Фактор матери Надо понимать движение детского сердца.
Фактор матери
Родители
имеют великую привилегию и в то же время
великую ответственность:
создать основу храма ребенка, то есть
представление о самом себе.
Р. Кэмпбэл
Несмотря
на то, что Сухомлинский В.А. был сторонником коммунистического воспитания, его
идеи имеют смысл и сегодня. Основная идея педагога: формировать «мыслящих
личностей», а не послушных исполнителей партийных команд.
Сухомлинский
В.А. создал оригинальную педагогическую систему, основывающуюся на принципах гуманизма,
на признании личности ребенка высшей
ценностью, на которую должны быть ориентированы процессы воспитания и образования,
творческая деятельность сплоченного коллектива педагогов-единомышленников и
учащихся.
Сухомлинский строил процесс обучения как радостный труд; большое внимание он
уделял формированию мировоззрения учащихся; важная роль в обучении отводилась
слову учителя, художественному стилю изложения, сочинению вместе с детьми
сказок, художественных произведений.
Надо понимать движение детского сердца.
Дети живут своими представлениями о добре и зле, чести и
бесчестии, человеческом достоинстве; у них свои критерии красоты, у них даже
свое измерение времени: в годы детства день кажется годом, а год — вечностью.
Имея доступ в сказочный дворец, имя которому — детство, я всегда считал
необходимым стать в какой-то мере ребенком. Только при этом условии дети не
будут смотреть на вас как на человека, случайно проникшего за ворота их
сказочного мира, как на сторожа, охраняющего этот мир, сторожа, которому
безразлично, что делается внутри этого мира.
Это не сентиментальность, когда ребенок считает, что
игрушечный автомобиль с поломанным колесиком страдает от боли так же, как
израненный птенец,— это отзывчивость, основа доброты и поэтичности.
У ребенка бывают свои — маленькие и большие — тревоги,
огорчения, заботы, несчастья. Учитель, обладающий высокой эмоциональной
культурой, сразу видит, что у ребенка что-то не в порядке. Это видно прежде
всего по глазам... Заметив, что у ребенка не все благополучно, чуткий учитель
не станет сразу же расспрашивать. Но он найдет способ как-то дать понять,
почувствовать ребенку, что он, учитель, догадывается о его сердечной тревоге...
А наедине можно и расспросить. Но если педагог убедился, что ребенок нуждается
в помощи, остаться в стороне или забыть о ребенке — значит нанести ему новую
травму.
Бывает, что у ребенка какая-нибудь пустяковая, с точки зрения
взрослого, обида; например, кто-то спрятал его игрушку... Но нельзя забывать,
что у детей свои масштабы измерения радостей и горестей, добра и зла.
Учитель-гуманист никогда не забывает, что он сам был ребенком. Надо войти в
положение ребенка, разделить с ним его горе, помочь ему. Нередко бывает, что
самая желанная и дорогая для ребенка помощь — это сочувствие, сострадание,
сердечное участие. Равнодушие же, безразличие потрясает ребенка...
...До тех пор, пока ребенка не удалось увлечь детскими
радостями, пока в его глазах не пробудился неподдельный восторг, пока мальчик
не увлекся детскими шалостями,— я не имею права говорить о каком-то
воспитательном влиянии на него. Ребенок должен быть ребенком... Если, слушая
сказку, он не переживает борьбу добра и зла, если вместо радостных огоньков
восхищения у него в глазах пренебрежение,— это значит, что-то в детской душе
надломлено, и много сил надо приложить, чтобы выпрямить детскую душу.
Где-то в самом сокровенном уголке сердца у каждого ребенка
своя струна, она звучит на свой лад, и чтобы сердце отозвалось на мое слово,
нужно настроиться самому на тон этой струны. Я уже не раз замечал, какие
тяжелые переживания рождаются в детском сердце, когда ребенок чем-то
встревожен, огорчен, а воспитатель не знает об этом. Сумею ли я знать, чем
живет ребенок каждый день, что у него на душе? Буду ли я всегда справедлив с
детьми?
Справедливость — это основа доверия ребенка к воспитателю. Но
нет какой-то абстрактной справедливости— вне индивидуальности, вне личных
интересов, страстей и порывов. Чтобы быть справедливым, надо до тонкости знать
духовный мир каждого ребенка. Вот почему дальнейшее воспитание представлялось
мне как все более глубокое познание каждого ребенка.
Жизнь утвердила убеждение в том, что если маленькому ребенку
не удается возвратить веру в добро и справедливость, он никогда не может
почувствовать человека в самом себе, испытать чувство собственного достоинства.
В подростковом возрасте такой воспитанник становится озлобленным, для него нет
в жизни ничего святого и возвышенного, слово учителя не доходит до глубины его
сердца. Выпрямить душу такого человека — одна из наиболее трудных
задач воспитателя; в этом самом тонком, самом кропотливом труде происходит, по
существу, главное испытание по человековедению. Быть человековедом — значит не
только видеть, чувствовать, как ребенок познает добро и зло, но и защищать
нежное детское сердце от зла.
В годы детства каждый человек требует участия, ласки. Если
ребенок вырастает в обстановке бессердечности, он становится равнодушным к
добру и красоте. Школа не может в полной мере заменить семью и особенно мать,
но если ребенок лишен дома ласки, сердечности, заботы, мы, воспитатели, должны
быть особенно внимательны к нему.
Встречая детей, я каждый день всматривался в их лица.
Печальные глаза ребенка — что может быть более трудное в сложном процессе
воспитания. Если в детском сердце горе, ребенок только... присутствует в
классе. Он — как туго натянутая струна: притронешься неосторожно — причинишь
боль. Каждый ребенок переживает горе по-своему: одного приласкаешь — и ему
станет легче, другому ласковое слово причиняет новую боль. Педагогическое мастерство
в таких случаях заключается прежде всего в человеческой мудрости: умей щадить
больное сердце, не причиняй воспитаннику нового горя, не прикасайся к ранам его
души. Потрясенный горем, охваченный смятением ученик, конечно, не может учиться
так, как он учился раньше; горе накладывает отпечаток на его мышление. Самое
главное для учителя — это прежде всего видеть детское горе, печаль, страдания.
Видеть и чувствовать детскую душу. В том, как учитель относится к горю ребенка,
насколько способен он понимать и чувствовать детскую душу— заключается основа
педагогического мастерства.
Надо прежде всего понимать движения детского сердца. Этому
невозможно научиться с помощью каких-то специальных приемов. Это дается лишь
благодаря высокой эмоционально-нравственной культуре педагога. Какими бы
истоками ни питалось детское горе, у него всегда есть что-то общее: грустные,
печальные глаза, в которых поражает недетская задумчивость, безучастность,
тоска, одиночество. Ребенок, переживающий несчастье, не замечает игр и
развлечений товарищей; ничто его не может отвлечь от горестных мыслей. Самая
тонкая и доброжелательная помощь маленькому человеку — это разделить его горе,
не прикасаясь к глубоко личному, сокровенному. Грубое вмешательство может
вызвать озлобленность, а советы не унывать, не отчаиваться, держать себя в
руках, если за ними нет подлинно человеческого чувства, воспринимаются детьми
как неуместная болтливость...
Нет сомнения, что школы-гиганты — это вообще нежелательный
организационный путь воспитательной работы. И меня, откровенно говоря,
тревожит, когда я вижу, как в печати с одобрением рассказывается об
архитектурных проектах новых школ на 2200 учащихся и более. В больших школах,
насчитывающих больше тысячи детей, я советовал бы продумать меры, создающие
специальные условия для уютной, «семейной» атмосферы, скажем, в каждом
коллективе параллельных классов, предотвращающей шум, беготню, толчею. Это
элементарная предпосылка педагогической культуры. (13, 8)
Если бы меня спросили, что самое трудное в нашей работе, я бы
ответил: говорить с ребенком о его отце и матери. Здесь малейшее неумение,
оплошность, неточность могут привести к пагубным последствиям.
...Бывают такие обстоятельства, когда перед ребенком как будто
бы острое лезвие ножа: он в ужасе, все в нем замирает. Такое чувство
переживается в минуты обнажения тех интимных семейных взаимоотношений, которые
ребенку хочется прикрыть, спрятать. Вот почему мне хочется сказать отцам:
знайте и помните — дети переживают ваше падение, как свое личное горе,
воспринимают вашу радость, как свою. Берегите же детскую любовь к человеку,
укрепляйте веру в человека.
Жизненный путь от детства к отрочеству должен быть путем
радости, бодрости — это одно из самых важных правил всей системы нашей воспитательной
работы. Радость как источник оптимистической уверенности ребенка в своих силах
является условием того богатства действительных отношений к окружающему миру,
без которого не может быть духовного развития...
Глубоко ошибаются те, кто видит гуманность в ровном,
сдержанном тоне учителя, подкрашивающего при этом свои поучения сиропом
доброты. Доброта — это не тон и не специально подобранные слова. Подлинный
воспитатель — всегда человек широкого эмоционального диапазона, он глубоко
переживает и радость, и огорчение, и тревогу, и возмущение. Если дети чувствуют
в этих человеческих страстях своего наставника правдивость — это и есть
настоящая доброта.
Copyright2009 Снежана Фурсова. Все права защищены. При любом копировании материалов обязательно указание автора и ссылки на первоисточник. Написать письмоcons-help@mamochka.biz