... Шотландский исследователь Африки Дэвид Ливингстон первым из европейцев видит водопад на реке Замбези высотой 120 м. Он называет его именем королевы Виктории.
немного о....
Водопад Виктория
Всемирно известный водопад Виктория, который народ колобо называет "Моси-оа-Тунья" ("гремящий дым") - одно из самых живописных и чарующих зрелищ на Африканском континенте. Своим именем водопад обязан Дэвиду Ливингстону, первооткрывателю и первому белому человеку, который увидел его в 1885 году и решил назвать в честь английской королевы Виктории. Когда местные туземцы проводили его к водопаду и показали на 5.45 млн. литров воды, которые каждую минуту с грохотом обрушиваются в 100-метровую бездну, Дэвид Ливингстон был настолько потрясен увиденным, что тут же окрестил его именем королевы. На водопаде ширина реки Замбези достигает 1.6 км. Вода с ревом падает в образовавшийся на ее пути 106-метровый пролом.
Водопад и окружающая его местность были объявлены национальными парками, чтобы сохранить регион от чрезмерной коммерциализации. Водопад Виктория был включен в список Всемирного Наследия ЮНЕСКО вместе с еще четырьмя памятниками природы и архитектуры Зимбабве.
1962
год ...
...
Выходит очередной номер журнала "Новый мир", в котором опубликована повесть "Один день Ивана Денисовича". Страна впервые узнает имя Александра Солженицына.
немного о....
18 ноября 1962 года отправился в типографию 11-й номер журнала "Новый мир", утвержденный его главным редактором Александром Трифоновичем Твардовским. Трудно было предугадать, какой силы литературный переворот произведет помещенная в номере повесть прозаика Александра Солженицына. Никому тогда не известного. Предельно далекого от литературного мира. Между тем переворот произошел. Не только литературный. И масштаб его стал очевиден только сейчас.
Советская власть страдала дальнозоркостью. Устремленная в светлое коммунистическое будущее, она порой ухитрялась проглядеть мины замедленного действия, заложенные в самое ее основание. Именно так случилось с "Одним днем Ивана Денисовича". Свою роль тут сыграло и тактическое мастерство Солженицына, который просчитал двойную реакцию на тест "своих" и "чужих". И то, что Корней Иванович Чуковский, поддержавший публикацию на стадии внутреннего рецензирования, заранее смикшировал возможный удар, прикрыл начинающего писателя своей мощной литературной тенью. Что же получилось в результате?
Хитрый зек Солженицын написал о русском человеке, который накрыт большевистским колпаком, но обрел источник силы и свободы в самом себе, в своей русскости, в теплоте жизнеотношения, в труде, в умении одновременно наособицу - и со всеми сообща. Вокруг него - разные люди: кто выдержал натиск страшной эпохи, кто сломался. Причины поражения у каждого разные, причина победы у всех одна: верность некоммунистической традиции. Традиции национальной, которую блюдут эстонцы, весьма одобряемые Иваном Денисовичем. Традиции религиозной - ей верен баптист Алешка, которого Иван Денисович уважает, хотя сам далек от церковности.
А как была прочитана эта повесть? Как сочинение о советском гражданине, который пал жертвой нарушений социалистической законности, но не озлобился, не перешел на антипартийные позиции. Молодец. Благодаря чему и состоялся в конце концов исторический XX съезд. В таком качестве "перекоммутированная" солженицынская повесть была поддержана либеральной частью элиты: одна из первых одобрительных рецензий была напечатана в тогдашних "Известиях". Затем, после публикации рассказов о Матрене и ее дворе и случае на станции Кочетовка, Солженицына выдвинут на Ленинскую премию, прозу его начнут превращать в идеологическое знамя хрущевских реформ... А когда очнутся, когда поймут, кого вскормили на своей теплой партийной груди, будет уже поздно. Всемирная известность, помноженная на личное писательское мужество, повяжет власть по рукам и ногам: исключение из Союза писателей, проработки, даже арест и высылка
окажутся бессильны остановить процесс, начатый публикацией "Одного дня".
Процесс индивидуального человеческого освобождения от тотальной системы.
Но почему так важно было, чтобы старт медленному движению навстречу свободе был дан легальной публикацией в легальном органе Союза писателей, а не подпольным распространением рукописи в диссидентском закулисье? Да потому, что не было тогда никакого закулисья. Только что оборвалась сталинская эпоха. Выросли и сформировались поколения, которые никакой другой жизни не видели и никакого другого мироустройства себе не представляли. Авторитетным для них было только печатное слово, официально разрешенное, прошедшее цензуру. Чтобы позже понять и оценить нелегальную силу "Архипелага ГУЛАГ", они должны были сначала "подсесть" на подцензурный "Один день Ивана Денисовича".
Парадокс нашей новейшей истории в том и заключался, что преодоление системы могло произойти только изнутри нее самой. Для этого требовалось выполнение нескольких невыполнимых условий. Чтобы публичное сомнение во всесилии власти санкционировала сама власть. Чтобы она предоставила образованному сословию рычаг, с помощью которого то смогло сначала расшатать, а затем и перевернуть советский мир. Чтобы она позволила противопоставить своим классовым идеалам принципиально иные идеалы - национальные, религиозные, общекультурные.
И она, дурочка, санкционировала. Предоставила. Проглядела. "Один день Ивана Денисовича" вышел в свет - и процесс, как выражался Михаил Сергеевич Горбачев, пошел. Без этого не было бы никакой перестройки, не состоялись бы противоречивые, но динамичные реформы 90-х; мы не вернулись бы в пространство реальной истории. Одно время были модны рассуждения о Моисее, который кружил со своим народом по крохотной пустыне в течение 40 лет, дабы народилось и выросло первое свободное поколение будущего Израиля. В подтексте читалось: лишь после апрельского пленума мы вступили на путь освобождения. И только лет через 40 до свободы дозреем. На самом деле на этот путь мы вступили 18 ноября 1962 года. Ровно 40 лет назад. Так что примите поздравления, товарищи. Подготовительный класс окончен. Пустыня еще вокруг нас, но мы уже готовы сказать: здравствуй, земля обетованная. Свобода, здравствуй.
Александр СОЛЖЕНИЦЫН:
"Вырвался как бы общий слитный стон"
Публикация "Одного дня Ивана Денисовича" потрясла страну. О том, почему это случилось, лучше самого Солженицына, наверное, не скажешь.
"Сколько моих предшественников не дописало, не дохранило, не доползло, не докарабкалось! - а мне это счастье выпало: в раствор железных полотен, перед тем, как снова им захлопнуться - просунуть первую горсточку правды.
И как вещество, объятое антивеществом, - она взорвалась тотчас же!..
Когда бывшие зэки из трубных выкликов всех сразу газет узнали, что вышла какая-то повесть о лагерях и газетчики ее наперехлеб хвалят, - решили единодушно: "Опять брехня! спроворились и тут соврать"... Иные не хотели и в руки брать мою повесть. Когда же стали читать - вырвался как бы общий слитный стон, стон радости - и стон боли. Потекли письма" ("Архипелаг ГУЛАГ").
Борис ПАСТЕРНАК
Отмечает Солженицын и "взрыв казенных похвал, до оскомины". Но те два отклика на повесть, которые решили сегодня процитировать "Известия", к числу казенных никак не отнесешь.
Елена Цезаревна Чуковская, внучка Корнея Ивановича, хранит дома самодельный томик, в котором переплетены "Иван Денисович", рассказы Солженицына, статьи о нем. На титульном листе знаменитой новомирской публикации рукой автора написано: "Дорогим моим друзьям, неизменно радушным деду Корнею и внучке Люшеньке Чуковским. Сентябрь 65 г. - и далее, и далее..." В семье Чуковских хранится и копия самой первой, написанной Корнеем Ивановичем рецензии на повесть Солженицына, тогда еще не опубликованную. Александр Твардовский передал Чуковскому в санатории в Барвихе рукопись под названием "Щ-854", подписанную псевдонимом "А. Рязанский", для "внутреннего", журнального отзыва. Эту рецензию он переслал затем Хрущеву - как аргумент в пользу публикации повести Солженицына. Самому Солженицыну он рецензию прочесть не дал и даже, кажется, не сказал о ее существовании.
Рецензия, написанная Константином Симоновым, появилась в "Известиях" буквально в день публикации "Ивана Денисовича". Либерально настроенный главный редактор газеты Алексей Аджубей, несомненно, хотел задать тон обсуждению повести, а Симонову представился еще один повод высказаться о мучившей его проблеме: "знал Сталин - не знал"...
Корней ЧУКОВСКИЙ. "Литературное чудо"
Шухов - обобщенный характер русского простого человека: жизнестойкий, "злоупорный", выносливый, мастер на все руки, лукавый - и добрый. Родной брат Василия Теркина... Речь его не стилизация, это живая органическая речь, свободная как дыхание. Великолепная народная речь с примесью лагерного жаргона. Только владея таким языком и можно было прикоснуться к той теме, которая поднята в этом рассказе. Тема эта - злое мучительство, ставшее нормой людских отношений, многолетние страдания ни в чем не повинных людей, оказавшихся во власти организованных и вооруженных мерзавцев... Другой более слабый автор непременно ударился бы в публицистику, стал бы проклинать и вопить. Но А. Рязанский - и в этом его величайшая сила - ничем не выражает своего страстного гнева. Он не публицист, а летописец...
Словом: с этим рассказом в литературу вошел очень сильный, оригинальный и зрелый писатель. Уже одно описание работы Ивана Шухова, его упоения работой кажется мне классическим... Конечно, было бы ужасно, если бы редакция вздумала "исправлять" его текст... Мне даже страшно подумать, что такой чудесный рассказ может остаться под спудом. Ничего нецензурного в нем нет. Он осуждает прошлое, которого, к счастью, уже нет. И весь написан во славу русского человека...
Константин СИМОНОВ. "О прошлом во имя будущего" ("Известия", 17 ноября 1962 года)
О небольшой повести А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", только что опубликованной в 11-й книжке "Нового мира", наверное, будет написано много статей. И пока, только перевернув ее последнюю страницу, мне хочется высказать лишь несколько мыслей вслух.
...День как день. Но как раз это и потрясает в его повести больше всего... Ты, читатель, начинаешь чувствовать: да ведь эти люди, все вместе взятые, это же не что иное, как просто-напросто часть нашего общества, с кровью выдранная из этого общества и засаженная в лагеря! Это такие же люди, как ты, как твои близкие, родные, друзья, соседи, сослуживцы...
Солженицын нигде не делает этого вывода прямо, в упор, потому что это не нужно ему как художнику. Но, не тыча пальцем, он дает это почувствовать, пережить, понять. И именно с этим чувством, покоренный силой его правды и силой его таланта, закрывал я последнюю страницу повести...
Бесстрашно сказать об этом страшном прошлом у нас нашли в себе решимость люди, безгранично любящие свой народ и безгранично верящие в его нравственную силу и красоту, а ожесточенно сопротивлялись этому люди, не любившие своего народа и не верившие в его нравственную силу.
...Утешительные мысли, которые раньше иные из нас насильственно пытались внедрять в себя, - что Сталин не ведал, что творится, - оказались рухнувшей легендой. Это тяжкое, но трезвое чувство с новой силой вспыхивает в душе, когда читаешь повесть Солженицына, хотя я даже не могу вспомнить сейчас, упоминается ли в ней имя Сталина.
Повесть "Один день Ивана Денисовича" написана уверенной рукой
зрелого, своеобычного мастера...
