Уникальные негативы с изображениями Гагарина чудом не сгорели в русской печи
 

Фото: Владимир МУСАЭЛЬЯН.

Космической темой спецкор фотохроники ТАСС Владимир Мусаэльян заниматься не думал. С коллегой, работающим в Звездном, случился нервный срыв, и ключи от сейфа с фотографиями космонавтов он доверил Мусаэльяну.

Семь лет он был свидетелем нештатных ситуаций, не предназначенных для чужих глаз.

Сегодня мастер впервые достал из архивов ради читателей "МК" фотографии, которые не видели даже сами герои.

- "Ребята, у нас ЧП!" - влетел к нам в кабинет поздно вечером главный редактор, - рассказывает Владимир Мусаэльян. - В руках он держал фотографии Луны, которые по всему миру распространило американское информационное агентство АП. Наш аппарат на Луне начал делать фотоснимки, а принял их первым... руководитель английской обсерватории Лавелл и, не будь дураком, продал их за баснословные деньги американской службе АП.

Владимир Мусаэльян, захватив необходимую аппаратуру и ретушь, с помощью которой на фотографиях станции следовало убрать все секретное, вылетел с аэродрома "Чкаловский" в Крым.

- В Центре дальней космической связи под Евпаторией ко мне сразу приставили человека в погонах. Режим был строжайший. Все мои пленки компостировались, а как только я делал последний кадр, у меня их тут же забирали. В центре работали засекреченные конструкторы автоматических станций - Георгий Бабакин и Ходырев. В какой-то момент мой сопровождающий отвлекся, и я ухитрился, да простят меня "режимщики", вытащить и спрятать одну из пленок - для истории.

Получив панорамные снимки Луны с автоматической станции, Мусаэльян их состыковал и начал передавать в фотохронику ТАСС по правительственной связи. Через час позвонил на работу, чтобы узнать, какой получилась картинка, и с ужасом понял, что до редакции снимки не доходят... Выяснилось, что фотографии идут в ведомство министра обороны маршала Малиновского. В спешном порядке связь переключили на фотохронику ТАСС. Утром во всех газетах увидели панораму Луны. В дальнейшем связь на автоматической станции в районе 17 часов, когда аппарат проходил над территорией Англии, стали попросту отключать.

Спустя несколько лет декабрьским морозным днем с Мусаэльяном случилась еще одна любопытная "лунная" история. Недалеко от Джезказгана приземлился спускаемый аппарат автоматической станции "Луна-20". Из степного городка в срочном порядке нужно было передать его снимки для завтрашних газет.

- В Джезказгане нас еле посадили: мело так, что не видно было, где небо, а где земля. Помню, сидим мы с пишущей братией в теплом доме и не надеемся выбраться... Поисковый вертолет покружил над степью и вернулся ни с чем. И вдруг кто-то из ребят говорит мне: сейчас к месту посадки отправляется вездеход. Там есть место, может, возьмут. Уговорил, взяли. Несколько часов, ориентируясь на сигналы, посылаемые спустившимся аппаратом, мы пробирались сквозь буран. Остановились на берегу реки, глянули: высота берега - с пятиэтажный дом, а совсем рядом - на недалеком островке - лежит "Луна-20". Мы с механиком вездехода отправились в пеший рейд. А я вылетел в Казахстан прямо с работы - в московских полуботиночках и легком пальтишке... Сквозь снежную пелену мы видим: лед на реке ненадежный, покрыт водой, и о переправе не может быть и речи. Так ни с чем и вернулись в вездеход, и устроились в нем на короткий ночлег. Утром - чистым, свежим, морозным - получаем по радио сообщение о том, что на остров отправляется вертолет. Я сам не свой вылезаю из вездехода и решаю еще раз поискать дорогу к недосягаемому аппарату. Лучше, думаю, рискнуть, чем издалека наблюдать, как коллеги из кинохроники отснимут "Луну", а потом отчалят вместе с ней на вертолете. Иду по берегу - и вдруг вижу следы крупного животного, уходящие в сторону острова, и смело отправляюсь по ним туда же. Метра за три до острова следы обрываются... Дальше - тоненький, аж просвечивает, ледок. А наверху, слышу, загудел вертолет. Я бочком, бочком, носок к носку - по льду и дошаркал до острова! Вижу: вот она, лежит, голубушка, "Луна-20". Здесь-то уж я взял свое, наснимал вволю.

Подбежавшие участники поисковой группы очень удивились, увидев у аппарата незнакомого увешанного фотооборудованием человека... В тот же день Владимир Мусаэльян улетел в Москву. На следующий день все газеты опубликовали снимок "Луны-20".

Космической темой Владимир Мусаэльян заниматься и не думал. В Звездном городке от фотохроники ТАСС работал его коллега Валентин Черединцев, еще один фотокор снимал от Агентства печати и новостей.

- Валентин пропадал в Звездном городке весь день, ночью приходил в редакцию, чтобы проявить пленки и напечатать снимки, - рассказывает Владимир Гургенович. - Никому не доверяя, он все делал сам. Готовые пакеты с фотографиями хранил в сейфе, их разрешалось вскрывать только после официального сообщения ТАСС. Такого напряжения психика Валентина Александровича не выдержала. Как говорят в народе, у него поехала крыша. Наглотавшись таблеток, он позвонил в КГБ, сказал, что в этом никто не виноват... Мы помчались к Черединцеву домой, привезли его с пеной у рта в шестой корпус Боткинской больницы. Когда он пришел в себя, то первым делом сказал: "Я больше в Звездном работать не буду, а ключи от сейфа отдам только Мусаэльяну - я ему доверяю".

Владимир отмахивался от космической темы руками и ногами. У него была интересная жизнь, он исколесил всю Европу, побывал в Восточной Африке... В Звездном его могли попросту засекретить и наложить табу на все поездки. Но... руководство насело, и Мусаэльян вынужден был согласиться.
     - Мы поехали к Черединцеву в больницу, и он мне вручил ключи от сейфа. Получив разрешение в ЦК и представившись руководителю отряда космонавтов Каманину, в 1965 году я попал в Звездный. К тому времени это был уже обжитой городок с собственной гостиницей, которую мы называли "Централом".

Меня представили космонавтам, и началась работа... Вместе с ними мне приходилось залезать в барокамеру. Я так же, как испытуемый, чувствовал, как из камеры откачивали воздух, как мы "поднимались" на один километр, на два, на три... Космонавта при этом пристегивали фалом, я продолжал фотографировать в разреженном воздухе просто так... Через два часа мы начинали "спускаться". Переносимость перегрузок у космонавтов проверяли на центрифуге. Я видел, как на экране телевизора расплывается лицо того, кого "вращали": давление было такое, что деформировались мышцы лица...

Друзей среди "военных" космонавтов я старался не заводить. Они ревновали и обижались, если я одного из них снимал больше остальных. С гражданскими космонавтами у меня были другие отношения. Я подружился с молодыми инженерами из ОКБ Королева, которые занимались разработкой корабля "Восток", - с Виталием Севастьяновым, с Виктором Пацаевым, Николаем Рукавишниковым.

Нередко с ребятами из отряда космонавтов я оставался играть в футбол и волейбол. Но спортом номер 1 тогда в Звездном был теннис. Помощник главкома ВВС по подготовке космонавтов Каманин был страстным поклонником тенниса, и все космонавты дружно взялись за ракетки. Помню, шли мы как-то с Георгием Гречко мимо спортивной площадки, и он мне говорит: "Знаешь, Володя, я, наверное, никогда не полечу в космос - я плохо играю в теннис!" Теперь он, конечно, вспоминает этот эпизод с улыбкой. Георгий Михайлович слетал в космос трижды.

- Какие из стартов космических кораблей и приземлений запомнились больше всего?

- 1 июня 1970 года мы провожали в 18-суточный полет на "Союзе-9" Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова. Перед стартом мы снимали как основной экипаж, так и два дублирующих. Причем каждый из трех экипажей летел на Байконур на отдельном самолете. Полет прошел нормально, и 18 июня мы поехали на место приземления космонавтов. Мягкая посадка пришлась на пашню. Андрияна и Виталия достали из аппарата, уложили на носилки. Николаев лежал с открытыми глазами - у меня было ощущение, что он не соображал, что они уже приземлились, он продолжал и продолжал повторять: "Больше 18 суток летать нельзя..." Живой по натуре Севастьянов хватал с пашни глину, бросал ее вверх и возбужденно кричал: "Андриян! Ну что же ты лежишь?! Это же Земля, Земля!"

Снимать спускаемый аппарат нам запрещалось, нельзя было фотографировать и лежащих без движения космонавтов. Весь мир должен был увидеть их здоровыми, крепко стоящими на ногах. Но мне довелось снять первый земной обед космонавтов. К Андрияну и Виталию в профилакторий никого не пускали - я лишь чуть-чуть приоткрыл дверь, говорю: "Ребята, посмотрите в объектив". Севастьянов еще глянул на меня, а Андриян был очень увлечен едой... На столе у них лежал каравай хлеба, который преподнесли им при встрече, ложки лежали рядом с тарелками, вернувшиеся на землю космонавты все ели руками. По привычке они всю еду - кусочки огурца, редиску, хлеб - запихивали между пальцами - как в невесомости.

Самые горькие воспоминания у Владимира Мусаэльяна связаны с гибелью экипажа "Союза-11". Он хорошо знал Георгия Добровольского, а с Виктором Пацаевым и Вадимом Волковым дружил.

- В июне 1971 года в длительный - 24-суточный - полет должен был полететь основной экипаж: Алексей Леонов, Валерий Кубасов и Петр Колодин. За два дня перед полетом, уже на Байконуре, им сделали рентген, и медицинская комиссия обнаружила у бортинженера Кубасова затемнение в легких аллергического происхождения. Валерия отстранили от полета. Существовало неписаное правило: если выбывает один из членов экипажа - меняют весь экипаж. Это была трагедия, особенно для инженера-исследователя Петра Колодина. Ему было уже за сорок, он сам преподавал космонавтам и страстно мечтал о полете. Он понимал: это была одна из последних возможностей для него попасть в космос. На Петра было страшно смотреть, я думал, с ним случится удар. Со стартовой площадки он спускался чуть не плача.

Был недоволен и Леонов. Он требовал, чтобы вместо бортинженера Кубасова просто летел бортинженер Волков. Но главный конструктор Мишин и Государственная комиссия были непреклонны. На корабле "Союз-11" должен был отправиться дублирующий экипаж.

- Наверное, не все знают, что на борту станции "Салют" загорелась проводка, было страшное задымление. Тогда Волков передал на Землю: "У нас пожар, сажайте!", он очень нервничал, видно предчувствуя неладное... Но причину огня удалось устранить, и полет продолжился... 30 июня началась посадка, для нас - фотожурналистов - уже был приготовлен вертолет. Мы вот-вот должны были вылететь на место приземления - и вдруг дают отбой... Мы узнаем, что при подходе к плотным слоям атмосферы с экипажем прервалась связь.

Спуск "Союза-11" проходил нормально до высоты 150 километров. Перед входом в атмосферу произошло, как и положено, разделение корабля на три части, от спускаемого аппарата кабины отошли бытовой и приборный отсеки. В момент разделения, когда корабль еще находился в космосе, неожиданно открылся клапан дыхательной вентиляции. Специалисты предполагают - из-за ударных нагрузок. "Форточка" с пятикопеечную монету была предусмотрена на тот случай, если корабль приводнится или ляжет на землю люком вниз. Чтобы космонавты не испытывали нехватки кислорода, клапан и должен был "соединить" корабль с наружным воздухом. Открыться он должен был незадолго до приземления, а не на большой высоте... Давление в спускаемом аппарате, по всей видимости, упало стремительно, воздух улетучился.

- Ребята приземлились мертвыми, но у всех встречающих было ощущение - как будто спят. Только по всему телу у них были порезы - словно кто-то невидимый прошелся бритвой... У космонавтов были обнаружены следы кровоизлияния в мозг, кровь в легких, повреждение барабанных перепонок. Алексей Леонов сказал мне потом: "К ним ворвался "ноль" - космос. У ребят "закипела" кровь". Они успели понять, что произошло. У Добровольского, который сидел в центре, были расстегнуты ремни: он, видимо, пытался затянуть вентиль на "дыхательном" люке, но не успел. У Пацаева о приборную доску были разбиты часы...

Когда космонавтов вытащили из спускаемого аппарата, их тела еще оставались теплыми. Больше часа врачи их пытались реанимировать. Но все было напрасно.

Только через десять лет - в мае 1981 года - в совхозе "Уч Кахрамон" Джезказганской области был открыт памятник трем героям - экипажу КК "Союз-11"; тогда же во всеуслышание стали говорить и о политических амбициях наших тогдашних лидеров. Так как американцы уже летали на Луну на трехместных кораблях, следовало запустить в космос и троих советских космонавтов. В 64-м "Восход", рассчитанный на одного человека, ушел в космос с тремя космонавтами - Комаровым, Феоктистовым и Егоровым, в одних спортивных костюмах. Чтобы освободить место, из кабины убрали единственное кресло для катапультирования. Перед полетом Королев обнимал каждого из космонавтов и говорил: "Уж ты прости меня в случае чего. Я человек подневольный". В 64-м - обошлось. В 71-м Добровольский, Волков и Пацаев улетели тоже без скафандров. Надень они защитные костюмы - втроем в корабле они бы не поместились. На этот раз случилась беда. Будь космонавты в скафандрах - они бы остались живы.

- Тогда в Караганде, впервые в своей взрослой жизни, я захныкал... В 71-м у меня родился сын Алешка, Вадим Волков стал его крестным отцом, а через три месяца он погиб. Я сказал себе: "Надо уходить с этого космоса". Я уже стал понимать своего предшественника Валентина Черединцева...

Время от времени в Звездном избавлялись от секретных документов. Для этих целей прямо в лесу, посередине поляны, стояла... русская печка. А так как в папках кроме бумаг хранились и негативы, в одну из специальных "ликвидационных" комиссий был включен и Владимир Мусаэльян.

- Как член комиссии, я захотел посмотреть, что нам предстоит предать огню. Разбирая бумаги, я увидел негативы... с изображением Гагарина! Меня чуть удар не хватил - прямиком я побежал к Каманину, говорю: "Нельзя уничтожать эти уникальные пленки, их надо сохранить для истории". В общем, негативы я спас.

В конце 60-х годов Владимира Мусаэльяна начали переключать с космической тематики на политический репортаж. Однажды, когда на Байконуре впервые разрешили снимать ракету на старте и мастер только настроил аппаратуру, как его в срочном порядке вызвали в Москву, откуда фотокору надлежало без промедления вылететь в Софию, на съезд дружественной компартии Болгарии. На космодроме одного из коллег Владимир Гургенович попросил нажать в нужный момент кнопку на его настроенном фотоаппарате, а сам отбыл в столицу. На следующий день в "Правде" появилось два снимка за подписью Мусаэльяна: ракета, взмывающая в небо, и Брежнев на встрече с Живковым в Софии. Члены правительственной делегации шутили: "Володя, вы где?.."

- Тянуть две темы становилось все труднее. Я взмолился, обращаясь к руководству: "Оставьте мне что-то одно". И меня "пристегнули" к Генеральному секретарю.

Владимир Мусаэльян стал личным фотографом Леонида Ильича Брежнева и оставался им на протяжении почти четырнадцати лет. Космическая тема яркой страницей осталась в прошлом.