Кулуары конференции

КУЛУАРЫ КОНФЕРЕНЦИИ
«ЭВОЛЮЦИЯ ТЕКСТА
В ТРАДИЦИОННЫХ И СОВРЕМЕННЫХ КУЛЬТУРАХ»
Кафедра литературы
Коломенского государственного педагогического института

Выпуск – 9.

УВАЖАЕМЫЕ КОЛЛЕГИ!

Благодарим вас за внимание к нашей рассылке. Сегодня мы отправляем ее очередной
выпуск. Напоминаем, что вы можете задать вопросы авторам докладов и обсудить
их выступления.
Чтобы подписаться на лист обсуждения, необходимо послать пустое письмо по адресу
kolomna_confer-subscribe@yahoogroups.com

Марина Викторовна Загидуллина,
Челябинский государственный университет

КОДИФИКАЦИЯ ТРАДИЦИИ В ТЕКСТЕ: ОБНАЖЕНИЕ ПРИЕМА

М. Твен считал, что шутить без опасений упреков в неоригинальности мог только
один человек на Земле – Адам. Р. Барт полагает, что современный текст создается
Скриптором, а не Автором: «Текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных
источников»(1). Идея «вписанности» каждого нового произведения литературы в заранее
заданные координаты развивается и культурологами: «Культура, как некая гигантская
расчетная матрица, «раскатывается» от горизонта до горизонта и подставляется
вместо текста: текст становится «семиотическим монитором» культуры (его узкий
внутренний просцениум забыт и заброшен вместе с претенциозной лингвистикой текста.
Аналитик теперь имеет дело с бескрайним универсумом эволюционных звеньев культурного
семиозиса»)»(2).
Цитаты, реминисценции и аллюзии – один из наиболее частых «осознанных» маркеров
опоры на традиции и предшествующий литературный опыт, показатель необходимости
апперцепционной базы автора и читателя. Горизонт ожидания автора связан с поиском
«понимающего» читателя, способного «считывать» цитату и вырабатывать адекватную
авторскому кругозору технику понимания. При этом важно, что процесс декодирования
смыслов, скрытых в цитатах, в исторически дистанцированных текстах для читателя
крайне затруднен. По закону восприятия непонятное подменяется понятным – часто
далеким от истинного значения неясной фразы(3) (в эксперименте В. А. Мануйлова,
когда 12 рабочим было предложено прочитать полное собрание сочинений Пушкина,
фраза «О, сколь он для тебя, Кагульский брег, поносен» из «Воспоминаний в Царском
Селе» была воспринята как сообщение о расстройстве желудка на кагульском берегу
(4)). Пушкинские аллюзии на Горация, Пиндара, Державина и др. слабо прочитываются
современным читателем, даже специалистом (см., например, комментарии к лицейским
стихотворениям Пушкина в первом томе нового академического собрания сочинений(5)).
Изысканные и сложные коды-цитаты не прочитываются, следовательно, и не срабатывают.
Характерно стремление автора «помочь» читателю (Дж. Апдайк снабжает роман «Кентавр»
словарем используемых мифологических понятий). Письмо «для избранных» вступает
в противоречие с самой эпохой масс-медиа, основная культурная парадигма которой
связана с массовой воспроизводимостью культурных образцов. Установление коммуникации
с читательской аудиторией оказывается частью проблемы известности, славы и литературной
репутации.
Следствием этих факторов оказывается широко распространенное в современной авангардной
литературе использование цитат, реминисценций, аллюзий из произведений классического
«пантеона» – другими словами, «школьной литературы» – которые считываются без
труда среднеобразованным человеком. Связь своего текста с «чужим», но для всех
известным, ведет к тому, что код сам себя обнаруживает, помечается именно как
код, не убирается в глубь ткани текста. Таково ироничное курсивное «и дым отечества
нам сладок и приятен» Державина в «Горе от ума». Прямые цитаты из классических
школьных текстов неизменно оказываются в зоне игровых манипуляций и десакрализации
«некритикуемых» произведений. Примером может служить рассказ В. Пелевина «Святочный
киберпанк» как зона иронической встречи «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Ревизора»
Гоголя, «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина и «Муму» Тургенева.
Явная тенденция в литературе последнего времени: кодификация традиции за счет
ярлыка, прецедентного имени и слова(6). Классический текст неизменно сворачивается
в ячейках культурной матрицы до формулы и кода под воздействием механизма суправербализации(7).
Автор, включая в свой текст ярлык, рассчитывает на спонтанное его разворачивание
в сознании реципиента, на сумму энграмм (Н. Рубакин), «запрограммированных» этим
текстом в сознании носителя ярлыка.
В качестве примера обратимся к поэтической пушкиниане юбилейного 1999 года. Стихи,
посвященные Пушкину, касаются в основном фактов его судьбы. Это достаточно характерный
момент – поэты «примеривают» на себя инвариантный путь. Т. Кибиров пишет «Историко-литературный
триптих», долженствующий описать метасудьбу Поэзии:

Ната, Ната, Натали,
Дал Данзас команду: «Пли!»

По твоей вине, Натуля,
Вылетает дура-пуля.

Будет нам мертвец ужо,
Закатилось наше все.

Просто все буквально наше,
Что ж ты делаешь, Наташа?

Далее:

Виновата ли ты, виновата ли ты,
Может, Пушкин во всем виноват?
Ты скажи, Натали, расскажи, Натали,
Чем же люб тебе кавалергард…

И наконец:

Пока в подлунном мире
Жив будет хоть один
Бряцающий на лире
Беспечный господин,

Найдется и Наташа,
И счастливый певец
Увидит в ней все также
Чистейший образец…

В поэтической пушкиниане 1999 года ощутим общий отход от «сакрального» в сторону
«профанного»(8), «братание» с Пушкиным, стирание «хрестоматийного глянца» – в
противовес, например, Пушкиниане 1987 года, материалы которой анализирует П.
Дебрецени, подчеркивая общую сакрализацию всего, что связано с великим именем(9).
В качестве примера можно привести поэму К. Арбенина «Пушкин мой». Эпиграф – «Я
памятник себе // И долго буду тем» – соотносится с увертюрой:

Пушкин всякий. Пушкин разный.
Пушкин с веником и нимбом.
С топором и пистолетом.
С бакенбардами и лысый.
При регалиях и без...
Только разве ж это Пушкин?!
Это ж так – игра природы,
Видимость изображенья.
Сам ты Пушкин –
Вот в чем соль!(10)

Далее в поэме говорится о детстве поэта («Няньки ему умилялись. // Дядьки же
так рассуждали: // «Махонький гад, да шустрый! // Знать, далеко пойдет»), лицее
(«В Лицее Пушкина не ждали – // На что им нужен был поэт // С таким нечистокровным
рылом // В своем прославленном лице!»), Михайловском («И хочется родимому //
Попить винца с девицами, // И хочется кудрявому // Проехаться в двуколочке»)
и т. п. В «Предисловии» И. Квасова дается следующая оценка содержания поэмы (которую
автор, как сказано в начале, считает лучшим своим творением): «…в книге Арбенина
… персонажи разных мифов сливаются в одну внутренне не противоречивую фигуру…
Из книги принципиально невозможно узнать ничего нового об Александре Сергеевиче.
Но адская смесь шаблонов вдруг показывает поэта сложным, таинственным, необъяснимым.
В то же время оказывается, что “Пушкин всякий, Пушкин разный...”, свободно себя
чувствующий в любом качестве, становящийся действительно ВСЕМ даже в большей
степени, чем мог предположить Григорьев. Аллюзия Пушкин – Бог (“Как атеист я
в Пушкина не верю...”) кажется не абсурдной, а вполне уместной, объясняющей многое
в его образе (так и хочется сказать: нерукотворном)… Как некая мечта антропософа:
бог внутри нас. В общем, поскреби любого русского, и ты найдешь Пушкина»(11).
Размышления И. Квасова показывают, насколько «профанное» оборачивается своей
противоположностью – «сакральным». Этот пример позволяет судить об общих тенденциях(12).
Обращение к классическим образцам становится именно «примериванием» классики
на себя и на читателя. Вот стихотворение Т. Кибирова:
Умом Россию не понять –
Равно как Францию, Испанию,
Нигерию, Камбоджу, Данию –
У всех особенная стать(13).
Ожидание «апперцепционного» попадания оправдывается всеобщим знанием афористического
четверостишия Тютчева – если бы этой опоры не было, данная «декларация» имела
бы нулевой эффект.
Можно взять наугад любую подборку стихотворений в последних номерах «толстых»
журналов, чтобы убедиться в симптоматичности таких «апперцепционных» ходов. Приведем
еще ряд примеров: Мария Бондаренко в подборке «…И ни разу за прялкой» вкрапляет
в текст весьма «неклассического» стихотворения аллюзию к «Пророку» и цитату из
«Бесов» Пушкина («я был труп — дай назад // мой рассудок Бог Детских Невзгод
// сколько их куда их гонят — // пушкин знает кудряв и речист //из двухтомника
памяти выпало «халихало» // прошлогодне и вяло как лист»(14)); Глеб Горбовский
в своей юбилейной подборке эпиграфом одного из стихотворений избирает блоковское
«Я пригвожден к трактирной стойке», определяющее содержание стихотворения:
Я к себе пригвожден самому.
Лист опавший пришпилен к ежу.
Сладострастный убивец – к ножу.
Астроном – к неоткрытой звезде.
Лед на Севере – к тихой воде.
Кум-палач – к топору и хлысту...
А Христос пригвожден –
ко кресту(15);
еще одно «от-тютчевское», Владимира Рецептера:
Никого не учу, ни чужих, ни родных,
а, свернувшись в своей скорлупе,
обращаюсь на «ты» в поученьях слепых
лишь к себе, глухарю, лишь к себе...
Все, что сказано — ты, мол, вот так, а не так,
повелительный тон старика
относите ко мне одному: я, дурак,
наставляю себя, дурака.
Не учи, мол, и бисера зря не мечи,
все — впросак, а добра — ни на грош,
и, как сказано Тютчевым, знай да молчи,
полно, хватит, довольно, хорош!
Но во сне появляется ангел с ведром
и смывает все правила дня,
и, проснувшись, смеешься, дурак дураком,
чтобы в полмя попасть из огня...(16)
Конечно, можно говорить о «традициях» и «заимствованиях», но важно, что классическая
литература переживает в рамках современной если не новое рождение, то «переработку
второй степени», опосредованное функционирование. Литература всех типов требует
от читателя базы – в разной степени, разумеется, но требует. Таким образом, очевидно,
что классическая литература не отходит на третий план в чтении и потреблении
культурных ценностей, но занимает иное пространство, измерение, которое нуждается
в изучении и анализе новыми средствами, как квантитативными, так и литературоведческими,
основанными на учете достижений иных дисциплин (например, психологии и культурологии).
Внедренность классических языковых клише и «формул», до которых неизбежно сворачиваются
тексты, в сознание читателей и писателей образует особую зону «встречи» эпох.
Об этом образно говорит В. И. Тюпа, ссылаясь на мнение М. Бахтина («внутренней
территории у культурной области нет: она вся расположена на границах… Каждый
культурный факт существенно живет на границах: в этом его серьезность и значительность»(17)):
«Не является ли классическая литература своего рода «межевым знаком», своеобразной
пограничной областью между архаическим и авангардным, местом их драматической
духовной встречи?»(18)
Проанализируем эти закономерности.
Согласно закону рассеивания энергии, классика «распыляется» в культурном пространстве.
В то же время действие закона сохранения энергии обеспечивает ее неуничтожимость.
Претерпевая переоценку со стороны аналитических институтов, классическая литература
сохраняет свою высокую ценность в представлениях среднестатистического большинства
именно как средоточие вечных, нетленных ценностей. При этом само обращение к
классическим русским произведениям во многом ограничивается школьным знакомством.
Выражение В. С. Непомнящего: «Классика обрела функции текущей литературы» – можно
считать неким преувеличением, однако важно, что для «текущей литературы» классика
становится новым источником смыслов и позиций. Теперь уже речь не идет об огульном
признании авторитета классических произведений как недостижимых образцов, но
именно открытой эксплуатации классических «формул» как особого коммуникационного
кода, обеспечивающего апперцепцию нового текста и читателя. Таким образом, действие
законов инерции и относительности сменяется действием закона воспроизводимости
– внедренности классических текстов в массовое сознание как доминант национальных
представлений о мире. Можно прогнозировать, что среди произведений современной
литературы благодаря закону отбора в «коллективной мнеме» останутся только те
произведения, которые коррелируют с национальными классическими клише (другими
словами, пантеон вряд ли допустит присутствие совершенно нового, авангардного
во всех уровнях произведения; впрочем, сама возможность создания такого текста
крайне невелика(19)). Факт, что русский литературный пантеон состоит в основном
из произведений реалистического (в самом общем смысле) плана, это не дань ситуации
(расцвет русской литературы совпал со временем формирования пантеона и пришелся
на господство во всех развитых литературах Европы именно реалистического способа
изображения жизни), а следствие закона воспроизведения и инерции, благодаря которым
в огромном литературном репертуаре избираются тексты, соответствующие горизонту
ожидания(20) читателя и ряду принципов, о которых пишет в своем исследовании
Е. Добренко: доступности, «понятности», развлекательности, стабильности формы,
«типологической общности», соотнесенности произведения с общественным сознанием
потребителя, «красивости искусства», «современности» произведения(21). Эти принципы
можно разделить на две противостоящие группы – с одной стороны, психологические:
доступность, стабильность формы, «красивость», понятность, развлекательность;
с другой стороны – идеологические: «типологическая общность», соответствие «общественному
сознанию» (то есть релевантность ценностной иерархии) и «современность». Характерный
момент: результатом взаимодействия двух групп принципов будет не победа одной
над другой, а их равнодействующая (по словам Н. Рубакина, злорадство – равнодействующая
злобы и радости, то есть рефлексия двух этих эмоций в единстве(22)).
Во многом эти принципы соответствуют детской психологии чтения. То, что классические
произведения рассматриваются как «школьные», никак не снижает их ценности, напротив,
демонстрирует сам принцип приспособления многоуровневого классического текста
к нормативным потребностям реципиентов в национальном масштабе: сложное произведение
должно быть сведено до удобопонимаемой формы, где все «разложено по полочкам».
На заре формирования массового читателя в России шли дебаты о параллельности
понятий «детское» – «народное». При всем азарте противников такого сопоставления
(наиболее решительно возражал такому отождествлению Н. А. Рубакин: «Изучение
читателя из народа показало, например, что никакой особенной «беллетристики»
для него не нужно, что смешение литературы детской и народной – курьезная и непростительная
ошибка…»(23)) оно имело смысл. Но не потому, что «народ» был неразвит, а потому,
что детская стратегия чтения во многом соответственна глубинному народному (массовому,
среднестатистическому) варианту восприятия. Неслучайно тот же Рубакин подчеркивает,
что самый большой интерес проявляют простые читатели именно к книге о сегодняшнем
дне, притом практической книге – по сельскому хозяйству, экономике, политике.
Этот «утилитарный» подход отражает важнейший механизм восприятия – ожидание от
информации (в том числе художественного текста) статуса четких инструкций и указаний.
Утилитаризм отражается в самом стремлении свести «к одному знаменателю» (сделать
«понятным» и «понятым»). Потребность в «новизне» коррелирует с этой задачей –
упорядочить и поместить «на свое место» в иерархии ценностей как можно большее
число объектов. Закон экономии трудовых усилий делает актуальным легкое чтение,
главная координата которого – разворачивание во времени («легкий текст» призван
заполнить свободное время, но не сознание). Важнейшая черта классического текста
– преодоление времени и переход в иное измерение – матричного образца, прецедентного
слова и имени.
Оказываясь частью нового текста, классический образец легко выдерживает давление
игрового, профанного, десакрализуемого модуса, поскольку сама эта культурная
игра направлена не «против» классического текста, а на поиск коммуникации с читателем.
В этом случае кодификация традиции в тексте в виде «прямого указания» становится
вариантом «обнажения приема» как нового приема. Автор-последователь цитирует
знаменитого и широко известного автора-предшественника в явном расчете на энграмматическую
память своего читателя-современника.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.:
Прогресс; Универс, 1994. С. 388.
2.Устин А. К. Дейктическая концепция текста, мышления и культуры. Автореферат
дис…д-ра культурологич. наук. СПб.: РГПУ им. А. Герцена, 1998. С. 5.
3.См. об этом: Белянин В. П. Психологические аспекты художественного текста.
М.: Изд-во МГУ, 1988. С. 32.
4.Мануйлов В. А. Рабочий читатель и Пушкин // Звезда. 1933. № 12. С. 153–154.
5.Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 20 т. СПб.: Наука, 1999. Т. 1. Например,
комментарий к стихотворению «Наполеон на Эльбе» подменен пересказом критики В.
Ф. Раевского.
6.Гудков Д. Б. Прецедентное имя (ПИ) в когнитивной базе (КБ) современного русского
// Язык, сознание, коммуникация. М., 1998. Вып. 4. Филология. С. 82–93.
7.Рубакин Н. А. Психология читателя и книги. Краткое введение в библиологическую
психологию. М.; Л.: ГИЗ, 1929. С. 157–161.
8. См., например, подборку в «Общей газете». (1999. 3 – 9 июня. С. 16.)
9. Débreczeny P. Social Functions of Literature: Alexander Pushkin and
Russian culture. Stanford University Press. Stanford, California, 1997.  Р. 243.
10. Арбенин К. Ю. Пушкин Мой. Поэма во фрагментах. СПб.: Зимовье Зверей, 1998.
48 с.
11. Там же.
12. См., например, сетевую публикацию стихотворения В. Белоброва «К…» (www.frsd.ru/popov/pushkin):
Прокати меня по ветру, по снегу
На коне, на коне, на коне!
Я хочу чтоб ты мчалась на ослике
Наравне, наравне, наравне!
Я тебе посвящу, моя курочка,
Восемь строк, со слезами до луж.
Я хочу чтобы ты, моя дурочка,
Называла меня А. С. Пуш.
О поиске «созвучий» с именем Пушкина рассуждает М. Безродный: «Существование
пушкинского имени в качестве и собственного, и нарицательного, а также явления,
возникающие в силу этого двойного статуса, – все это достойно отдельного обсуждения.
Здесь хотелось бы обратить внимание лишь на практику подыскивания соименных («соморфемных»)
Пушкину объектов массового культа. Cм., напр., посвященную юбилею Аллы Пугачевой
заметку «Пу...- наше все!» (Итоги. 20.04.1999) или ироническое признание «Так
кто / Ваш любимый поэт / Пушкин / и Винни-Пух» (Некрасов В. Стихи из журнала.
М., 1989. С. 36.), а также развитие последнего мотива в «Пушкининане» Гецевича:
«Пушкин - справа / Пушкин - слева / А народную тропу / проторил Некрасов Сева
/ прямо к памятнику Пу» (Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 188)» (см.:
Безродный М. К вопросу о культе Пушкина на Руси: Беглые заметки. Сетевая публикация:
http://www.ruthenia.ru/document/242352.html.). Во время юбилейной кампании о
Винни-Пухе в связи с Пушкиным во время своих концертов и выступлений по радио
неоднократно рассуждал А. Битов.
13. Знамя. 1999. № 4. С. 3.
14. Знамя. 2001. № 9. Цит. по сетевой публикации: http://magazines.russ.ru
15. Звезда. 2001. № 10. Cм.: http://magazines.russ.ru
16. Новый мир. 2001. № 10. http://magazines.russ.ru
17. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 25.
18. Тюпа В. И. Между архаикой и авангардом // Классика и современность/ Под ред
П. А. Николаева, В. Е. Хализева. М.: Изд-во моск. гос. ун-та, 1991.  С. 116.
19. См. об этом: Poggioli R. The theory of the Avant-Garde / Tr. from ital. by
Gerald Fitzgerald. Cambridge, Mass: The Belknap Press of Harvard University Press,
1968. P. 79–87.
20. См. об этой центральной категории учения Х. Яусса в ст.: Дранов А. В. Горизонт
ожидания // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы
и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М.: Интрада
– ИНИОН, 1999. С. 27–29.
21. Добренко Е. Формовка советского читателя: Социальные и эстетические предпосылки
рецепции советской литературы. СПб.: Акад. проект, 1997.С. 100.
22. Рубакин Н. А. Психология читателя и книги. Краткое введение в библиологическую
психологию. М.; Л.: ГИЗ, 1929. С. 156.
23. Рубакин Н. А. Этюды о русской читающей публике. Факты, цифры и наблюдения.
СПб.: Типография А. А. Пороховщикова, 1895. С. 6.


Будем рады вашим вопросам и деятельному участию.
Обо всех сбоях в работе рассылок просим сообщать по e-mail: gosha-p@narod.ru
Вопросы, присланные на тот же адрес, будут переданы докладчикам, а в случае получения
ответа – ответ будет вам сообщен. Кроме того, ответы на полученные вопросы будут
обобщаться нами и посылаться в качестве единой рассылки с узла www.subscribe.ru.
 Ведущий оставляет за собой право обнародовать наиболее интересные вопросы и
ответы, естественно, под именем их авторов.
Все права на публикуемые здесь материалы принадлежат авторам.
При цитировании или перепечатке – ссылки на «Кулуары конференции» обязательны.

Ваш Сергей Прохоров.