А шум лесной – благая весть,
Распространённая по шири,
О том, что Дерево и есть
Присутствие Господне в мире.
Древесный ствол… Он слишком прост,
Но в нём вершится неизменно
Не видный глазу тайный рост.
Стволы дерев – ростки Вселенной.
А, может быть, Создатель сам
Среди деревьев встал случайно
И этот ствол, как перст к губам,
Он приложил у входа в тайну.
Всё осока да герань,
Подорожник да крапива
Вдоль тропы, бегущей криво…
Тихо, руку не порань
Об осоку, об траву,
Собирая для букета
Цветовые сгустки лета.
Я давно уже не рву
Ни травинки, ни цветка,
Не желая быть той силой,
Что живое подкосила,
Навсегда лишив глотка
Влаги, воздуха. Ведь мы,
Все мы – братья по несчастью,
И живём единой страстью
Перед ликом общей тьмы.
Поутру нынешней весной,
С окна отдёрнув занавески,
Я ахнула: передо мной
Толпятся в двухсотлетнем блеске –
В кудрявых белых париках,
В зелёных шёлковых камзолах
Вельможи… (Заблудясь в веках,
Искали, видно, дней весёлых
И не туда пришли впотьмах.)
Им что не скажешь – всё не то,
И я поэтому молчала.
Хоть не узнал бы их никто!
Роскошество их обличало –
Их пудреные парики,
Тёмно-зелёные камзолы,
Всему на свете вопреки,
Как возле царского престола,
Красуются перед окном,
И думать ни о чём ином
Я не могу. На миг забуду,
И снова погляжу в окно,
И снова изумляюсь чуду,
Но в том окне уже темно.
2
В новолунье, в полнолунье
Правит миром ночь-колдунья.
Утром всё в окне иное,
Нет чудес вчерашних там,
Но распахнут предо мною
Монастырский древний храм…
Не разбитый, не спалённый.
На стене густо-зелёной
Мутно-белых свеч ряды.
(Чьё раденье? Чьи труды?)
Отступаю в тайном страхе –
За окном стоят монахи.
Видно, служба отошла:
Ни одной свечи зажженной,
Не звонят колокола,
Слышен шёпот приглушённый:
«Вседержателю хвала».
3
И вновь превращенья свершаются ночью,
А утром прибой тёмно-белые клочья
Швыряет мне с моря, стоящего дыбом,
Дрожащего каждым зелёным изгибом.
Влетает в окошко тенистая пена
И вот затихает в углах постепенно
Густой пеленой тополиного пуха, –
В нём плоти, пожалуй, не больше, чем духа.