круг - друг
кружить - дружить
кружево - дружево (ткань дружеских отношений)

Все эти неологизмы не просто украшают поэтическую речь и усиливают ее образность - они активизируют определенные модели языка, показывают их готовность к работе. Иногда они даже создают эти модели, возводят в ранг  словообразующих морфем отдельные элементы слова, которые раньше не употреблялись в таком качестве. Например,  хлебниковское "красивейшина" (о павлине) превращает в активную словообразовательную модель сложный суффикс "ейшина", представляющий собой сочетание суффикса "ейш" превосходной степени прилагательного (красивейший) и суффикса существительного "ина" (молодчина, старшина).
Раньше в языке было только одно слово "старейшина", где осуществлялся синтез этих двух суффиксов. Хлебников же превращает уникальный случай в работающую модель, по которой могут строиться и другие существительные со значением "превосходный в своем роде", "представитель наибольшей степени качества", например, "юнейшина", "мудрейшина", "добрейшина", "сильнейшина"  и т.д.

Чем интереснее и своеобразнее поэтический неологизм, тем более глубокий уровень языковой системы он открывает и приводит в действие.   Нельзя не согласиться с  известным филологом, хлебниковедом В. П. Григорьевым: "Словотворчество как объект поэтической рефлексии Хлебникова и способ преобразования "самовитого слова" обнаруживает неизвестные нормированному литературному языку пределы членимости слов на морфемы, специфические проблемы чересступенчатой и потенциальной неологизации".  [4]  По-новому членя слово, неологизм придает словообразовательную активность  тем элементам языка, которые раньше оставались пассивными, разрозненными,  внесистемными или слабосистемными, по крайней мере в плане словообразования.  С каждым неологизмом усиливается регулярность тех или иных моделей. Лишь по видости неологизм нарушает лексическую систему языка, как "беззаконная комета в кругу расчисленном светил". На самом деле, нарушается не система, а норма, и нарушается она именно под воздействием системы. Каждый неологизм - это  сдвиг  языка в сторону большей системности, его восхождение  на более высокий уровень организации.
    А теперь - собственно окончание статьи.

             Русский язык: система и свобода  (окончание)

                                    3. Аномалии и регулярные модели

Беда в том, что такой самостоятельно работающей словопроизводящей системой русский язык еще не стал - слишком велико в нем  давление нормы, которая "держит и не пущает", позволяя языку разгуляться только в таких тесных пределах, как радиопередача и предложенная слушателям игра (хотя и сам язык, по Л. Витгенштейну, есть не что иное, как игра, самая большая  и важная из всех существующих игр). Поэтому в русском языке сравнительно мало регулярных моделей словообразования и огромное число единичных случаев, "аномалий", исключений из правил. Отсюда же и обилие заимствований,  которые приходят на то пустующее место,  которое могло бы быть занято русским словом, свободно произведенным по законам  языковой системы.  Как известно, историческая проблема рoссийского общества в том, что  у него мало внутренней системности, связности, оно внутренне анархично, и именно поэтому порядок навязывается извне, как тоталитет, бюрократия, властная вертикаль.   То же и с языком: в нем слишком много случайного, произвольного, единичного, и отсюда диктат нормы, догматизм правил и исключений. Пространство русского языка очень разреженно, как и географическое пространство.  Большое число моделей присутствует в очень ограниченном числе реализаций.

Отсюда проблемы морфологического членения русского слова.  По суждению А. И. Кузнецовой и Т. Ф. Ефремовой, авторов самого большого "Словаря  морфем русского языка", "в русском литературном языке нередко не оказывается других слов, содержащих такой же, как членимое слово, корень, который служил бы подтверждением правильности произведенного членения. /.../ ...Не только корни, но и достаточно большое число суффиксов являются аномальными, единичными в языке, существующими в одном-двух вариантах как остаток после выделения корня..." [5]  Например, такие слова, как "боязливый" и "горделивый", аномальны: "в современном языке нет больше слов с суффиксами -злив или -елив, т.е. они не соответствуют системе морфем русского языка (инвентарю морфем, выделенному на основании бесспорных и достаточно регулярных случаев)". [6]  Далее, по подсчетам  тех же авторов, "связанные основы (например, обуть, принимать, рисовать, свергать и др.)... составляют в русском языке... до 30% слов". [7] Это значит, что корни этих слов не выделяются в качестве самостоятельных единиц словообразования: например, в слове "рисовать" корень "рис" дан в связке с суффиксом "-ова", а  в слове "рисунок" - в связке с суффиксом "-унок". Такая связанность мешает свободному процессу словообразования с данными корнями, а также и с теми морфемами (префиксами, суффиксами), которые оказываются в одной с ними связке.

Вся эта "аномальность" и "склеенность" словообразующих элементов показывает,  как нуждается русский язык в дальнейшей разработке своей словообразовательной системы, чтобы каждая морфема, включая корневые,  могла иметь свой определенный, ясный круг значений и регулярно производить слова с этими значениями. Примеры таких "выделенных" и весьма продуктивных  морфем уже приводились выше: глагольная приставка "о" со значением переходного действия ("осушить", "обуютить", "ожутить" - сделать сухим, уютным, жутким); суффикс прилагательного "лив" со значением склонности, предрасположенности к определенному действию, состоянию, чувству ("ненавистливый" - склонный к ненависти, "запретливый" - склонный запрещать, "цитатливый" - склонный много цитировать); прилагательные с корнем "ход" и суффиксом "лив" ("входчивый", "сходчивый", "уходчивый" и т.д.). Вывести морфологический состав языка из его связанного состояния - это и значит в буквальном смысле "развязать" язык!

Для того и нужно вычленять морфемы, чтобы они не залеживались  внутри одного или нескольких слов, а шли в сборку с другими морфемами, свободно стыковались бы друг с другом, пополняя лексический запас языка.  Где регулярность, там и производительность; где четкая выделенность морфемы, там и возможность для ее свободного сочетания с другими морфемами в новые слова...  Тогда пространство языка уплотнилось бы по мере выявления его внутренней системности и одновременно возрастающей свободы лексических и грамматических новообразований. Системность - это и есть путь к свободе, преодоление анархизма (произвола) и догматизма (нормативности), прекрасно дополняющих друг друга.

Критерием успешности данной словообразовательной модели служит ее способность производить новые слова, которые были бы понятны говорящим, поскольку исходят из регулярной, всем знакомой, многократно опробованной модели.  Потому так важна проективная деятельность в языке - это работа по наладке языковой системы, усилению системных начал  в языке. Это работа и теоретическая, и практическая: каждый акт описания системы становится перформативным, т.е. осуществляет то, что описывает, демонстрирует новую возможность самой этой системы, раньше еще не реализованную.   Если мы пытаемся не фактуально, но системно описать значение приставки "о", то приходится учитывать не только наличные слова: "осветить", "округлить", "осушить", "озвучить" и т.д., но и все возможности регулярного образования глаголов с этой приставкой: осетить, оглаголить, остоличить, обуютить,  ореалить,  осюжетить...  Необходимо брать весь сверхряд таких образований, включая и актуальные, и потенциальные его члены; а тем самым и выявлять эти потенции, превращать их в протологизмы и неологизмы, в новые элементы лексической системы языка. Такова задача перформативной лингвистики, исследующей систему языка и одновременно демонстрирующей возможности этой системы путем практических  новообразований, которые в свою очередь могут быть усвоены языком, найти применение в речи.

Что такое практическая систематизация  языка? Это  не просто описание его наличной лексики и грамматики, но деятельное выявление его системы,  воссоздание во всей полноте ее элементов, как актуальных, так и потенциальных.   Системность языка  объединяет его прошлое, настоящее и будущее, поэтому она нуждается не только в дескриптивном, но и проективном подходе.

Первым понял эту задачу деятельного собирания и практической систематизации русского языка В. И. Даль. Откуда в " Толковом словаре живого великорусского языка" В. Даля такое беспрецедентное количество слов - 220 тысяч (в 3-м издании, 1903 года, под редакцией академика И. А. Бодуэна де Куртене)? [8] За истекшее с тех пор столетие с лишним множество новых слов вошло в русский язык  - а между тем самый полный, ныне издаваемый Большой академический словарь русского языка обещает в своих 20 томах вместить только 150 тыс. слов, т.е. всего две трети от объема далевского Словаря. [9] Объясняют это обычно тем, что у Даля много местных, областных, диалектных слов. Это верно, но есть и другая причина. Далевский словарь -  не нормативный и не чисто дескриптивный, но системный словарь. Это значит, что он воспроизводит не только то, что говорится (наряду с тем, что пишется), но и то, что говоримо по-русски, т.е. те слова, которые не входят ни в литературную норму, ни в этно-диалектную реальность русской речи, но принадлежат  самой системе русского языка, его словообразовательному потенциалу.

Например,  гнездо заглавного слова "ПОСОБЛЯТЬ" включает около 30 однокоренных слов. Из них всего четыре общеизвестных, входящих в общеязыковую норму: литературные пособие и пособник (-ница) и разговорное пособлять.  К этому добавлены несколько диалектных слов,  область распространения которых Даль добросовестно указывает.  Например, пособлины и  пособнище (пособие, помощь) - псковские и тверские слова. Пособь (лекарство) - архангельское. Пособляться (сладить, справиться) - северо-восточное.  Но большая часть слов даны без всякой диалектной метки:  пособ, пособленье, пособный, пособливый, пособствовать, пособщик, пособствователь...   Что это за слова?   Даль не указывает на их источники, и можно предположить, что они внесены им для полноты корневого гнезда. Это возможности языка: не норма и не актуальность, а проявления его системности. Модели образования существительных с нулевым окончанием (пособ), или обозначений деятеля с суффиксом -щик-  (пособщик), или прилагательных с суффиксом -лив- (пособливый) активно присутствуют  в русском языке, и В. Даль пополняет почти каждое гнездо этими типическими словообразования, показывая системность языка в действии.

Точно так же в гнездо "СИЛА" В. Даль вносит, помимо общелитературных и диалектных слов, еще и ряд "системных" (без помет): силить, силовать, сильноватый, сильность, сильноватость, силенье, силованье, сильнеть, силоша, силован, силователь, сильник. Ни одного из этих слов нет в "Словаре церковно-славянского и русского языка, составленном  вторым отделением Академии Наук" (114 749 слов), который вышел в 1847 г., за 16 лет до первого издания далевского словаря. Вряд ли все эти слова вдруг  разом вошли в язык  за такой короткий промежуток времени, скорее, это словообразовательный сверхряд, включающий потенциальные единицы,  т.е. типические образцы возможных словообразований.

Даль назвал свой труд "Толковым словарем живого великорусского языка". В каком смысле "живого"? Думается, не только в том смысле, что этот язык живет в речи, в общении людей, не вмещается в литературную, книжную норму. Он живет не только как речь, но и собственно как язык, он живой, потому что пополняется новыми словами, богат возможностями живого словообразования. Живет то, что растет, и Даль показывает, как слова растут из своих корней и основ, заполняя все корневые гнезда, так что, в принципе, ни одна возможность словообразования не оставлена без внимания.  Каждое гнездо набито до отказа всеми производными от данного корня. В этом суть: Даль работает лексическими  сверхрядами, гиперпарадигмами.  Поэтому почти в каждом гнезде на несколько общеизвестных, "общеязыковых" слов приходится большое число областных и еще большее число "системных"  слов,  порожденных словообразовательной системой русского языка и иллюстрирующих производительную мощность и емкость этой системы. Даль приводит слова от данного корня, считаясь не с фактами их употребления, но с  возможностью их образования. Отсюда и критика далевского Словаря со стороны академической науки,  которой не хватает эмпирических свидетельств бытования того или иного слова.  "Даль не мог понять (см. его полемику с А.Н. Пыпиным в конце IV т. Словаря), что ссылки на одно "русское ухо", на "дух языка", "на мир, на всю Русь", при невозможности доказать, "были ли в печати, кем и
где говорились" слова в роде "пособ", "пособка" (от "пособить"), "колоземица", "казотка", "глазоем" и т. д., ничего не доказывают и ценности материала не возвышают".
(С. Булич. Статья "Даль В. И."  Энциклопедический Словарь Брокгауза и Ефрона).

Далевские словообразовательные гнезда не возвышают "материала", но они возвышают русский язык, они раскрывают системность его словопроизводства.  Вот как сам  Даль жалуется на невозможность привести свидетельские показания по каждому слову, занесенному им в словарь. "...На что я пошлюсь, если бы потребовали у меня отчета, откуда я взял такое-то слово? Я не могу указать ни на что, кроме самой природы, духа нашего языка, могу лишь сослаться на мир, на всю Русь, но не знаю, было ли оно в печати, не знаю, где и кем и когда говорилось. Коли есть глагол: пособлять, пособить, то есть и посабливать, хотя бы его  в книгах  наших и не было, и есть: посабливанье, пособление, пособ и пособка и пр. На кого же я сошлюсь, что слова эти есть, что я их не придумал? На русское ухо, больше не на кого".  [10] То, на  что Даль ссылается ("сама природа, дух нашего языка"), - это и есть системность, которая действует независимо от того, встретились ли ему в книге или в речи факты употребления этих слов. В конце концов, чем сам Даль, как носитель русского языка, менее достоин внимания и доверия, чем случайный встречный, от которого он мог бы записать случайно вырвавшееся словечко?  Может ли собиратель записывать слова сам от себя? Это трудный вопрос, но если речь идет  не о наличном составе, но о системе языка, то собиратель как носитель этого системного знания  оказывается даже в выигрышном положении.  К тому же "русское ухо"  и на самом деле не обманывало Даля.   Вышеупомянутый  академический "Словарь церковно-славянского и русского языка" 1847 г.  содержит и "пособ", и "пособление", т.е. независимо от Даля удостоверяет наличие этих слов в языке. Видимо, Даль просто забыл сослаться на этот словарь, а может быть, не сделал это сознательно, потому что "посабливанья" и "пособки" в нем нет, что еще раз ставит вопрос о разнице описательного и системного  подходов к языку.

 Как хорошо известно, далевский Словарь - не нормативный. Но он и не чисто дескриптивный, а еще и системно-проективныйсловарь,  книга русского языка во всем объеме его памяти и воображения (хотя  память у Даля все-таки  сильнее воображения). Отсюда и мощное воздействие далевского словаря на читателей и особенно на писателей. Это словарь не столько для справочного использования, сколько для пробуждения вкуса и творческой способности к языку. Ни один из академических словарей не сравнится с далевским в представлении словообразовательного богатства русского языка, в передаче его созидательного духа.   Не случайно этой книгой пользовались - и вдохновлялись ею  - столь разные писатели, как А. Белый и В. Хлебников, С. Есенин и А. Солженицын.

Считается, что в Словаре Даля  около 7%, т.е. 14 тысяч им самим придуманных слов. [11] Я не удивился бы, если бы при более тщательном подсчете их оказалось бы гораздо больше. И вместе с тем я бы уточнил, в каком смысле они являются "выдумками", новообразованиями Даля. В таких словах, как пособленье, пособный, пособливый, пособщики т.п., нет ничего особенно оригинального, сочиненного.  Вряд ли мы их  встречали когда-либо раньше, но значение их  общепонятно, поскольку они строятся по устойчивым, продуктивным моделям.
Это не столько неологизмы, сколько "системизмы" или "потенциализмы": они демонстрируют не изобретательность словотворца, а порождающие модели языка.

Итак, Даль создал словарь не только литературных и диалектных, но еще и потенциальных слов,  выявляющих словообразовательную систему языка. Но именно потому, что Словарь выполняет сразу слишком много задач, системность языка представлена в нем робко и неуверенно, она вводится как бы украдкой, контрабандой. Даль позиционировал себя как исследователь и собиратель реального  языка  и поэтому не уделил должного внимания собственно системным, или потенциальным, образованиям. Они у него даны без определений и примеров, т.е. представлены минимально, тогда как они нуждаются в максимально полном представлении именно потому, что они потенциальны, они требуют особоко внимания, заботы, защиты, как всякий новорожденный. Даль как бы стесняется этих слов, не обеспеченных ничем, кроме "духа" или, как мы теперь сказали бы, "системы" языка.  Даль был сыном века реализма и позитивизма и полагал, что Словарь должен представлять реальный язык.  Поэтому Даль делает вид, что не словотворствует, не творит вместе с народом, а лишь прилежно описывает то, что творит народ.  При этом он украдкой подбрасывает в словарные гнезда воображаемые слова, как если бы они были подлинно народными (каковы они суть не по факту, а по способу их производства).

Недостаток Словаря Даля не в том, что он внес туда множество "системных" единиц наряду с нормативными и дескриптивным, но в том, что он не разграничил ясно эти задачи и тем самым ослабил больше всего именно системный пласт своего словаря. Словарь Даля вмещает в себя два Словаря: дескриптивный и проективный, но последний - в зачаточном виде, ибо потенциальные слова лишь приведены, но не истолкованы, не снабжены примерами, их введение в язык остается немотивированным. Даль не проделал с ними концептуальной работы, не артикулировал их значение и их место в лексической системе языка. Поэтому слова эти остались, как правило, невостребованными и почти незамеченными,  -  как клочки лексикографических сновидений, запутавшиеся в описаниях актуального языка.

                                                *   *   *

Отсюда вытекает задача особой проективной деятельности в языке и  необходимость самостоятельного типа проективного словаря, предметом которого является именно  системность и потенциальность  языка и пути ее описания. Проективный подход к языку - это ни в коем случае не плановый и не директивный подход, заведомо знающий, каким должен быть язык совершенный, язык будущего, и диктующий, какие новообразования ему следует усвоить. Это не "единственно верный", а веерный подход - множественность отпочкований, расходящихся во все стороны от ствола языка. Теоретическая разработка и практическая демонстрация  лексических и морфологических возможностей языка на основе понимания его системы.   Прощупывание  и "массаж" всех суставов языка, увеличение степеней подвижности, гибкости, сочетаемости всех морфем. Задача творческой филологии - растолкать, расшевелить, растормошить, развязать язык, взять его "за живое",  вывести  из оцепенения "нормы" и раскрыть систему языка как динамику его обновления. Чем системнее язык, тем свободнее он в своих творческих воплощениях.

----------------------------------

4.  В. П. Григорьев. Будетлянин. М., Языки русской культуры, М.: 2000, С. 377-378.

5. А. И. Кузнецова, Т. Ф. Ефремова. Словарь  морфем русского языка, М.: "Русский язык",  1986,  С. 11.

6. Там же, С.11.

7. Там же, С.12.

8. О количестве слов в 3 и 4-ом изданиях далевского словаря писал В. В. Виноградов: "Благодаря дополнениям объем словаря Даля увеличился приблизительно на 15%. В него вошло не менее 20 000 новых слов". Виноградов В. В. Толковые словари русского языка [1941], в его кн.  Избранные труды: В 5 т. Т. 3. Лексикология и лексикография. М., 1977. С.230.

9. Большой Академический словарь русского языка. М., СПб.: Наука, т. 1, 2004.

10.  Владимир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. М., Государственное
издательство иностранных и национальных словарей, 1955, т.1, С. LXXXYIII.

11. "В Словаре Даля действительно имеется немало слов (около 14 тыс.), которые являются его новообразованиями." Т. И Вендина. В. И. Даль: взгляд из настоящего. Вопросы языкознания, 2001, 3, с. 17.

                                                2008
Гламурный год под знаменем политконкретности. Впервые в России выбраны Слово и Антислово года. "Независимая газета",  17.1.2008.

                                                 2007
Книги:
Стихи и стихии. Природа в русской поэзии 18 - 20 веков (серия "Радуга мысли"). Самара, Бахрах-М, 2007, 352 сс.

Амероссия. Избранная эссеистика./ Amerussia. Selected Essays (серия "Параллельные тексты", на русском и английском) М., Серебряные нити, 2007, 504 сс.

Статьи:
Жизнь как тезаурус. "Московский психотерапевтический журнал", 2007, 4, С. 47-56.

Таня, Пушкин и деньги: Жизнь как нарратив и тезаурус. "Независимая газета" (приложение "Exlibris"), 20.12. 2007   http://exlibris.ng.ru/kafedra/2007-12-20/4_pushkin.html

Личный код. Опыт самоописания,  в кн. Кто сегодня делает философию в России. Автор-составитель А. Нилогов. М.: Поколение, 2007,   560 - 575.

Умножение сущностей. Интервью, взятое А. Нилоговым, там же, 346 - 359.

О причастиях будущего времени, в кн. Мир русского слова и русское слово в мире. МАПРЯЛ, 11-ый Конгресс. София, Heron , 2007, т.1, С.  267-272.

Транскультура и трансценденция: личность и вещь как странники в иное, в кн. Только уникальное глобально. Личность и менеджмент. Культура и образование. Сб. к 60-летию Г. Л. Тульчинского. СПб.: СПб университет культуры и искусств, 2007, 90-102.

Добро и зло в зеркале русского языка. Континент, 132, 2007 (июль)

Раздвигая границы [гуманитарных наук]. "Ведомости" (Wall Street &Financial Times) (рубрика "Игра ума"), э 14 (51).  20.4.2007.

О творческом потенциале русского языка. Грамматика переходности и транзитивное общество. "Знамя", 3, 2007, 193-207. http://magazines.russ.ru/znamia/2007/3/ep18.html

"Pushkina, Dostoevskogo i Tolstogo nashim pravnukam pridetsa chitat na latinitse
Журнал New Times (Новое время),  5, 12 марта 2007

Слово года, века, тысячелетия "Независимая газета". 2 марта 2007.
http://www.ng.ru/saturday/2007-03-02/13_slovo.html

Between Humanity and Human Beings: Information Trauma and the Evolution of the Species. Common Knowledge, vol.13, Issue 1, Winter 2007, pp. 18-32.

Methods of Madness and Madness as a Method, in: Madness and the Mad in Russian Culture. Ed. by Angela Britlinger and Ilya Vinitsky. Toronto, Buffalo, London: Univ. of Toronto Press, 2007,  pp. 263-282.

О душевности, Книжевни лист, Београд, бр. 64, 1. децембар 2007, година VI, стр. 1- 3 .
_________________________________________________________________
Сетевой проект "Дар слова" выходит с апреля 2000.  Каждую  неделю  подписчикам  высылается несколько новых слов, с определениями  и примерами  употребления. Этих слов нет ни в одном  словаре, а между тем они обозначают существенные явления и понятия, для которых  в общественном сознании еще не нашлось места. "Дар"  проводит также дискуссии о русском языке, обсуждает письма и предложения читателей. "Дар слова" может служить пособием по словотворчеству  и мыслетворчеству, введением в лингвосферу и концептосферу 21-го века.  Все предыдущие выпуски.

Подписывайте на "Дар" ваших друзей по адресу (вставить в эту форму свой эл. адрес) http://subscribe.ru/catalog/linguistics.lexicon

Языковод -  сайт Центра творческого развития русского языка.

PreDictionary  -  английскиe неологизы М. Эпштейна.

Ассоциация Искателей Слов и Терминов (АИСТ) - лингвистическое сообщество в Живом Журнале. Открытая площадка для обсуждения новых слов и идей.
 

© Михаил Эпштейн
russmne@emory.edu

---

Не хотите ли подписаться на рассылки?

ДАР СЛОВА. Еженедельный лексикон Михаила Эпштейна.
Новости компьютерной литбиблиотеки Б.Бердичевского
Кто-то ищет тебя... (Розыск людей)

(не забудьте вписать свой E-майл)
Text HTML Plain KOI8-R ALT LAT WIN

Вниманию авторов рассылок на ГорКоте! Если Вы хотите обменяться со мной формами подписки на Вашу рассылку, просто пришлите мне Ваши код и название. Я вставлю их в этот список и буду рассчитывать, что и Вы сделаете то же самое у себя!