Историческая
рассылка
Выпуск № 3 (152),
сентябрь 2005 г.
В связи с
очень
плохим
состоянием
здоровья Моего
Лучшего
Друга,
Ведущего
рассылки и
Автора
сайта ХронографъШрама
Сергея
рассылку
временно
буду вести я
– Унгурьян Вадим.
В
ближайшее
время сайт Хронографъпереедет на
платный
хостинг. Обо
всех изменениях
я Вам сообщу.
Если у
кого-то есть
желание
помочь в
этом
мероприятии
пишите sezik2000@mail.ru.
Будем очень
благодарны.
С
уважением,
Вадим.
ТРУДНОСТИ
ПЕРЕВОДА
Он
видел
любимую
женщину
Брежнева и
пускал дым
ему в лицо
…С
фотографии
на стене
серьезно
смотрит красивый
мальчик в
каске с
красной
звездой и с
автоматом в
руках. Каска
настоящая,
времен
Первой
мировой
войны, а
автомат —
игрушечный.
И то и другое
— подарки
лондонского
почтальона,
в доме которого
и живет
мальчик.
Когда мама
уходит на работу
в советское
торговое
представительство,
ребенок
остается на
попечении
английской
семьи. Язык
впитывался
без труда.
Папа
мальчика,
кадровый
офицер ГРУ,
разведчик-нелегал,
находится
по ту
сторону
Атлантики,
но сын об
этом не
знает. Идет
Вторая
мировая война,
и Англия
фактически
блокирована
с моря и с
воздуха.
Как и
все дети
военной
поры, этот
мальчик мечтал
стать
летчиком
или
танкистом.
Но к 12 годам
переболел
небом и
боевыми
машинами, твердо
решив, что
будет переводчиком.
Когда в
кинохронике
показывали
кадры
встреч на
высшем
уровне, он
всегда
обращал
внимание на
человека
посредине —
переводчика.
…Вместо
любимой
трубки он
закуривает
“Яву”, и
прозрачный
дым тает в
пролетах
открытой
веранды
уютного
дома на
Николиной
Горе. Его
называют
человеком у
правого
плеча, тенью
генсеков и
переводчиком
номер один.
Главный
английский
толмач
Советского
Союза,
Виктор
Михайлович
Суходрев блистательно
переводил
всех
руководителей
СССР, от
Хрущева до
Горбачева.
Своим
учителем он считает
Олега
Александровича
Трояновского,
выдающегося
советского
дипломата и
переводчика.
Именно
Трояновский,
переводивший
и Сталину, и
Молотову,
разглядел в
студенте
института
иностранных
языков
Викторе
Суходреве
свою смену. К
способному
парню
присматривались
и бывшие
коллеги
отца из ГРУ.
“Через мой
труп”, —
по-английски
ответил
полковник Суходрев
на
предложение
направить
сына по его
стопам.
И
выпускника
распределили
в Бюро
переводов
МИДа. Он
быстро
вошел в
“золотую”
обойму.
Застал еще
руководителей
«старой
гвардии»:
Молотова,
Кагановича,
Маленкова —
и довольно
быстро
сделался
переводчиком
Хрущева.
Даже
два развода
не
испортили
дипломатическую
карьеру
Виктора
Суходрева —
уникальный
случай в те
годы.
—
В первый раз
я женился в
студенческом
возрасте, —
рассказывает
Виктор
Михайлович.
— Но через
несколько
лет мы
разошлись.
Меня
разбирали
на заседании
комитета
комсомола
МИДа, влепили
“строгача”
и приняли
соломоново
решение: на
некоторое
время я стал
невыездным.
При этом я
продолжал
переводить
первым лицам
государства
— это
почему-то не
возбранялось.
А вскоре
секретарю
ЦК КПСС
Фролу
Козлову надо
было ехать в
Америку —
открывать
выставку, и
на
Политбюро
приняли
решение
послать меня.
Второй
женой
выдающегося
переводчика
стала
актриса
Инна Кмит.
Они прожили
около семи
лет и
расстались.
В то время
как раз вышел
указ, что
если у
супругов
нет общих
детей и
имеется
обоюдное
согласие
развестись, то
можно это
тихо
сделать
через загс.
На этот раз
никаких
оргвыводов
по
партийной
линии не
последовало.
А потом
Виктор
женился на
Инге, дочери
звезды
советского
кино Татьяны
Окуневской.
—
Решаясь на
такой шаг,
как развод,
не боялись
испортить
карьеру?
—
Нет, даже не
думал об
этом. Если
есть ощущение,
что дальше
жить с этим
человеком
невозможно,
для меня
другого
выхода
просто не
существует.
— С
кем было
работать
труднее
всего?
—
В Бюро
переводов
новеньким
никогда не
поручалось
переводить
Микояна. У
Анастаса Ивановича,
несмотря на
долгие годы
жизни в Москве,
сохранялся
сильнейший
армянский акцент,
к тому же
помноженный
на южную горячность.
Но сложнее
всего было
работать с
Хрущевым.
Особенно
трудно было
переводить
шутки. Ведь
надо хотя бы
вызвать у
собеседника
подобие
улыбки. Нет
ничего хуже,
если
человек будет
сидеть с
каменным
лицом. Как
перевести выражение
“ехать в
Тулу со своим
самоваром”?
Ни
американцы,
ни
англичане не
знают про
тульские
самовары.
Можно сказать,
что не стоит
возить
уголь в
Ньюкасл, где он,
собственно,
добывается,
но в таком
случае есть
опасность
увести
беседу в
другое русло.
Хрущев
беседовал
часами, он
любил давать
интервью. А
переводчик
не только
переводил
по ходу
переговоров,
но и должен
был вести
своего рода
конспект
беседы,
чтобы потом
сделать
полную
запись.
После
двухдневной
встречи
Хрущева с
Кеннеди в 1961
году в Вене я
сутки не
вылезал из
кабинета,
только
стенографистки
менялись.
— Как
известно,
Хрущев
легко
распалялся,
быстро
выходил из
себя и не
выбирал
выражений.
Не было
желания
как-то
смягчить
текст в переводе?
—
В какой-то
степени.
Кстати,
непечатных
слов он себе
не позволял,
но
грубоватую
лексику использовал.
Мог назвать
лидеров
американских
профсоюзов
“прихвостнями”,
пригрозить
Западу: “Мы
вас
похороним!”
— и т.д.
— А
“пидарасами”,
как наших
художников
на открытии
выставки в
Манеже, не
называл?
—
Нет, это
слово он
почему-то
приберег
только для
отечественных
деятелей
культуры.
—
Существует
ли у
переводчиков
экстра-класса
корпоративная
солидарность?
Подсказывали
в трудный
момент?
—
Да, конечно.
Страны
могли
находиться
в состоянии
“холодной
войны”, но
переводчики
— никогда.
Это ведь как
бы члены
одного
профсоюза.
Громыко,
например,
говорил очень
длинными
пассажами и
такие
конструкции
порой
закручивал,
что в этом
даже проскальзывало
нечто
иезуитское:
он знал
английский
язык и с
интересом
слушал
перевод.
—
Интересно,
где
переводчики
сидели во
время правительственных
банкетов?
—
Я, конечно, не
застал
сталинских
застолий, но
еще в то
время было
принято, что
переводчика
сажали не за
спиной, а за
стол. Его так
же
обслуживали
официанты,
правда, из-за
стола он
нередко
вставал
голодным.
Приходилось
пускаться
на
маленькие
хитрости:
есть
маленькими
кусочками,
чтобы
успеть
быстро-быстро
их проглотить.
— Как
советские
руководители
справлялись
с западным
этикетом?
—
Единственная
традиция,
которая
почему-то
дружно не
воспринималась,
— это
аперитив. У
нас, и в Кремле,
и в
мидовском
особняке, в
качестве
аперитива
подавали
соки:
апельсиновый,
брусничный,
клюквенный.
Брежнев
совершенно
не переносил,
когда на
Западе
перед
обедом или
ужином
предлагали
стоя выпить,
к примеру,
виски с
содовой.
“Зачем это? —
недоумевал
он. — Сели за
стол, выпили
рюмку водки,
закусили!”
— А
Хрущев
любил
возлияния?
Известно,
что он и в
пляс
пускался!
—
Не знаю, как
на
сталинских
посиделках,
но я ни разу
не видел,
чтобы он был
пьяным. Говорили,
что будто бы
Никита
Сергеевич
перебрал,
когда приехал
в Югославию
мириться с
Тито. А в
последние
годы он пил
очень мало, и
иногда на
банкетах
ему
наливали
рюмку из
отдельной
бутылки,
которая
выглядела
как водка
“Столичная”,
а на самом
деле там
была вода.
— Так
сложилось,
что дольше
всего вы
работали с
Брежневым.
Даже жили в
одном доме.
Неформальных
отношений
не было?
—
Дружбы
между нами,
конечно, не
было. Обращался
ко мне по
имени, звал
просто
Витей. Кстати,
свою жену
Викторию
Петровну он
тоже называл
Витей. Две
вещи делал
отменно:
водил машину
и стрелял.
— Вы
тоже с ним
охотились?
—
Нет, я не
считал это
занятие
охотой,
когда надо
было из
винтовки с
оптическим
прицелом
стрелять по
кабанам,
которые в
определенное
время по
часам
выходили к
вышкам, у которых
горками
рассыпалась
кукуруза.
— Так
при чем тут
меткость?
Любой
попадет в
близкую
мишень.
—
Не так
просто.
Охотник
выбирал
примерно из 50
голов
секача —
молодого
“холостяка”.
Не стреляли
ни в матку, ни
в детенышей,
ни в главу
семьи.
Брежнев был
метким
стрелком. На
моих глазах
он одним
выстрелом в
сердце
уложил
кабана на
месте. Когда
в мае 1972 года в
Москву
приехал
Генри
Киссинджер,
Брежнев
пригласил
его в
Завидово.
Киссинджер
стрелять
сразу
отказался.
“Генри, а
тебе и не надо,
— ответил
Леонид
Ильич. — Я
буду стрелять,
а ты смотри”.
После охоты
распаковали
дорожную
кожаную
сумку,
вытащили оттуда
пол-литра,
пиво,
помидоры,
огурцы, колбасу,
сыр, хлеб —
Брежнев не
любил
банкетных
изысков — и
сообразили
на троих.
Конечно, это
было
неспроста.
Он
собирался
обсудить одну
деликатную
тему,
которую не
хотел затрагивать
на
официальных
переговорах.
—
Можете
рассказать,
о чем шла
речь?
—
Теперь уже
можно. Речь
шла о том, не
разыгрывают
ли США
китайскую
карту
против СССР.
Тогда, в 1972
году, у нас
была
напряженная
ситуация с
Китаем.
Киссинджер
ответил, что
главное для
Америки —
отношения с
Советским
Союзом.
—
Дипломатические
пол-литра
сыграли
свою позитивную
роль. А
просто так,
без особого
повода, пили?
—
Когда мы
приехали в
Завидово,
Брежнев сразу
сказал: “Вот
вода, пиво.
Если кто-то
хочет что-нибудь
покрепче, тоже
есть, но я не
буду”. Кто же
будет, если
хозяин не
пьет? Правда,
когда после
обеда подали
кофе с
ломтиком
лимона на
блюдечке и
двумя
кусочками
сахара,
сестра-хозяйка,
которую я
хорошо знал,
принесла
мне в чашке
коньяк.
Водка была
только 9 мая,
перед отъездом.
“Сегодня
можно — за
Победу!” —
предложил
Леонид
Ильич. Он
принял 3-4
рюмки, сел за
руль и
укатил в
Москву.
—
Приходилось
быть
пассажиром
Леонида Ильича?
—
Дважды.
Ощущения
сильные.
Первый раз
это произошло
в
Кемп-Дэвиде
в 1973 году,
когда Никсон
подарил ему
“Линкольн”.
Брежнев тут
же сел за руль,
Никсон —
рядом, я —
сзади. В
Кемп-Дэвиде узкие
дорожки, там
вообще не
принято
передвигаться
на машинах:
встречным
разъехаться
невозможно.
Но Леонид
Ильич
помчался на огромной
скорости,
как будто
всю жизнь управлял
“Линкольном”.
Американский
президент
только
выдохнул:
“Ну вы и
водитель!” Второе
испытание
ожидало нас
с
Киссинджером
в Завидове,
когда
Брежнев на
“Роллс-Ройсе”
на огромной
скорости
помчал нас к
пристани.
Госсекретарь
США только
вжался в
сиденье, да и
мне было не
по себе. Там
уже качался
катер на
подводных
крыльях с
мощнейшим
мотором, и
Брежнев
принялся
закладывать
сумасшедшие
виражи по
водохранилищу.
—
Охота,
автомобили…
А женщины?
—
По-моему, он
всю жизнь
проявлял
интерес к прекрасному
полу. У него
была
любимая
стюардесса,
которая
всегда
включалась
в экипаж
личного
самолета Брежнева.
По-своему
интересная
женщина, с
правильным
лицом,
немного
крупноватая
на мой вкус.
— И он
с ней
открыто
уединялся?
—
Мы жили в
Кемп-Дэвиде,
загородной
резиденции
американских
президентов,
а самолет
стоял в Вашингтоне,
в аэропорту,
и экипаж жил
в гостинице.
Брежнев
отправил за
стюардессой
одного из
своих
адъютантов,
и ее
привезли в
Кемп-Дэвид.
Потом он
познакомил
ее с
Никсоном.
— А
как
представил?
—
Никак. Он
сказал: “Это
моя
помощница”.
Она и
ночевала в
Кемп-Дэвиде.
—
Знаменитый,
даже
увековеченный
в телефильме
роман с
медсестрой
тоже
развивался
на ваших
глазах?
—
Я ее видел
всего один
раз. За
столом она
никогда не
присутствовала.
По-моему,
Леонида Ильича
в это время
больше
интересовала
не
романтическая
сторона
дела, а
таблетки,
которые ему
давала медсестра.
Он уходил
спать в
самое
неподходящее
время.
Например, на
переговорах
с Киссинджером
Брежнев
после обеда
пошел отдохнуть,
а в три часа
беседа
должна была
быть возобновлена.
Киссинджер
ждет,
нервничает,
время идет,
Леонид
Ильич спит. Я
случайно
проходил
мимо его
спальни. На
пороге
стояла медсестра:
“Мы готовы, у
нас все в
порядке”.
—
Брежнев
прислушивался
к
рекомендациям
медиков.
Говорят,
даже
пользовался
специальным
портсигаром,
чтобы
меньше
курить.
—
Да, в
мастерских
КГБ был
изготовлен
портсигар с
таймером.
Брежнев
честно
ставил таймер
на 45 минут,
выкуривал
сигарету, но
через 15 минут
ему уже
снова
нестерпимо
хотелось курить,
и он
“стрелял”. В
США он решил
попробовать
американские
сигареты.
Ему
принесли блюдо,
на котором
были
разложены
разные пачки.
Брежнев
продегустировал
все и вернулся
к своей
“Новости”.
Но когда ему
категорически
запретили
курить, он
бросил. И,
конечно, не
прятал в
книге пачку
“Мальборо”,
как показали
в недавнем
телефильме.
Это чепуха.
— Но
зато просил,
чтобы его
обкуривали
другие.
—
Он даже в
Кремле на
переговорах
ерзал: “Витя,
закури!” Я
закуривал,
стараясь
дымить в сторону,
но Брежнев
требовал:
“Дыми на
меня!” И я
пускал дым
ему в лицо. В
этом было
нечто
шизофреническое.
Или в 80-м в Вене
— только
сели в
машину, как
он приказал,
чтобы все
закурили:
охранники, я
и, по-моему, даже
водитель.
Окна,
конечно,
были
закрыты. Подъехали
к
посольству
СССР,
открыли
дверь, и оттуда
в клубах
дыма вышел
генсек.
— А
вы-то как
терпели на
переговорах?
Там же нельзя
курить.
—
Конечно,
нельзя,
кроме как с
Брежневым.
На встрече
Хрущева с
Кеннеди в
Вене в 1961 году,
предстояли
очень
длительные
переговоры.
Мы с моим
американским
коллегой
были курильщиками
и переглянулись:
“Ужасно”. А
Кеннеди
любил после
обеда
выкурить
сигару. Ему,
даже когда
был запрет
на ввоз
кубинских
сигар в США,
наш посол Добрынин
тайно
присылал
коробки с
кубинскими
сигарами. А
тут, видимо,
от
напряжения,
Кеннеди
вдруг
попросил у
своего
переводчика
сигарету.
Хрущев не
возражал. Мы
с коллегой
переглянулись,
и оба
закурили.
— В
последние
годы
Брежнев был
тяжелобольным
человеком.
Случались
ли казусы на
переговорах?
Ведь нельзя
знать
заранее,
какие вопросы
зададут?
—
Можно, для
этого
существуют
дипломаты.
Кроме того,
рядом сидел
Громыко, и
Брежнев
говорил:
“Андрей,
включайся!”
В принципе в
последнее
время
Леонид
Ильич
зачитывал
две-три
страницы, не
больше.
После этого у
него
угасали
глаза, и он
считал, что
беседа
закончилась:
он свое дело
сделал, и собеседник
его уже не
интересовал.
Переводить
было легко.
—
Даже
анекдот
есть на эту
тему: как
Леонид Ильич,
читая
заготовленный
текст,
пришел в замешательство,
наткнувшись
на вычеркнутый
фрагмент.
—
К сожалению,
это не
анекдот.
Случай
произошел в 1980
году в Вене,
на
переговорах
с
президентом
США Картером.
Наши, чтобы
продемонстрировать
работоспособность
Брежнева,
внесли в
программу
встречу
первых лиц
один на один,
естественно,
при участии
переводчиков.
Главное выступление
Леонида
Ильича
занимало
около трех
страниц, но
мы знали, что
у Картера
могут быть
какие-то
вопросы или
предложения.
Круг тем был
известен,
поэтому
составили
шпаргалку с
ответами,
которую мне
передал
Андрей Александров-Агентов,
помощник
генсека. Единственное,
что мы не
могли
предугадать,
так это
очередность
вопросов. В
мою задачу
входило
пошелестеть
этими
страницами,
найти ответ
и дать его в
руки
Брежневу. Но
имелся один
вопрос с
вариациями.
Если бы
Картер задал
его по
варианту
“А”,
следовало
зачитать
всю
страницу, а
по варианту
“Б” — нижний
абзац надо
было
опустить.
…События
развивались
по второму
сценарию, и
Виктор
Суходрев,
вычеркнув
лишнее, протянул
страницу
Брежневу.
“Витя! А что,
это читать
не надо?” —
раздался
голос
генсека, который,
как всякий
слабослышащий
человек, иногда
говорил очень
громко. “Нет,
Леонид
Ильич, не
надо!” — членораздельно
ответил
переводчик.
—
Случалось,
что люди,
зная вашу
близость к партийно-советской
верхушке,
просили помочь
решить
какой-то
вопрос?
—
Был один
смешной
случай,
когда в 70-е мы
купили дом в
полузаброшенной
деревне, и ко
мне пришли
ходатаи — местные
старушки — с
письмом к
Брежневу. Я
сказал, что
передать
его не смогу.
— Но
исключения
бывали?
—
В день
похорон
Владимира
Высоцкого, с
которым мы
дружили,
Марина
Влади
сказала мне,
что хотела
бы через
меня передать
письмо
Брежневу.
Она просила
разрешить
оставить
квартиру за
семьей, с тем
чтобы
превратить
ее
впоследствии
в музей. Я позвонил
помощнику
генсека
Александрову-Агентову
и спросил:
как
поступить?
Не хотелось
оказаться
несостоятельным
человеком.
“”Возьмите”,
— ответил он.
После
поминок я
отредактировал
это письмо.
Марина
хорошо
говорила по-русски,
но писала —
не очень.
Потом я узнал,
что Брежнев
письма так и
не видел.
Александров-Агентов
лично
позвонил в
Моссовет, и вопрос
был решен
незамедлительно.
—
А
привилегии
у главного
переводчика
имелись? Ну
хоть к
западной
прессе
доступ был?
—
Из каждой
зарубежной
поездки я
привозил “Плейбой”,
который в
СССР в то
время
считался
чуть ли не
порнографическим
журналом, хотя
совершенно
напрасно.
Помимо
прекрасных
фотографий
красивых
девушек, там
печатались
интересные
интервью
отнюдь не
фривольного
характера,
публиковались
рассказы известных
писателей. В
моей
коллекции
имелся даже
индийский
“Плейбой”, в
котором
соответствующие
места на
фотографиях
моделей
были
закрашены
тушью.
—
Наши
престарелые
руководители
в журнал заглядывали?
—
Я им не
показывал.
Но охрана
всегда
знала, что у
меня есть
свежий
номер, и в
самолете он
всегда
ходил по
рукам.
—
После
смерти
Брежнева вы
переводили
и Андропову,
и Черненко.
Как с ними работалось?
—
Без проблем.
Работы было
очень мало,
ведь Андропов
постоянно
болел, и
встречи с
иностранцами
были
сведены к
минимуму. А
Черненко
вообще
быстро
промелькнул
на политическом
небосклоне.
Когда его
избрали
Генеральным
секретарем,
он уже еле
дышал. К тому
времени я
был
заместителем
заведующего
отделом США
и Канады.
Громыко
делал мне предложение
поехать
послом в
Новую Зеландию
и в Ирландию,
но оба раза
мне
перебегали
дорогу
зятья
высокопоставленных
партийных
деятелей.
—
Как вы
восприняли
приход
Горбачева?
—
Как глоток
свежего
воздуха.
Когда МИД
возглавил
Шеварднадзе,
он решил
поменять
все, включая
антураж.
Горбачеву
тоже важно
было
отринуть от
себя то, что
связывало
его с прошлым
режимом, в
том числе и
переводчиков,
которые
неизбежно
появлялись
на экране. Я
был ему
благодарен
за это и
специально
всячески
выдвигал на
роль
переводчика
Павла
Палажченко,
как в свое
время
Трояновский
— меня. В 1989
году по
предложению
Шеварднадзе
меня
направили в
США, где я
работал в
качестве
специального
помощника
Генерального
секретаря
ООН.
—
В каком
ранге вы
вышли в
отставку?
—
В ранге
чрезвычайного
и
полномочного
посланника
первого
класса."
На сайте
представлено
большое
количество
информации,
касающейся
экологии -
это и статьи,
и
законодательные
акты и,
конечно, экологические
новости.
Есть
специальный
каталог
сайтов,
связанных с
экологией и
экологический
словарь.
Сайт
содержит
справочную
информацию,
имеющую
актуальное
значение
для теории и
практики
научного
атеизма.
Материалы
знакомят
читателя с
вероучением,
культом и
моральными
принципами
основных
религиозных
направлений,
с
особенностями
современного
богословия,
а также с
кратким
очерком
истории
атеизма. На
сайте формируется
библиотека
религиозных
книг первоисточников,
а также
справочной
литературы
по истории
религии.
Древен
и загадочен
мир великой
цивилизации,
проживавшей
вдоль
плодородных
берегов
реки Нил.
Египтяне
создали
уникальную
культуру,
основанную
на религии.
Ни в
одной
другой
цивилизации
протест против
смерти не
нашел столь
яркого,
конкретного
и
законченного
выражения,
как в Египте.
Вера в
бессмертие
придавала
конечную
значимость
и самой
жизни, и
всему тому,
что она с собой
несла.
Твердая
вера
египтян в
жизнь после
смерти была
той силой, с
помощью которой
им
удавалось
возводить
сооружения
таких
монументальных
масштабов.
Условия
участия в
рубрике:
прислать на e-mail
автора свою
ссылку с
описанием.
Больше ничего
от Вас не
требуется.
Все
присланные
ссылки
будут
опубликованы
в порядке
очередности.