересовались другие.

    - Нет, почему запрещены... Без надобности. Религии ведь когда возникают?

    - Когда к Богу тянет, - ответил я.

    - Ничего подобного, - сердито ответил Олег, - когда вас, как вы говорите, к Богу тянет, то вы и тянетесь к Богу, а не религии создаёте. Запомните, друзья мои, религии создаются тогда и только тогда, когда кому-то чего-то очень хочется, но он не может этого иметь. Вот тогда и появляются религии, как способ получить то чего хочешь, но не можешь. Понятно?

    А что касается этого мира, то там нет такого, что вам что-то хочется и вы, при этом, этого не можете. Там можно всё, были бы деньги. И каждый может их иметь. Это основной закон того мира. Первая статья конституции. Принята еще сто сорок восемь триллионов лет тому назад.

    - Каково население мира? - спросил я.

    - Трудно сказать, - Олег задумался, - специально никто не подсчитывал, но мир этот не имеет границ. Так что волноваться о перенаселении не стоит. Да, я не сказал вам главное. Там нет смерти. Попадая туда, вы становитесь бессмертным. Более того. Рождаемость в этом мире неограниченна. Кстати, рожают без боли, а это тоже немало и важно, согласитесь. Все равны в правах. Изначально, все в одинаковых условиях.

    Это вам не планета Земля, где один может родиться в семье президента, а другой в племени австралийских аборигенов. Вы, наверное, знаете, что есть такие маленькие люди, с большими животами и всё время бумеранги кидают?

    - Знаем, знаем, - ответили мы хором.

    Слышен кое-где смех людей. По-видимому, тех, кто действительно был знаком с австралийскими аборигенами.

    - Друзья, сегодня вы стоите на пути выбора, - серьёзным тоном заговорил Олег. - Вы можете вернуться назад, к Богу. Можете попробовать ещё раз пожить на Земле, но не факт, что в этот раз вы всё же родитесь сыном американского президента, скорее всего, нет, а родитесь вы дочерью какого-нибудь небольшого, бедного, но дружного народа. Можете перейти в мир грёз. А можете.

    Здесь Олег запнулся и стал листать свой конспект в поисках нужной страницы.

    - А вот. Вариант четыре. Я вам ещё о нем не говорил, но вы, наверное, устали. Я предлагаю сделать перерыв. Минут пять хватит, наверное. У нас работают кафе. Можете посетить наш выставочный зал. Правда, экспозиция ещё не до конца готова, но посмотреть можно.

    - Курить можно?

    - Курите, пожалуйста. Прямо и налево специальное помещение для курящих.

12.

    Сперва я решил зайти в кафе. Большой прямоугольный зал, размером, где-то семьдесят пять метров на сто восемьдесят три метра. Много столиков. Несколько пустых. Я выбрал один из них. Сел. Тут же ко мне подошёл официант. Официант был высокий, в белом фраке и белых перчатках.

    - Чего изволите, - спросил он на украинском языке.

    - А что есть? - поинтересовался я.

    - Есть всё, - продолжал он на украинском.

    - Один кофе и ... Пирожные есть?

    - Есть.

    - Одно.

    - Будет сделано, - сказал официант, забрал со стола солонку, перечницу, майонезную банку с горчицей и убежал.

    Через минуту он принёс кофе и пирожное.

    - Что-нибудь ещё? Советую заглянуть к нам вечером. Сегодня обезьяний стриптиз. Очень рекомендую.

    - Спасибо. Постараюсь. Если старший отпустит.

    - А кто у вас старший?

    - Не знаю. Маленький такой. В жёлтом пиджаке, - ответил я.

    - А... Этот? Этот отпустит.

    Я допил кофе и пошёл в класс. Все уже были на местах, и лектор продолжал.

13.

    - Вот я, - продолжал лектор, - что вы думаете? Моя последняя Земная жизнь завершилась совсем недавно. И как вы я сидел и слушал, и думал. Тогда как раз освободилась вакансия лектора распределителя. Мне предложили. Я согласился. Я сперва ...

    Олег продолжал говорить, но я его не слушал. Я прекрасно знал его жизнь, и слушать его биографию не хотел. Стало скучно. Я вспомнил официанта. Обезьяний стриптиз. Это что? Шутка такая? Всё это как-то странно. Мне говорили, но ...

    - Вот вы, молодой человек.

    Я очнулся. Все смотрели на меня.

    - Что? спросил я.

    - Вы уже решили? - спрашивал меня Олег.

    - Решил что? - не понял я сразу, чего ему от меня надо.

    - Куда пойдёте? - уточнил Олег.

    - Решил, - ответил я твёрдо.

    - И? - спрашивал Олег.

    - В мир грёз, - нагло и уверенно отвечал я.

    - Замечательно. И как скоро, - спросил Олег.

    - Прямо сейчас, - ответил я.

    - Как прямо сейчас? - удивился он.

    - Так, прямо сейчас и не дожидаясь обезьяньего стриптиза, - ответил я.

    Лектор покраснел и зачем-то оглянулся. Я встал и пошёл на выход.

    - Ну, вот ещё один ушёл, - продолжал Олег, - а ведь я ещё ничего не рассказал о четвёртом мире: о Божьем царстве, где люди - те, что побывали на Земле. Итак, господа, - продолжал Олег, но уже после моего ухода. - Каково будет ваше решение? Выбирайте. Куда пойдёте?

    - Подумать надо.

    - Так сразу не решишь.

    - А я в мир грёз.

    - Ну и дурак.

    - Лучше назад, к Богу нашему.

    - Ну, кому назад, а мне вперёд. Где тут в Царство Божье записывают?

    - Вам, простите какое царство, - уточнял Олег

    - То есть?

    - То, что до или то, что после?

    - Как это?

    - Ну, вам то, что до вашего пребывания на Земле было или то, что после? - спрашивал Олег.

    - Конечно то, что после.

    - Замечательно, - искренно обрадовался Олег. - Вот Господь-то обрадуется. Уж знамо обрадуется. А вы проходите, не стойте в проходе, задерживаете. Туда и без вас желающих много.

14.

    Прежде чем идти в мир грёз, я всё же решил посмотреть обезьяний стриптиз. Тем более что его так настойчиво рекомендовал высокий официант в белом фраке и белых перчатках, говорящий на украинском языке.

    Небольшой зал зелёного цвета. Грязные столы на шесть человек. Свободных мест почти нет. Высокий официант встретил меня у входа. Обрадовался мне, как ребёнок.

    - Замечательно, что вы зашли, - начал он, - я уж и не надеялся. А почему один?

    - Да уж так вышло, - пробурчал я и сел на указанное место.

    Со мной за столом сидели четверо. Все тупо смотрели на сцену, где двое карликов плясали и пели цыганские песни. Было грустно. Я заказал водки и салат из маринованных помидор с майонезом, хреном и горчицей.

    - Рекомендую наше фирменное блюдо, - посоветовал высокий официант, - жареная обезьянина в собственном соку.

    Соседа слева после этих слов стошнило.

    - Что вы всё про обезьян? - разозлился я. - Сперва стриптиз какой-то, а теперь вот жареная, в собственном соку? Это же ненормально, разве вы не понимаете? Людей воротит уже, а вы такое ...

    - А что, собственно, мне понимать должно? Такое впечатление, что мир перевернулся? Обиделись. Этот вот ещё ... А то, что его стошнило, так это не от обезьян, а пить надо уметь. То, что бесплатно ещё не значит, что меры нет. Голова-то зачем. И про обезьян вы зря. Я вам честно скажу. Это у вас расистское.

    - Ну не обезьяны же, - сопротивлялся я, - ну хотя бы кошки, или кролики.

    - Обезьяна и только обезьяна, - настаивал официант. Ещё Господь наш избрал обезьян из всех животных. А вы говорите ...

    - Во-первых, не обезьян избрал Господь наш, а собак, - злорадно ответил ему я.

    - Как собаку? - удивился он.

    - А вот так, - отвечал я, - наукой доказано, - сказал я как отрезал и продолжал, уже не давая ему возможности спорить со мной.

15.

    - Видите ли, в чём здесь дело, дорогой мой официант, - шпарил я на чистом украинском языке. - Городок, в который я попал перед смертью, и откуда пришёл к вам три дня назад, представлял собой скверную, на первый взгляд конечно, картину. Те, кто впервые попадал в него, сразу обращали своё внимание на бросающуюся в глаза некрасивость местных жителей.

    Это действительно было странно. Они, жители, были действительно некрасивые. И заметьте, что они были не уродливы, или там очень уж страшные. Нет. Они были просто некрасивые. Но эта всеобщая некрасивость так бросалась в глаза, что всю картину превращала в ещё большее безобразие. Сами они этого не замечали. Более того, они даже конкурсы красоты устраивали, которые впору было бы называть конкурсами некрасоты или вечерами юмора.

    Причина всему есть то, что сами жители и не подозревали, что они некрасивые. Напротив, даже. Они умудрялись находить в себе и нечто такое, что позволяло им не то что просто сравнивать себя друг с другом, но и определять друг в друге более и менее красивых и симпатичных. Но всё это представляло настолько жалкое зрелище в глазах приезжих, что вызывало у них, у приезжих, отвращение и тошноту.

    Ну, сами посудите. Во-первых - они, местные жители, все похожи друг на друга как братья близнецы, отличать их лишь может цвет волос или там размеры и формы носа, рта или подбородка.

    Во-вторых - у них, у всех, одинаковый тембр голоса, что у мужчин, что у женщин, что у детей. А самое страшное, что действительно бросает в холодный пот неподготовленного зрителя, то, что они все отлично видят. Представляете. Никто в городе не носит очки. Кошмар. Я когда впервые это увидел, то упал в обморок и три часа валялся без сознания на проезжей части.

    Там нет автомобилей. Нет трамваев, нет троллейбусов и автобусов тоже нет. Нет метро. По городу ездят... Вы не поверите... На роликовых лыжах....

    Я, когда очнулся через три часа и увидел вокруг себя лыжников на роликах, опять потерял сознание и ещё пару часов продолжал там валяться. На меня никто не обращал никакого внимания. Лыжники на роликах просто объезжали меня. При этом они иногда больно кололи меня концами своих палок, которыми лихо отталкивались от асфальтовой мостовой.

    Но что более поражало приезжих, так это дети. В наших городах дети, как правило, сперва красивые и только чем они становятся старше, тем они становятся страшнее. Но это у нас. Там - всё наоборот. Дети там рождаются полными уродами, но только с возрастом становятся всё менее уродливыми и, наконец, к зрелости и старости достигают, наконец, обычной нормальной некрасивости.

    Некрасивые взрослые и их уродливые дети. Что может быть гаже. Однако может.

    Доктор зоологических наук Иван Петрович по фамилии Собака родился и вырос в этом городе. Доктор зоологических наук Иван Петрович очень любил собак. У него дома их было не меньше дюжины. Все они были разного вида и очень много создавали вокруг себя суеты. Однако, Ивана Петровича это нисколько не огорчало. Гораздо больше это огорчало соседей зоолога. Но самому доктору было глубоко начхать на соседей, как впрочем, и на всё человечество с этими и другими соседями вместе взятое.

    Иван Петрович полагал смыслом своей жизни доказательство теории о том, что человек произошёл не от обезьяны, а от собаки.

    - Собака, - говорил Петрович, - а не какая-то там обезьяна, есть наш, человека, предок.

    В доказательство своей теории он провёл множество экспериментов. Результаты этих экспериментов мало что могли сообщить не специалисту. Но Ивану Петровичу они сказали всё.

    Ко всему прочему Иван ещё и лекции читал по зоопсихологии на кафедре психологии местного высшего учебного заведения.

    Надо справедливости ради заметить, что город тот славится своими институтами, университетами и прочими высшими учебными заведениями, коих здесь превеликое множество. Городок-то сам всего на восемь миллионов жителей, а институтов и прочего подобного здесь аж целых пять. В одном из них и преподавал Собака.

    Иван Петрович жил со своими собаками в самом центре города, в шикарной пятикомнатной квартире, окнами выходившей на центральный парк культуры и отдыха. Слух о том, что есть, мол, некие собаки в городе, которые умнее человека, уже давно ходил по городу, однако никто тех собак не видел. Хотя попытки увидеть тех собак и были, но все неудачные. Может быть именно это обстоятельство, а может и что иное, и побудило меня взяться за расследование этого, столь странного дела.

    Найти в справочном адрес и телефон Ивана Петровича оказалось довольно простым делом. Более того, я даже сразу дозвонился до него самого и напросился в гости к нему. Он сказал, по телефону, разумеется, что будет рад меня видеть к одиннадцати часам вечера, что я могу взять с собой жену или кого ещё пожелаю. Я сказал ему, что жены у меня нет, а приду я один. На это он мне ничего не сказал, но только повторил, что рад будет меня видеть и одного и с кем мне будет угодно.

    Ровно в десять вечера я вышел из дома и направился в сторону парка культуры и отдыха, напротив которого и жил Иван Петрович. Ровно в одиннадцать я уже был у его дверей. Звонка не было. Пришлось стучать ногой. На стук вышли соседи напротив и стали смотреть на меня, не задавая никаких вопросов.

    Впрочем, я сказал, что я к Собаке, что мне назначено, что нечего им тут стоять и пялиться, а лучше валить в свою квартиру и запереться там, пока им здесь по голове не настучали. Ни звука не издав, соседи спрятались за дверями своей квартиры и разглядывали меня уже в замочную скважину.

    Наконец Иван Петрович услышал мой стук и открыл свою дверь.

    - Вы извините, - начал он, - звонок сломался. Сам я на кухне. Не сразу услышал. Долго стучали?

    - Ничего страшного, - ответил я, - не долго. Минут двадцать, может и меньше. Соседи вот только.

    - Что соседи? - насторожился вдруг он.

    - Боюсь, что соседей ваших побеспокоил, - поспешил успокоить его я, видя, как он взволнован.

    - А ... Вы про это ... Не извольте беспокоиться ... Соседи мои - гниды и мразь, а потому и хлопот и беспокойств ни то, что не стоят, а и не заслуживают даже, - ответил он мне и пригласил в гостиную.

    - Однако, - продолжал я, направляясь в гостиную, - вижу, что с соседями-то вы не очень. А это зря. С соседями лучше сохранять определённые отношения. Сами понимаете. Всякое может случиться, а соседи вот они, всегда, как говориться под рукой.

    - Вы присаживайтесь пока, - предложил мне Собака, указывая на стул, - я по хозяйству справлюсь. Вы пока подождите. Хотите газету почитайте, могу телевизор включить.

    - Бога ради, - замахал я обоими руками, - увольте от газет, а уж тем более от телевизора. Я лучше так посижу. Вы идите, а за меня не беспокойтесь.

    Иван Петрович ушёл, и я остался в комнате один. Комната метров сорок, почти квадратная, стол круглый по центру, пианино в углу, полки с книгами по всему периметру.

    - Где же собаки? - громко, так чтобы меня было слышно на кухне, заорал я. - Неужели всё сплетни? Было бы жаль.

    - Что вы говорите? - орал мне с кухни Собака. - Здесь вода, плохо слышно.

    - Я говорю: собаки-то где? - опять заорал я, что было сил, стараясь быть услышанным.

    - Ах, собаки, - он входил в гостиную, а в руках его был огромных размеров казан, - будут. Часикам к двенадцати подойдут. Они гуляют сейчас.

    Я посмотрел на часы. Было без трёх минут полночь. Он поставил казан на стол и сел напротив меня. Три минуты мы сидели молча и с интересом разглядывали друг друга. Ровно в полночь дверь гостиной распахнулась, и в комнату вошли четыре огромные собаки разной породы.

    Собаки вошли в комнату молча и также молча расселись на свободные стулья. Одна собака села за рояль и, положив ногу на ногу, подперев одной лапой морду свою, когтями другой лапы стала тихо так настукивать по крышке рояля. При этом она смотрела на меня, но как-то косо и боком.

    - Сука, - подумал я и оказался прав. - Остальные собаки тоже разглядывали меня, не стесняясь и не скрывая своего удивления по поводу моего присутствия здесь.

    - Иван Петрович, зачем он здесь? - не выдержала и спросила первой та, что была за роялем. - Какого пса ему здесь надобно.

    - Это гость, - отвечал Собака. - Вчера напросился. А мне что? Мне ничего. Что мне, лишнюю миску плова жалко, что ли?

    - Позвольте, - не сдержался я. - Я не за миску плова. Хотя и время позднее и от плова я бы не отказался, но верьте, собаки, что не за миску плова я, а только ради, так сказать, приятного знакомства. По городу слухи разные ходят. Так вот я, значит, только чтобы развеять их и прочее. А что до миски плова, то уверяю, что вы глубоко заблуждаетесь.

    После этой моей речи собаки стали смотреть на меня более дружелюбно. Хотя их поведение и наводило меня на мысль, что они только команды ждут, чтобы глотку мне перегрызть.

    Пришёл Иван Петрович, притащил стопку мисок. После чего открыл крышку казана и стал раскладывать его содержимое по мискам. Мне плова не дали. Решили, по-видимому, что я сыт. Я сидел и молча смотрел на то, как они жрали. Собаки жрали и, толи от скуки, толи из интереса, но разговаривали со мной.

    - Вы, собственно по какой части, - спросил меня огромный дог с красными глазами.

    - Писательствую, - отвечал ему я.

    - Так вы писатель? - поинтересовалась рыжая овчарка.

    - Ну ... не так, чтобы ..., но ... в определённой степени ..., можно выразиться и так, - отвечал я рыжей.

    - Ваша как фамилия? - спросил жёлтый сенбернар.

    - Фамилия моя Лекс, - отвечал я сенбернару, а у самого по спине пот холодный.

    - Это не фамилия, - продолжал сенбернар, - это не пойми что. Даже не кличка, а так, жуть какая-то.

    Сам ты жуть, подумал я в этот момент про себя. Вслух, однако, сказал, что Лекс - это псевдоним, а фамилия моя совсем другая и назвал свою фамилию.

    - Тьфу, гадость какая, - хрипло произнёс коричневый ротвейлер, услышав мою фамилию. - И чего ради вы вообще писать стали?

    - Писатель он потому, что такова природа его, - пояснил за меня дог.

    - Все писатели – гомосексуалисты, - задумчиво произнесла рыжая сука. - А все писательницы - лесбиянки.

    - Глупость вы говорите, - заметил ей сенбернар. - Писатель Фролов - не гомосексуалист.

    - Писатель Фролов уже умер, - отвечала рыжая. - Я говорю о живых.

    - А разве Фролов умер? - спросил Иван Петрович.

    - Позавчера скончался, - уточнил ротвейлер, - и заметьте, что умер он при загадочных обстоятельствах.

    - Жалко, - произнёс Иван Петрович, - хороший был человек.

    - Человек он был, может, и хороший, - не успокаивалась рыжая, - а вот как писатель он был дрянь полная. А вы, - обратилась рыжая уже ко мне. - Вы - гомосексуалист?

    - Я ... Нет ... - хрипло сказал я. - Я, если так можно выразиться, не то что вы подумали, а напротив.

    - Что вы говорите? - оживилась рыжая, да так, что я сразу пожалел, что не гомосексуалист.

    - Оставь его, - сурово произнёс дог. - Чего пристала к человеку.

    - Да ну вас, - махнула рыжая лапой и пошла к роялю.

    К тому времени она уже сожрала всё из своей миски и сверх того сожрала и добавку. Она села за рояль и стала играть. Играла она неплохо, но не профессионально, что, однако, не портило исполнение, а напротив, придавало её игре некую пикантность.

    Иван Петрович принёс сигары и коньяк. Мне, впрочем, опять не предложили, памятуя, очевидно, моё – "не за миску плова". Все собаки, насытясь, курили и не спеша лакали коньяк, мне же оставалось только глазеть на это. Однако жрать мне хотелось ужасно. Я с утра ничего не ел. А эти твари на моих глазах умяли килограмм двадцать плова, а теперь пили и курили.

    Однако я виду не показал, а старался вести себя подобающим писателю образом. Через час решили играть в карты. Предложили и мне. Отказаться было неловко, и я согласился. Однако моё согласие ничего для них ровным счётом не значило. Пригласили меня так, из вежливости, однако в игру не взяли. Всё, что мне оставалось, так это смотреть на неё со стороны.

    К четырём утра все уже хотели спать и стали разбредаться по комнатам. Рыжая сука вместе с догом ушли раньше всех. Сенбернар уснул прямо за карточным столом. Ротвейлер с тоской посмотрел в мою сторону, но, вспомнив, что я не гомосексуалист, вздохнул и пошёл куда-то один.

    В комнате остались только мы с Иваном.

    - Ну?- спросил он.

    - Что, ну? - спросил его я

    - Как вам всё это?

    - Я, Иван Петрович, жрать хочу, - признался я.

    - Хотите плова? - предложил Иван

    - Если не жалко, конечно.

    - Помилуйте. Чего его жалеть. Этого дерьма у нас навалом, - сказал Иван и пошёл на кухню.

    Он вернулся через час. В руках его была огромная алюминиевая кастрюля без крышки. Из кастрюли во всю валил пар. Пар валил настолько сильно, а потому смотрелся не естественно. Он поставил кастрюлю на стол и посмотрел на меня.

    - Угощайтесь, - сказал он.

    - Это плов?

    - Плов? Какой плов?

    - Вы говорили, что плов... Может, я не так понял?

    - А.... Вы про это .... Нет, это не плов. Плов, к сожалению, съели. Это студень.

    - Как, простите, студень?

    - Что вас удивляет?

    - Так ведь пар. А вы говорите студень.

    Иван посмотрел на кастрюлю, потом на меня, потом опять на кастрюлю, стукнул себя поварешкой по лбу и убежал на кухню. Вернулся минут через двадцать, неся стопку тарелок. Расставив тарелки по всему столу, он стал разливать варево из кастрюли по тарелкам. Тарелок было штук двадцать пять. Тарелки были большие, глубокие и хрустальные, и более напоминали хлебницы.

    Всё разлив, он предложил подождать, пока застынет. К тому времени часы показывали восемь утра. Что-то мне подсказало, что смысла ждать, пока застынет, нет, а лучше валить отсюда, подобру-поздорову, пока псы не проснулись. Я сказал Ивану, что мне пора, что меня ждут в редакции, что студень как-нибудь в другой раз, а пока мне некогда и я, мол, пошёл.

    Иван Петрович слушал меня рассеяно, не показывая никаких эмоций по поводу услышанного от меня. Сказал только, что если я студень не буду, то он его тогда выкинет. Я пытался его отговорить от этого, но он твёрдо убеждал меня в том, что если я не съем его студень, то он его выкинет. Но к тому времени я уже настолько устал, что мне было по большому счёту всё равно, что он сделает со своим студнем. Я сказал ему, что он волен распоряжаться с ним как ему заблагорассудится, и что он волен его даже и выкинуть или скормить своим питомцам.

    При слове "питомцам" Иван опять посмотрел на меня как-то странно. Его взгляд усилил моё желание свалить с этой хаты как можно раньше. Я встал и пошёл к выходу. Иван не стал меня провожать, а только попросил захлопнуть дверь.

    Я вышел на улицу. Было девять утра. Синее небо. Ярко светило солнце. День обещал быть не просто хорошим, а чудесным. Картину не портили даже уродливые дети, те, что с утра пораньше вышли погулять. И хоть и был я голоден, однако почувствовал такой прилив бодрости, какой давно не испытывал. С этого момента я решил заняться чем-то стоящим, чем-то, что можно назвать смыслом или чем-то подобным. Я, весело насвистывая песенку о том, как я буду ждать последний трамвай, пошёл в сторону своего дома.

    Придя к себе, я сразу завалился спать. Проспал без малого трое суток, а, проснувшись, полностью забыл всё, что со мной произошло на квартире великого русского зоолога.

16.

    После этого длинного своего ответа, я совсем отчаялся.

    - Это ж безумие какое-то, - думал я про себя. Я либо болен, либо он, официант, издевается надо мной.

    - Что это, вы, молодой человек, - начал я вслух, - я либо болен, либо вы издеваетесь надо мной?

    Официант опешил.

    - Простите, - сказал он, - что значит издеваюсь? Пришёл, нагадил, нахамил, не заплатил, про собак нам тут нагородил, а ещё возмущается.

    Далее продолжать этот бесполезный разговор у меня не было ни сил, ни желания. Я встал, бросил на стол горсть монет и пошёл к выходу.

    - Скажите, какие мы гордые, - не унимался официант, - ты на себя посмотри, самоубийца, а туда же, других учить, претензии предъявлять.

    Концовки я уже не слышал. Я шел по улице мимо красивых витрин и обиженных женщин.

    Мне вспомнилось, вдруг, ранее слышанное, не вспомню где: "Людей отлавливали, кастрировали и делали им прививки от бешенства. После чего, люди ходили по улицам, улыбаясь, кивали друг другу приветливо головами и приветливо махали руками ..."

    Надо было что-то делать. Всё шло не так, как я предполагал.

    - Скажите, как пройти в планетарий, - спросил я прохожего.

    - А зачем вам планетарий, - поинтересовался в свою очередь тот.

    - Есть кое-какие вопросы.

    - Вопросы? При чем же здесь планетарий. Вам в музей истории миров надо. А планетария у нас нет. Вы новенький?

    - Да. Я недавно.

    - Ну-ну. Обезьяний стриптиз видели?

    - Видел, - ответил я уверенно.

    - И как вам? - спросили меня.

    - А что как? - спросил и я их

    - Не правда ли, это что-то? - сказали они

    - Это дрянь, смею вам заметить, - ответил я. - И говорить мне с вами недосуг.

    - Не поверю, - нисколько не обиделись они, - такой молодой ... и вдруг недосуг. Сходите в музей. Здесь недалеко. Идёте прямо до моста. За мостом на другую сторону и направо. Там увидите или спросите.

    - Спасибо.

    - Да, чего уж.

    Я пошёл в сторону моста. Людей на улице было не много. Гуляли и прочее. Наверное, такие же, как я. Я шёл и шёл, но моста всё не было.

    - Не подскажите, спросил я у мимо проходящей высокой обиженной женщины, - мне мост нужен.

    - Мост?

    - Да, мост.

    - А что это?

    - Что? Мост?

    - Да, мост.

    - Мост - это мост. Переправа через реку.

    -У нас нет рек.

    - Как нет?

    - Так и нет. Нет рек. Нет озёр. Ничего нет.

    - Спасибо, - сказал я и быстро зашагал вперед.

    Вскоре я подошёл к мосту.

    - Ну, слава Богу, - подумал я, - а то уж я начал думать, что схожу с ума, потому что, действительно, мост был, но реки не было. Просто мост и всё. Хочешь, иди по мосту, а нет, ну и не надо, иди под ним, а вернее - под ним, но вдоль.

    Музей истории миров я нашёл быстро. Он действительно был за мостом, но только не направо, как говорили мне, а налево.

    - Мне один билет, - сказал я в маленькое окошко кассы.

    - С вас тридцать копеек, - раздался голос оттуда.

    - У меня нет ни копейки, - сказал я

    - Тогда зачем вы билет просите? - спросили меня из окошечка. - Идите так.

    - Наденьте тапочки, - потребовал седой мальчик, сидящий на зелёном табурете при входе.

    - Тапочки? А где их взять?

    - Вы что, не взяли с собой тапочки?

    - Нет. Я не знал. Недавно, знаете ли, у вас

    - Тогда оденьте мои.

    Седой ребёнок снял со своих ног тапочки и протянул их мне, не вставая с табурета.

    - Я вам тапочки, а вы мне ваши ботинки. Так положено, - сказал мальчик.

    - Если положено, то конечно.

    Я взял тапочки. Они были на два размера меньше.

    - Они - маленькие, - сказал я.

    - Какая жалость. Бывает же такое несовпадение, - съязвил седой ребёнок, надевая мои ботинки, - одевайте, одевайте. Других всё равно нет.

    - Но я задники помну?

    - Эко горе. Задники он помнёт. Ты лучше о другом бы беспокоился, а то задники он, видите ли, помнёт.

    - А о чём другом мне волноваться? - встревожился я , но вида старался не подавать.

    - Иди уж. Чего там.

    Я пошёл. Уже вслед мне ребёнок крикнул: "Не забудь вернуть тапки-то, а то мы вас знаем".

    Я ускорил шаг.

    - По стрелочке, по стрелочке, - услышал я за спиной.

    Обернувшись, я никого не увидел. Голос звучал, по-видимому, из динамиков, что висели под потолком.

    - По стрелочке, по стрелочке, - эротично шептали хриплые динамики, напоминающие репродукторы с блокадного Ленинграда.

    Я увидел на стене стрелки. Наверное, голос призывал двигаться по ним. Я пошёл по стрелкам и вышел к огромной дубовой двери. На двери крупными буквами было написано: "Начало". Я с огромным трудом открыл дверь и вошёл.

    Маленькая комната, метров одиннадцать, с одним окном, столом у окна, стулом у стола, лампой на столе, человеком на стуле и жёлтыми занавесками, свисающими с высокого четырёхметрового потолка.

    - Вы с экскурсией, - спросил человек.

    - Я сам по себе. Один я.

    -Замечательно, как это вы сказали: один я. Замечательно. Не люблю, знаете ли, группы. Орут, галдят, не слушают, перебивают. Так, собственно, чем могу быть полезен?

    - А чем вы можете быть полезны?

    - Ну, это смотря кому?

    - Мне, например.

    - Вам? Не знаю. Смотря, что вы хотите. Хотите, введу вас в начало, а нет так и в конец можно?

    - В начало чего?

    - Сотворения мира, конечно. У нас же музей миров, а не что-нибудь. А вы что подумали.

    - Я это и подумал. Давайте в конец.

    - Вам подробно или как?

    - Не знаю. А как лучше?

    - Лучше подробно, но это дольше.

    - Я не спешу.

    - Замечательно.

    Человек достал из кармана телефон.

    - Аллочка, - заорал он в него, - ко мне никого, я занят, да, часа на два, умница.

    Он спрятал телефон обратно в карман и спросил меня: "А вы обращали внимание, что всех, или почти всех секретарей, зовут Аллами, нет?"

    - Я не обращал, - равнодушно ответил я.

    - А я, понимаешь ли, обратил внимание. Ну, если не все, то большинство, это точно, я проверял.

    - Глупость вы какую-то говорите. Чего вы проверяли? Как зовут большинство секретарш? Вы бы ещё чего смешнее придумали. Вам я вижу заняться нечем.

    - Чего это вас понесло? - спросил он. - Это же я так, к слову. Нервные все какие-то. Вы случайно не агент по продаже загородной недвижимости?

    - Нет. Случайно не агент. И, может, хватит, может, наконец, вы делом займётесь?

    - Ой, ой. Ну, ты подумай. Ну не агент, так не агент. Похоже, просто, я и спросил. А к делу, так к делу. Присаживайтесь.

    Он указал мне на стул посреди комнаты. Я сел.

    - Сейчас вы увидите свой последний эпизод, - сказал он.

    - В каком смысле? - спросил я.

    - В прямом. Вам осталось ещё сто пять жизней. Сейчас вы увидите конец вашей последней.

    - Вы шутите.

    - Нет, Лекс, мне не до шуток. Закройте глаза, вдохните поглубже и падайте, - скомандовал он.

    - Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и упал, как он просил, на пол, больно ударившись плечом о деревянный пол.

... Продолжение следует.

Copyright © Михаил Лекс 2003 - 2007 год, Санкт-Петербург