СОВСЕМ НЕ ГЛЯНЦЕВАЯ ИСТОРИЯ

Я много лет проработала в "глянцевом" бизнесе, который считается хорошим тоном упрекать в легкомыслии и поверхности. Но ведь благодаря «глянцу я встретила много удивительных людей зачастую с очень не простой судьбой. И чтобы не быть голословной, публикую историю про прекрасную артистку Лену Майорову. Если это и "глянец", то трагический. Меня попросили написать этот текст в 2007 году, когда исполнилось 10 лет со дня ее гибели. И эту статью даже напечатали, хотя я в этом сильно сомневалась.

Уже очень поздно. В метро почти нет людей. Но все равно жарко, душно. Август 1997 года. Я читаю завтрашний "Московский комсомолец".
Сейчас, спустя совсем немного лет, трудно поверить, что именно "МК" под кодовым названием "завтрашний" был самой популярной газетой. Все ждали новостей. Это был последний период "политического романтизма". Всех очень интересовала политика! Напоследок. Именно поэтому новость была подверстана внизу газетной полосы в рубрике "Срочно в номер".
Сейчас ее вынесли бы на первую полосу. Еще бы! Такой "зачин" для очередного газетного сериала "Ужасная жизнь богатых и знаменитых". Но так было бы сейчас. А тогда просто написали мелкими буквами несколько строк.
Цитирую на память: "Вчера погибла ведущая актриса МХАТ им. Чехова Елена Майорова. По свидетельствам очевидцев, из подъезда дома на Тверской улице вышла объятая пламенем женщина, которая направилась к расположенному поблизости театру Моссовета. Она поднялась по ступенькам лестница у служебного входа и упала… Елене Майоровой было 39 лет. Похороны состоятся..."
Больше я ничего не помню, помню только, что я сказала сама себе: "Она все-таки сделала это…"

Примерно за две недели до этого….

Журнал "Премьер" попросил меня сделать интервью с Леной Майоровой. Информационный повод – фильм "Странное время".
Лена играла роль женщины, у которой возник роман с юношей лет на 15 моложе. Но смысл фильма был даже не в этом, а в том, что все ужасно, страшно, полный разгул, чернуха и так далее... Я такие фильмы обычно забываю через пять минут после того, как прошли финальные титры. Ну, если, конечно, это не шедевр. "Странное время" шедевром не был, так, какая-то глупость, которая в 1997 году вызвала интерес только потому, что тогда отечественного кино не было почти совсем.
В это сегодня тоже трудно поверить.

На просмотр фильма, организованный для кинокритиков, Елена не пришла. А мальчик, "герой романа", пришел. Невысокий, очень симпатичный. Даже вроде как была в нем некая мужская сила. Впрочем, могу ошибаться. Я видела его ровно три минуты вне экрана – он прошел уверенным шагом и занял свое место в последнем ряду. А, может, это мне сегодня кажется, что ряд был последний?

Спустя два дня я стояла перед дверью и звонила, звонила, звонила... Никто не открывал Я Не может быть, чтобы она забыла! Я точно помнила, как накануне звонила Елене Майоровой, и она своим чуть хрипловатым голосом предложила: "Приходите ко мне завтра домой в три часа. Адрес – улица Тверская…" Убейте меня, я не помню цифр – ни этаж, ни номер квартиры… Но если сегодня пойду туда, то, уверена, сразу найду эту коричневую, обитую дерматином, высокую дверь. Которая тогда вдруг распахнулась, а на пороге стояла Лена.

Как она выглядела... Если бы меня попросили сравнить ее с каким-то животным, то мне в голову пришло бы только одно сравнение – с породистой лошадью. Высокая, загорелая. очень энергичная, чрезмерно веселая, она стояла на пороге и радостно улыбалась. На ней была простая коричневая майка и цыганская юбка в несколько ярусов. А еще я заметила, что у нее очень красивые ноги – длинные, сильные, с тонкими щиколотками. И она была босиком. Было в этом что-то свободолюбивое, словно какой-то привет от хиппи…

"Девочка, моя, пришла" - радостно закричала она и бросилась меня обнимать. Надо сказать, что "девочке" на тот момент был 31 год. "А я тебя жду, жду..." - быстро заговорила она. – Даже записку тебе написала". "Лен, а зачем записку?" - не поняла "девочка". Потом, кстати, я прочла эту записку, которая валялась в коридоре на тумбе. Там было написано: "Мол, прощу прощения, вынуждена уйти…" Она хотела отменить нашу встречу. Но что-то помешала – может, не успела, дописать, может, передумала…

"Ну пошли на кухню" - потащила она меня. На столе стояла на треть пустая бутылка "Метаксы" и двухлитровая бутылка "Пепси". И все. Больше ничего. Чистота вокруг, надо сказать, была стерильной. Все разложено по местам, все отдраено до блеска…. Потом она скажет, что помешана на чистоте.

"Ну что, выпьем?" - предложила она. Но, моему, не сразу, не сходу. Мы еще перебросились парой фраз, но видно, совсем пустых, потому что я абсолютно не помню тему разговора. "Нет, Лен, я не буду пить, я лучше колу" - сказала я, впав в некое оцепенение. Она взяла бутылку "Пепси", резко крутанула пробку, но немного не рассчитала: коричневая жидкость вырвалась на свободу и залила все вокруг – стол, пол, ее цыганскую юбку… Она побежала за тряпкой, потом вернулась, но без тряпки, налила себе "Метаксы". Она была уже очень пьяна. Но я поняла это только минут 15 спустя, когда после серии еще ничего не значащих фраз, ее взгляд вдруг потяжелел и она сказала: "Ну, давай, включай диктофон, я все расскажу". Я не стала спорить. Потом эту кассету я "записала" - использовала для какого-то другого, более жизнерадостного интервью из серии "что носите, что любите". Мне не хотелось хранить чужую боль…

Это было не интервью. Это был вой. В ее сознании сплелось все и вся. Ефремов, который грозится выгнать, если еще раз она придет на спектакль пьяной. "Ну и ладно…" - махнула она рукой.

Но надо напомнить, что тогда она была ведущей актрисой театра, на нее ставили спектакли, она играла Машу в "Трех сестрах"… "Тойбеле и ее демоны". Многие, кстати, после трагедии искали какие-то мистические причины ее гибели. Я ничего не могу утверждать. Я видела ее в своей жизни часов 9, не больше… Часов пять у нее дома, потом три – на съемке, и еще час – когда пришла второй раз на интервью. Но тогда, во время первой встречи, она выла, как раненный зверь, и причиной невыносимой боли была … любовь. "А я его любила!" - почти кричала она. – Он меня бросил…" "А как же муж?" - тихо спросила я. "А…" - снова махнула она рукой. – Думал, что просто вместе снимаемся". Это был тот самый юноша невысокого роста с брутальной походкой.

Честно сказать, вот сейчас, когда я все это пишу, мне хочется одного – выделить весь текст и удалить. Потому что зачем все это? Зачем ворошить? Муж умер спустя год после ее смерти. От рака. Мальчика, по слухам, очень сильно избили… Где-то я прочитала, что в день в своей смерти она писала ему sms-ки ( которые он смог прочитать только на следующий день, когда ее уже не было): "Приезжай, я умираю".

Как я понимаю, приезжай, я умираю без любви. Есть женщины, которые не могут без нее жить. И еще – им очень нужна стена. Но об этот позже.

"А я его любила" - она буквально рыдала. Потом выпила еще. Я не помню, как мы оказались в ее комнате. Вообще, это была большая квартира в сталинском доме окнами на Тверскую, где они жили с родителями мужа. Как пишут, роскошная "генеральская квартира". Но, кроме высоких потолков и больших комнат, ничего особенно генеральского в ней не было – мебель, ковры, все из 70-х. Из нового времени – только кондиционер в их с мужем комнате. И, правда, центр, духота…

Посреди комнаты стояла большая двуспальная кровать. Очень тщательно заправленная. А на ней восседала веселая компания – мишка, зайцы… Игрушек было нее менее двух десятков. Но они были не свалены кое-как, а тщательно рассажены – у каждого свое место. Она как будто прочитала мои мысли и произнесла почти с ненавистью: "Я каждое утро их рассаживаю". И посмотрела в сторону зверей недобрым взглядом. Я испугалась, что она сейчас поотрывает им головы. Хотя при чем тут зайцы и мишки? "А еще был кот" - прошептала она. Но он умер, немолодой уже был…" Вот так все сложилось– семья на даче, кот умер, любовник бросил, а, может, просто поссорились…

Я села на старенький диван, она – рядом. "А ты, наверное, подумала, что я лесбиянка? Ну, когда я бросилась к тебе обниматься?" - вдруг почти осмысленно спросила она меня. "Нет, ты что!" - честно, как пионер, ответила я. Мне в те годы такое и в голову, признаться, не могло прийти – заслуженная артистка и вдруг… Она положила мне голову на колени и стала тихонько плакать. Я гладила ее по голове и говорить ей какая она красивая, замечательная. Мне было ужасно ее жаль. И в тот момент, когда моя жалость достигла предельного градуса, она вдруг резко повернула голову и изо всех сил укусила меня. Так, кстати, всегда делает мой кот – когда я его глажу и жалею, мол, бедный, сидишь целыми днями в квартире, он непременно укусит меня. Потому что гордый. Вот и она укусила меня. И следы от ее прекрасных зубов прошли только дней через десять.

В ней вдруг с невиданной силой начала подниматься агрессия. Она резко вскочила, подбежала к окну, распахнула его, в комнату ворвался шум Тверской… "А давай прыгнем!" - предложила она – Вместе ведь не страшно!" "Только давай еще выпьем" - осенила меня спасительная мысль. Я вдруг обнаружила в себя знание, о котором и не подозревала: человека надо напоить "до краев", до беспамятства. Тогда он станет менее опасным. А она явно была уже опасной. Но Лена легко согласилась на мое предложение. Я притащила из кухни бутылку "Метаксы", налила в мой стакан из-под пепси. И почти насильно заставила ее выпить. Она обмякла, прилегла на диван… Потом скатилась с него и стала орать. Страшно, жутко, по-звериному… Хорошо, что стены в этом доме были толстые, и никто не слышал, как воет заслуженная артистка и просто прекрасная женщина Елена Майорова.

Потом она затихла. Заснула. Я прошлась по квартире. В большом холле стояли краски, кисти, мольберт. Это была своеобразная мастерская ее мужа-художника. Здесь потом она, по всей видимости, и найдет растворитель для очистки кистей, который то ли случайно, то ли специально плеснет на себя, а потом поднесет зажигалку.

Она спала. А я, честно говоря, не знала, что мне делать. Кому-то звонить? Кому? Вся ее семья была на даче. Ее друзья были мне неизвестны. И я ушла, захлопнув за собой дверь. … В девять утра я позвонила ей. Она сразу сняла трубку. Узнала меня. Сказала, что все нормально, но почему-то на руках кровь. Больно. Пришлось приклеить пластырь. Я не знаю, что она делала 13 часов после того, как я ушла. Я перезвонила днем, часа в три, и мы договорились встретиться завтра. Снова у нее дома. Когда я пришла, то все было совсем по-другому. Дома был муж, мы познакомились. На ней - мужская сорочка с длинными рукавами. Пластыря на запястьях я, честно говоря, не заметила. Она дала интервью. Все было нормально, без драматизма – история успешной актрисы, которая приехала из провинции, у которой все удалось, все получилось: самый престижный театр, главные роли, счастливая семья, друзья… Потом мы выбирали одежду для фотосессии. Она распахнула шкаф – в нем висело очень много платьев. Нарядных, женственных. Как я теперь знаю, среди них было и то самое, которое потом вспыхнет и убьет ее.

Уже в конце нашей беседы она (а было очевидно, что ей стыдно и неловко передо мной) тихо сказала: "Спасибо, что не бросила меня". Думаю, она сама прекрасно понимала, что ходит по краю...

Спустя несколько лет я написала роман "KEEP LEFT" (скоро он будет переиздан под более точным, как мне кажется, названием – "Заложница декора") и вставила в него эту страшную историю. По сюжету главная героиня попадает в такую же ситуации, придя в гости к подруге, которую не видела много лет. Я придумала не оригинальное, но самое лучшее решение: героиня звонит мужчине с широкими плечами, он приезжает и спасает ее, вызывает врача для подруги. А дальше – любовь, потому что он надежный, потому что он – стена. Увы, в том 1997 году ни мне, ни Лене Майоровой некому было позвонить. Спасать нас было некому. Никто не хотел быть нашей стеной. И когда я вспоминаю эту историю, то отчетливо помню именно вот это ощущение – мы одни и ждать помощи неоткуда. Сейчас, спустя много лет, я сижу дома и пишу этот текст, откровенно говоря, сомневаясь, правильно ли я делаю. Может, не стоит выносить все эти подробности на страницы глянцевого журнала? Рядом мой кот – он недоволен, что я не уделяю ему внимание, и вот-вот начнет топтаться по клавиатуре, стирая слова на экране. Но я не обижаюсь. Ведь никто в мире не мяукает так радостно, когда я поздним вечером подхожу к двери своей квартиры. А, главное, я точно знаю, что сегодня в подобной ситуации я знаю, кому позвонить. И меня спасут.

Лена Майорова не хотела умирать… Поэтому ее и отпели в церкви. Она лишь все время пыталась проверить: есть или нет в ее жизни спасатель? А еще она очень любила покупать вещи в программе "Магазин на диване": чудо-метелка, чудо-крем, чудо-терка… Она до последнего вздоха верила в чудо.

P.S. Буквально вчера я прочитала повесть-быль Марка Руденштейна о "закулисных" тайнах фестиваля "Кинотавр". Я и сама бывала на этом фестивале, поэтому ни секунды не сомневаюсь, что все рассказанное – правда (может быть, даже приукрашенная). Да, все актеры крутят романы, да, многие пьют, но вот сгорают заживо – не все. К счастью.
А еще меня очень порадовало, как представлен в повести Рудинштейна отличный актер, талантливый режиссер и удивительный мужчина Владимир Машков. Да, он тоже не ангел. Но я еще раз убедилась в том, что он – классный! И я не зря в своем новом романе "Любовные мейлы на мятой бумаге", создавая образ главного героя, в качестве прототипа выбрала именно Машкова.

НАТАЛИЯ ЗЕМЛЯКОВА