Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

В Михайлов. Произведения

  Все выпуски  

В Михайлов. Произведения


Информационный Канал Subscribe.Ru

ВАЛЕРИЙ МИХАЙЛОВ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Сегодня в номере:

Я ПОКАЖУ ТЕБЕ ГОРОД продолжение
Мышь рассказ
МИМОЛЕТНОЕ

Я ПОКАЖУ ТЕБЕ ГОРОД продолжение

ГЛАВА 4. МЕЖСЕЗОНЬЕ

-…И запомни, - напутствовал меня Каменев наверно, уде в десятый раз за день, - нельзя недооценивать Дюльсендорфа. Он хищник, настоящий хищник. Он боец, зверь по имени человек, опасный и коварный враг. Его не интересуют такие понятия, как добро и зло, хорошо и плохо, человечность и бесчеловечность. Ему плевать. Единственным руководством к действию для него служит целесообразность, эффективность и требования эксперимента. Он не герой. Героям вечная память. Посмертно. Никто так не склонен к вымиранию, как герои, ибо у них вдруг выключается инстинкт самосохранения. Грудью на амбразуру, с гранатами под танк… И все. И нет больше героя. Хищник стратег. Он выжидает, притворяется, усыпляет бдительность, и только перехитрив, обезвредив противника заранее, наносит удар. Удар и уход в сторону, в безопасное место, но уже с добычей. Хищник может и убежать, показать трусость, показать видимую слабость, герой никогда. В результате чего герои в силу своей стратегической неповоротливости оказываются в зубах у хищников. Таковы правила этой игры, а правила он усвоил давно. И еще, он слишком долго работал под прикрытием правительства, впитывая в себя все их лучшие стороны.
Он замолчал, чтобы перевести дух и наполнить рюмки.
-Он работал на правительство? - спросил я, выпив и тщательно закусив хрустящей квашеной капустой.
-Скорее, правительство работало на него. По крайней мере, с тех пор, как он открыл эксперимент.
-Что значит открыл эксперимент? - не понял я.
-А то и значит.
-Насколько я что-нибудь понимаю, эксперименты ставят.
-Вот именно. Эксперименты, но не эксперимент. Никто не знает, что это такое.
-Так как…
-А вот так. Существует нечто, названное экспериментом. И Дюльсендорф с этим столкнулся, а столкнувшись, начал служить эксперименту. Для него эксперимент - это идея фикс, смысл жизни. Никто, как он, не понимает его чаяния и нужды. Говорят, эксперимент сам ему говорит…
-Чертовщина какая-то…
-Ты еще перекрестись.
-В голове не укладывается.
-В мире много чего не укладывается в голове. Только к одному мы привыкли, а другое…
-И сколько длится эксперимент?
-Время существования эксперимента соизмеримо со временем существования вселенной. Многие, включая его, думают, что вселенная и была создана ради эксперимента.
-Никогда не думал, что правительство интересуется подобными вещами. Особенно наше.
-Ты прав. Они интересуются совсем другими вещами.
-Например?
-Например, эликсир счастья. Представь себе страну, где все счастливы, где все любят правительство самой искренней любовью. Где нет преступности, оппозиции, службы безопасности, потому что все, даже вражеские шпионы становятся счастливыми патриотами вновь обретенной Родины, и сами идут сдаваться, куда следует. Абсолютное счастье, мечта всех поколений. Рай на земле при сохранении всеобщего бардака.
-Мистика какая-то.
-Не скажи. Сколько людей убивалось, когда умер Сталин. А многие до сих пор его любят.
-Но…
-Вот он и хотел понять, в чем тут дело, и кое-что исправить.
-Как-то мелко для эксперимента.
-Это не эксперимент. Это цена защиты и безопасности. Эксперимент не работает в социальных масштабах. Скорее, он работает с индивидуальностями. И в этом смысле он делится весьма интересными вещами.
-Скажи. А этот Дюльсендорф. Что ему нужно сейчас?
-Сейчас он хочет поиметь всех, и стать единственным партнером эксперимента.
-Это возможно?
-Если у него будем все мы, то да. Тогда он станет практически неуязвимым.
-Тогда зачем…?
-Такова воля эксперимента. Мы все равно окажемся там в нужное время. От нас лишь зависит, какова будет при этом расстановка сил.
-Поэтому ты так хотел взять Свету?
-Нет, я хотел спасти одного человека.
-Редактора?
Он ничего не ответил.

Было холодно. С неба сыпалась крупа, а ветер профессионально раздевал до гола. Так всегда случается в ноябре, чтобы уже ближе к зиме, ближе к Новому году, вновь пространством завладели дожди и туманы.
Каменев довез меня почти до подъезда, так что идти было совсем чуть-чуть. Но даже этот участок пути мог испортить мне настроение. Ненавижу холод!
Выругавшись про себя, я побежал к дому.
-Вернулся? - спросила ехидно Падловна, как всегда сидевшая на лавочке возле подъезда.
-Работал. Иногда приходится, - буркнул я и зашел в подъезд.
-Тут тебя… - начала она что-то говорить, но я не стал слушать.
Как ей только не холодно? Ведь даже летом сидит в шубе, а тут ветер, снег, черт знает что…
Дом встретил меня холодно, словно был на что-то обижен. Чистота, порядок, аккуратно заправленная постель (чего у меня никогда не было), ни одной пылинки. Давящая на нервы чистота, как и тогда, когда я обнаружил… Чистота была нестерпимой, и я, не снимая ботинок, прошелся по всей квартире. Не квартира, а какой-то образцово-показательный номер в гостинице или съемочный павильон в кино. Не хватало того незримого, что делает дом Домом, того еле уловимого, чем отличается жилое помещение от… Не дом, а вокзал, только не современный, а тот, где когда-то путешественники меняли почтовых лошадей. Или лучше музей. Ну да, все правильно, квартира-музей, куда можно войти, посмотреть, как жил некто №-ский, купить рекламный буклет и отправиться дальше, немного жалея о попусту потраченном времени. Жить же на таком полустанке было практически невозможно. Полустанок - название пришло само по себе. Конечно же полустанок. Место пересадки из одного вагона в другой…
Чисто автоматически (его давно уже должны были отключить за неуплату) я поднял телефонную трубку, и она, о чудо, отозвалась немного резким, длинным гудком. Видать, кто-то усердно оплачивал мои счета. Даже тут рассчитали все, суки! Взять бы этого альтруиста…, подумал я, но что с ним делать после этого, так и не пришло в голову. Я набрал номер.
-Слушаю, - услышал я знакомый голос.
-С какой еще, черт подери, лушаю?
-Ты?!
-Я.
-Откуда?
-Из дома. Я вернулся. Скажи это своему хозяину.
-У меня нет хозяев.
-Мне плевать. Да, Каменев найдет вас позже. И еще, чтобы вы не путались у меня под ногами… Сегодня вечером у Лысого.
-Хорошо. Я передам.
Между нами повисло молчание.
-Вопросы? - не выдержал я.
-Ты ничего не хочешь мне сказать?
-Нет.
-Как знаешь.
Она бросила трубку.
Я еще раз сделал круг по квартире. Ничего больше не было мне родным. Абсолютно чужие, посторонние стены, мебель, обстановка… Все было обычным, тем же самым, в принципе ничего со времени моего отсутствия не изменилось, вот только некий, связывающий меня с этим миром мост был уничтожен, сожжен при отступлении, и строительство нового не планировалось. Только грязные следы все еще принадлежали мне. Я вдруг остро ощутил чувство потери, потери чего-то важного, настоящего, потери чего-то такого, без чего я не мог больше быть самим собой. У меня отобрали самое ценное, что есть в человеке, а именно чувство себя. Теперь я был не больше, чем тенью или еще одной среди многочисленных пружин эксперимента.
Я громко, с ненавистью и остервенением выматерился. Слегка полегчало. По крайней мере, появилось желание что-то сделать. До встречи была еще уйма времени, и я решил принять ванну. На кухне я нашел свежую, еще запечатанную упаковку кофе. Турка стояла на своем месте. Отлично. Спустив на всякий случай воду, я приготовил кофе. Быстро, пока набирается ванная, я сбегал в ларек напротив и купил сигарету. Одну единственную сигарету. Как перед казнью, подумал я. Соорудив в ванной подобие стола, я лег в приятно горячую воду и начал с кофе. Выпив его медленными глотками, я тщательно вытер руки и закурил. Голова с непривычки закружилась, но неприятных ощущений, как в первые разы не было. Словно и не бросал.
Я вдруг вспомнил, как кто-то мне рассказывал, что часами может читать в ванной. Один раз, правда, книга упала в воду…
А почему бы и нет? - подумал я.
Оставляя после себя мокрые следы, я прошел в зал, где на полке стоял любимый трехтомник Борхеса.

"МОЛИТВА

Тысячи раз на двух с детства родных языках мои губы повторяли и еще многократно повторят слова "Отче наш". Я не всегда понимал их. И сегодня, утром первого июля 1969 года, хочу сложить свою собственную, никем не подаренную молитву. Ясно, что тут нужна прямота, превосходящая человеческие силы. Просьбы, насколько я понимаю, неуместны. Просить об исцелении от слепоты нелепо: знаю множество зрячих, и это не прибавило им ни счастья, ни справедливости, ни ума. Ход времени - головокружительное переплетение причин и следствий. Просить о любой, самой ничтожной, милости значит просить, чтобы стальная хватка этих силков ослабла, просить, чтобы они порвались. Такой милости не заслужил никто. Не хочу молить, чтобы мои грехи простились: прощение - дело других, а спасти себя могу только я сам. Прощение обеляет жертву, но не виновника: его оно не касается. Свобода воли - иллюзия, я понимаю, но ее я могу обрести (или думать, что обрел). Могу обрести смелость, которой никогда не имел, надежду, с которой расстался, силу узнать то, о чем ничего не знаю или только догадываюсь. Хочу остаться в памяти не столько поэтом, сколько другом; пусть кто-то повторит слова Данбара, Фроста или человека, видевшего в ночи кровоточащее дерево распятия, и вспомнит, что впервые услышал их от меня. Остальное - пустяк, забвения ждать недолго. Пути мира неисповедимы, но важно не упускать одно: ясной мыслью и праведным трудом мы помогаем мостить эти, непостижимые для нас, пути.
Хочу умереть раз и навсегда, умереть вместе со своим всегдашним спутником - собственным телом."

Меня всегда завораживали эти слова. С того самого дня, когда я прочитал их впервые. Умереть раз и навсегда вместе с собственным телом. Никакой вечной души, никакого царствия небесного, никаких перерождений. Ничего. Абсолютное ничто, как избавление об всего того, что зовется Миром. Да и может быть так, чтобы тот же Создатель сотворивший столько дерьма ЗДЕСЬ, вдруг где-то там, на пресловутых небесах, создал нечто стоящее? Нет, пусть другие тешат себя подобной ерундой. Имей я возможность выбора… Но выбора как такового у меня никогда и не было. Вот бы суметь, как Сократ, но Сократом я тоже не был. И если раньше мне, по крайней мере, казалось, что я как минимум я, то теперь даже такое утверждение без натяжки я мог бы себе позволить.
Нестерпимо захотелось спать. Глаза буквально отказывались открываться, и я практически на автопилоте выбрался из ванной, и, не вытираясь, побрел в спальню. Как был мокрый, я забрался под одеяло, не удосужившись перед этим снять покрывало, и мгновенно погрузился в глубокий сон.

Все смешалось, да так, что Облонским даже и не снилось. Огонь, вода, земля, воздух… казалось, все превратилось в единый хаос, пропитанный кровью и болью великой битвы. И среди этого кошмара ангелы, вооруженные экзотическими мечами. Два почти равных по силам крылатых воинства бились не на жизнь, а на смерть. И во главе этих воинств двое похожих друг на друга как две капли воды существ, сошедшихся в поединке. Сколько шла битва, неведомо, ибо даже само время было неоднократно искривлено и разрублено этими страшными мечами. Наконец одна из сторон одержала верх. Сопротивление продолжалось, но результат уже был налицо. В этот самый момент один из предводителей поразил своего соперника мощным ударом, на долгие годы отправив его, тем самым, в преисподнюю вместе с остатками воинства его.
-Возрадуйтесь и запишите, - вскричал победитель, - Сатана повержен, и на небе вновь воцарились мир и благодать!
Воинство грянуло Ура.
И вдруг страшная мысль пронзила мое сердце: А что если это и есть Сатана, так похожий на своего создателя, что их невозможно различить? Что, если это Он создал по всему миру церкви, такие же лживые, как и он сам? Церкви, проливающие кровь вместо вина? И не об этом ли говорится в Книге? Не является ли символом то, что даже сам Камень, основание церкви трижды отрекся от своего создателя?

Надо было вставать. Тело, измученное хождением по хаткам, почувствовав дом не хотело больше никуда идти. Тело ныло и просило покоя. Может грипп? Этого мне еще не хватало. В рамках антивирусной компании я сварил себе кофе, которым и запил таблетку парацетамола. Я сидел, пил кофе и думал о Маге. Конечно, никакая она не агентка. Она вообще могла ничего не знать о папочкином бизнесе. Жила себе спокойно, меня любила… Потом приперся к ней какой-нибудь урод типа Цветикова… Чего-чего, а убеждать они умеют. Это у них хорошо получается. Поэтому она так себя и вела, испуганная и ничего не понимающая Мага… Не растащи они нас, я бы вообще ни на что не клюнул. Ни на какую даму, ни на какую вуаль, не говоря уже о Дюльсендорфе и Свете. Тоже мне иголка в яйце. Мастер художественной самодеятельности для таких идиотов, как я. А ведь поверил, повелся на этот спектакль, да и как было не повестись, если на моих глазах, тогда с девчонкой…
Ко мне вновь вернулось чувство потери. Сволочи! Ничего же мне не оставили, кроме образа дамы с вуалью, этакой Дульсинеи наших дней. Да и я ничуть не лучше поехавшего на рыцарских романах идальго. Какая она на самом деле? Такая же, как во сне, или…? Тоже ведь приходила ко мне, манипулировала… В этой своре только убийца и оказался порядочным человеком, как сказал мне Каменев после смерти редактора. Что ж, все правильно, если конечно включить сюда и нас, а возможно и ее… Поздно же я начал хоть что-то здесь понимать, слишком поздно. Пойми я это чуть-чуть раньше, и, может быть…

В кафе было немноголюдно. Облюбовав столик в самом углу (меня интуитивно тянуло забиться куда-нибудь в угол), я заказал пирожные и кофе. Вскоре появился Дюльсендорф. Теперь он походил на революционера-террориста из большевистского кино. Сдавленный чахоточный кашель, лихорадочно блестящие глаза, нервозность.
-Я пришел, - сказал я, не здороваясь.
-Я понял, - ответил он.
-Что ты собираешься делать?
-В воскресенье открываются ворота. Помнишь?
-Сегодня что?
-Вторник.
-Среда, четверг, пятница, суббота… У меня еще четыре дня.
-Чуть меньше. Ты должен быть у меня в субботу вечером.
-А Каменев?
-Он будет ждать нас на месте.
На моем лице настолько явно проявилось удивление, что он продолжил:
-Он не так прост, как тебе могло показаться. И еще, пока еще ничего не случилось… Я хочу, чтобы ты понял… Здесь нет случайных жертв. Они невозможны…
Мы несколько минут сидели молча.
-Где мы встречаемся?
-У меня. Дорогу, надеюсь, ты не забыл?
-А я пройду?
-Не волнуйся. Тебя-то он уж точно пропустит.
-Хорошо. Только знаешь, эти несколько дней. Не надо меня беспокоить.
-Конечно. Пойми. Глупая, киношная фраза, но… ничего личного. Лично мне так ты вообще нравишься.
-Вот и хорошо. Ладно, мне пора…
Дюльсендорф посмотрел внимательно в мои глаза.
-А ты сильно изменился за это время.
-Ты тоже. Ладно, мне пора.
Я поднялся из-за стола. Дюльсендорф хотел, было, что-то сказать, но вместо этого только махнул рукой и тоже засобирался. Я не стал его ни о чем спрашивать.

Вовик встретил меня в спортивных трусах.
-Чем занимаешься?
-Зарядку делаю.
-Ну и как?
-Прикольно. Знаешь, если хорошо есть, хорошо спать, заниматься спортом и сексом, ни пить, ни курить, начинаешь чувствовать себя как под кайфом, а если еще и медитировать…
-Может, мне зайти в другой раз?
-Я уже все. Пару минут посидишь, пока я обмоюсь.
-Тапочки?
-Возьми сам. Они на месте. Хочешь, включи себе что-нибудь.
-Хорошо.
Вовик скрылся в ванной, а я, покопавшись у него в кассетах, включил Гребенщикова. Того, где он рассказывает стихи про Иннокентия.
-У поворота на Коростылево… - начал рассказ Борис Борисович, а я уселся в кресло и провалился в состояние туманного анабиоза.
-Подъем! - рявкнул Вовик над самым ухом.
-И незачем так кричать, - попытался я передразнить сову.
-Чай будешь?
-Буду.
-Тогда пойдем.
На кухне был необычный порядок. И даже полы сияли чистотой.
-О чем мы с тобой говорили?
-О том, как ты медитируешь.
-Очень просто. Ложусь на спину и внимательно слушаю, что со мной происходит: в теле, в голове… Тебе это интересно?
-Не очень.
-Ты где был?
-Лучше не говорить.
-Понял.
-А как у тебя с травой?
-Хочешь?
-Да нет, просто интересно.
-Ничего интересного. И прикольней всего то, что когда бросаешь эту ерунду, остаешься один. С прежними друзьями вроде уже и точек соприкосновения не осталось. Все ведь на наркотике, а других нет. Никогда не думал, что вместо абстиненции получу одиночество. Первое время хреново было, хоть в петлю лезь. Ничего не болело, ничего не хотелось, вот только тоска была жуткая. Теперь ничего. Нашел заменитель.
-Зарядку?
-Здоровый образ жизни, включающий здоровый секс - это самый крутой наркотик. Можешь мне поверить.
-Вызывающий одиночество.
-Не совсем. Я и был одинок, только не понимал этого. Вроде бы вместе, собрались, выхватили, занялись чем-нибудь… А то, что эта херня съедает все человеческие отношения, начинаешь понимать только потом. А жизнь имеет большую инерцию… Ты меня понимаешь?
-Знаешь, у меня когда-то была подруга… Каждый вечер я приходил к ней, а потом мы уже либо куда-нибудь шли, либо оставались дома. Потом она уехала, а у меня еще долго после этого ноги сами поворачивали в сторону ее дома.
-Хочешь гренок? - спросил вдруг Вовик, - у меня и батон для этого есть.
-С солью? - он всегда немного подсаливал гренки, отчего они становились еще вкуснее.
-Конечно с солью.
-Тогда хочу.
-Странная штука, одиночество, - рассуждал Вовик, готовя гренки, - С одной стороны, вещь в наш век всеобщего перенаселения, совершенно невозможная. Где бы ты ни был, ты всегда будешь в зоне внимания людей, и даже на, казалось бы, совершенно необитаемой местности, нет-нет, да и взглянет на тебя из космоса всевидящее око спутника. Да и есть ли на свете совершенно необитаемые места? Но это все экзотика. Нормальному же человеку совершенно невозможно укрыться от остальных, как бы он ни пытался. Все равно где-то будут шуметь соседи, кто-то будет кричать под окнами, да и процесс жизнеобеспечения все больше становится коллективным. С другой стороны, все больше людей чувствуют себя одинокими и никому не нужными.
-Ну да. Земля круглая, а за каждым углом трахаются.
-Вот именно, за каждым углом.
-Это все от плохого питания и нерегулярного онанизма.
-А если серьезно?
-Серьезно? Серьезно - это результат всеобщей социализации. Нельзя жить в обществе и быть оторванным от него, возлюби ближнего… и прочая мутотень. В результате чего мы уже с детства начинаем думать, что чуть ли не весь мир просто обязан нас носить на руках - мы же их любим, и что если у тебя нет дюжины друзей, то ты никто. И никто, ни одна сволочь, я имею в виду то, что принято втискивать в понятие семьи и школы, не говорит о том, что есть такая штука, как самодостаточность. И что если правильно относиться к себе, то существование ближних, не близких, а именно ближних, превращается в некое чисто номинальное понятие, которое сродни понятию окружающей среды. Беда в том, что таким людям нет никакого дела до господ президентов, попов и прочей паразитирующей на человеческих слабостях сволочи.
Вовик поставил на стол большую тарелку с аппетитными, поджаренными гренками и заново заварил чай.
-Все это, конечно, красиво, но хочется, черт возьми, нормальной жизни, а еще хочется, чтобы кто-то спал по ночам под боком. Иногда мне кажется, что мне уже все равно кто.
-Почему бы тебе, в таком случае, не обзавестись семьей? Женился бы, детишек завел?
-Ты уже был женат?
-Ну?
-И что из этого вышло?
-В моем случае это была глупость чистой воды. К тому же я ненавижу детей.
-А я наоборот, слишком сильно люблю детей, чтобы обзаводиться ими сейчас в этой стране.
-Поменяй страну.
-Да дело даже и не в стране. Везде, в принципе, одно и то же. Везде есть свои президенты, свои политики, свои генералы, своим менты, свои священники. Наш Мир - это Мир Родин, патриотизма, национальных идей, террора, войн, борьбы с непристойностями. Лично меня тошнит от всего этого дерьма и тошнит еще со времен счастливого социалистического детства. К тому же, ты можешь сказать, что ты счастлив?
-Не знаю. Скорее всего, нет.
-И я нет. И мои дети вряд ли будут счастливыми. И вот представь себе такую картину: подходит к тебе твой сын или дочка и спрашивает: За что? За что ты выпустил меня в этот гребаный мир? Что ты ответишь.
-Ты предлагаешь новую революцию? - спросил я вместо ответа, которого у меня не было.
-Если революции нас чему-то и учат, так только тому, что революционеров и прочую террористическую сволочь надо уничтожать физически еще в самом зародыше, иначе, если они пройдут стадию личинки, они устроят всем такую кровяную баню.
-Без оппозиции мир будет еще хуже.
-Я не об оппозиции, а о тех, кто взрывал царей и брал Зимний.
-Как там Дима?
-Не знаю. Давненько не виделись.
-Его же тогда…
-А, ты об этом… Отмазали его. Папа отмазал. У них там чего-то не было, так что Дима с них еще и бабки сбил.
-Хорошо, когда есть такой папа.
-Ты прав.
-Так ты их не видишь?
-Мне некогда.
-Вас, русских, не поймешь. То тебе некогда, то тебе одиноко.
-Мне одиноко, но тратить время на номинальное общение мне уже жалко. Знаешь, я постоянно чувствую внутри себя некий будильник, который отсчитывает мое время. Мне не так уже много осталось, чтобы растрачивать себя по пустякам. Хочется уже чего-то настоящего.

Дима. Он был небритый, заросший и от него разило потом и перегаром. К тому же он давно не убирал в доме.
-Заходи. Не разувайся. Коньячку?
-Можно и коньячку.
-Рассказывай.
-Не знаю даже. Столько всего произошло…
-Как тебя тогда не сцапали? Удивляюсь.
-Помогли.
-Кто.
-Думаю, лучше тебе этого не знать.
-Не хочешь, не говори.
-Да нет, дело не в этом. Это не те знания, которые продляют жизнь.
-Ты говоришь, как настоящий шпион из кинофильмов семидесятых.
-А я и живу сейчас в кинофильме семидесятых. Только вот с жанром пока еще затрудняюсь. У тебя-то как обошлось?
-Да ничего. Пришли, перевернули все.
-Били?
-Нет. Я первым делом им сообщил, кто мой папа.
-Повезло.
-В общем, они еще и виноватыми остались.
-Чем сейчас живешь?
-Ты не поверишь. Откопал в сети Евангелие от Ессеев. Подожди, сейчас почитаю.
-Ты лучше своими словами.
-Как я понял, они свели нагорную проповедь к работе доктора-Айболита. Крещение водой - это клизма… И так далее. Грехи, Сатана и прочее - медицинские термины. Да и обращался он ко всем калекам и уродам. Совсем не то, что у канонизированной братии.
-Поэтому из 52 канонизировали только 4.
-И, скорее всего, как обычно у нас бывает, самая официальная версия и есть самая гнилая.
-Ты как? Насовсем вернулся?
-Не знаю. Пока не знаю.
-Видел кого-нибудь?
-Вчера был у Вовика.
-Ну и как он? Еще не сдурел от гребли, е…ли, онанизма?
-Да нет, нормально ему. Только одиноко.
-Сейчас всем одиноко. Это осень.
-Не скажи. Сезонные депрессии попахивают шизофренией, а это не самый лучший вид отдыха.
-Иногда мне кажется, что лучше быть дураком.
-Как на патриотических плакатах?
-Нет, настоящим. Дураком из дурки. Только чтобы все время смеяться. Смеяться и пускать слюни.
-Как высший вид человеческого счастья.
Дима пустился мусолить тему идиотизма, как единственно возможной формы человеческого счастья, а я пил коньяк, поддакивал и уходил все дальше в свои мысли. Наверно, так же чувствуют себя те, кто вернулся из горячей точки. Сначала кажется, что все изменилось, что надо привыкать, перестраиваться, перекраиваться под новую жизнь. Затем понимаешь, что жизнь, в принципе, осталась прежней, той же самой, что и была, и ты сам стал другим, настолько другим. Внутри что-то умерло, что-то гипертрофировалось, и уже контакты перестали подходить друг к другу. Потом приходит понимание того, что тебе нет места в этой старой, совершенно чужой для тебя жизни, что твой дом там, среди таких же как ты, мечтающих вырваться любой ценой и вернуться домой, не понимающих, что дома то больше и нет. Вернее, дом есть, друзья есть, и там ждут, там надеются, но ждут они не тебя, а того парня, который ушел когда-то из этих мест. Тебя же не ждет никто. Даже ты сам. И поняв, что мое место среди экспериментаторов, я основательно загрустил.
-Пойду я.
-Да рано еще, может посидишь?
-Смарило меня. Сейчас бы в люлю и спать.
-Оставайся.
-Нет, Дима, я пойду.
Я с трудом поднялся на ноги. То, что я был пьян и хотел спать, было чистой правдой, как и то, что я больше не вписывался в привычную когда-то жизнь.
-Странная штука одиночество, - сказал я сам себе, выходя из подъезда.

-Привет. Не занят?
Толик! Вот уж кого действительно не ожидал увидеть.
-До пятницы я совершенно свободен.
-Прогуляться не хочешь?
-Там холодно.
-Да ну, там жарко.
-Потеплело?
-Еще как.
-Тогда подожди. Я сейчас оденусь.
Джинсы, свитер, пальто…
-Куда идем?
-Не знаю. Пока что туда. Можем пойти в другую сторону.
-Да нет, мне все равно.
-А хочешь, можно взять горячего хлеба. Они сейчас как раз вытаскивают.
Мы проходили мимо небольшой пекарни, где Толик всегда брал горячий хлеб.
Мы подошли к окошку и позвонили в звонок.
-Здравствуйте, - поздоровался Толик с возникшим у окна пекарем.
-А, ребята, здравствуйте, - узнал он Толика.
-Что у вас есть горячего?
-Батоны. Только вытащили.
Пекарь говорил с заметным кавказским акцентом.
-Давайте батон. Самый поджаренный.
-Хлеб и вино. В этом есть что-то символичное.
-Давай купим вина и пойдем в парк.
Мы зашли в магазинчик, приютившийся как раз рядом с пекарней. Знакомая продавщица угостила нас штопором, но выпить отказалась, сославшись на то, что она на работе.
-Вообще-то она милая девочка. Когда-то я по ней сох, - сказал Толик, когда мы вышли из магазина.
-Милая, - согласился я.
На улице действительно было тепло. Даже не верилось, что два дня назад были морозы. В парке не было ни души за исключением молодого парня, который одиноко скучал на полуразобранной сцене. Листья уже осыпались, и под ногами был плотный, золотой ковер, мешающий грязи воплотить в жизнь свои коварные планы по захвату обуви и штанов.
-Хорошо-то как, - сказал Толик, откусывая от батона.
-Бывают все-таки такие моменты, когда довольствуешься тем, что есть, и ничего больше не надо.
-Может, это и есть счастье?
-Сложный вопрос. Из категории: есть ли жизнь на Марсе.
Начался дождик, и мы спрятались от него в беседке.
-Чем занимаешься? - спросил я Толика, наверно для того, чтобы не отвечать самому на подобный вопрос.
-Все тем же.
-Как ты там со своей?
-Никак. Ребеночка, дура, хочет.
-А ты?
-Да куда мне.
-А интересно, почему у нас в компании ни у кого нет детей?
-А почему у людей не бывает детей?
-Не знаю. Кто-то же рожает.
-Кто-то рожает. В основном, беднота, алкаши, наркоманы. Эти рожают постоянно. По-моему таким все по барабану. Богатые люди, те тоже рожают, но значительно реже. К тому же они ограничиваются одним, максимум двумя детьми. А такие как мы, те вообще не рожают, да и не женятся в последнее время.
-Это говорит о том, что мы становимся культурной страной. Во всем мире так. Чем культурнее страна, тем ниже у нее рождаемость. Увеличение числа населения в мире происходит за счет исламозабитых азиатов, африканцев и всякой шушеры.
-Природе не нужно сильное, мудрое человечество.
-Я уже настолько устал от всех этих речей о вырождении человечества.
-А никто и не говорит о вырождении. Разговор идет о направлении развития. Видишь ли, у нас и природы мнения о том, какими должны быть идеальные люди, не обязательно должны совпадать. Конечно, приятно думать, что наши дети сплошь будут Шварценегеррами внешне и Сократами в душе. Но природа, опять таки, если верить статистике, предпочитает даунов и… - Толик замялся, подбирая нужное слово.
-Сократы и нам-то не особо нужны. На них всегда открыт сезон охоты.
-Зато как ценятся их шкуры! Мертвые шкуры вместо ковров…
Он сделал большой глоток из бутылки.
-Смотри, - сказал после паузы глазастый Толик, - а мальчик все еще на сцене.
-Странный мальчик.
Он сидел на краю сцены, не обращая никакого внимания на дождь. Без шапки, в теплом, но, тем не менее, пропускающем воду свитере, он, по идее, промок уже напрочь.
-Может, он заболеть хочет, или наоборот, закаляется.
-Ты внимательнее посмотри.
Я посмотрел внимательнее и увидел в руке у него сложенный зонтик.
-Я же говорю, странный мальчик.
-А я в детстве любил гулять под дождем. Разденешься и вперед, по лужам.
-Я бы и сейчас гулял, если бы он не был кислотным.
Наш разговор прервало юное существо, которое быстро вошло в беседку. На голове у него был внушительных размеров капюшон, мешающий разглядеть лицо.
-Сигареты не будет?
-Папиросы.
Существо махнуло рукой, дескать, давай.
-Вы тоже на сходку? - спросило существо, прикурив.
-Уже все. Ты опоздал, - ответил Толик.
-Кончилась?
-Да. Все ушли туда, - Толик махнул рукой.
-Какая еще сходка, - спросил я Толика, когда существо исчезло в указанном направлении.
-Понятия не имею. Так бы он стоял тут… В таких ситуациях делаешь все, чтобы отшить человека.
Мы углубились каждый в свои мысли. Толик был из тех редких людей, с кем можно было спокойно, от души помолчать. Не знаю, о чем он думал, я же думал о межсезонье. На меня частенько накатывало ощущение, что я нахожусь где-нибудь в доме отдыха, после окончания сезона. Все давно уже разъехались, везде пусто, и только обрывки афиш напоминают о былом великолепии.
Вот и кончились отведенные мне судьбой дни.

 

ПАРА СЛОВ

 

Краснорожий от натуги мужик

Бросался с неба камнями.

А барышни с замиранием сердца шептали:

“Ой! Смотрите! Еще звезда упала!” –

И загадывали желания.

1999

 

 

-Почему ты все время от меня прячешься? – Спросил я ее однажды.

-Ты сам закрываешь глаза каждый раз, когда смотришь в мою сторону.

-Тогда назови свое имя.

-Я твоя…

Но что-то закрыло мне уши.

                                                    26 04 01

 

-Какой там гнев!

Слезы собственного бессилия

И жалости к самому себе.

-А Ной?

-Жалость и бессилие

Жалость и бессилие. –

Сказал стареющий ангел

С давно немытыми крыльями

И попросил заказать еще.

07.05.01

 

 

Любят ближние? –

Значит ты неудачник.

Ненавидят? –

Значит ты чего-то добился.

Нет до них дела? –

……………………………..

07.05.01

 

 

И воцарился над Миром день Седьмой.

И захотел Господь отдохнуть от трудов своих.

Но не тут-то было. Тщетными оказались усилия Господа.

Неугомонен хор молельщиков.

10.05.01

 

 

«Титул и деньги».

Так

Подвела черту и под нами

Героиня романа.

28.05.01

 

 

-И ты, Брут?! –

Цена любой добродетели.

05.06.01.

 

 

-Почему ты нас сделал такими? –

Спросили как-то твари земные у Бога.

Улыбнулся Господь им в ответ.

А что он мог сказать?

14 о8 01

 

 

ЦЕНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ БЛАГОДАРНОСТИ.

 

Когда-то гуси спасли Рим. Народ рукоплескал гусям. Но что стало с гусями Рима?

Когда-то Нерон сжег Рим. Народ рукоплескал Нерону. Но что стало с Нероном?

 

 

БЕЗБОЖНИК.

 

Так вы говорите, Бог создал людей по своему образу и подобию? Посмотрел я в сердце свое, окинул взором известные мне деяния человеческие… Уж лучше я буду безбожником.

 

 

Вот разгалделись! –

Пробурчал спросонья Господь

И вылил ведро воды

 

Или пишите сюда


http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу

В избранное