ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ...

Человек в любой ситуации должен выглядеть достойно. Так мне всегда говорила Вера, которая, вообще-то, моей маме приходится родной теткой, а мне – двоюродной бабушкой. Но бабушкой я ее никогда не звала – только тетей Верой. Во-первых, я помню ее лет с шести – значит, в то время ей было немного за сорок. Как мне сейчас. Во-вторых, она всю жизнь прожила одна – у нее не было ни мужа, ни детей. Но ее нельзя назвать одинокой – у нее были мы с братом, внуки ее родной сестры, моя мама и еще несколько родных племянниц. И, главное, была Маша – родная сестра, которая всю жизнь прожила вместе с ней. Тоже одинокая женщина. Именно поэтому мы всегда их так и звали – «девки». Нет, ничего оскорбительного в этом слове нет – просто все родственники относились к ним, как к молодым и одиноким женщинам. Всегда молодым и всегда одиноким. И неважно, что одна умерла, когда ей было79, а вторая – в 82.

Когда я мысленно произношу «тетя Вера», то перед моими глазами отчетливо встает одна картина. Лето. Деревня. Тетя Вера сидит на деревянном стуле и переводит дух после того, как от души попарилась в бане. На ней – идеально выстиранная ситцевая ночная сорочка, фланелевый халат, на голове – туго повязанный платочек. На ногах – ультрамодные сабо на толстой деревянной подошве. Нет, тетя Вера такие бы ни в жизни не купила – просто у нее гостим мы с моей подругой, заядлой модницей. Нам лет по 15, мы приехали на каникулы к моим теткам – Вере и Маше. Любимая тема для разговоров – кто вчера провожал нас после кино из клуба и какая семья у нашего ухажера. Мол, стоит ли с ним дело иметь. Мы, две столичные школьницы, ни с кем дела в этой деревне иметь не собираемся – нам просто нравится, что за нами ухаживает так много сельских парней. А мы их, говоря современным языком, «динамим». Итак, тетя Вера качает тощей ногой, обутой в тяжелое деревянное сабо, и, рассуждает о никчемности очередного кавалера. При этом она ест то, что любит больше всего на свете – пирожное с и селедку. Да, именно так – все вместе. Она всегда была уверена, что это – ну очень вкусно. Конечно, она даже не подозревала, что пройдут годы, и сочетание сладкого и соленого станет очень актуальным в кулинарной моде. Правда, мне кажется, что никто пока не осмелел настолько, чтобы повторить рецепт тети Веры и уплетать бисквитное пирожное, закусывая его балтийской селедочкой.

После бани все садятся ужинать. И тут тоже есть свой, особый ритуал. Во-первых, надо сказать, что и тетя Вера, и тетя Маша (о ней рассказ чуть позже) практически не пили. Я лично ни разу в жизни не видела их пьяными. Но, не смотря на то, что они родились, всю свою жизнь прожили и умерли в белорусской деревне, они были эстетами в самом прямом смысле этого слова. Запасы водки и дешевого вина – это для тех, кто может помочь по хозяйству двум одиноким женщинам. Для себя – то, что привезла моя мама. Чаще всего – хорошее вино. А еще мускат. Янтарно-золотой и довольно сладкий. Уже которые год я все хочу купить его и попробовать заново – действительно ли он был так вкусен, как уверяла тетя Вера, которая, отпивая из крошечной рюмочки, аж причмокивала от удовольствия. Но я не делаю этого. Может ,потому, что боюсь разочароваться – вдруг мускат на мой сегодняшний вкус окажется отвратительным?

Итак, мы ужинаем. Чаще всего на столе молодая картошечка и суп, приготовленный из малосольных огурцов. Рецепт прост: надо взять рассол, добавить в него сметану и мелко порезанные малосольные огурцы. И зеленый лучок с укропом, естественно. Но в самом начале мы все немного выпиваем. Выглядит это так. Тетя Вера прищуривается и почти ехидно спрашивает нас с моей подругой: «Ну что, девки, выпить хочется?» Мы, не сговариваясь, подыгрываем тете Вере: «Ой, как хочется!». «Ой, девки, быть вам пьяницами», - кивает тетя Вера. И дает команду: «Манька, наливай!». Нам капают по пять капель. Буквально. Может быть, поэтому, когда после танцев наши сельские друзья пьют портвейн, мы им не конкуренты. Мы же уже выпили с тетей Верой, и не всякой ерунды, а муската. Сейчас мне кажется, что в этом ее сценарии была высшая мудрость. По крайней мере, даже тогда, когда я уехала учиться, у меня никогда не было желания «напиться и стать взрослой». Зачем? Ведь я пила мускат с тетей Верой и тетей Машей. Так что у меня не было того самого запретного плода, который сладок.

А еще у тети Веры был свой идеал женской красоты. «Глянь-ка, идет – высокая, полная, красивая!» - приговаривала она, выглядывая из окна. Потом бросала жалостливый взгляд на меня – я не была ни высокой, ни полной, ни, соответственно, красивой. Впрочем, сама тетя Вера собственному эстетическому идеалу тоже абсолютно не соответствовала. Она всегда была маленькой и очень худенькой – буквально кожа да кости. А еще мышцы. От тяжелой деревенской работы, которой ей приходилось заниматься всю свою жизнь.

Тетя Вера никогда не была замужем. Но в мужской психологии она разбиралась прекрасно. «Гена, ну как суп?» - уперев «руки в боки», спрашивала она моего отца. «Вера, отлично!» - рапортовал он подчеркнуто бодрым голосом. «Ага, - удовлетворенно кивала тетушка. – Если Гена сказал «отлично», значит, точно есть не будет».

А еще она не верила в женскую дружбу. Почти совсем. Вернее, верила как в чудо, которое почти никто не видел. Фраза «подруги – это гадость» вбита в мой мозг крепко, хотя я так и не считаю. Но если кто-то из подружек делает мне больно, в моей голове словно загорается лозунг, «написанный» веселыми красными лампочками – «подруги – это гадость». То есть не надо требовать даже от близких людей больше, чем они могут тебе дать.

Многие из нас сейчас с азартом проходят тренинг «Как организовать себя и свое время». Тетя Вера могла бы дать мастер-класс на эту тему. Она вставала ровно в шесть утра, затем кормила всю свою живность, доила корову, выгоняла ее в поле, затем шла на работу в колхоз, потом в обед прибегала домой и снова всех кормила … В общем, ничего особенного. Так жили почти все деревенские женщины. Удивительно другое – тетя Вера ни разу не «выбилась из графика». Как ей это удавалось – мне до сих пор трудно понять.

Настало время сказать о тете Маше. Если Вера была капитаном этого маленького женского корабля, то тете Маше отводилась роль творческого работника. Она, кстати, отлично рисовала и сочиняла стихи. К каждому моему дню рождения непременно было подготовлено стихотворное поздравление. А еще тетя Маша была, как бы сейчас сказали, «жертвой гламура». Во- первых, она очень любила наряжаться и строго следила, чтобы все вещи были подобраны так, как надо. «Ой, нет, это не в тон» - эту ее любимую фразу мы цитируем до сих пор. Причем, все должно было быть «в тон» не только когда она ехала в город на работу (тетя Маша работала телефонисткой в воинской части), но и шла косить или, например, выгонять в поле корову. Вообще, первые уроки гламура я получила именно у нее, простой деревенской женщины. Во-первых, она любила ходить со мной по магазинам – жаль, только времени на это увлекательное занятие у нее было мало. Обычно минут сорок между окончанием рабочей смены и рейсовым автобусом в деревню, на который надо было непременно успеть. Но за этот короткий промежуток времени мы успевали купить мне замшевые туфли за сорок пять рублей ( по тем временам огромные деньги) и дорогие духи. Помню, первый раз это были, кажется, египетские духи «Эллипс» рублей за двадцать. А в последующие годы – «Мисс Диор». Тетя Маша считала, что заплатить двадцать пять рублей за настоящие французские духи – это нормально. Она, в принципе, не любила дешевку. А еще у нее было настоящее богатство под названием «вкладыши».

Мне было лет десять, когда тетя Маша впервые выдала мне стопку сложенных в несколько раз листов и строго-настрого сказала: «Смотри, только не порви. Там очень хорошие выкройки». Поклонникам современного глянца трудно понять, что эти листы действительно(это примерно год 1976) были бесценны. Дело в том, что в те годы в Белоруссии выходил журнал «Работнiца и селянка» - обычный женский журнал, в котором на белорусском языке рассказывалось о женщинах-колхозницах, об их буднях ( почти ничего) и трудовых подвигах ( очень подробно). Но надо признаться, что никто эти страницы даже не читал. Все выписывали «Работнiцу и селянку» исключительно ради «вкладыша». Формата он был такого, что сложенный в восемь раз как раз становился равен по размеру основному журналу. По размеру, но не по содержанию. Потому что именно «вкладыш» и был настоящим женским журналом, хоть и черно-белым. Там было про все на свете – советы, как одеться к лицу, как убрать «гусиные лапки» под глазами. Я лет в двенадцать ужасно расстроилась, обнаружив, что никаких «лапок» у меня пока нет и бороться мне не с чем. А ведь в моих руках такое оружие! Кажется, «вкладыш» предлагал использовать маску из клубники. В общем, клубники на грядках было полно, морщин у меня, увы, не было. Я страдала. Сейчас я тоже «страдаю», но по другому поводу – «гусиных лапок» хоть отбавляй, и не помогает не только маска из клубники (может, потому, что сейчас она какая-то другая?), но и даже французские кремы. Но в двенадцать лет я об этом еще не знала и с упоением читала советы, как например, надо сочетать цвета в одежде, чтобы выглядеть достойно. Так же мне нравились всякие психологические советы. Впрочем, может быть, я что-то путаю и их там не было? В любом случае, «вкладыш» лично на меня оказывал мощное психотерапевтическое действие. А еще там были рецепты всяких вкусных блюд. Все лето я старательно их переписывала, потому что тетя Маша и под расстрелом не дала бы мне увезти «вкладыши». Приехав в город, я первым делом доставала свою тетрадь с рецептами и пыталась их приготовить. Блюда ни разу не получились такими восхитительно вкусным, как было обещано. Именно тогда я поняла главный урок настоящего «глянца» - все, что там написано, как правило, к реальной жизни никакого отношения не имеет. Но это не убавило моей любви к нему – я так же каждое лето старательно переписывала рецепты и читала про несуществующие у меня «гусиные лапки». И приходила к «важному» выводу: быть красивой и гламурной – это тяжелый труд.

Еще во «вкладыше» были всегда представлены самые модные модели сезона. И, что замечательно, полюбовавшись черно-белыми фотографиями, можно было развернуть приложение во всю ширь и ознакомиться с выкройками представленных нарядов. Так что это был, можно сказать, «вкладыш» - трансформер. Интересно, где сейчас стопки этого бесценного богатства? Тетя Вера и тетя Маша прожили длинную жизнь и умерли с разницей в несколько нет – сначала тетя Вера, она была старшая. Потом – тетя Маша. И можно найти мало примеров, когда женщины, будучи совершенно одинокими, так красиво закончили свой путь. Тетя Вера пролежала в больнице буквально несколько недель и умерла. Перед смертью ей подстригли волосы и, по словам мамы, она стала выглядеть удивительно молодо. Через пять лет тетя Маша отправилась на службу в церковь и, не дойдя совсем чуть-чуть, упала со словами: «Люди, умираю. Хочу домой». Через две недели ее не стало.

«Почему они не вышли замуж?» - не раз спрашивала я у мамы. Ответы были разные – «после войны было мало мужчин», « в семье было пять женщин и никто не хотел взваливать на себя такую обузу», «они были очень бедные». И только когда я стала взрослой, мама дала точный и безжалостный ответ: «Такая судьба. А ведь они были в молодости очень красивыми». А еще я помню, как-то раз нашла у тети Веры среди писем и документов фотографию некоего бравого солдата. На обратной стороне карточки прочла: «Пишу на память Вере от заочно знакомого Андрея. Вера, вы всегда со мной – и днем, и в час ночной … Я все чаще стал вспоминать и думать о встрече случайной». Вера, вот вам мое фото. Прошу ваше фото». Мы с тетей Машей потом любили подколоть тетю Веру. Когда она начинала ругаться, то мы дружно скандировали: «Вера, вы всегда со мной – и днем, и в час ночной». Тетушка качала головой: «Вот дуры-то». И тоже начинала смеяться. Плакали ли эти две женщины? На моей памяти – трижды. Когда умерла их мама. Когда я обидела тетю Веру, сказав лет в шесть, что не буду с ней дружить, потому что у нее нет маникюра и руки всегда грязные. И когда в подвале дома нашли кошку, которая умерла при родах. Тетя Маша и тетя Вера рыдали так, будто потеряли близкого родственника. «Мам, кошку, конечно, ужасно жаль. Но почему они так сильно расстроились?». «Ты еще не понимаешь, - ответила мне мама. – Они оплакивают свою жизнь».

«Что ты хочешь взять на память о тете Вере и тете Маше?» - спросила меня мама. «Знаешь, если только два стареньких крепдешиновых платья, - ответила я. – Одно – серое с сиреневыми цветочками, а второе – черное с ярким оранжево-желтым узором».

Эти платья очень старые. Носить их никто не будет. И я тоже, конечно. Зачем они мне? Трудно ответить. Но я помню, как в детстве и в юности мне ужасно хотелось перекроить их и сделать для себя, например, юбку. Но я никогда в жизни не сказала бы об этом своем желании ни тете Вере, ни тете Маше. Я точно знала: эти наряды «под запретом» и трогать их не надо. Тогда я не понимала почему. А сейчас знаю абсолютно точно: у «девок», то есть у молодых одиноких женщин, обязательно должны быть выходные платья – яркие, крепдешиновые … Не важно, что платья моих тетушек много лет пролежали в шкафу. От этого они не стали менее привлекательными. Ведь это только кажется, что они так и не пригодились.

НАТАЛИЯ ЗЕМЛЯКОВА