Глава тринадцатая. Тень Пушкина тревожит нежинских парнасцев.
Каникулы кончились, и воспитанники съехались опять в Нежин. Посреди рекреационного зала, окруженный со всех сторон студентами, стоял профессор-«гвардеец» Соловьев, довольный и сияющий. Он сейчас только вернулся из Москвы и рассказывал о царской коронации и сопровождавших ее блестящих празднествах с таким одушевлением, что молодые слушатели уши развесили.
Александр Сергеевич Пушкин
— И выпало же вам такое счастье, Никита Федорович! — заметил один из них.
— Я очень счастлив, правда ваша,— отвечал Соловьев,— особенно же потому, что видел при этом случае и Пушкина.
Гоголь, едва ли не один из всех остававшиеся до сих пор довольно равнодушным, при имени Пушкина вдруг оживился.
— Как! вы видели настоящего Пушкина, племянника?
— Настоящего, не томпакового; о дяде я не стал бы слова тратить.
— Да ведь молодой Пушкин живет изгнанником в своей псковской деревне?
— Жил целых два года; но теперь, перед самой коронацией, государь вызвал его в Москву, обласкал и объявил ему, что отныне будет сам его цензором. Но потому-то до прочтения государем Пушкин не дает уже никому в руки своих сочинений; а то я непременно привез бы вам, господа, список с его новой исторической драмы.
— Из русской истории?
— Да, из Смутного времени, и главными героями в ней являются первый Самозванец и Борис Годунов.
— Какое это должно быть восхищение! А написана драма стихами или прозой?
— Белыми стихами по примеру Шекспира; да и вещь, говорят, дивная, самому Шекспиру в пору.
— Так Пушкин, значит, все-таки читал ее кому-нибудь в Москве?
— Читал тесному кружку литераторов и профессоров у Веневитинова, и впечатление было громадное. Когда он кончил, все присутствующее со слезами восторга бросились обнимать, поздравлять поэта. Пили, разумеется, шампанское и не расходились до самого утра.
— Господи, Боже мой! Николай Чудотворец, угодник Божий! Да когда же мы-то прочтем эту вещь?
— Кое-что из нее, вероятно, вскоре будет напечатано. Профессор Погодин с будущего января собирается издавать новый журнал «М о с к о в с к и й В е с т н и к» и тут же, после чтения, взял с Пушкина слово дать ему, с разрешения государя, хоть отрывок из его драмы для первой книжки нового журнала.
— Господа! господа! — вскричал Гоголь.— Вы позволите мне, конечно, подписаться на этот журнал для нашей библиотеки?
— Понятное дело! Обязательно подпишись!— был единогласный ответ.
— А вы, Никита Федорович, видели Пушкина там же, у Веневитинова?
— Нет, к крайнему сожалению, я не мог попасть туда. Видел я его потом на званом вечере у княгини Зинаиды Александровны Волконской, о которой вы, конечно, тоже слышали?
— Откуда нам-то, захолустным жителям, слышать?
— Помилуйте! Это среди наших русских дам в своем роде феномен. Княгиня не только пишет повести и сказки (кто их нынче не пишет?), но считается редким знатоком родной словесности, родных древностей, родного быта, при чем знает впрочем и по-гречески, и по-латыни. Общество истории и древностей российских выбрало ее даже в свои члены. В ее-то салоне стекаются все светила ума и поэзии, среди которых Пушкин блещет теперь ярче всех.