* * *

Рассказы о Подольских художниках Валентины Спиряновой

Анатолий Сергеевич Боровиков

Анатолий Сергеевич Боровиков
1918-2002

Об этом прекрасном художнике мало кто знает, хотя он всю жизнь прожил в Подольске, работал в художественной мастерской с момента ее создания. Ладно бы обыватели не знали, не знали те, кому полагалось ценить этого мастера по долгу службы. Мы с трудом получили разрешение на персональную выставку А.С.Боровикова в Главном управлении культуры Московской области: «Что за художника вы нашли? Никто о нем не знает». И лишь на следующий год, может, по невниманию, разрешили выставку в большом зале. Это был 1985 год. Тут начались наши «мучения» с автором, человеком необычайно скромным, даже застенчивым, совсем не имеющим «деловой хватки».

Само слово «хватка» не вяжется с его обликом. «Не могу сделать выставку – мать болеет, ухаживаю». Или: «Не могу – жена болеет, не до того теперь». Или: «Не могу, работы не оформлены, какая уж тут выставка». И ведь не скажешь, как теперь, открытым текстом: «Анатолий Сергеевич, с трудом вашу выставку разрешили». А скажешь, чтобы не обидеть: «Анатолий Сергеевич, ваша выставка в плане. Как же мы ее заменим? Мы поможем с оформлением работ». Работы помогал оформлять художник Виталий Миронов, глубоко уважающий Анатолия Сергеевича, восхищавшийся его крохотными этюдами как жемчужинами живописи.

Эти этюды, оформленные из-за торопливости нашей по четыре в одном паспарту, заняли почти половину зала и сокрушили нас: такую красоту показать не можем по-человечески. Вот так и получилась эта выставка.

И еще одно для меня удивительное качество экспозиции обнаружилось: из двухсот шестидесяти работ только одно полотно было посвящено войне: «Волга горит под Сталинградом». Остальное – камерный пейзаж.

Во время подготовки выставки начали работать над каталогом. Приходила домой к художнику, в маленькую двухкомнатную квартирку, смотрела работы, записывала, что рассказывал Анатолий Сергеевич, думала, что сама расскажу о нем людям. Слушаешь, как художник рассказывает о войне, перечисляя имена полководцев, командиров фронтов, (о себе не слова!), и думаешь: «Художник. Скорее всего, при штабе что-нибудь чертил или рисовал, потому и жив остался. Вот мой-то отец погиб». Для верности все-таки спрашиваешь: «А вы сами-то стреляли?» Ответ потрясает: «Стрелял, да еще как! Как начал стрелять под Сталинградом, так до самой Праги. И вот ведь не повезло: хоть бы раз ранило! Другие в госпитале лежали, а я без передыху, день за днем!» Вот так. Оказалось, что художник прошел войну солдатом, с винтовкой или автоматом в руках.

Первый раз я слышала, как человек жалел, что его не ранило. Удивительно и то, как художник ощутил окончание войны. Готовился парад Победы наших войск под Прагой. Тогда-то и вспомнили, что есть солдат-художник. «Боровиков, портрет нарисовать сможешь?» - спрашивает офицер. «Могу», - отвечаю. – «А что тебе для этого нужно?» - «Ну, холст, краски, кисти». – «А простыню натянуть можно?» - «В общем-то, можно».

Натянули простыни на подрамники вместо холстов, и Анатолий Сергеевич нарисовал портреты всех маршалов и генералиссимуса Сталина, кроме того, принял участие в оформлении парада – истинного торжества дивизии. Вот когда он взял в руки кисть вместо автомата, он заплакал – для него кончилась война.

На самом деле, она еще долго продолжала жить в нем как не проходящая усталость, особый настрой души. Получил Анатолий Сергеевич заказ на пейзаж к республиканской выставке. Написал эскиз «Огни города» (второе название «Подольск строится»). Напряжение сил было столь велико, что здоровье изменило ему, и эскиз, одобренный аплодисментами республиканского выставкома и его председателем В.А.Серовым, остался нереализованным в картину – слег солдат в госпиталь на целый год. Так и закрыли солдату Боровикову заказ этим эскизом.

Отняла война у человека многое, а что она дала художнику? Скорее всего, особенное восприятие, свойственное человеку, бессчетное количество раз видевшему мгновенное исчезновение жизни.

"Старый карьер" х.,м., 34х40. 1983 г.

Рассматривая работы Анатолия Сергеевича, невольно обращаешь внимание на повторяющийся мотив его пейзажей – тропинки. Сначала оцениваешь это как возможный ход решения пространственных планов. Потом склоняешься к иному – знак присутствия человека в излюбленном уголке малой Родины. Подмосковье, которое пишет художник, действительно иссечено тропинками вдоль и поперек. Однако особенная интимность подачи пейзажного мотива заставляет усомниться в самых, казалось бы, естественных объяснениях. И снова обращаешься с вопросом к автору. Оказывается, через мирные поля и скромные перелески на нас снова смотрит война.

«Сидишь, бывало, в окопе и думаешь: «Вот мы воюем за Родину, за землю свою. А как же это показать, рассказать потом людям?» И вспоминаешь, как мальчишкой бегал купаться на речку по тропинке, мимо пенька, к любимому бугорочку. Вот это, наверное, и есть моя Родина, за которую воюем, так и надо показать ее людям».

Предположить в творчестве живописца некую спонтанность, вдохновенность творческого порыва – еще не значит понять тайну рождения произведения искусства. Конечно, чувство превалирует. Конечно, многое определяется интуицией, но и сознание вносит свой весомый вклад. Анатолий Сергеевич пришел к мысли о создании образа малой Родины, к убеждению, что если человек не любит тот малый мир, где он родился, ничего путного из такого человека не выйдет.

«Меня волнует мемориальный ландшафт, созвучный с чертами русского национального характера, сохранившиеся памятники архитектуры прошлого. Если этот ландшафт исчезнет – будет трагедия. Надо его сохранить не только в искусстве, но и в жизни, иначе получится невосполнимая потеря для народа.

Наш равнинный пейзаж несет архитектурное сооружение, как на крыльях. Именно такое место дает ощущение тоски по Родине, любви к родной земле. Из таких малых родин складывается большая Родина. Это наша гражданская душа и наша национальная душа. Моя мечта – передать малую Родину».

Вот так и появилась сюита пейзажей, где на переднем плане берег крохотной речушки, затерявшейся среди трав и кустарников. Бугорок, по нему вьется тропинка, ведущая к дальнему перелеску. Колдобина, вырытая экскаватором, и крохотные елочки, кустики, которыми природа зализывает нанесенные ей раны (окрестности села Красное, где Анатолий Сергеевич бывал в доме Павла Дмитриевича Корина).

Встреча с Кориным, так и не состоялась, но влияние его на творчество художника ощутимо.

«Кажется, в 1963 году в Москве проходила первая выставка работ П.Д.Корина. Поехал, посмотрел и был удивлен: я встретился там со своей молодостью. Когда-то, до войны я видел выставку московских художников в залах Государственного исторического музея. Там был коринский портрет Максима Горького, там же я видел нестеровский парный портрет братьев Кориных. И обе эти работы во мне соединились. На персональной выставке Павла Дмитриевича я снова увидел «Портрет Горького» и вспомнил его. Выставка Корина произвела на меня очень большое впечатление. Вскоре вышла монография о Корине. В книге я увидел изображение Ангела из леонардовского «Благовещенья». Репродукцию этого Ангела я привез с фронта трофеем. Нашел папку с репродукциями в библиотеке полуразрушенного дома недалеко от Дрездена, где мы проверяли, нет ли засад фашистов в оставленном ими городке. Вот какие превращения!

В знак признательности я оформил репродукцию в рамочку и попросил жену отослать ее Корину в благодарность за выставку. Возвратясь из Палха после отдыха, как мне рассказала потом супруга П.Д.Корина, они распечатали эту посылку. Сам Павел Дмитриевич приехал из Палеха больным, после третьего инфаркта. Ему было около 70 лет. Он попросил Прасковью Тихоновну, свою жену, написать письмо и отблагодарить меня за посылку. У меня не было дерзкой мысли посетить мастерскую Павла Дмитриевича. Совесть не позволяла время отбирать на свою персону. Я был на его похоронах, провожал его со слезами. Грандиозная панихида была в Академии художеств. Похоронили на Новодевичьем, там же отпевали. Я поцеловал его в голову и при этом услышал слова Прасковьи Тихоновны: «Маленький ты мой». Детей у них не было. Он был у нее как ребенок.

Спустя несколько лет открылся музей-мастерская П.Д.Корина, филиал Третьяковской галереи. Прочитал об этом в «Известиях» и поехал на Малую Пироговскую.

Позвонил в мастерскую. Дверь открыли и спросили: «Вам кого?» Отвечаю: «Надо видеть Прасковью Тихоновну».-«Подождите часок. Скоро будет».

Прошло больше часа. Звоню. Открывается дверь: «Где же вы пропали, мы вас искали». Я поздоровался и сказал, что прочитал в газете о возможности посетить мастерскую Павла Дмитриевича. «Пожалуста, проходите. А какой вы художник?» Отвечаю: «Пейзажист». Она повела меня на выставку и рассказала то, что было уже напечатано.

После осмотра мастерской Прасковья Тихоновна сказала: «Раз вы пейзажист, я покажу вам пейзажи Павла Дмитриевича». И повела меня в столовую. Я чувствовал себя счастливым. Проходя коридором в следующую комнату, я увидел в книжном шкафу своего леонардовского Ангела и сказал: «Прасковья Тихоновна, это от меня был подарок Павлу Дмитриевичу». Рядом с моим подарком стоял подарок Ренато Гуттузо. После пейзажей она показала мне комнату с собранием икон и сказала: «Это досталось Павлу Дмитриевичу от художника, который написал «Сиверко». Я сразу сказал: «Остроухов». Так она проверила, какой я пейзажист.

"Отчий край". х.,м., 36х83, 1984 г.

После посещения дома Корина я послал письмо Прасковье Тихоновне, в котором выразил свои чувства и мысли о Павле Дмитриевиче и его работах. Это был 1971 год. С этого времени началась наша регулярная переписка. Прасковья Тихоновна приезжала ко мне на персональную выставку в наш краеведческий музей и сказала моей жене: «Вера Михайловна, Анатолий Сергеевич у вас поэт».

Знакомство с женой П.Д.Корина позволило Анатолию Сергеевичу побывать в заповедных местах художника: Палех, село Красное. Так в его творчестве появились небольшие пейзажи, составившие наряду с окрестностями Подольска вторую тематическую линию его работ: «Пейзаж со стожками», «Село Красное», «Палех. После дождя», «Церковь в селе Красном», «Дорога из села Красного в Палех», «Палех. Вечер.» - все 1979 года.

«Меня поражает, как наши предки умело выбирали место для своего жилья. Палех. Подъезжаешь – на горе село Красное. И действительно Красное (красивое) – так оно расположено в ландшафте. Леса кругом поют, как ансамбли. И дальше еще большая красота – Палех! Красота села не теряется в любую погоду: хоть пасмурный день, а село все Красное!»

Поиск образа малой Родины обусловил пластическое выражение работ художника. Он отказывается от экспрессивности эмоциональной подачи мотива. Его позицию можно определить как взволнованное созерцание. Интимно-доверительная интонация, сплавленность чувства и мысли в сочетании с тщательностью проработки валерной живописи позволяют художнику обратиться к личному опыту каждого человека, сделать мир своих переживаний доступным и близким ему, найти отклик в его душе.

Интересно и другое качество у неверующего художника, каковыми были большинство из нас до недавнего времени. Мы имеем в виду пейзаджи с храмами, действующими, опрятными, или заброшенными, полуразрушенными. Художник называет их «мемориальными». Это пейзаж-память. Память – памятник – воспоминание – вот этот ряд ассоциаций, подобный «Руси уходящей» П.Д.Корина.

Как прихотлив путь, которым идет человек. Не прямая это линия, хоть и называется «путь». Как в нем смыкаются тропинки юности и зрелости? Как прорастают зерна, когда-то попавшие в душу? Сколько лет оделяет встречу юноши, только сделавшего первые шаги в искусстве, от эпического полотна «Отчий край» с ознобишенской колокольней, летящей на крыльях скошенных полей?

Когда-то в довоенной юности Анатолий Сергеевич совершил паломничество, недельное, но очень для него значительное, к пожилому уже тогда художнику Белобородову на его дом-дачу в Александровке. Показал свои этюды, рисунки и с трепетом ждал решения своей судьбы. До сих пор слова, услышанные тогда воспринимаются как пророчество: «Ты пейзажист. Пиши все, что вокруг тебя. Обязательно дождись, когда уберут хлеба, когда над полем закружат стаи птиц, - напиши это жнивье». Залет Белобородова, соединившись с опытом прожитой жизни художника, и дал понятие «мемориальный пейзаж». Анатолий Сергеевич считает, что характер нашего народа сложился в обширной равнинной стране, в непосредственном общении с природой. Просторы полей несли на себе храмы, делали их легкими, стремящимися к небу, приподнятыми над обыденностью.

«Что же будет, - размышляет художник, - когда мы засорим все промышленными гигантами?» Ответ его печален: «В перспективе мы изменим характер народа – и не к лучшему».

Так и стоит перед глазами зрителя пейзаж – пророчество и предостережение: сжатое поле, грачиная стая и красавица - колоколенка со следами разрушений, парящая над широкими просторами.

* * *

а всё равно Chmorbid Подольский