Капли чертили кривые на стекле автобуса «Эколайн», за завесой дождя
проплывали поля хмеля, подсолнечника, кукурузы. «Как ровно разделены
посевы на полях, как под линейку», - повернулась ко мне женщине с
черными грустными глазами, на соседнем сиденье. Она кивнула на ветряки:
«Впечатляют? Меня еще поля с солнечными батареями впечатляют.
Экологически чистая энергия», - она улыбнулась и отвернулась, не
дожидаясь ответа.
Ехать в автобусе более суток занятие не из приятных, а в дождь совсем
тоска. Я стряхнула полусонное оцепенение и поддержала разговор:
- Сколько хмеля в Баварии!
- Здесь издавна варят пиво и пьют литровыми бокалами, - пояснила
черноглазая, похожая на Маричку, женщина. «Ей за пятьдесят, украинка,
наверное, бывшая балерина, изящные кисти рук», - отметила я про себя.
- Моя дочка официанткой работает, хрупкая, пятьдесят четыре килограмма
весит, а носит по 4 бокала в каждой руке, пояснила она. - У меня сердце
кровью обливается, глядя на это, а она улыбается: «Это вместо фитнеса.
Скоро, как культурист выступать буду».
- Тяжеловато на весу 8 кг нести, - посочувствовала я.
- Вот ездила к ней. Пила баварское пиво с хмелем, - скривила губы в улыбке черноглазая, звали ее Галина.
- Давно она здесь живет? - спросила я.
- Пять лет. Я раз в год к ней приезжаю, скучаю по ней. А она никогда не приезжает, в отпуск едет к морю.
Я почувствовала печаль в материнском сердце женщины. Жаль, что дети
понимают родителей, только тогда, когда становятся сами родителями
взрослых детей.
- Она у вас одна?
- Нет, еще сын есть. Но он непутевый.
В разговоре время идет быстрее и дорога, кажется, короче. В Варшаве наши
пути разойдутся, я пересяду в автобус на Минск, а она на Киев, но до
Варшавы еще далеко. Голубые узкие джинсы подчеркивали хрупкость Галины.
- Вы балерина? - спросила я. Она улыбнулась, и лучики морщинок стали глубже, ей было явно за шестьдесят.
- Нет. Мой муж танцевал в балете. А я просто танцевала, а теперь полы драю в поликлинике.
- А сын пошел по стопам родителей? Тоже танцует?
- С сыном были проблемы, надеюсь, что закончились.
- Пьет? - спросила я.
- Сейчас нет. Проблемы начались давно. Рос он быстрым, неспокойным и
дерзким мальчиком. А в подростковом возрасте стал неуправляем. Все его
раздражало. Сам невысокий, хрупкий, а задиристый. Грудь колесом и как
кочет на всех наскакивает. В пятнадцать лет с друзьями на природу
отдохнуть поехал с ночевкой. Друзья постарше были, а ему хотелось
авторитет заработать.
Уехал, а мне так неспокойно стало, просто сердце щемит. Спать легли, а я
уснуть не могу. То мне жарко, то холодно, то воздуха мало. Муж
успокаивает: «Чего так беспокоишься? Сами молодыми в походы ходили. Это
же нормально». А я не могу, до двух ночи ворочалась, крутилась, а когда
заснула, жуткий сон приснился.
Как бы сидит мой Игорек в бетонной узкой сырой комнатке, похожей на
келью, и вроде келья эта за алтарем в церкви. Странно сидит, свернулся
как эмбрион и дрожит. Я его вижу - а дотянуться не могу, зову – а он не
слышит, и такое на меня отчаяние напало! И там, во сне, меня осенило -
мне нужно идти в церковь, за Игорька молиться.
Церковь отчетливо увидела, Свято-Введенский монастырь. Никогда там не
была, а во сне неведомая сила меня туда тянет. Проснулась в холодном
поту и думаю, не к добру этот сон, что-то с Игорьком случилось. И только
так подумала, телефонный звонок, так резко зазвонил. Как ужаленная
вскочила, бросилась к телефону, он у нас в коридоре стоит.
Из милиции звонили, из соседнего города. Себя не помня, туда приехала.
Сидит мой непутевый в обезьяннике, сжался весь, дрожит. Я шарф с себя
сняла и ему попросила передать, чтоб хоть немного согрелся. Нервная
дрожь, я это не сразу поняла. Сказали, что он человека порезал,
директора турбазы.
Шумели парни у турбазы. Директор человек пожилой, отдыхать видно ему
мешали, вот и сделал им замечание. Так они на него напали, втроем били, а
у моего еще и ножик был. Правда, следствие потом установило, что нож
был сломан, и не засчитали его, как холодное оружие. Но, человека
порезал, тот в больнице восемь дней лежал.
Наняли мы адвоката. К мужчине этому, начальнику турбазы, в больницу
побежали, просили его. Уговаривали миром вопрос решить. Он наотрез
отказался, видно здорово обидно ему было, что сопляки побили, и я его
понимаю. А ребенка то своего в любом случае жалко. Я про сон уже и не
думаю, бегаю по адвокатам, к прокурору, да в больницу….
Посадили Игорька на три года. И так сорвиголова, а еще в такое окружение
попал, какой вернется? А главное - вернется ли? Отплакала я тогда слез
немерено. Два года отсидел он, будто я этих два года с ним отсидела. И
вот однажды сижу вечером, об Игорьке думаю, и вспоминаю свой сон. Не
просто так мне тот сон снился, в церковь надо идти. Яркий был сон,
запомнился.
Утром поехала я в Свято-Введенский монастырь, на коленях перед иконой
Божией Матери «Призри на смирение» стала. На нее смотрю, и ее отражение
на стекле вижу. К этой иконе всегда очередь стоит, люди друг друга не
подгоняют, кто-то дольше стоит, кто меньше. А я упала на колени и, как в
забытье провалилась, только слезы из глаз катятся.
Молитв не знаю, как обратиться, не знаю, и вдруг в какое-то исступление
впала, своими словами просить стала, только ее вижу, на нее уповаю. Не
знаю, сколько я так простояла, никто меня не трогал, обходили люди,
видно, понимали мое состояние. Вышла из церкви и легче мне стало. Через
два дня прокурору документы повезла, зашла в кабинет, он с бумагами
копается и говорит: «Не уходите пока, может вы его сегодня и заберете». Я
ушам своим не поверяла, и действительно в тот день и забрала.
- Он изменился? - спросила я. - Бахвалится братками?
- Нет, жалел потерянные годы.
- Сходил ли к директору турбазы, попросить прощение?
- Сходил, но тот не простил.
- Сразу после тюрьмы пил, а потом к счастью влюбился. Красавица девушка
была, с косами, Олей звали. Игорек пить перестал, на работу устроился на
завод, мы с мужем им свою квартиру оставили, себе двухкомнатную купили.
Девушка хорошая, как только в том притоне выросла, вся семья у нее
пила, а она как цветок, выросший на мусоре. Сын у них родился Вовик,
Игорек был счастлив, ремонт сам сделал, денег заработал, на юг поехали
отдохнуть.
И случилась беда, заболела Оленька там, или клещ укусил, или еще что.
Приехали они и сразу в больницу. Я прибежала, а она уже в коме. Говорю
врачу: «Делайте что-нибудь!». А он мне: «Еще точно не знаем, что это!
Надо анализ сделать на менингит, а у нас лаборатория не работает -
выходной. Если хотите, отвезите анализы в частную лабораторию, они в
выходной работают». Схватила я анализы и поехала, там посидела пока
сделали. Вернулась, а Оленьки уже нет.
Жалко ее очень было, а еще жальче сына. Любил он ее сильно, думаю:
«Запьет. Это проклятье мужчины, которого он порезал. Не простил он
Игорька».
Три года жили он и внук с нами. Иногда пил. А потом встретил женщину,
очень на Олю похожую, и женился. У них сейчас трое детей, ее
двенадцатилетняя дочь от первого брака, его четырнадцатилетний сын Вова и
общий малыш Ивашка, годик ему уже. Мы с мужем им помогаем. Мы приняли
решение, квартиру на первого внука отписать.
Все бы хорошо, только появилась у Игоря мечта или идея фикс, жить в
деревне – чистые продукты, воздух. А где денег взять на дом? Вот уже
месяц от него покоя нет. Просит меня:
- Давай продадим нашу и вашу квартиры и дом в деревне купим.
- А чем заниматься в деревне будешь? – говорю я.
- Магазинчик свой открою.
- А ты уверен, что именно в твой магазинчик народ пойдет?
- Тогда на машине мотаться буду, развозить что-нибудь.
- Так ведь и машины пока нет.
Муж уже согласился квартиру продавать, а я вот к дочке ездила
советоваться. Понимаю, скорее всего, ничего с этого хорошего не
получится. А вот Игорь именно такой видит свою жизнь! Не соглашусь,
опять запьет. Вот приеду и снова пойду в церковь к иконе божьей матери,
буду просить, чтоб вразумила.
- Значит ненадежный, может запить? - сказала я. - Не продавайте
квартиру, лучше сдайте, если в деревню поедите жить. Думаю, небольшой
домик в деревне можно купить, продав только одну квартиру.
- Он хочет именно большой дом.
- Пусть возьмет участок и строит большой дом потихоньку. Пусть
осуществляет мечту, только не за счет родительской квартиры. А если вы
все продадите, а он запьет и все по ветру?
В Варшаве мы еще посидели на вокзале, и я ее провела. На прощанье еще
раз посоветовала, ни в коем случае не продавать квартиру. Через час я
села в свой автобус и отправилась домой. Автобус потихоньку покачивало,
монотонность временами смыкала веки, дождь моросил не прекращаясь.
Во многих из нас живет дух противоречия. Мы начинаем спорить даже тогда, когда спорить не о чем. Везде нам нужно вставить свои пять копеек, отстоять свою точку зрения и всегда сказать свое последнее слово, чтобы почувствовать свою правоту. Иногда мы сами понимаем, что это нам мешает и портит отношения с людьми. Но все равно спорим. Как с этим бороться? Читать далее