Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

В Михайлов. Произведения

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 86 RSS
←   Февраль 2003   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://mayklov.narod.ru
Открыта: 30-01-2002

Автор
Михайлов валерий

Статистика

86 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

В Михайлов. Произведения


Информационный Канал Subscribe.Ru

ВАЛЕРИЙ МИХАЙЛОВ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Сегодня в номере:

Я покажу тебе город. Окончание
Симфония для Рояля и Города. Продолжение

Я ПОКАЖУ ТЕБЕ ГОРОД

ГЛАВА 5. ХЭППИ ЭНД.

Я шел к Дюльсендорфу со странным чувством. Меня не покидала уверенность в том, что где-то глубоко внутри я уже принял решение, все взвесил, все расставил по местам, все, до мельчайшего хода. Мое подсознание выполнило домашнюю работу, вот только между этим пониманием и сознанием стоял непроходимый барьер. Мое сознание не имело нужного доступа, и это меня немного пугало. Я был уверен, что эта встреча была предопределена еще с самого начала, еще с момента моего рождения, а, может быть, задолго до него. И дело даже не в отсутствии пресловутой свободы воли как таковой, свободы воли, которая не играла в этом процессе никакой роли. Просто, как бы я ни мыкался, все одно интеграл по пути после некоторых преобразований дал бы исходную точку "В", куда меня должен привести Дюльсендорф. В этом спектакле мы не более чем актеры, вспомнил я один из снов. Не более чем актеры...

Дюльсендорф пил чай. Стол удобно стоял на небольшой живописной площадке между вагонами. Здесь было тепло, как бывает тепло в середине мая или в начале сентября. Кроме него и Светы за столом сидело четверо угрюмых мужиков. На лицах у них застыло выражение овечьей покорности, и я почему-то вспомнил бесконечные очереди в крематорий, которые я видел в кино. Видно было, что они давно уже смирились со свое участью, и это смирение вместе с совершенно несбыточной надеждой на проведение полностью парализовывали их волю к сопротивлению. Все были в походной форме. Перед Дюльсендорфом и Светой на столе лежали миниатюрные  автоматы с короткими стволами.

-Хлебни на дорожку, - пригласил Дюльсендорф к столу.

-Спасибо. Не хочу.

-Послушай. Путь у нас не близкий. Мы должны за день добраться на место, а это поможет тебе не чувствовать усталость.

-А как же допинг контроль?

-Допинг контроль уже ждет. Или ты забыл?

-Такое забудешь! - вспомнил я населяющих лес тварей, и мне стало нехорошо.

-Тогда пей и иди переодеваться.

Насколько было возможно быстро, я выпил приятно терпкий напиток, от которого немного онемело во рту. Зато резко поднялось настроение. Через десять минут я был готов.

Еще через пять минут мы были на краю владений Дюльсендорфа, где, надо думать, они со Светой соорудили нечто из линз и зеркал.

-Осталось не более трех минут. Все готовы?

Всеобщее молчание было утвердительным ответом.

Как он и говорил, минуты через три солнечный луч попал на одну из линз, и все устройство вспыхнуло ярким, разноцветным сиянием. В тот же миг открылись ворота, и мы увидели лес.

-Бегом! - рявкнул Дюльсендорф, подталкивая нас в спины. Он буквально втолкнул нас всех в лес, после чего ворота закрылись почти мгновенно.

-Сейчас зевать нельзя, иначе...

Грозный, пробирающий до костей вой словно подтвердил его слова. 

-Пошли, - приказал он и бодро зашагал вперед.

Следом, в колонну по одному, пристроились овцы. Мы со Светой замыкали шествие. У нее в руках автомат, у меня за спиной в рюкзаке предметы культа. Крестовый поход какой-то.

Снова был лес, настоящий, дремучий лес с рубленной раной просеки. Он совсем не изменился. Также как тогда было тепло, а все вокруг буквально утопало в зелени. И снова меня поразили запахи, которые стали, казалось, еще насыщенней. Лес пах лес издавал тысячи запахов, объединявшихся в букет, выступающих соло, пьянящих, кружащих голову, бодрящих и освежающих... Да и картинка приобрела несколько иной, более насыщенный вид. В прошлый раз все было более плоским и серым, словно тогда я смотрел на мир сквозь грязное стекло, которое кто-то помыл к сегодняшнему походу.

-А что, кто-то настроил изображение? - спросил я у Светки.

-Когда ты бросил курить? - как-то недобро ответила она.

Вообще она вела себя, словно я пообещал на ней жениться, а потом поступил как последний негодяй. О чем я ей и сообщил.

-А ты так не считаешь?

-Я?!!!

-После того, что мы для тебя сделали...

-После того, что вы для меня сделали, я готов вас придушить голыми руками.

-Идиот! Ты не понимаешь, какие горизонты перед тобой встают.

-У меня была моя жизнь, которой теперь нет, а пялиться на горизонты не в моих правилах.

Она глянула на меня, словно расстреливала в упор. Нельзя так доводить человека с автоматом в руках.

-К тому же вы меня дурите прямо сейчас.

-Интересно, это каким же образом?

-А где мой пробковый шлем?

-Дурак!

-Силы поберегите, - скорее приказал, чем посоветовал Дюльсендорф.

-Здесь что, совсем не бывает зимы? - спросил я у Светы после паузы в пару часов.

-Здесь не бывает времени.

-Но как? Мы идем из прошлого в будущее, солнце движется по небу. Никакая динамика невозможна без времени.

-И, тем не менее, здесь его нет. Прими это как данность. Все равно не понять.

-Ага. Как квантовые процессы.

-Пусть будет так.

-Я бы на вашем месте поберег дыхание, - снова буркнул на нас Дюльсендорф.

Кроме нас никто не разговаривал. Дюльсендорф старался держать дыхание, и вообще он был сегодня весь какой-то сосредоточенный. Овцы, как я назвал про себя унылую четверку, понуро трусили за Карлом, боясь отстать от него хотя бы на шаг. И только мы со Светой были как школяры на загородной прогулке. Так мы и двигались под бодрое рычание и хруст костей за линией обороны леса.

Иногда туман (а он, пожалуй, с нашего прошлого похода никуда не девался) рассеивался, обнажая страшные деревья, увешанные человеческими черепами. От этого зрелища овцы старались втянуть головы как можно дальше в лечи, точно черепашки-недоумки, а кто-то из них принимался бормотать молитвы.

-Шире шаг! Опаздываем, - распорядился Дюльсендорф.

Теперь нам приходилось почти бежать, но ему никто не перечил. Все боялись украсить собой очередную ветку. Так мы и шли, не сбавляя скорости, не делая привалов до самых развалин храма.

-Двадцать минут. Не больше, - сказал Дюльсендорф, посмотрев на часы.

Мы все рухнули, как подкошенные. Карл тоже тяжело глотал воздух ртом. Да, такие походы легко не даются даже с допингом. Без него же...

Казалось прошло не более пяти минут, когда Дюльсендорф засуетился. Он достал из своего рюкзака (рюкзаки были только у нас двоих) флягу и небольшой стаканчик.

-Осторожно. Расплескаете - и можете не дойти.

Мы бережно выпили по порции волшебного эликсира. Это были первые глотки воды за весь день.

-Пора.

Мы нехотя поднялись на ноги и вновь почти бегом отправились в путь.

На вершину горы мы поднялись почти уже перед закатом. Внизу, по крайней мере, уже была ночь. На вершине горел костер, и приятно пахло едой. Это еще прибавило нам сил.

-Хорошо ходите, - встретил нас Каменев.

-Я же говорил, - прошептал Дюльсендорф.

-Прошу к столу. Ничего, что не совсем по этикету?

Он снял котелок с огня и раздал всем ложки. Мы жадно накинулись на еду. Это был соус. Густой мясной соус, приготовленный с кореньями. Странный, но чертовски приятный соус. Пока мы ели, стало совсем темно. Скорее всего, коренья тоже обладали каким-то действием, потому что я, да и не только я, почувствовал себя намного лучше, как после долгого отдыха. Я настолько отдохнул, что обратил внимание на то, что сама вершина была другой. Словно это была не вершина, а очень большая сменная насадка.

На этот раз это была ровная площадка, выполненная из монолитного камня, гладкого как стекло. В камне были вырезаны неглубокие канавки, где тихо горело асбестовое масло. Был абсолютный штиль, и масло горело неподвижным пламенем, что придавало картине некий неземной вид. Пламя образовывало какой-то, скорее всего, магический символ. Этот символ разделял плоскость на две части: внутреннюю и наружную. Внутри символа было три круга одинакового диаметра и одинаковой глубины. Круги образовывали равносторонний треугольник, центром которого была звезда Давида. За пределами символа было четыре овальных углубления, связанных между собой сложной системой канавок. Странно, но, несмотря на то, что канавки пересекались, масло не выходило за пределы символа.

Дюльсендорф с видом театрального режиссера расставил сначала овец сразу за углублениями, затем нас, чуть дальше от центра, каждого напротив круга. Сам он вошел в звезду Давида и начал петь. Он пел странную песню на незнакомом мне языке, но, казалось, что я понимаю значение каждого слова. Это значение было выражено тишиной, которую скрывали слова, и я слышал и понимал все отголоски этой тишины. Пока пел, он стоял неподвижно, но вдруг песня оборвалась. Одновременно с этим Дюльсендорф быстро вскинул руки вверх, и овцы рухнули на землю, точно молящиеся мусульмане. Тогда Карл обошел их по очереди и, поднимая за волосы их головы, он перерезал им горла. Кровь хлынула в углубления, а следом  она заполнила канавки. Тогда он выкрикнул слово, от которого кровь загорелась очень ярким небесно-голубым пламенем, преобразившим все вокруг.

Он вновь выкрикнул слово, и мы, словно зомби, не управляющие телами, начали раздеваться до гола. Впечатление было такое, что кто-то завладел твоим телом и хозяйничает там вместо тебя. Раздевшись, мое тело вступило в круг и село по-японски лицом к центру.

Дюльсендорф ловко отрезал у Светы пучок волос и, макая его в кровь, принялся рисовать на наших телах магические узоры. Высыхая, кровь начинала светиться еще ярче.

Все это время я был словно зомби. Не было ни чувств, ни мыслей. Я был полностью подавлен экспериментом, и мое сознание, на редкость ясное и всепонимающее жило как бы отдельно от тела.

Дюльсендорф достал прямо из воздуха горящий факел и поднес его к светящейся в канавках крови. Кровь вспыхнула, и нас отбросило взрывной волной. Но это была не совсем обычная взрывная волна. Она бережно подняла нас на воздух и отнесла на безопасное расстояние.

А в самом центре площадки, там, где была звезда Давида, появилась небольшая воронка смерча, который медленно набирал силу. Он рос, менял цвет и форму, а я смотрел и не мог отвести глаз. Когда этот вращающийся поток достиг метров трех высоты и метра полтора в диаметре, вращение прекратилось, и я увидел врата. Конечно, никаких врат там не было, а была бесконечная дорожка, такая же, как та, что можно создать при помощи свечей и зеркал. Там не было света, но не было и тьмы.

Там была она. Такая же, как в моих снах. Среднего роста, изящная, в длинном пальто темного цвета и ботиках на шнурках под цвет пальто, к которым не приставали ни пыль, ни грязь. Женщина-тайна, женщина-мечта, женщина-нагваль. На ее лице играла улыбка. Лучезарная, казалось, она шла, не касаясь земли ногами, и само время почтительно уступало ей дорогу.

Я был раздавлен, уничтожен, разобран по атомам и собран вновь. Во мне с новой силой вспыхнуло благоговейное обожание, поклонение, любовь.  Ее магнетизм полностью реориентировал мою волю, выстроил ее вдоль своих силовых линий подобно тому, как обычный магнит выстраивает железные опилки. Я полностью принадлежал ей, и я был счастлив, безмерно счастлив. Я забыл обо всем вокруг. Я вновь был в сетях ее обаяния. Весь оставшийся мир просто исчез за ненадобностью.

У входа ее ждал Дюльсендорф. Его лицо сияло торжеством. Он, словно все это происходило на каком-то приеме, галантно подал ей руку, помогая вступить в наш мир.

И вдруг что-то произошло. Заклинило какие-то контакты, произошел сбой, и, казалось бы, отрепетированная раз и навсегда сцена пошла на перекос. Улыбка торжества вдруг начала стекать с лица Дюльсендорфа. А дальше все словно в покадровой съемке: Дама с вуалью, закрывающая собой Дюльсендорфа, нечеловеческий крик Каменева, автоматная очередь... В следующее мгновение я увидел Свету, бросающую ставший не нужным автомат, искаженное лицо Каменева и Дюльсендорфа в броске хищника.

И она на спине на каменном полу в неестественной позе. Шляпка с вуалью слетела с ее головы, и теперь было видно прекрасное, совсем еще девичье лицо и широко открытые глаза с застывшим в них удивлением. А вместо фона увеличивающееся кровавое пятно.

ВСЕ КОНЧЕНО!!! Это не было мыслью. Это было состояние, состояние дальнейшей ненужности и боли. И это состояние было намного сильнее звучащего во мне приглашения. Все правильно. Дверь открывается кровью. Дюльсендорф и Каменев не в счет. Они всего лишь статисты. Я и Света. Вот для кого был разыгран весь этот спектакль. Вот о каких горизонтах была речь. Новые горизонты. Новые, почти безграничные возможности. Только слишком уж вы перестарались, господа хорошие. Не так, не такой ценой, не таким способом. Цель оправдывает средства? Ох как часто средства перечеркивают цель! Не хочу я, не нуждаюсь я в ваших подачках, в ваших горизонтах и ваших возможностях. Вот уж действительно... Я вспомнил Борхеса, вспомнил его Молитву, вспомнил жену, Магу, Даму с вуалью, вспомнил всех, кто так или иначе своими телами мостил дорогу в эту паскудную хрень. Трупы, трупы и трупы. Они были вокруг, они заполнили все свободное пространство, ожившие или, лучше сказать, восставшие мертвецы. Они стояли, сидели, лежали, тихонько переговаривались... Они смотрели на меня, и от этих взглядов... Мощная волна отвращения накрыла меня с головой. Это было море, океан, безграничный космос отвращения, отвращения к себе, к своей ненужной, пустой, обрыдлой жизни, отвращение к эксперименту, к земле и небу, к создателю и созданию, отвращение ко всему и ни к чему конкретно.

-Я не Иов! - вырвалось у меня.

Хочу умереть раз и навсегда, умереть вместе со своим всегдашним спутником - собственным телом...

Я вдруг понял, что надо делать. Закрыть! Закрыть навсегда к чертовой матери все эти ворота. Закрыть, уничтожить, разломать, принести боль безликому монстру-эксперименту. А еще запереть этих бешеных крокодилов, чтобы больше никто, никого, никогда... Быстро, пока хищники заняты друг другом...

-Я отрекаюсь от тебя! - прокричал я три раза, и, прыгнув в проход, с силой ударил себя ритуальным ножом в сердце, - будьте вы прокляты! - крикнул я, а еще я успел подумать, - жил как дерьмо, так хоть подохну как человек.

 

14 11 02

 

СИМФОНИЯ ДЛЯ РОЯЛЯ И ГОРОДА

С тех пор, как он вышел из поезда
Прошел, вероятно, час.
Он жил, превращая в золото
Все, что скрывало нас.

Ветер, беря подаяние,
Шептал за его спиной
Имя, которое носят в кармане
Вместо разбитых часов.

Город – любезный Иуда
Под звон золотых монет
Привел на ту самую улицу,
Которой в помине нет.

А те, кто строил дорогу,
Я знаю, их совесть чиста,
Хотя никто никогда не умел
Считать или думать до ста.

Здесь некого будет вспомнить.
Некому будет понять
Тебя. И никто здесь не скажет,
Какая из улиц твоя.

И ты, слегка утомленный,
Будешь искать свой вагон.
Вечно спешащий и вечно влюбленный
В ту, что не знает имен.

1989

 

Пасмурным вечером липкое время
Из незакрытого крана сбегало.
Дождь моросил, и стыдливо, по-бабски,
Пряталось солнце под туч одеяло.

Там, где венчался закат с зарей,
Где-то на самом земли крае,
Ветер, как властный хозяин
Нежной рукой ночь раздевает.
Та же, кокетливо отстраняясь,
Бьется в объятьях, как девка распутная.

Я вышел на улицу покурить.
В пьяном бахвальстве Земля огрызалась.
Дождю молодому шептала: “Иди.
Я буду тебя целовать без усталости”.

А на вокзале толпится народ,
Стойко сражаясь за место в вагоне
Поезда, что идет на восход.
Туда, где встает смазливое солнце.

Бравый полковник кричит: “Господа!
Пропал машинист, и состав не поедет.
Пришлите ко мне полкового врача,
А всем остальным предъявить документы.

Кто с нами – смелее, два шага вперед.
Я выведу вас в ближайшее утро”.
Но все рассмеялись, а кто-то сказал:
“Маэстро, сначала на блюдечке чудо.”

1989

 

“Хлеба и зрелищ!” – Кричали в Риме.
О революциях пели в Европе.
Крики, кричишки, кричища выводили
Симфонию для Рояля и Города.

А старикашка, забывший очки дома,
Дирижировал невпопад.
Все смеялись и говорили: “Чудак”.
Хотя при встрече называли богом.

А бог – он живет за углом.
У бога уютный приличный дом.
Он пишет теперь мемуары о том,
Как трудно быть богом.

1989

 

Улицы-скулы скривились в улыбке
В пасти косматого рыжего города.
Мужчина и женщина в тающем слитке льда.
Улитки – бешено мчащиеся поезда.
Ей ехать без остановок.
Посадка, отправка в срок.
И есть ли ей дело, куда ее поезд уносит –
На запад или восток.
Ему на корабль, что пошел ко дну лет триста назад.
Юнгой, матросом или простым туристом –
Он старый солдат.
Мужчина и женщина,
Вскроя квартирный уют,
Утром звонком телефона сорвут
Все, что забылось
И билось в пламени газа,
Включая застывшие ужасом или упорством глаза
Старенького трамвая,
Который идет на войну…
Но брошено в трубку:
“Люблю”.

1989

 

Трижды по тридцать
Стремительно быстрых.
Трижды по тридцать
В водовороте.
Что-то упало
И…
Безвозвратно.
Точно картинка на обороте.
В тихом укладе последних трамваев
Или укоре…
О вкусах не спорят,
Если не просят взаймы.
Мы?
Что может быть проще
Или порожней,
Или по роже,
Что тоже не так.
Трижды по тридцать отчаянно спорят,
Где скорость не скроет
Слово,
Как пуля в затылок.
Антракт.

1989

 

Давным-давно,
Томясь бездельем
И проклиная перепой,
Ворочаясь без сна в постели,
Бог создал пиво…
Черт – любовь.

1987

 

Ночь…
Город стекает по клавишам…
Дождь…
Голос Рояля и Города сон…
Медленно, такт за тактом,
Он
Течет в корзину для бумаг…
Шаг…
Время потушенных сигарет…
Снег…
Или может быть старт…
Спи,
Маленький плут,
Дитя Города и Рояля
Той ночи, когда
Утром не глядя друг другу в глаза…
Пауза…
Новый аккорд…
Снова слеза…
Белый и черный клавишей бег…
Зажатый бетоном в прямые линии берег…
Спи,
Дитя недокуренной вечности,
Город горек в своей бесконечности
Дня…
Спи,
Еще не готова,
Еще не стала чашей река,
Еще не устала от ласок услад
Ночь…

1997

 

Ты не выйдешь меня встречать.
Ты не будешь смотреть в окно.
У тебя не горит свеча.
Заколочена дверь давно.

Третий день, как трава не расти.
Третий год, как с гуся вода.
Третий век, как к тебе не дойти.
Третий век, как не помню куда.

Уже поздно – ложимся спать.
Только зябко – пустая постель.
Только завтра – по сердцу сталь,
Столь нежданный бродяга-день.

1998

 

Я не помню вчерашних рифм.
В голове лишь туманный след.
Может, был, как всегда, шедевр.
Может просто какой-то бред.

1999

 

Ночь сыграет как по нотам.
Как в немом кино.
Пулеметклавиаккорды,
Ножик под ребро.

Я сижу в трусах на кухне.
Точки… Строчек нет.
Пляшет пошленькая рифма
В дымке сигарет.

Погадает ночь на картах,
Лишь позолоти.
И на тройке с бубенцами,
Боже помоги.

Утопить лицо в подушке,
Получив вопрос
На ответ: какого черта
И кого принес.

В клетках пели патриоты
О людской судьбе,
О бескрайнем синем море,
Чудо-корабле.

Он летит себе по волнам
Беззаботно в даль.
Ничего ему не надо,
Никого не жаль.

В покер режутся матросы.
Пьяный капитан.
Карты выброшены в море.
Позабыт штурвал.

Только мне не снится образ.
В сердце тишина.
Пляшет пошленькая рифма
Вдрыбаган пьяна.

Мчится тройка удалая,
Улетая прочь.
Лишь твое лицо окурком
Прожигает ночь.

Нагадай-ка мне дорогу,
Чтоб в конце пути…
Где-то цокают копыта,
Словно каблучки.

Убегает ночь сквозь пальцы,
Как сухой песок.
Смолкла песня удалая
Выстрелом в висок.

Словно спелых вишен соком…
Занавес упал.
Сумасшедший от восторга
Рукоплещет зал.

Потекло вино на скатерть.
Чаша через край.
Я приду к тебе сегодня,
Дверь не закрывай.

Все плывет перед глазами,
Словно по реке.
Подгоняемый рассветом
Я иду к тебе.

1998

 

Я хером в небо из джинсов пялюсь.
Вечерним проспектом врываюсь в мир.
Этот город по-бабьи на деньги падкий
Продает свое тело – прогорклый жир.

Меня душит эрекция за эрекцией.
Голос плоти похотью тешится.
Где же ты, мимолетная б...ь –
Бесконечнейшая вселенная?

Я да ты – наштампуем Христов.
Что на мелочи нам размениваться.
Мне что бога родить, что поссать,
А тебе… Да куда же ты денешься.

1999

 

Ты как листок календаря
В лучах сиюминутной с лавы.
Едва окончив воспевать,
Тебя небрежно оборвали.

1999

 

Если б я родился птицей –
Я бы гадил на прохожих.
Если б я конем родился –
Я б вытаптывал посевы.
Если б я родился рыбой –
Я бы путал людям сети.
Если б я родился солнцем –
Я б лицо стыдливо прятал.
Если б я родился бурей –
Я б гулял над городами.
Если б я родился морем –
Я б питался кораблями.
Но родившись человеком,
Может вышел даже рожей,
Ничего не буду делать,
Чтоб не быть на вас похожим.

1999

 

Прежде, чем поковыряться
Пальчиком в носу иль попе,
Надо вымыть руки с мылом,
Чтобы не было микробов.

Ведь микробы хоть и мясо,
А прожорливы как гости.
Сожерут тебя как пить дать.
Не оставят даже кости.

1999

 

Поведал старый винодел
За чаркою – другой:
“Лишь то вино пьянит сердца,
Что стало вновь водой”.

1999

 

Солнце и Луна – скакуны небесные.
А я по лужам брожу босой,
И мне почему-то весело.

1999

 

МОЙ БРАТ

Мой брат гулял в чужом саду.
Мой брат великий был поэт.
Дарил он рифмы в пустоту,
Благословляя вечный свет.

Он ревновал к себе Луну,
Что упивалась ночью той
Не обращенной ни к кому
Его божественной строфой.

Лишь сторож спал, обняв ружье,
Во сне тихонько матерясь
О бесконечности миров,
Что убегают, торопясь.

Той ночью встретились они,
Как двух мечей победный звон,
Как две великие реки…
Они разлили самогон.

Разбавив время колбасой,
Они пропели свой экспромт
О том, как море вдалеке
Целует неба горизонт,

О быстротечности любви,
Что вечной страстью хочет стать,
О горечи родной земли,
И как умели умирать.

И вот уж сторож, матерясь,
Стакан слезами наполнял.
Из двух стволов перекрестясь,
Он матерь божью поминал.

Так и остались в том саду
Они холодною росой.
Лишь ветер шевелит листву,
Как будто шепчется с травой.

1999

 

Пророк Нафтали возвращался домой,
Танцуя с бутылкой пустой.
Шептала ему, целуя, Земля:
“До дна пей мою любовь.”

Как дикие лошади мчались сердца,
И реки отправились вспять.
И улыбаясь, спросила она:
“Когда ты придешь опять?”

Пророк Нафтали возвращался смеясь.
Хотелось ему кричать:
“Куда бы, любимая, я ни пошел –
Ты будешь меня встречать.

Куда бы ни глянул –
Ласкать мой взор будет твоя красота.
И все, что услышу я – о любви
Будет песня твоя.

И если накормят меня – это ты
Тихонько накроешь на стол.
И если мне подадут воды –
Ты чашу наполнишь вином.

А если кто-то воткнет в меня нож
По самую рукоять –
Я знаю, любимая, все равно
Меня у тебя не отнять”.

1999

 

Мы с тобой – виртуальное танго,
Две звезды, расцарапавших в небо,
Одного поля волчие ягоды,
Как две пули, взорвавшие тело,

Как две капли смертельного яда,
Две волны, сокрушающих берег,
Как два дерева райского сада,
Два билета куда-то на север.

Только жили мы в разное время
И на разных, наверно, планетах.
Мы с тобой – безнадежное танго,
Две любви, затерявшихся где-то.

1999

 

Я снова пьяный без вина.
Богач – без денег и друзей.
Как та ковыльная трава,
Что гонит ветер средь степей.

Я птица, что не вьет гнезда.
Я песня, что не знает слов.
Я как проточная вода,
Что не встречает берегов.

Я как фрагмент того стиха,
Что позабыли написать.
Из ниоткуда в никуда.
В мгновенье вспыхнуть и … пропасть.

1999

 

СВИДАНИЕ

Тихий вечер. Легкий снег.
Я устану тебя ждать.
И, бурча на белый свет,
Буду сам себя встречать.

Угощу себя вином
Тем, что для тебя держал.
И тихонько о своем
Буду думать при свечах.

А когда наступит ночь,
Провожу себя домой.
На прощание в окно
Помашу себе рукой.

Но холодная постель
Мне испортит всю игру.
Это после, а теперь…
Как мальчишка тебя жду.

2000

 

Стою среди немытых звезд
И непричесанных комет
У покосившихся ворот…
Но мне не выписан билет.

Давно в отставке контролер.
Вокруг лишь сорная трава.
Я б мог, наверное, войти,
Да заросли пути туда.

А сад уже совсем не тот.
И дом – ни одного стекла.
Крест на крест заколочен вход,
Да где-то капает вода.

2000

 

Я текаю под подушку.
Я живу под одеялом.
Я забью гвоздями двери.
Затворю железом окна.

Притаюсь – они повсюду.
Запах крови моей слышат
И, царапаясь в розетках,
На меня коварно дышат.

А когда они ворвутся,
Чтобы впиться в мое горло,
Чтобы рвать зубами мясо,
Надругаясь надо мною…

Но не жрать им мою душу,
Не вскрывать, пируя, вены.
Я открою газ и воду
И достану сигареты.

2000

 

Мой клинок никогда не затупится –
Я не воин.
Мое перо никогда не сломается –
Я не поэт.
Мои пальцы не устанут перебирать струны –
Я не музыкант.
Мои крылья никогда не устанут –
Я не птица.
Мне никогда не будут молиться –
Я не бог.
Меня не за что проклинать –
Я не политик.
Мне не за кого краснеть –
Я один.
Просто я здесь,
Как эта падающая звезда.

2000

 

Я - вор ночной. Забрался сквозь окно.
Туда, где злато, женщины, величье…
И я пытаюсь примерять обличья,
Свое скрывая маскою лицо.

Чужая жизнь. Чужие мысли, чувства…
Чужое тело – новый переплет.
И вот не я с тобой любви искусство
Штудирую все ночи напролет.

И вновь судьба сыграла злую шутку.
Пришел украсть, но был украден сам.
Пришел, чтоб жить на полную катушку.
Чтоб жить, но жизнь… Я сам ее отдал.

12.05.01

 

Нет, милая, они не жестоки.
Их господин – Страх
Велит закрывать глаза
Каждый раз, когда ты подходишь к ним слишком близко,
О, лучезарная.

Страх заставляет их рисовать тебя
Старой, косматой, в длинных неопрятных одеждах,
С косой, клюкой…
Иногда горбатой
И всегда злой.

Не обращай внимания
На его рабов, милая.
Они сами возжелали такой участи,
Так и не осмелясь заглянуть в твои лучезарные глаза.
Они не жестоки.

Они глупы.
Они не видят твой взор, полный любви.
Они не слышат музыку твоего голоса.
Они не желают тебя,
О, возлюбленная!

Прекраснейшая из женщин!
(Ибо ко мне ты приходишь в женском облике.)
Тебе я обязан всем лучшим, что было в моей жизни!
Да и самой жизнью я обязан тебе,
Любимая!

Только познав тебя,
Познав твою близость,
Я научился любить жизнь
Во всех ее проявлениях,
Ибо едины вы.

Только познав тебя, я научился любить,
В любви умирает все старое!
И лишь чистый огонь
Способен пройти сквозь нее. Ибо едины вы.

Только в объятьях твоих
Научился я проживать каждый миг
Как ЕДИНСТВЕННЫЙ.
Только с тобой в сердце смог отлучить я страх.
Ибо страх бежит тебя.

И ты входишь победителем
В павший к твоим ногам ГОРОД
В белоснежных одеждах и с мечом в руках.
А вслед за тобой приходят Любовь и Жизнь.
Ибо едины вы.

21 05 01

 

Я видел странный сон.
Сакура вся в цвету.
Медовый аромат,
Как глаз твоих отрада.

Но брызнул кровью сок
И желтую листву
Уносит ветер прочь
Готовясь к снегопаду.

26.05.01

 

Случилось
Осенний лист
Этот глашатай зимы
И символ
Неминуемой смерти
Взял, и подарил Миру жизнь
Упав вот так к ногам
Лао-Цзы.

26.05.01

 

Сплетаются телами тени
Река закована в корсет
Сталь берегов. Чернеет время
Беззубым ворохом газет.

Две цифры три – крест на крест доски
Гвоздями всходит чернозем
На театральные подмостки
Спустилась ночь картонным сном.

28.05.01

 

Даты, аккорды,
Количество строчек,
Возраст партнера,
Мораль, убежденья,
Принципы, взгляды, надежда…
О, боже!
Сколько же всякого хлама нам нужно,
Чтобы…

28.05.01

 

Выходит ночь из берегов,
Глотая город оживленный.
И с поцелуем страсти полным
В сад вечность пробралась тайком.

Закована в доспехи сна
Как ты была неотразима,
Предавшая огню вчера
Среди руин эпохи Рима.

Сплелись в экстазе инь и ян –
Адепты запрещенной ласки.
Блестящие на солнце каски
В легендах ваши имена.

01 06 01

 

-Мой ангел! –
Пела Душа.
-Скорее дьявол. –
Нашептывал Жизненный опыт.
-Вы оба правы. –
Сказала со вздохом Мудрость.

05 06 01

 

Кухня.
Остывающий кофе.
Пепельница.
Я так устала!…
Твои глаза…
Ну, скажи что-нибудь? Слышишь!
Зачем?
Но это ЗАЧЕМ остается за кадром.
ЗАЧЕМ всегда остается за кадром
Или говорится театральным шепотом,
Чтобы не дай Бог…
Но мы вновь будем подкрашивать мысли,
Или подклеивать чувства,
Как начавшие отходить, но еще вполне приличные
Обои…
Улыбаться,
Желать спокойной ночи и доброго утра,
Но…
Новые звездочки на фюзеляже,
Если это чего-то, да стоит,
И неровный пульс
Три коротких, три длинных, три коротких…
Это, наверно, от кофе
Как и широко раскрытые глаза,
И перекошенный рот с непрожеванным криком…
Но вместо этого
(Мы же культурные люди)
Как спалось?
Или, кофе будешь?
Или…

07.07.01

 

Поезд РОЖДЕНИЕ-СМЕРТЬ
Спальный, плацкартный, товарный
Короткие остановки,
Вокзалы
На пять минут…
Мимолетные связи
Я позвоню –
Забывая взять номер
Не уходи!
Но я
Я
Мы…
Мы никогда не уйдем
Дело в том,
Что…
Мы не уйдем,
Да мы и не приходили,
Как бы нам не хотелось этого
Мы никогда…
И лишь из вагона в вагон
Спальный, плацкартный, товарный…
Лишь из вагона в вагон.

17 07 01

 

ТАНЕЦ ЯТЫ ПРИ ПОЛНОЙ ЛУНЕ

Любить
Друг друга
Любить
Я не оговорился
Любить любить любить
Здесь и сейчас
Немедленно
И бог с ними с оргазмами
Ну и словечко
И бог с ними со всеми до
Как и со всем что будет после
Любить сейчас
Превращаться
В
Мифического
Для всех остальных
Ты же помнишь
Они всего лишь человечество
Кентавра
В страшного яты
Страшный зверь яты
Танцующий при полной луне
Оглушающий своим криком окрестности
Пугающий до смерти добропорядочных граждан и крестьян
Не дерет ли он скот
Но мы танцуем при полной луне
И здесь важно каждое движение
Каждый штрих
Каждая мелочь
Но приходит финал
И мы распадаемся
С обреченностью трансурановых элементов
И ты
Бывшая только что частью меня
Переходишь в автономное плавание
А я продолжаю жить памятью единения
Жить до востребования
Жить…

25 07 01
Или пишите сюда
http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru 		Отписаться
Убрать рекламу
В избранное