На
глаз пока никто не заметил ухода первых минут светлого времени, но события в
живой природе подсказывают, что на смену поре цветения, приходит время
созревания. Отметив наступление середины лета, быстро отцвели на городских
улицах липы. Опустели
грачевники в парках и скверах, и взрослые птицы,
расставшись с молодняком, живут своими стаями. Уже
воробьи не интересуются опустевшими
скворечниками, а их новое поколение, сбившись в дружные
ватаги, занимается налетами на ближние поля и сады. Только черные стрижи и
воронки, городские ласточки еще кормят птенцов в гнездах. Поздно прилетели,
поздно загнездились, к тому же у большинства воронков много времени ушло на
строительные и ремонтные работы. Ведь этим птицам для гнезда нужен дом,
самодельный или уже готовый, но требующий достройки или подгонки под
определенные нормы родовой архитектуры...
Чем знаменит март? Равноденствием. В марте день с ночью равняется. И
сумерки у него самые короткие в году. В воздухе еще нет пыли; до прихода
большого тепла (южные ветры только-только пролизывают на ровных местах
первые проталины) нет и хорошей дымки; поэтому при ясном небе так чисты
вечерние зори и так ярко загорается на закатной стороне «волчья звезда».
Светит она, не мерцая, не вздрагивая, высоко над лесом не поднимаясь, и
поэтому невидима за стеной корабельных сосен. Но матерый волчище знает, что
она зажглась, и приветствует ее басовито и почтительно, словно звериного
бога. С высоких дюн, горбящихся над моховыми болотами, раздается октавное «ооо»....
Сентябрь
долго берег летнее тепло, пока одна из последних его ночей не дохнула со
звездного неба острым холодком, и утром комковатая пашня засверкала
трепетным блеском паутины и мелкими искорками первого инея. Днем снова было
тепло, снова плыли над землей облака хорошей погоды, но перелом уже
чувствовался во всем. Ярче запылали
клены,
на пустырях и в садах поубавилось пестрокрылых бабочек, и забеспокоилась,
заторопилась перелетная птица, гуще сбиваясь в стаи.
Медленно ползут по
бескрайним полям легкие тени пухлых облаков, черные на свежей пахоте,
темно-зеленые на низенькой озими. Среди черных и зеленых пятен одно
голубовато-сизого цвета, и движется оно не вместе со всеми, а как-то
наискосок, навстречу слабенькому ветерку, то распадаясь на части, то
сливаясь воедино...
Есть
в больших городах по соседству с шумными магистралями, железнодорожными
станциями, большими гаражами такие уютные улицы и даже целые кварталы,
откуда тишина не торопится уходить утром, куда пораньше возвращается
вечерами. Здесь и воздух, даже в безветренные дни, не замутнен автомобильным
чадом. И зелени на этих улицах много. Вдоль домов и во дворах без строгого
порядка растут рядом клены, березы, тополя, рябины, вишни, сирень: сажали
кому что нравилось. Такие уголки манят не только уставших горожан, но и
совсем не городских птиц, и весной, кроме воробьиного чимканья, тут можно
послушать нежную трель веснички, сбивчивый счет теньковки, вопросительные
интонации чечевицы. Соловей, и тот может остановиться здесь на денек-другой
и спеть так же, как пел бы возле родной черемухи...
На
лыжную
прогулку по дальневосточной тайге я всегда брал с собой лайку.
Без нее лес кажется пустым и безжизненным.
Хотя в лучах февральского солнца уже появился какой-то неуловимый весенний
оттенок, но мороз еще крепок, воздух неподвижен, только вспыхивает иногда
серебряными снежными иглами, сыпящимися с деревьев. Приглушенно шуршат по
снегу лыжи. Слышишь только собственное дыхание, да иногда лыжный полоз глухо
заденет скрытый в сугробе сучок.
Кажется — никого живого в редком
прозрачном лиственничнике. Лишь подаст свой негромкий голос пролетающая
чечетка. В долине реки, где растут ели, изредка мелькнет серая гаичка,
печальной флейтой свистнет снегирь, а с вершины высокой ели послышится
громкая «морзянка» почуявшей приближение весны синицы-московки. И снова
наступит тишина...