Валерий Зелепухин (1945-2003) г. Климовск

ПЕТР I

К 305-летию (январь 1701 г.) указа Петра I о бритье бород и о предписании дворянам носить немецкое платье.

В переломные моменты истории, в эпоху преобразований люди всегда обращаются к прошлому в поисках аналогов и ответов на возникшие проблемы. В России чаще всего образцом для подражания выбирали Петра I, причем, как ни странно, он устраивал всех и большевика Сталина, и демократа Ельцина. Почему это происходило?

Мнение о Петре I, как о великом реформаторе и преобразо­вателе России давно и прочно укоренилось в обществе. Связано это с тем, что большинствоПамятник Петру I в С.-Петербурге. Скульптор М.Шемякин людей знают о нем исключительно по официальной историографии.

В свое время даже Лев Толстой поддался официозу и, восхи­тившись, решил было написать книгу о нем. Но вникнув глубже, познакомившись с личными архивными - и гораздо более объек­тивными - трудами Ключевского, Платонова, Костомарова и др., он отказался от замысла, назвав Петра I «осатанелым зверем, великим мерзавцем».

Прав был или нет гениальный писатель в своих оценках? Для этого давайте взглянем на те стороны деятельности Петра I, которые являются главными для любого правителя.

Коротко напомню: после смерти отца у Петра с 10 лет закон­чилась более или менее упорядоченная учеба, то есть он фактически не получил ни политического образования, ни основ государ­ственного управления, что являлось его слабыми сторонами до конца жизни. По этой причине он нередко подпадал под чужое влияние. В частности, на формирование его взглядов исключи­тельное воздействие оказал австриец Лефорт, дебошир и кутила, женский угодник, своими бесшабашностью и невежеством отве­чающий внутреннему строю царя. Именно он исподволь пробудил у Петра I страсть к славе, причем к славе воинской.

И царь всегда оставался к ней неравнодушен. Он был «не прочь потягаться при случае с Константином Великим и Алек­сандром Македонским».

Здесь, если не ключ, то многое для понимания вроде бы нелогичных поступков Петра I.

Остановимся на ратных делах самодержца, чему он посвятил всю свою жизнь. Играть в войну он начал с тех самых 10 лет, но так и не постиг военное искусство. Известно, насколько несерьез­но Петр отнесся к первому Азовскому походу, завершившемуся полным конфузом. Однако и второй не блистал полководческим умением: 70-тысячная армия топталась два месяца под стенами города, защищаемом 5-тысячным турецким гарнизоном.

Далее, как мы знаем, царь, не решив проблему выхода к Черному морю, нежданно-негаданно развернулся на Балтику, объя­вив войну более грозному противнику - шведам. Под Нарвой 18-летний шведский король Карл XII с 8,5-тысячным отрядом воинов продемонстрировал 28-летнему Петру как надо воевать, разбив его 40-тысячную армию.

Потерпев поражение, царь бросился спешно набирать новые полки, упустив вопросы продовольствия, лекарств, расквартирования. Поэтому от голода, болезней умерло множество новобранцев, но его это мало волновало. Страшная убыль в войсках; в том числе от невыносимой службы, восполнялось новыми и новыми рекрутскими наборами, отмечал Ключевский.

Есть немало тех, кто считает, что после Нарвы Петр I, в отличие от предшественников, бравшихся, но не доводивших до конца военную реформу, осуществил ее решительно, жесткими мерами. Тут следует внести маленькую, но существенную поправку: все цари, начиная с Годунова, вносили изменения в русские войска, сообразуясь со стоящими перед страной целями, то есть постепенно, не перенапрягая экономику. Петр же вынужден был проводить реформу под давлением обстоятельств, им же самим и порожденных. Так что ни о каких его сверхзаслугах в этой области говорить не приходится. Подтверждают эти слова следующие сведения: задолго до Петра - в конце XVI - начале XVII века в русском войске присутствуют достаточно много иностранных на­емников: немцев, французов, шотландцев, передающих военный опыт россиянам. Конкретно, в 1632 году в 32-тысячном войске насчитывалось 1,5 тысячи иноземцев, и до 13 тысяч русских сол­дат было обучено европейскому строю. Поразительнее всего - это при наличии в том войске 158 орудий! Значит, Россия располагала обученными пушкарями, могла отливать орудия, ядра, готовить порох.

Спустя 15 лет увидел свет первый отечественный воинский Устав «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей», разработанный при царе Михаиле Романове - деде Петра I. .

В 1681 году уже 89 тысяч московских ратников из 164 тысяч перешли на иноземный строй. Во время правления Софьи их чис­ленность не уменьшилась. Однако после воцарения Петра и его малоумного брата Ивана, всеми делами в государстве стали зап­равлять Нарышкины, Стрешневы, Лопухины, мало озабоченные военными вопросами. Поэтому через шесть лет в первом Азовском походе в 150-тысячном войске насчитывалось всего-навсего 14 тысяч иноземного строя, а 120 тысяч составляло ополчение, то есть практически необученные люди. Отсюда результат.

В Северной войне Петр неоднократно пытался, так сказать, переломить судьбу и брал руководство той или иной боевой опе­рацией на себя. В 1702 году он с 28-тысячным войском (в некоторых источниках 10 тысяч) целых три недели осаждал Нотербург (Орешек). Противостоял ему шведский гарнизон, насчитывавший всего 450 человек, но при 150 орудиях. Плохо подготовленный лобовой штурм оказался, по отзыву самого царя, «трудным и кровопро­литным», но каковы были действительные потери - не указывалось, видимо, чтобы не дискредитировать царя, как вое­начальника.

11 октября 1706 года Петр I лично командовал осадой Вы­борга, окончившейся полной неудачей. Четыре года спустя, уже в ореоле славы Полтавской победы, он повторил попытку отбить Выборг. По этому поводу, у Милюкова имеется следующее описа­ние: «В мае 1710 года Петр I со всей эскадрой отправился из Петербурга к Выборгу, причем (1) весь фарватер был еще покрыт плавучим льдом, (2) во всем флоте не было человека, знакомого с фарватером, (3) суда, построенные из ели, были большей час­тью непригодны для морского плавания, (4) управление кораблями было поручено крестьянам и солдатам, едва умевшим грести од­ним веслом. В результате, весь флот едва справился с погодой и только потому не сделался жертвой шведской эскадры, что та случайно явилась двумя днями позже».

А до того в 1708 году был Гродно, куда Петр стянул войска на помощь королю Польши. Имея полуторакратный перевес над шведами, который он мог в кратчайший срок довести до опти­мального трехкратного - за счет переброски в город казаков и 12 тысяч регулярного войска, царь предпочел отступить. Сам же вновь, как это уже было под Нарвой, бросил армию и умчался укреп­лять не жизненно-важное направление - московское, а свой любимый Санкт-Петербург. (К слову сказать, Наполеон тоже дваж­ды бросал свои войска: в Африке и под Березиной).

Через год произошло Полтавское сражение, и здесь победу смазала огромная, можно сказать, преступная, ошибка, совер­шенная лично самодержцем. Преследовать разгромленные войска противника он приказал лишь вечером после грандиозной пьянки. Этот промах дорого обошелся России, продлив на целых 12 лет разорительную войну: Меньшикову не хватило всего трех ча­сов, чтобы перехватить и пленить шведского короля при переправе того через Днепр у Переволочны.

Надо прямо сказать, что 21 год воевать с полуторамиллионной Швецией есть нонсенс, наглядная демонстрация непригодности царя в качестве полководца. Ключевский считал Петра I чем-то вроде генерал - фельдцейхмейстера, генерал - провиантмейстера и корабельного обер-мастера, но никак не государем или генерал - главнокомандующим.

Да и эти, перечисленные историком функции, выполнялись им не на должной высоте. И у Ключевского, и у Соловьева мож­но встретить немало случаев, когда полностью сгнивала изготовленная для войск амуниция, пропадал строевой лес, не в нужном количестве запасался провиант и т.п., и все от того, что царь, замкнув все на себя, забывал распорядиться о их дальней­шей судьбе, или упускал вопросы контроля за отданными приказами и распоряжениями.

Был еще поход на Прут в 1711 году - очередная позорная страница в деятельности Петра I. Ряд историков подводят под эту авантюру благородное обоснование в виде стремления царя осво­бодить молдаван, сербов, болгар от турецкого ига. Даже если это так, то грош цена ему как стратегу и политику. Во-первых, при­нимать в расчеты призрачнее обещания молдавского и валахского господарей по обеспечению русских войск продовольствием, фуражем и присоединении к ним в общей сложности 50-60 тысяч местных ополченцев, а то и более, мягко говоря, неосмотрительно. А полагаться на гарантии лиц, чьи деловые и человеческие качества не известны, и рисковать армией, своей жизнью - верх легкомыслия. Кстати, господарь валахский - Бранкович почти сразу переметнулся к туркам. Во-вторых, опять повторилась та же история что и в 1700 году - вновь царь ввязался в драку, не представляя сил противника. В третьих, идти на Балканы, имея в тылу Крым с многочисленным татарским войском, означало за­ранее обрекать себя на поражение.

У Прута русское войско, истратившее большую часть своего семидневного запаса продовольствия, но не получившее ни грам­ма пополнения и ни помощи ополченцами, было окружено противником: 38246 русским воинам противостояло 119 665 ту­рок и 70 000 крымских татар. Петр чудом избежал плена, зато страна лишилась всех плодов кровопролитных походов против Крыма, а с таким трудом построенный флот утратил свои гавани: Азов, Таганрог, Каменный Затон и т.д., чем не преминули воспользоваться нагайцы, кубанские и крымские татары. Уведя в рабство свыше 30 тысяч русских людей, нанеся многомиллион­ные убытки. Удалось лишь сохранить завоевания в Прибалтике.

«Привыкнув никого и ничего не жалеть, он и не жалел ни о ком и ни о чем», этими словами Ключевского можно охарактеризовать отношение Петра к поражению на Пруте. С этого царя повелось не жалеть жизни русских людей. На Пруте в результате боевых действий погибло около 5 тысяч воинов, а от голода и жажды умерло свыше 22 тысяч. Более двух третей армии полегло не за понюх табаку, из-за очередного недомыслия единовластного самодура.

В общем, в делах военных Петр I был учеником непонятли­вым и бесталанным. Даже достигнув 50-летнего возраста, он двинулся на Кавказ, как обычно, не зная сил нового противника и особенностей театра военных действий. Он, оказывается, таким способом решил прокладывать торговый путь в Персию.

Любая война требует оружия, боеприпасов и иного снаряжения. На эти цели царь ежегодно направлял от 3/4 до 4/5 бюджета страны. Тем самым ни копейки не оставалось ни на образование людей, ни на науку, ни на здравоохранение и прочие стороны бытия. Одних только пушек Петр оставил по тем временам уму непостижимое количество - 16 тысяч штук! Да еще морских более 2 тысяч штук.

Спустя почти столетие на Бородинском поле две огромные армии в совокупности имели менее 1,5 тысяч пушек. Этим примером наглядно демонстрируется расточительность Петра I в военных вопросах: даже если установить во всех русских крепостях полный комплект пушек с некоторым запасом, то оставшиеся в 4-5 раз перекроют потребности сухопутных войск.

Страна, конечно, обязана надежно защищать себя и иметь для этого все необходимое, но ни в коем случае нельзя за счет жизненного уровня народа, плодить горы оружия без всякой на то надобности.

Не сообразуясь ни с чем, строился и флот. Тягаться с силь­нейшими в мире английским и французским флотами и думать было нечего, а против шведского количество кораблей оказалось чрезмерным, к тому же, шведский флот дряхлел и не пополнялся новыми судами, на место выбывших. Поэтому немалая часть в спешке изготовленных сверх всякой нормы русских кораблей, уже через 4-5 лет, максимум через 6- сгнили, унеся в никуда бес­смысленно затраченные средства. Для справки: строительство одного 66- пушечного корабля обходилось в годовое содержание трех пехотных полков по 1400 солдат в каждом.

Спустя шесть лет после смерти царя из сохранившихся 27 линейных кораблей лишь 13 были способны выходить в море, из которых только 8 являлись полностью боеспособными, а остальные 5 могли плавать исключительно в спокойную погоду. Мало создать что-то, надо добиться того, чтобы это что-то устойчиво функционировало независимо от создателя. Пройдет еще 10 лет, и в шведскую кампанию 1741 года ни один корабль не сможет выйти из гавани, настолько все развалится. Целый год будут вып­равлять положение, но кое-как снаряженные корабли с плохо подготовленными экипажами не отважатся напасть на шведскую эскадру, хотя будут иметь численное преимущество.

Об этой черной странице российского флота стараются не вспоминать, относя ее на плохое правление последующих Рома­новых. На мой взгляд, вина тут полностью на Петре I - это он заложил кривобокий фундамент, на котором возвел каркас тако­го же кособокого здания. С Петра I очень четко прослеживается начало волюнтаризма одного лица в военных вопросах. Он сам, и большинство царей-мужчин на русском престоле после него, мнили себя непререкаемыми авторитетами в армейских и морских делах.

В стране с примерно 14 миллионным населением, из которого лиц податного состояния насчитывалось около шести миллионов, Петр умудрился раздуть регулярное сухопутное войско до 210,5 тысяч, и примерно 110 тысяч нерегулярного, на которое все рав­но выделялось жалование. Имелись еще какие-то военные образования из инородцев и то же финансируемые. Флот же со­стоял из 48 линейных кораблей и 787 других судов с 27 939 моряками. Хотя с экономической точки зрения, государство мо­жет держать в мирное время под ружьем не более 1 % мужчин, т.е. для России Петра I это составляло около 140 тыс. человек. При этом мне ни разу не попалось никаких данных о количестве рус­ских торговых судов, плавающих в Европейские страны при Петре I, ради чего собственно и затевалась вся катавасия со шведами.

Перейдем к внутренним делам, к деятельности царя на этом поприще. Начнем с торговли;. Петр I лишь занимался разговорами о необходимости развития отечественной торговли, изредка изда­вая по этому поводу указы, но на деле удушая ее поборами и налогами на ведение непрерывных войн. Фактически, царь озабо­чивался исключительно благополучием иностранных купцов, для чего им гарантировались: «совершенно свободный въезд, безопас­ность на пути и содействия всякого рода; свободное отправление веры; иноземцы не подвергались суду и наказанию по обычаю русскому, для чего учреждалась тайного военного совета коллегия, которая чинила правосудие, во-первых, по законам божеским, а потом по римскому гражданскому праву и другим народным обычаям милостиво».

После этого попробуй русский купец встать вровень с иноземцем. С Петра и началось всеобщее пресмыкание перед чужеземным. А ведь Господин Великий Новгород за пятьсот лет до Петра I высоко держал гордость и звание русского, показывая потомкам как надо вести себя. Все возникавшие тяжбы с инозем­цами, включая купцов, всегда разрешались только в русских судах по новгородским законам!

Торговля есть мощнейший рычаг для подъема и преобразования государства. Тому имеются примеры в допетровской российской истории. Наиболее в чистом виде это прослеживается на примере Сибири, покорение которой со второй половины XVI века взяли на себя торговые люди, в частности Строгановы. Купцы же пер­выми начали осваивать богатства Урала, создавать там промышленность.

Русские купцы сами решали - с кем им выгоднее торговать, в какую сторону торить торговые пути, поэтому взаимоотноше­ния с партнерами были равноправными, не ущемляющими чувства собственного достоинства, не вызывающие ощущения ущербнос­ти, приниженности. Но Петр I сам не уважал свое отечественное и не пресекал такое же неуважение к русскому у чужеземцев. Своей дубинкой он не только развернул всех на Запад но и согнул в дугу россиян перед иностранцами.

Непонятно, либо не видят, либо стесняются говорить о фаль­ши и надуманности в обосновании Петровской переориентации на Балтику. Историки, не утруждая себя всесторонним анализом, привычно вслед за Соловьевым повторяют: «едва оперившись после монгольского нашествия и ига Русь, в которой так явственно стади проглядываться черты будущей Российской державы, рва­лась к морям. Без окна в Европу не было жизни, не было будущего. И этот внешнеполитический императив опирался на императив внутренний - необходимость единения страны. Выбора не было - любой другой путь значил разор, гибель веры, новое иго».

Вот так, ни больше, ни меньше. Без Балтики, за выход к которой требуется положить бессчетное число жизней, Россию ждет иго. Интересно, откуда теперь его надо было ждать? То, что Россия граничила с Польшей, Австрийской империей, Швецией, оказывается не в счет, будто они не европейские страны. Для Англии, Голландии, Франции, чтобы торговать с Россией в то время и для тех объемов грузов, портов на Балтике не требовалось. Их вполне устраивали торговые дома, которые англичане держали с начала XVII века в Москве, Ярославле, Вологде, Холмогорах и Архангельске, и пять пристаней в Карельском Устье, на Печенеге, Варзуге, Мезени и Шунге. За голландскими купцами были закреплены две пристани на Каме и в Пудожском устье Двины. На Коле разрешалось приставать и французским кораблям.

В 1710 году в. Архангельский порт прибыло 72 английских корабля, 58 - голландских и 24 - от других стран. Всего 154 корабля. Через 12 лет в замерзающий порт Санкт-Петербурга пришло всего 116 кораблей, но какими великими жертвами это далось, хотя возможности Архангельского порта использовались лишь ча­стично. Можно вообще было отложить проблему Балтики на потом, займись Петр строительством незамерзающего порта на Кольском полуострове (нынешний Мурманск), только для этого как раз и требовался государственный ум, не подверженный иноземному влиянию.

Кроме того, у России вдоль ее сухопутных границ находились Китай, Афганистан, Персия и Турция, в которые нацеливались устремления Европейских стран. Петру I надо было там устанавли­вать надежные торговые отношения, опережать конкурентов, завоевывать рынки. Петр же, избрав одноазимутный, совершил судьбоносную политическую ошибку: курс «Вперед на Запад», ибо ввергнул Россию в опасное и крайне преждевременное противостояние с европейс­кими государствами. Последующие за этим события вынудили царя задать стране односторонний крен в милитаризацию. По суще­ству, и это надо, скрепя сердце, признать Петр I спровоцировал всеевропейскую гонку вооружений (как позже в США всемир­ную).

В целом, на занятие внутренними делами у Петра I оставалось крайне мало времени, так как из 25 последних лет его жизни только два года были мирными. Все его потуги улучшить внутри­хозяйственные дела имели единственную цель - обеспечить победу на внешнем фронте. Но спонтанные, плохо продуманные меры ни к чему хорошему не приводили. То в 1708 году учреждаются 8 губерний с ранее существовавшими уездами, то затем уезды за­меняются какими-то «долями», то в 1719 году вместо губерний вводятся 50 провинций с делением на «дистрикты», при одновре­менном сохранении в прежнем губернском городе поста губернатора, который продолжал управлять ближайшей провин­цией, а в судебной и военной областях - всеми остальными, возникшими на территории губернии.

Вместо совершенствования действующей государственной си­стемы, Петр все ломает: Боярскую думу заменяет назначаемым им самим Сенатом, вместо 44 Приказов ввел 13 коллегий, придав наибольшее значение первым трем: Военной, Адмиралтейской, Иностранных дел. При этом количество чиновников не уменьши­лось, а, наоборот, возросло.

Не народ с его нуждами, а государство вышло на первое место. Однако появление новых учреждений, без изменения эко­номических отношений - еще не означает ускорения развития страны, изменения нравов в обществе.

На правах коллегии существовал Синод, образованный в 1721 году, олицетворяющий собой полное подчинение церкви госу­дарству. В итоге «государство пухло, а народ хирел».

Особо остановимся на строительстве Санкт-Петербурга. Уж со своим-то любимым детищем царь, вроде бы не должен дать промашки, уж тут-то он просто обязан продемонстрировать свою гениальность, свои качества Великого человека. Ан, нет! Ничего подобного, отличий абсолютно никаких. Вопреки бытующим ле­гендам, город, как установил П.Милюков, строился без четкой концепции. Вначале его возводили на так называемой Петербургской стороне; построили церкви, биржу, лавки, здание для коллегии, частные дома. Но здесь выясняется, что морской порт и судоверфь на данном месте не вписываются, а по Неве без углубления фарватера нельзя вывести в море оснащенные корабли.

Петр тут же, в свойственной ему манере, загорается новой идеей - «перенести торговлю и плавное поселение в Кронштадт; и там опять по наряду каждая губерния воздвигает огромный каменный корпус, в котором никто никогда не будет жить и которые постепенно развалятся от времени. Между тем город воз­никает на новом месте, между Адмиралтейством и Летним садом, где берег выше, и наводнения не так опасны».

А Петр уже охвачен новыми прожектами - превратить Петербург в Амстердам, с заменой улиц каналами, для чего весь город перенести на Васильевский остров - самое низменное место, а от наводнений и неприятельских нападений возвести плотины, и эта очередная, спонтанно возникшая сумасбродная идея, начинает реализовываться. Лишь смерть царя поставила на ней точку, а все воздвигнутое сгнило и разрушилось. На ветер выброшены материалы, деньги, загублены десятки тысяч людей.

По всей России тогда действовало запрещение на каменное строительство под страхом смерти и разорения. Весь кирпич и камень свозились в Петербург, дабы сравняться с «резиденциями чужих государей».

Ну, чем не наглядный пример показухи, чем не пример оголтелого волюнтаризма! Царь даже стены деревянных домов, воздвигаемых в Петербурге в силу крайней необходимости, зас­тавлял разрисовывать под кирпич! «Местоположение Петербурга - непростительная ошибка, тем паче что рядом имеется неболь­шая возвышенность, так что император мог бы уберечь город от любых наводнений, если бы построил его немного выше, а в низине оставил бы только гавань», такие мысли высказал немец­кий гений - Гете, спустя пять лет после ужасного наводнения 1824 года, унесшего жизни около 14 тысяч горожан. Петр I знал о регулярно происходящих катастрофических разливах Невы. Об этом, по словам Гете, «один старый моряк предостерегал его, наперед ему говорил, что население через каждые семьдесят лет будет гибнуть в разлившихся водах реки. Росло там и старое дерево, на котором оставляла явственные отметины высокая вода, но все тщетно, император стоял на своем, а дерево повелел срубить, дабы оно не свидетельствовало против него».

Неудачное размещение северной столицы особенно наглядно проявилось во время серьезных войн, когда ее легко блокировали с моря и реально угрожали с суши, заставляя отвлекать на ее защиту чрезмерно крупные силы. В гражданскую войну количество жителей в Петрограде сократилось в три раза, число умерших составило почти четверть миллиона. В Великую Отечественную войну - все по тем же причинам - город оказался во вражеской блокаде. 600 тысяч умерших и погибших лежат только на одном Пискаревском кладбище немым, не прощающим укором самодержцу. Гнилой климат, обусловленный болотистой местнос­тью и близостью холодного моря, загрязненность и тяжелые условия жизни, вызывали у населения многочисленные болезни. В начале XX века, по сведениям Горького, почти треть жителей болели туберкулезом. Оттуда эта зараза расползлась по всей России.

Кумир Петра I Александр Македонский, завоевав Египет, основал город-порт Александрию, самолично выбрав место и на­чертив его примерную планировку. Через пятьдесят лет Александрия превратилась в самый процветающий город Средиземноморья, настолько оказалось удачным месторасположение. Петр же в свой «парадиз» - «Северную Венецию» людей загонял палкой. И ЭТО еще не все. У Петра имелась мечта - все пространство между Ораниенбаумом и Ладогой «застроить увеселительными домами, парками, фонтанами и каскадами, бассейнами и резервуарами, садами и зверинцами», чтобы каждый год «с министрами, генералами и дипломатическим корпусом совершать увеселительную прогулку по Неве и каналу среди всех этих чудес искусства». Сколь­ко миллионов русских душ втоптал бы в тамошние трясины этот самодержавный Манилов на застройке всего-навсего 200-верстового пространства от Ораниенбаума до Ладоги!!! Скупой на личные нужды, царь не скупился на чужие жизни и никогда не прини­мал подобную «мелочь» во внимание. В этом весь Петр!

Наши предки, пришедшие в те края в X-XI веках, несомнен­но, очень внимательно обследовали побережье Балтики и, видимо, по вышеперечисленным отрицательным моментам отказались от строительства торгового города на Неве. Так появился Великий Новгород, а побережье защитили небольшими крепостями: Ям, Капорье, Орешек, Нарва, Иван-город.

Одним словом, предки Думали о жизни людей, а Петр I о личной славе.

Во внешней политике Петр наломал дров ничуть не меньше, чем во внутренней. Сразу после Полтавы, упустив Карла ХII, укрывшегося в Турции, царь отправился громить шведские гарнизоны, разбросанные вдоль Балтийского побережья, пройдя с этой целью Польшу, Пруссию, Померанию, Голштинию, Ган­новер, Данию, вплоть до побережья Атлантического океана.

Наши историки не любят вспоминать эту «прогулку» Петра по Европе, ибо именно тогда царь, вместо ожидаемых восторгов и восхищений по случаю Полтавской победы, призраком дикой азиатчины до полусмерти перепугал затхлый европейский мирок, занятый внутрисемейными, почти кухонными дрязгами.

Прояви Петр интерес к недавней истории Отечества, он узнал бы, что в Смутное время вся Европа открыто или тайно поддерживала Лжедмитрия. Уже это однозначно указывало на отсутствие друзей у России в той стороне. Демонстрацией силы или насилием их тем более не приобрести.

Своим неуклюжим вмешательством царь создал у европейцев устойчивое общественное мнение об агрессивности, захватничес­ких устремлениях русских. Мало того, он этим породил прецедент, которому позже следовали русские цари, нередко выставляя Рос­сию в качестве жандарма Европы. Жандарма тем более не любят. С тех самых пор и поныне периодически всплывает фальшивка с якобы завещанием Петра I, предписывавшей потомкам покоре­ние других стран. Даже Гитлер пытался оправдать этим агрессию Германии против СССР.

В отдельную строку надо выделить отношение царя к германским делам. Если основательно покопаться в истории, то обнаружится, что лично Петр I способствовал территориальному расширению и росту могущества Германии. Эту практику вслед за ним продолжили и некоторые другие русские цари. Конкретно, очистив от шведов Померанию, Петр передал одну из ее состав­ляющих - Штеттин в секвестр Пруссии, хотя на Штеттин претендовала Дания. Руководствуйся он не эмоциями - юношес­кими воспоминаниями о немецкой слободе, а государственными интересами, он обязан бы был поступить наоборот, и если усили­вать какие-то государства, то подальше от границ собственного: не взращивать своими руками могущество возможного врага. В Европе, вполне вероятно, при правильной политике возникли бы два средних государства: Дания и Германия, что изменило бы ход исторического процесса, а Россия не понесла бы позже неис­числимых жертв.

При оценке деятельности Петра I нельзя русский народ счи­тать темным и невежественным из-за его неприятия так называемых реформ. Их отторжение происходило не по причине особой при­вязанности к старине, древним обычаям, как это пытается кое-кто трактовать. От хорошего не отказываются. Но когда «за подачу прошения государю помимо подлежащих мест, за порубку мерно­го дуба или мачтовой ели, за неявку дворянина на смотр, за торговлю русским платьем - конфискация имущества. Лишение всех прав, кнут, каторга, виселица, политическая или физичес­кая смерть», невольно взвоешь от такой жизни. Это лишь маленький перечень, за что накладывались несоизмеримые с про­винностями Наказания.

Существовали еще предписания - какие платья носить, как праздновать те или иные события, как строить и т.д. Регламента­цией жизни русских людей царь пытался превратить их в любезных его сердцу немцев, голландцев. Однако то, что не отвечает внут­реннему строю народа, обязательно окажется не жизнеспособным, это касается и самого государства. Подняв Россию на дыбы, Петр I оставил ее «ни­чуть не в лучшем состоянии, чем принял». К тому же, не мог «раб, оставаясь рабом, действовать сознательно и свободно», как того хотел царь, усиливая гнет крепостничества.

Завершая разговор о Петре I, оценим во что обошлись рос­сийскому народу его преобразования. Многие знали о жестокости царя, о том, как он самолично рубил головы стрельцам, что не пощадил даже собственного сына, что был равнодушен к страда­ниям и гибели тысяч людей, но тем не менее искали оправдание подобному поведению в необходимости осуществления срочных реформ. Думается, это происходило от незнания точной циф­ры жертв его зверств. Из историков, кажется, один Ключевский обмолвился о миллионах погибших, но без конкретизации.

Попробуем прояснить этот вопрос. П.Милюков на основании своих исследований полагал, что численность населения России к началу правления Петра I была около 16 миллионов. В многочис­ленных трудах мы не найдем указания количества умерших от голода в период царствования Петра. Следовательно, вся убыль населения есть в основном результат войн с турками, шведами, персами, рытья каналов, строительства флотов, Санкт-Петербур­га, гибели во время бунтов, восстаний, бесчисленных казней, самосожжений старообрядцев, которых он подвергал нещадным гонениям до конца своих дней, за что и получил кличку «царя - Антихриста»

В 1725-27 гг. в России, с учетом вошедшего в ее состав При­балтийского региона, проживало на два миллиона человек меньше - примерно 14 миллионов или около 13 миллионов без новоприоб-ретенных земель. За 36 лет реального петровского правления (формально царем он числился 43 года) при том уровне рождае­мости население должно было вырасти минимум на 1,5-2 миллиона человек. И составить вместе с прибалтами минимум 18,5-19 мил­лионов.

Таким образом, в результате действий Петра I, его так назы­ваемых реформ, было загублено от 4 500 000 до 5 000 000 человек, самых крепких, самых мастеровитых, самых ядреных россиян. Не будь этого, нас сейчас насчитывалось на 50-70 миллионов боль­ше, вся наша история пошла бы во многом по-другому.

И, наконец, приведу подлинное мнение Алексея Толстого о Петре I, далекое от того образа, который он нарисовал в своей талантливой книге «Петр I, написанной им сугубо по конъюнктурным соображениям: «Но все же случилось не то, что хотел гордый Петр: Россия не вошла нарядная и сильная на пир вели­ких держав. А подтянутая им за волосы окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде - рабою. И сколько бы ни гремели грозно русские пушки, повелось, что рабской и униженной была перед всем миром великая страна, раскинувшаяся от Вислы до Китайской стены».

В заключении попробуем отыскать в мировой истории правителя со схожей с Петром I судьбой, чтобы сопоставить их друг с другом. Как ни странно, такой правитель, вернее правительница, есть: Елизавета - королева Англии с 1558 по 1603 год.

Как и Петр, Елизавета стояла третьей в очереди на трон, по этой причине ее тоже не готовили в правительницы. Ей досталось не менее, если не более тяжелое наследство, чем Петру Англия была расколота надвое религиозными распрями между католиками и сторонниками англиканской церкви, интриги и междоусобицы раздирали аристократию. В целом, страна находилась в числе вто­роразрядных, она не играла сколь-нибудь заметной роли в европейских делах.

При схожих исходных позициях, результаты правлений Ели­заветы и Петра оказались поразительно разными. Хрупкая женщина сумела самостоятельно постигнуть искусство управления государ­ством, оставила потомкам процветающую страну, владычицу морей, сокрушившую, считавшуюся непобедимой, испанскую Армаду. Петр же, владевший 14 ремеслами, но так и не выучившийся главному для монарха - ремеслу правителя, оставил после себя обескровленную, обессиленную зверскими реформами Россию.

Только в сравнении видно, кто на самом деле велик, а у кого это величие мнимое.