Когда Ерофеев и Cерапионыч удалились, Дубов проницательно посмотрел на Столбового:
– Егор Трофимыч, судя по вашему галстуку, вы собираетесь поговорить со мною о чем то очень важном.
– Как вы догадались? – чуть вздрогнул инспектор.
– Элементарно. Вы давно отобедали, но не ушли, а поддерживали разговор, который для вас был явно неприятен. Вы отпустили и доктора, и господина Ерофеева. Значит, у вас дело ко мне.
– Да, но причем тут галстук? – Егор Трофимович поднес руку к воротничку – галстука не было.
– Вы так озадачены этим делом, что даже забыли его надеть, невозмутимо пояснил сыщик. – Так что выкладывайте, Егор Трофимыч, вместе подумаем, что делать.
Однако Столбовой, по обыкновению, завел разговор издалека:
– Знаете, Василий Николаич, я частенько на досуге задумываюсь: вот после того как возникла наша Кислоярская Республика, мы оказались как будто на необитаемом острове. Нет, ну поезда, конечно, ходят, радио, телевидение, московские газеты – все это есть. Но вот скажите не задумываясь, что вам придет в голову при слове «Москва»?
– Пугачева, – не задумываясь ответил Дубов.
– Вот именно! – отпил чаю Столбовой. – И так отвечают девять из десяти. Десятый отвечает – Церетели, а одиннадцатый – Лужков. A с чем, как вы думаете, ассоциируется Кислоярск у москвичей?
– Ну, даже не знаю... – пожал плечами Василий.
– Социологическая служба нашего правительства провела в Москве опрос, – инспектор достал из портфеля листок бумаги, – и вот какие получила результаты. Около шестидесяти процентов опрошенных вообще впервые услышали о существовании Кислоярской республики. Половина из тех, кто хоть что то о нас слышал, определила наше географическое положение весьма разнообразно: одни считают, что это где то на Кавказе, другие – в Сибири, а третьи – что даже на Валдайской возвышенности. A на вопрос
«Что вы знаете о Кислоярской республике?» лишь единицы с трудом припомнили, что у нас имеется Кислоярское же водохранилище, или «Кислое море», с отравленной водой и безжизненными берегами, да еще какой то Разбойников, которого неизвестно за что держат в тюрьме.
Дубов оторвался от компота:
– Да уж, такая информация вряд ли согреет душу гражданину любой страны. Неужели наше правительство просто примет ее к сведению – и все?
– Разумеется, нет. И именно по этому поводу меня и других оперативников вызывали в администрацию Президента. Оказывается, президентская пресс служба с целью прорыва информационной блокады собирается пригласить в Кислоярск группу московских журналистов и принять их по высшему разряду, а наша задача – обеспечить им безопасность.
– Да, это очень даже неплохо, – заметил детектив. – И что же, вы предлагаете мне заняться их охраной? Но это не совсем мой профиль...
– Нет нет, ну что вы, – перебил инспектор. – Да и приезд журналистов – пока еще вопрос будущего. Надо все подготовить, подобрать подходящие кандидатуры, разослать приглашения... Дело в другом – выяснилось, что уже не сегодня завтра в Кислоярск по собственной инициативе приезжает некая московская журналистка.
– Ну вот и прекрасно! – обрадовался Василий. – Остается только показать ей наше государство с лучшей стороны. Кстати, что за журналистка?
– Надежда Чаликова. Вам ее имя, разумеется, ни о чем не говорит?
– Да уж, это вам не Пугачева. Впрочем, что то припоминаю. Она, кажется, на волне перестройки печаталась в «Огоньке», в «Московских новостях»...
– Так точно, – кивнул Столбовой. – Мы тут навели кое какие справки – но это лишь общеизвестные факты. Действительно, Чаликова имеет стойкую репутацию «демократки», а кроме того до недавнего времени регулярно посещала так называемые «горячие точки». Не замужем, постоянно проживает в Москве вместе с родителями и младшим братом. Вот и все, что нам удалось узнать.
– И что вас смущает? – проницательно глянул на инспектора сыщик.
– Видите ли, – не без труда приступил к главному Столбовой, – было бы замечательно, если бы госпожа Чаликова осмотрела нашу Республику, встретилась с ее руководством, ну там, не знаю уж, познакомилась с нашей культурой, промышленностью, народным хозяйством, а потом спокойно и доброжелательно описала бы все это в какой нибудь московской газете.
– A что, у вас есть основания сомневаться в ее объективности?
– Нет. Но нам стало известно, что Чаликова, помимо прочего, жаждет побывать в нашей тюрьме и взять интервью у путчиста Разбойникова.
– Ну, ничего удивительного, – пожал плечами Дубов. – Ведь вы сами только что говорили, что сидящего Разбойникова считают в Москве главной Кислоярской достопримечательностью. Пускай встречается, и если она действительно принадлежит к демократическому направлению, то все равно ничего хорошего о нем не напишет. Это такой скользкий тип...
– К сожалению, все не так просто, – со скорбью покачал головой Егор Трофимович. – Может быть, вы и не в курсе, но с самого дня ареста наши власти не допускают никаких контактов Разбойникова с волей. Даже его встречи с адвокатом Брюквиным проходят под строгим контролем.
– Почему? – заинтересовался Василий.
– Если б я знал! – Инспектор закатил глаза к лепному потолку, испещренному черными точками – не то мухами, не то следами пуль. Возможно, им известно, что Разбойников знает нечто, от чего и им самим не поздоровится. Или какие то другие причины. Я знаю только то, что многим кислоярским журналистам было отказано в интервью с Разбойниковым. И судя по тому, сколь влиятельные, но в то же время далекие от средств массовой информации лица пытались «протолкнуть» журналистов к Разбойникову,
можно сделать вывод, что истинной причиной было не столько интервью, сколько стремление через корреспондента что то передать заключенному. Или наоборот – что то от него получить.
– Скорее всего, второе, – заметил Дубов.
– Почему вы так считаете?
– Скажите, Егор Трофимович, разрешают ли Разбойникову в камере получать газеты?
– Ну, не знаю, но думаю, что да.
– Тогда выясните, какие газеты он чаще всего читает. – Столбовой кивнул. – Да, так что же с Чаликовой?
Егор Трофимович вздохнул еще глубже:
– Понимаете, Василий Николаич, просто так взять и отказать Чаликовой наши власти никак не могли – это ведь не какой нибудь там Ибикусов. Но у нас есть некоторые основания считать, что заявка на ее интервью – это на самом деле попытка установить контакт с Разбойниковым. Дело усугубляется еще и тем, – понизив голос до полной конспиративности, продолжал Столбовой, что заявка на встречу Чаликовой с Разбойниковым исходит не из Москвы, а из Кислоярска.
– От кого?
– Неизвестно. Обратный адрес указан на абонентный ящик. После некоторых колебаний мы все таки решили дать согласие и отослали соответствующую резолюцию. Но все это дело очень подозрительное, и его следует проконтролировать. Поэтому мы решили попросить вас, уважаемый Василий Николаевич, им заняться! Естественно, в неофициальном порядке.
– Да уж, дело подозрительное. И к тому же весьма грязное, глубокомысленно заметил Дубов. – Ясно, что над нашим государством нависла угроза. Это я понял уже после нападения на сберкассу, которое не было похоже на обычный бандитизм... Кстати, что это за абонентный ящик?
Столбовой заглянул в свои бумаги:
– Первое почтовое отделение, а/я 122. Зарегистрирован на имя некоей A.C. Куропаткиной. Но мы специально проверили – персона с такими инициалами в Кислоярске не проживает.
– Все ясно, подставное лицо, – радостно потер руки Василий. – Но где то я встречал похожую фамилию. И еще инициалы – A.C. Что то очень знакомое...
– Так вы согласны? – допил чай инспектор.
– Да, разумеется. Теперь я просто не вправе отказаться. И единственное, что мне нужно – толковый оперативник для наблюдения за передвижениями и контактами госпожи Чаликовой. Ну и еще, как я говорил, список прессы, которую читает Разбойников.
– Да да, конечно же, – обрадовался Столбовой. – O круге чтения Разбойникова я вас проинформирую сегодня же.
– Я буду у себя в конторе, – сообщил Дубов. – Так когда же прибывает наша московская гостья?
– Или завтра, или послезавтра. Сегодня у нас вторник, а интервью заявлено, – Столбовой еще раз заглянул в бумаги, – на четверг.
* * *
День клонился к закату. Василий Николаевич сидел в своей сыскной конторе на Елизаветинской и ждал звонка инспектора Cтолбового. В голове сыщика блуждали мрачные мысли:
«Ох, не к добру все это... Просто какой то змеиный клубок. И еще этот Разбойников... Московских путчистов давно отпустили и думать про них забыли, а его все держат. Хоть бы уж скорее осудили, а еще лучше – выслали бы куда подальше из нашей республики. Или это правда, будто он что то такое знает? Похоже, Егор Трофимыч чего то недоговаривает. Или сам не в курсе. И что за странная заявка на абонентный ящик? И что за A.C. Куропаткина? Нет, где то я слышал что то похожее... И эта самая Надежда Чаликова
– что, она в одной шайке с друзьями Разбойникова? Не верится. A если тут другое – друзья Разбойникова решили использовать Чаликову в своих целях? Логично. И главное, все довольны – Чаликова получает эксклюзивное интервью у „последнего путчиста“, а тот через
нее что то передает своим единомышленникам на свободе. Интересно, что? Может, компромат на нынешние власти? Или не сам компромат, а место, где он лежит. A если на самого Президента?! A что очень возможно. Выборы не за горами. Коммунисты перед выборами вываливают на него кучу помоев, народ избирает президентом их лидера Зюпилова, и товарищ Разбойников на белом коне выезжает из тюрьмы! Да, все это пахнет антигосударственным заговором...»
Размышления Дубова прервал телефонный звонок. Детектив схватил трубку.
– Ну вот, справка от тюремной администрации, – на сей раз безо всяких предисловий заговорил инспектор Столбовой. – Подследственный Разбойников Александр Петрович из доступных в тюрьме ежедневных газет читает «Панораму», причем особенно внимательно – по пятницам. Ну, это как раз не удивительно, учитывая политическую ориентацию газеты. Кроме того, на его имя выписаны следующие издания: эротический ежемесячник «Кислый флирт», рекламный еженедельник «Газета для
всех» и, что весьма странно – антикоммунистическая газета «Кислоярская правда».
– Спасибо, Егор Трофимович. – Дубов аккуратно переписал полученные сведения к себе в записную книжку.
– A разве круг чтения Разбойникова имеет какое то значение? недоверчиво спросил инспектор.
– Боюсь, что да, – ответил Василий. Положив трубку, он тут же вновь ее поднял и набрал домашний номер своего давнего знакомого, бывшего журналиста Губина Раскатайского:
– Алло, Миша, это вы? Дубов говорит. Как ваше здоровье?
– Пожалуйста, ближе к делу, – попросил голос Раскатайского.
– Да, вы правы, перейдем сразу к делу, – согласился Дубов. – A вопрос у меня к вам такой: что представляет собой газета «Панорама»?
– O, ну это газета со славным боевым прошлым, – в голосе Губина Раскатайского послышались издевательские и вместе с тем уважительные нотки. – В свое время за поддержку последнего путча и лично товарища Разбойникова ее чуть было не прикрыли, но каким то образом все обошлось.
– A сейчас?
– A сейчас это главный орган левой оппозиции. И хотя редактором там некто господин Швондер, человек вроде бы приличный и весьма широких взглядов, но мне кажется, что он просто прикрывает своей благородной лысиной самые темные силы нашего общества.
– Почему вы так считаете?
– Слухами, дорогой Василий Николаич, земля полнится. Я то уже отошел от газетных дел, но вы сползайте как нибудь на досуге в наш Дом печати и потусуйтесь с журналистами – такое услышите, что аж волосы дыбом встанут.
– Что ж, когда нибудь так и сделаю, – сказал Дубов. – Но вернемся к «Панораме». Как я понял, в ней тон задают фанаты Александра Петровича Разбойникова. A нет ли там людей, связанных с ним лично?
– C ним лично? – задумался Губин. – Знаете, так сразу и не скажешь... Хотя погодите. Есть там некая корреспондентка по имени Инесса Харламушкина. Не знаю, правда это или нет, но поговаривают, будто она состояла с Петровичем, так сказать, в любовной связи.
– Ну что ж, поимеем это в виду. Спасибо за информацию, Миша, уверен, что ваши сведения мне помогут.
– В чем?
– Пока еще не знаю. Но в чем то очень важном.
* * *
Как это нередко случалось с Василием, он засиделся у себя в конторе допоздна, а едва собрался отправляться домой – то есть в особняк вдовы Софьи Ивановны Лавантус, где с недавних пор снимал верхний этаж – как зазвонил телефон. Детектив нехотя снял трубку:
– Дубов у аппарата.
– Василий Николаич? – раздался в трубке хорошо знакомый сыщику голос доктора Владлена Cерапионыча. – Не хотите подъехать ко мне в морг?
– Зачем? – удивился Дубов.
– O, ну ко мне тут одну прелестнейшую покойницу привезли. Вернее, подкинули прямо под дверь. И знаете, кто она? Сама госпожа Глухарева.
– Кто кто? – не расслышал детектив. – Что за госпожа Лопарева?
– Да нет, не Лопарева, а Глухарева, – поправил доктор. Знаете, птичка такая есть – глухарь. В лесу живет.
– Ах, Глухарева! – сообразил Василий. – Это случайно не Анна Сергеевна, которая пресс секретарь нашего президента?
– Она самая, – вздохнул Cерапионыч. – Я уж собирался сообщать в милицию, а потом подумал – позвоню ка сначала вам. Очень уж покойница хороша...
– Выезжаю сию же минуту! – деловито сказал Дубов.
* * *
«Птица такая – глухарь, – думал Василий, на предельно допустимой скорости гоня свой синий „Москвич“ по сонным улицам Кислоярска. – Глухарь, а также тетерев, фазан, куропатка, вальдшнеп... Погодите погодите: покойная Анна Сергеевна Глухарева и мифическая A.C. Куропаткина из сто двадцать второго абонентного ящика – нет ли тут какой связи?..»
Однако додумать эту мысль Василий не успел, так как добрался до мрачного здания городского морга, которым заведовал его приятель доктор Cерапионыч, с радостным возбуждением поджидавший его прямо на полуобвалившихся ступеньках морговского крылечка.
– A покойница то ожила, – не то с радостью, не то с сожалением сообщил доктор детективу. – Я уже собрался приступать к вскрытию, как почувствовал, что она еще дышит. Сначала сделал искусственное дыхание, но это ее в сознание не привело. Тогда я решился применить радикальное средство – понюхать жидкости из своей скляночки. Думаю – либо совсем помрет, либо оживет. И знаете, ожила!
За столь милыми разговорами они вошли в Святая Святых серапионычева хозяйства, где на разделочном столе лежала мнимая покойница пресс секретарь президента Республики Анна Сергеевна Глухарева, яркая блондинка в изодранном платье, из под которого проглядывало черное белье.
– Ну, Анна Сергеевна, что стряслось? – ласково спросил Дубов, подсаживаясь рядом. – Я хотел бы немного поговорить с вами до милиции.
Собравшись с силами, Анна Сергеевна полушепотом сказала:
– Пожалуйста, не сообщайте в милицию.
– Ну, как хотите, – не особенно удивился Дубов, – но хотя бы со мной попытайтесь быть совершенно откровенны.
– Хорошо, я вам откроюсь, – прошептала Глухарева. – Они меня повесили, а потом изнасиловали...
– Кто – они? – перебил Василий. Увидев, что Анна Сергеевна вся дрожит, он снял с себя пиджак и накинул на нее.
– Благодарю вас... Это был Железякин и с ним еще какие то головорезы.
– Тот самый Железякин?! – чуть не вскочил Дубов. Удивление детектива было вполне понятно и объяснимо – Феликс Эдуардович Железякин в советские времена возглавлял Кислоярское районное отделение КГБ, а затем, если верить слухам, «приватизировал» часть секретных документов этой организации и шантажировал ими кислоярцев, имевших несчастье когда то сотрудничать с тайными службами. Официально же Феликс сделался бизнесменом и совладельцем ряда предприятий общепита, в том числе и небезызвестного
ресторана «Три яйца всмятку».
– Да, тот самый Железякин, – прикрыв глаза, произнесла Анна Сергеевна. – Он явился ко мне домой и велел ехать с ним.
– И вы так легко согласились?
– A что оставалось делать? Мне приходится не только ездить с ним, но и выполнять разные поручения. И даже делить с ним ложе... Ах, как это мерзко! – В глазках Анны Сергеевны загорелся романтический огонек.
– O причинах вашей зависимости от Железякина я спрашивать не стану, деликатно сказал Василий. – Сейчас меня интересуют самые последние события. Итак, Железякин заставил вас сесть к нему в машину?
– Да. Но прежде чем мы поехали, он завязал мне глаза, и с того момента я уже ничего не видела.
– Действительно, труп был с завязанными глазами, – подтвердил Серапионыч и протянул Василию кусок материи.
– Брезент, – определил сыщик. – A вот и метка... о, да это же эмблема Кислоярского Сбербанка! Уж не из того ли самого мешка, что был похищен в сберкассе? И если это та же шайка, то вы, Анна Сергеевна, еще хорошо отделались.
Доктор осторожно кашлянул:
– Василий Николаич, я тут подумал – может быть, это вам пригодится. Если бы Железякин куда то увез Анну Сергеевну с намерением лишить жизни, то не стал бы завязывать глаза. Значит, решение повесить ее, а потом изнасиловать пришло уже там, на месте...
– Да, спасибо, – кивнул Дубов. – Это очень дельное замечание. Так вам, значит, завязали глаза, и вы поехали?
– Поехали, – через силу продолжала Глухарева, – но по дороге в машину подсели еще несколько человек.
– Сколько и что за люди?
– Н не знаю. Кажется, их было трое. Двое мужчин и одна женщина.
«Уж не участница ли нападения на сберкассу?», смекнул Дубов. A вслух спросил:
– Может быть, их голоса были вам знакомы? Например, голос женщины?
Анна Сергеевна на минутку задумалась:
– Знаете, кажется, я даже не слышала ее голоса. Но и в машине, и... и потом все время ощущала запах дешевой косметики.
– Похоже, мы вышли на след опасной банды, – радостно потер руки Василий. – Скорее бы разделаться с тем делом и заняться этим.
– C каким тем делом? – поинтересовался Серапионыч.
– A, пустяки, – уклонился от прямого ответа Дубов. – Егор Трофимыч тут подкинул одно деликатное заданьице... Ну хорошо, не будем отвлекаться. Значит, Железякин и те трое над вами надругались, а потом повесили...
– Нет нет, сначала повесили, а потом надругались, – поправила Анна Сергеевна, и ее лицо расплылось в мечтательной улыбке.
– И где это произошло?
– В каком то затхлом помещении. Помню, там очень неприятно пахло бензином и, по моему, машинным маслом.
– И как вы думаете, это происходило в Кислоярске или где то за городом? – продолжал расспрашивать Василий.
– Трудно сказать, – после долгого молчания проговорила Анна Сергеевна. – Но ехали мы довольно долго.
– И как ехали? В смысле, ровная была дорога, или вас все время бросало из стороны в сторону?
– Знаете, сначала ехали очень плавно, потом началась тряска, потом опять ровно, потом еще немного как по колдобинам, а уж потом меня вытащили из машины и повели в то мерзкое помещение. – Анна Сергеевна в изнеможении откинулась на койку.
– Анна Сергеевна, если вам трудно говорить, то закончим нашу беседу в другой раз, – поспешно предложил Дубов.
– Нет нет. – Глухарева приподнялась. – Мне уже лучше. И я все расскажу вам! Только прошу вас, пусть все это останется между нами. И вас, доктор, тоже прошу...
– Как вам будет угодно. Анна Сергеевна, а известно ли вам, за что они решили вас убить?
Еще немного помолчав, Глухарева ответила:
– Знаете, всему своя мера. Да, я оказывала Феликсу услуги, и отнюдь не мелкие, но когда он зашел уж слишком далеко... – Анна Сергеевна замолкла.
– Насколько далеко? – заинтересовался не только Василий, но даже и доктор Серапионыч.
– Он потребовал, чтобы я... Нет, не спрашивайте! Я решительно отказалась. И тогда он пригрозил, что это плохо кончится. И так оно и кончилось.
– Пока еще ничего не кончилось, – покачал головой Дубов. – На свободе четыре опасных преступника, на совести которых, кроме покушения на ваше убийство, еще и нападение на сберкассу. Так что расследование только начинается. Вы слышали, о чем они разговаривали?
– В машине они почти все время молчали, а в том страшном помещении говорили и вовсе что то непонятное. Вы понимаете, в каком я была...
– Но хоть что то вы слышали? Постарайтесь вспомнить, это очень важно.
Анна Сергеевна напрягла память:
– Знаете, я была в каком то полубессознательном состоянии и сейчас даже сама не уверена, говорили ли они то, что я запомнила. Один из них вроде бы сказал, что всегда завидовал Ильичу и мечтал издавать «Искру» в Цюрихе, и теперь как никогда близок к осуществлению своей мечты. A потом другой сказал: «Надо ее убить, так как она слишком много слышала». Феликс ответил: «Не надо, она и без того повязана крепко, нас не выдаст». Тот, другой, настаивал, что надо повесить, а потом
изнасиловать. Тогда они постановили решить вопрос голосованием, и, как я поняла, двое были за, а один – против.
– Погодите погодите, – перебил ее Василий. – Но ведь их же было четверо!
– Видимо, четвертый воздержался, – предположил Серапионыч.
– A что было потом – не помню, – закончила свой жуткий рассказ Анна Сергеевна. – Очнулась только здесь.
– Да, странная история, – поставил диагноз Василий. – Анна Сергеевна, тут вам долго оставаться никак нельзя. Если вы можете встать, то я отвезу вас домой.
– Да, пожалуйста... – Анна Сергеевна с трудом поднялась со стола и, заботливо поддерживаемая доктором и детективом, побрела к выходу из морга.
* * *
O том, каким образом Анна Сергеевна попала в зависимость от Железякина и ему подобных, Дубов узнал позднее. Это произошло еще в студенческие годы, когда комсорг факультета застал ее за чтением запрещенных в то время трудов французского философа маркиза де Сада. Анне грозило исключение из комсомола, ДОCААФа, ОСВОДа и из института, более того, комсомольские вожаки грозились ославить ее как махровую антисоветчицу и извращенку. И тогда в жизни Глухаревой появился некий вежливый человек, обещавший избавить ее
от неприятностей, но просивший за это некоторых услуг определенного свойства. Обычная в те годы история, но на дальнейшую судьбу Анны Сергеевны она положила столь тяжелый отпечаток, что вся ее жизнь пошла наперекосяк, хотя внешне она казалась счастливой и преуспевающей дамой.
* * *
Несмотря на беспокойную ночь, утром Дубов встал рано и вместо своей конторы отправился прямо в читальный зал городской библиотеки, где попросил подшивку «Панорамы» за последние несколько месяцев. Вспомнив, что господин Разбойников особо штудирует пятничные номера, Василий открыл газету за минувшую пятницу. Там ему сразу бросился в глаза очерк Инессы Харламушкиной «Крах антинародного режима», и детектив начал его пристально изучать. И первое, что его удивило и даже слегка задело –
так это невнятность изложения и полное отсутствие смысла. Очерк начинался так:
«Дорогой читатель! Как говорил Иван Петрович Павлов, чтобы съесть собаку, я обязательно должен крепко обнять тебя и ответить на вопрос люблю ли я животный мир по прежнему? Все это, конечно, верно и бесспорно ни один ученый, даже сам Дмитрий Иваныч Менделеев, еще не опроверг этих теорий крепче любого другого деятеля науки, и стремился сделать научные знания сильнее».
Поскольку и дальнейшие фразы не содержали ничего более менее осмысленного, то Василий пришел к выводу, что это шифрограмма. Сначала он принялся читать первые буквы каждого слова, потом – последние, но смысла не прибавилось. Тогда он стал читать каждое второе слово, каждое третье, каждое четвертое и наконец – каждое пятое. И лишь тогда появился какой то смысл. Первый абзац зазвучал так:
«Дорогой Петрович, я люблю тебя по прежнему и даже еще крепче и сильнее».
Овладев ключом, Василий быстро расшифровал всю статью, но кроме любовных излияний и сладостных воспоминаний о прежнем счастье она ничего не содержала. Сыщик отложил газету в сторону и погрузился в логические раздумья:
«Значит, через „Панораму“ Харламушкина передает Петровичу свои любовные послания. Предположим, я – редактор Швондер. Стану ли я публиковать подобные бредовые статьи, не зная их истинного смысла? Естественно, нет. Вывод – господин Швондер знает или догадывается, кому они предназначены. A если знает редактор, то знают и все сотрудники „Панорамы“ – там ведь тоже не дураки сидят, а способ шифровки больно уж примитивный... A давайте зайдем с другого конца. –
Дубов достал блокнот и еще раз просмотрел список читаемых Разбойниковым газет. – Ну, с „Панорамой“ понятно – идейно близкое издание. „Кислый флирт“ – тоже объяснимо: он там один, без любви, без ласки, а тут хоть и не особо крутая, но все же эротика.
„Кислоярская правда“? Ха, тут вообще вышла комедия. Эта газета лет пятьдесят была районным партийным органом, а в процессе приватизации ее на корню скупил некий капиталист, назначивший редактором свою единомышленницу, радикальную демократку. Так что теперь газета полна антикоммунистических и антинацистских материалов, но выходит под прежней „шапкой“ – даже с орденом Трудового красного знамени. Ну, то, что эту газету Петрович читает, тоже можно объяснить – еще Суворов говаривал,
что врагов надо изучать. Но вот какого дьявола ему в тюрьме „Газета для всех“?..»
Дубов откинулся на спинку библиотечного стула и уставился в давно не беленый потолок. «Газета для всех» существовала целиком и исключительно на рекламе и объявлениях. Если коммерческая реклама оплачивалась, как и в других газетах, в зависимости от страницы и занимаемой площади, то подать частное объявление было проще простого – для этого надо было купить газету, вырезать специальный талон, заполнить его и отослать в редакцию. И уже в следующем номере объявление о покупке, продаже, знакомстве,
обмене и прочее и прочее, появлялось на страницах «Газеты для всех». Василий и сам не так давно подавал туда объявление, когда хотел по сходной цене приобрести для своей конторы подержанную, но в приличном состоянии мебель.
Детектив раскрыл «Газету для всех» – и застыл в растерянности: страницы просто таки пестрели объявлениями. Немного поразмыслив, Дубов нашел раздел «Переписка читателей» и прочел первое, что там было: «Привет, оболтусы! Хватит прикалываться, айда все в солнечный Кот д'Ивуар!». Поскольку смысла в этом послании Василий нашел не больше, чем поначалу в статье Харламушкиной, то принялся его старательно расшифровывать. Однако как он ни старался, ничего не получалось, кроме еще
большей бессмыслицы.
Не пролил света и второй материал из «Переписки читателей» стихотворный опус некоей Изауры Нижегородской: «Среди безумных звезд, среди комет, Бессмертный образ Твой припомнив снова, Я забываю, что Тебя уж нет, Но вечное Твое со мною слово...». Эти стихи также показались сыщику подозрительными в своей бессмысленности, однако и из них ничего извлечь не удалось.
Тогда Василий, несколько пав духом, взялся за третье послание – даже не ознакомившись с ним целиком, он стал привычно читать через слово, через три, через пять, в обратном порядке, но так и не найдя смысла, машинально пробежал в первозданном виде:
«Достопочтеннейший Сашульчик! Жди меня в четверг в полдень в привычном месте, и не забудь прихватить то, о чем мы договаривались. Твоя Мурка».
Дубов вскочил, как ошпаренный.
– Что с вами? – удивленно глянула на него пожилая библиотекарша.
– A, ничего, извините, – пробормотал Дубов и усиленно засоображал: "Как все просто! Сашульчик – это Александр Петрович Разбойников, четверг в полдень – это время, на когда заявлено интервью Чаликовой, привычное место – это тюремная камера, за несколько лет он к ней, должно быть, уж привык... A вот что он должен прихватить, хотелось бы мне знать?"
Василий еще раз внимательно прочитал послание, и как будто бы все сходилось, но все таки что то казалось ему не то чтобы странным – скорее, не совсем естественным. Наконец, он сообразил:
– Действительно, своеобразное сочетание: «Достопочтеннейший» – и «Сашульчик». A что если... – Детектив стал лихорадочно просматривать объявления и почти в самом конце «Переписки читателей» обнаружил следующий стихотворный опус:
«Достопочтеннейший дружище! Свою свободу возлюбив, Чтоб изменить свое жилище, То и во флирте будь правдив».
В глазах детектива загорелся охотничий блеск, как у гончей, взявшей след крупной дичи.
– Вот оно – «И во ФЛИРТЕ будь ПРАВДИВ»! – чуть не вслух воскликнул Дубов, подбежал к библиотекарше и потребовал выдать ему последние номера «Кислого флирта» и «Кислоярской правды». Та подивилась разнообразности интересов читателя, но газеты предоставила.
Василий начал с «Кислого флирта» – и, лихорадочно перевернув несколько страниц с полуобнаженными девицами в вызывающих позах, наткнулся на письмо в разделе «Нам пишут». Начиналось оно так:
«Достопочтеннейшая редакция! Хочу рассказать вам об одном случае из моей богатой журналистской практики. Однажды редактор попросил меня сходить в тюрьму и взять интервью у известного мафиози. Поначалу я не хотела туда идти, но потом согласилась». Далее в письме рассказывалось о том, каким любезным и интеллигентным человеком оказался этот мафиози и как между ними возникла взаимная симпатия, быстро перешедшая в страстную любовь. Изобразив в подробностях то, что произошло «прямо на жесткой тюремной
койке» и описав ощущения от металлической кружки, пикантно покалывавшей ей спину во время любовных занятий, автор письма завершала: «Я не жалею, что так и не успела взять интервью у этого замечательного человека. Единственная моя печаль это что следующей нашей
встречи придется ждать еще десять лет, если не случится амнистия».
Дубов пожал плечами и развернул «Кислоярскую правду» – там, разумеется, никаких девочек не было, а их место занимали солидные статьи, доказывающие вредность теории и практики коммунистов и их антидемократическую сущность. На одной из последних страниц детектив наткнулся на заметку «Тайна, несущая смерть», начинающуюся словами:
«Достопочтеннейшие читатели! Если вам недостаточно того, что вы знаете о преступной деятельности этих мерзавцев коммунистов, то вот вам еще одна история. В некоей латиноамериканской стране банда местных коммунистов при поддержке своих братьев близнецов – местных неофашистов – задумала совершить переворот, чтобы свергнуть законного президента и ввергнуть народ в красно коричневую пучину. Однако переворот, к счастью, не удался, и путчисты во главе со своим главарем, неким Альфредо Лопесом,
загремели в тюрьму – туда им, сволочам, и дорога».
Далее в заметке столь же эмоционально рассказывалось, как некая молодая и честолюбивая корреспондентка пришла к нему в тюремную камеру якобы взять интервью, а на самом деле – чтобы передать от него записку товарищам, оставшимся на свободе. Передача произошла при любовном акте, во время которого Альфредо кричал на журналистке, как Фидель на Кубе – «Социализм или смерть!» – а содержала записка не более не менее как план покушения на президента государства и захвата в заложники представителя
Международного валютного фонда. Но и для журналистки это «интервью» закончилось весьма плачевно: ее, как опасного свидетеля, соратники Альфредо Лопеса устранили, столкнув вместе с автомобилем в пропасть на горной дороге.
– Ну, ясно, – констатировал Дубов, ознакомившись с обоими опусами. Способ передачи описан во всех подробностях. Но почему сразу в двух газетах? – Василий на минутку задумался. – Тоже объяснимо. Публикация частного объявления «для всех» – дело гарантированное, а вот напечатает ли газета письмо или заметку – это еще бабушка надвое сказала. Потому они и продублировали. Постойте постойте, но ведь там... – Василий внимательно перечитал концовку «Тайны,
несущей смерть». – Что, неужели они собираются убить Президента? И саму Чаликову?! Да уж, дело приобретает нешуточный оборот...
