Учим английский язык, читая классическую литературу.

"You don't mean that fable about the fantastic ear?" I demanded. "I've heard of it, of course, but surely it must be a superstitious yarn spun out of something much simpler. I've sometimes thought it was a wild version of one of those mutilation stories. They used to crop criminals' ears in the sixteenth century."

- Неужто вы имеете в виду эту старую сказку про диковинное ухо? - удивился я. - Конечно, я слышал о ней, но не сомневаюсь, что это все суеверие и вымысел, не более, хотя, возможно, она и возникла на какой-то достоверной основе. Иногда мне приходит в голову, что это, наверное, фантазия на тему о наказаниях, которым подвергали в старину преступников; в шестнадцатом веке, например, им отрубали уши.

"I hardly think it was that," answered the little man thoughtfully, "but it is not outside ordinary science or natural law for a family to have some deformity frequently reappearing - such as one ear bigger than the other."

- Мне кажется, дело не в этом, - в раздумье произнес маленький священник. - Как известно, наука и самые законы природы не отрицают возможности неоднократного повторения в семье одного и того же уродства, когда, например, одно ухо значительно больше другого.

The big librarian had buried his big bald brow in his big red hands, like a man trying to think out his duty.

Библиотекарь, стиснув большую лысую голову большими красными руками, сидел в позе человека, размышляющего о том, в чем состоит его долг.

"No," he groaned. "You do the man a wrong after all. Understand, I've no reason to defend him, or even keep faith with him. He has been a tyrant to me as to everybody else. Don't fancy because you see him sitting here that he isn't a great lord in the worst sense of the word. He would fetch a man a mile to ring a bell a yard off - if it would summon another man three miles to fetch a matchbox three yards off. He must have a footman to carry his walking-stick; a body servant to hold up his opera-glasses - "

- Нет, - проговорил он со стоном, - вы все-таки несправедливы к этому человеку. Поймите, у меня нет никаких оснований защищать его или хотя бы хранить верность его интересам. По отношению ко мне он был таким же тираном, как и ко всем другим. Не думайте, что если он сидел здесь запросто с нами, то он уже перестал быть настоящим лордом в самом худшем смысле этого слова. Он позовет слугу, находящегося от него за милю, и велит ему позвонить в звонок, висящий в двух шагах от него самого, для того только, чтобы другой слуга, находящийся за три мили, принес ему спички, до которых ему надо сделать три шага. Ему необходим один ливрейный лакей, чтобы нейти его трость, и другой, чтобы подавать ему в опере бинокль...

"But not a valet to brush his clothes," cut in the priest, with a curious dryness, "for the valet would want to brush his wig, too."

- Зато ему не нужен камердинер, чтобы чистить его платье, - вставил священник на удивление сухо. - Потому что камердинер вздумал бы почистить и парик.

The librarian turned to him and seemed to forget my presence; he was strongly moved and, I think, a little heated with wine.

Библиотекарь взглянул на него, очевидно, совсем забыв о моем существовании; он был глубоко взволнован и, как мне показалось, несколько разгорячен вином.

"I don't know how you know it, Father Brown," he said, "but you are right. He lets the whole world do everything for him - except dress him. And that he insists on doing in a literal solitude like a desert. Anybody is kicked out of the house without a character who is so much as found near his dressing-room door.

- Не знаю, откуда вам это известно, отец Браун, - сказал он, - но это правда. Он заставляет других все делать за себя, но одевается он сам. И всегда в полном одиночестве; за этим он следит неукоснительно. Стоит кому-нибудь оказаться неподалеку от дверей его туалетной комнаты, как его тотчас изгоняют из дома и даже рекомендаций не дают.

"He seems a pleasant old party," I remarked.

- Приятный старичок, - заметил я.

"No," replied Dr Mull quite simply; "and yet that is just what I mean by saying you are unjust to him after all. Gentlemen, the Duke does really feel the bitterness about the curse that he uttered just now. He does, with sincere shame and terror, hide under that purple wig something he thinks it would blast the sons of man to see. I know it is so; and I know it is not a mere natural disfigurement, like a criminal mutilation, or a hereditary disproportion in the features. I know it is worse than that; because a man told me who was present at a scene that no man could invent, where a stronger man than any of us tried to defy the secret, and was scared away from it."

- О, нет, отнюдь не приятный, - отвечал доктор Малл просто. - И все же именно это я и имел в виду, когда сказал, что со всем тем вы к нему несправедливы. Джентльмены, герцога действительно мучает горечь проклятия, о котором он говорил. С искренним стыдом и ужасом прячет он под лиловым париком нечто ужасное, созерцание чего, как он думает, не под силу сынам человеческим. Я знаю, что это так; я также знаю, что это не просто клеймо преступника или наследственное уродство, а что-то совсем другое. Я знаю, что это нечто гораздо страшнее. Я слышал об этом из уст очевидца, присутствовавшего при сцене, которую выдумать невозможно, когда человек, гораздо мужественнее любого из нас, пытался проникнуть в эту ужасную тайну и в страхе бежал прочь.

I opened my mouth to speak, but Mull went on in oblivion of me, speaking out of the cavern of his hands. "I don't mind telling you, Father, because it's really more defending the poor Duke than giving him away. Didn't you ever hear of the time when he very nearly lost all the estates?"

Я открыл было рот, но Малл продолжал, по-прежнему сжимая ладонями лицо и совершенно забыв о моем присутствии: - Я могу рассказать вам об этом, отец мой, потому что это будет скорее защитой, чем изменой бедному герцогу. Вам никогда не приходилось слышать о тех временах, когда он едва не лишился всех своих владений?

The priest shook his head; and the librarian proceeded to tell the tale as he had heard it from his predecessor in the same post, who had been his patron and instructor, and whom he seemed to trust implicitly. Up to a certain point it was a common enough tale of the decline of a great family's fortunes - the tale of a family lawyer. His lawyer, however, had the sense to cheat honestly, if the expression explains itself. Instead of using funds he held in trust, he took advantage of the Duke's carelessness to put the family in a financial hole, in which it might be necessary for the Duke to let him hold them in reality.

Священник отрицательно покачал головой; и библиотекарь рассказал нам длинную историю, - он слышал ее от своего предшественника, который был ему покровителем и наставником и к которому он питал, как было ясно из его рассказа, безграничное доверие. Вначале это была обычная история о разорении древнего рода и о семейном адвокате. У адвоката, надо отдать ему должное, хватило ума обманывать честно - надеюсь, читатель понимает, что я хочу сказать. Вместо того чтобы просто воспользоваться доверенными ему суммами, он воспользовался неосмотрительностью герцога и вовлек всю семью в финансовую ловушку, так что герцог был поставлен перед необходимостью отдать ему эти суммы уже не на хранение, а в собственность.

The lawyer's name was Isaac Green, but the Duke always called him Elisha; presumably in reference to the fact that he was quite bald, though certainly not more than thirty. He had risen very rapidly, but from very dirty beginnings; being first a "nark" or informer, and then a money-lender: but as solicitor to the Eyres he had the sense, as I say, to keep technically straight until he was ready to deal the final blow. The blow fell at dinner; and the old librarian said he should never forget the very look of the lampshades and the decanters, as the little lawyer, with a steady smile, proposed to the great landlord that they should halve the estates between them. The sequel certainly could not be overlooked; for the Duke, in dead silence, smashed a decanter on the man's bald head as suddenly as I had seen him smash the glass that day in the orchard. It left a red triangular scar on the scalp, and the lawyer's eyes altered, but not his smile. He rose tottering to his feet, and struck back as such men do strike. "I am glad of that," he said, "for now I can take the whole estate. The law will give it to me."

Адвокат носил имя Исаак Грин, но герцог всегда звал его Елисеем, - очевидно, потому что человек этот был совершенно лыс, хотя ему и не исполнилось еще тридцати. Поднялся он стремительно, начав, однако, с весьма темных делишек: некогда он был доносчиком, или осведомителем, а потом занимался ростовщичеством; однако, став поверенным Эксмуров, он обнаружил, как я уже сказал, достаточно здравого смысла и строго держался формальностей, покуда не подготовил решительный удар. Он нанес его во время обеда: старый библиотекарь говорил, что до сих пор помнит. как блестели хрустальные люстры и графины, когда безродный адвокат с неизменной улыбкой на устах предложил старому герцогу, чтобы тот отдал ему половину своих владений. Того, что последовало за этим, забыть невозможно: в гробовой тишине герцог схватил графин и запустил его в лысую голову адвоката так же стремительно, как сегодня он разбил свой бокал о стол в саду. На черепе адвоката появилась треугольная рана, выражение его глаз изменилось, однако улыбка осталась прежней. Покачиваясь, он встал во весь рост и нанес ответный удар, что и следовало ожидать от подобного человека. - Это меня радует, - сказал он, - ибо теперь я смогу получить ваши владения целиком. Их отдаст мне закон.

Exmoor, it seems, was white as ashes, but his eyes still blazed. "The law will give it you," he said; "but you will not take it.... Why not? Why? because it would mean the crack of doom for me, and if you take it I shall take off my wig.... Why, you pitiful plucked fowl, anyone can see your bare head. But no man shall see mine and live."

Говорят, что лицо Эксмура стало серым, как пепел, но глаза его все еще горели. - Закон их вам отдаст, - отвечал он, - но вы их не получите... Почему? Да потому, что для меня это было бы концом. И если вы вздумаете их взять, я сниму парик... Да, жалкий общипанный гусь, твою лысину каждый может видеть. Но всякий, кто увидит мою, погибнет.

Well, you may say what you like and make it mean what you like. But Mull swears it is the solemn fact that the lawyer, after shaking his knotted fists in the air for an instant, simply ran from the room and never reappeared in the countryside; and since then Exmoor has been feared more for a warlock than even for a landlord and a magistrate.

Можете говорить все, что угодно, и делать из этого какие угодно выводы, но Малл клянется, что мгновение адвокат стоял, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, а затем попросту выбежал из залы и никогда больше не возвращался в эти края; с тех пор Эксмур внушает людям еще больший ужас как колдун, чем как судья и помещик.

Now Dr Mull told his story with rather wild theatrical gestures, and with a passion I think at least partisan. I was quite conscious of the possibility that the whole was the extravagance of an old braggart and gossip. But before I end this half of my discoveries, I think it due to Dr Mull to record that my two first inquiries have confirmed his story. I learned from an old apothecary in the village that there was a bald man in evening dress, giving the name of Green, who came to him one night to have a three-cornered cut on his forehead plastered. And I learnt from the legal records and old newspapers that there was a lawsuit threatened, and at least begun, by one Green against the Duke of Exmoor.

Доктор Малл сопровождал свой рассказ весьма театральными жестами, вкладывая в повествование пыл, который мне показался по меньшей мере излишним. Я же думал о том, что вся эта история скорее всего была плодом фантазии старого сплетника и хвастуна. Однако, прежде чем закончить первую половину отчета о моих открытиях, я должен по справедливости сознаться, что, решив навести справки, я тут же получил подтверждение его рассказа. Старый деревенский аптекарь поведал мне однажды, что ночью к нему явился какой-то лысый человек во фраке, который назвался Грином, и попросил залепить пластырем треугольную рану у себя на лбу. А из судебных отчетов и старых газет я узнал, что некто Грин угрожал герцогу Эксмуру судебным процессом, который в конце концов и был возбужден".