Михалыч очень придирчиво рассматривает состояние
семей вышедших из зимовки. Вернее никак их не рассматривает. Он просто
выставляет их и смотрит на то, как какая семья облётывается - дружно или менее
дружно. Или вообще никак, потому как в некоторых ульях и пчёл-то нет. Ну, может
и есть, но совсем чуть-чуть. А дело всё в конструкции его ульев. Вернее в её
отсутствии: колодки из липы на десять рамок с верхними летками и сетчатым дном.
Этим колодкам без малого 50 лет, но они всё ещё выполняют функцию по выбраковки
негодных семей. Когда пчёлам становится настолько тесно, что они начинают
роиться, тогда Михалыч начинает ими заниматься и убеждаться воочию, стоит ли
пускать в ройку тот или другой материал. В первую очередь он смотрит, насколько
за этот короткий срок пчёлы успели прибраться в улье: вычистили сетчатое дно от
мусора или им на сор в избе наплевать. Вычищать из улья подмор, крышечки от
воска, плесень и прочие нечистоты нелегко через верхний-то леток и я пчёлкам
сочувствую. Однако большинство семей с этой задачей у Михалыча справляется на
отлично. Многие даже выстригают пробивающуюся сквозь сетку траву. Недаром же он
выводил линию в течение двадцати лет. Потому что чистюли автоматически
зарекомендовывают себя как здоровые особи с развитыми челюстями и с завидной
долей трудолюбия. У этих и мёд будет вовремя, и отводок дадут, и семьи в зиму
крепкими пойдут.
Вполне собой разумеющееся,
что купленные пчёлы на это не способны. Купленных пчёл разводили для того,
чтобы продать. И наш российский пчеловод об этом хорошо знает. Перезимовали –
хорошо, не перезимовали – ещё лучше. Поедет и купит свеженьких пчёл. Они
свеженькие вон как хорошо работают, обгоняют в развитие перезимовавших и, не
помышляя о роении, стараются угодить хозяину скорой побелкой и свежим
напрыском. Однако у них в генах заложена совсем другая программа по выживанию в
зимний период, когда можно и в январе полетать, и в феврале пыльцой
подкармливаться. В семидесятые годы, когда был с подачи института пчеловодства
настоящий бум на кавказянку, семьи с зимовки выходили зачастую опоношенными и
ослабленными. Пришлось выкристаллизовывать новую породу пчёл – приокскую. Но об
этой породе только пишут, а я не встречал ещё ни одного пчеловода, который бы
имел с ней дело. У каждого стационарного пасечника своя порода, если она с
успехом воспроизводит себя в течение многих лет. В этой породе отсутствуют
экстерьерные признаки, зато поведенческие присутствуют. Какие? Сам пчеловод
выбирает какие признаки ему больше по душе. В прошлом году, например, Михалыч
приметил с десяток семей, которые работали у него ночью. Они и с зимовки у него
вышли в отличном состоянии. Теперь у него пчелы будут ещё и ночью мёд таскать.
Плохо, что зимой нет никакого цветения, а то бы его пчёлы и с этой задачей неплохо
справились – он знает как закреплять нужные ему инстинкты.
Продолжение отрывков из романа «Шокин Блю».
- Во, опять зачал. Надо – он заквохчить, а хошь и
собакой забрешить…
- Ну, у вас мужики и хобби, - подивился Константин. А
насчёт натовских сапог ты, дед, загнул. Не нужен ваш хутор, как и все ваши
соловьи-разбойники Северному альянсу. У них другие планы насчёт нас, - со
знанием дела сказал Константин. - Где тут у вас сельсовет, что-ли, местное
начальство, в общем?
- У нас председатель сельсовета Антипкин Валентин
Васильевич. Ох, у него и справные пчёлы! Бородой висять… А дальше про мёд, про
свадьбу, про гектары… Зять Антипкина - работает в милиции, дочь - заканчивает
какие-то там университеты, а сам Афанасий Никитич, когда был молодым и
здоровым, стрелял зайца в глаз и в таком-то и таком-то году вытащил из пруда
карпа на двадцать кг. А сейчас этот пруд взял в аренду один бахчевник, ну очень
хороший знакомый главы районной администрации. Встал на поста и не велит
таскать из пруда не то что карпов, а даже вшивых карасей…
- Где ваша поселковая администрация? Сельсовет где? –
грубо оборвал Афанасия Никитича приезжий молодец.
Оборвал, а зря. Куда бы ни стремилась нонешняя
молодёжь, за что бы ни бралась – всё через пень колоду. Бегут, кричат,
доказывают, а путного ничего нет. «Там», - буркнул обиженно Афанасий Никитич,
неопределённо махнув своей клюшкой вдоль тропинки, которая вела прямо в кущери.
«Там, так там», - подумал Константин и решительно двинулся навстречу своей
судьбе.
Как только он нырнул в зелёную дышащую густым майским
смрадом гущу, сразу же ощутил великолепие дикой родной природы. «Как всё
запущено», - подумал Костя. Подозрительно узкая тропинка то виляла туда-сюда,
то проваливалась в колдобины, то лезла на холм, то почему-то кружила вокруг какого-нибудь
дерева. Вот Костя нагнулся под увесистыми кленовыми ветвями, вот ловко
увернулся от злостных пощёчин крапивы, а вот запутался стопой в лианах плюща.
А вот теперь тропа нырнула в какие-то колючие заросли и выбираться из них явно
не хочет. «Чёрт бы побрал этого старика, - думал Пичугин, - ну, что я опять
сделал неправильно? Мало того, что колесо пробил своему «шестикрылому серафиму»
(так Костик любовно называл свою шестёрку), не доехав до Шокина всего
каких-нибудь два километра, так ещё и запаску в гараже оставил. А теперь что я
делаю, вместо того, чтобы представиться, как полагается, председателю совета
или, кто там у них за главного, и заявить о себе? Можно бы, конечно, зайти к
какому-нибудь фермеру и, сделав страдальческую мину, поведать историю своего
неуспеха, в надежде, что фермер запряжет свой джип, погрузит в него случайно
завалявшееся колесо от «шестёрки» и поможет добраться таки до хутора. Можно
бы, конечно, самому разбортировать колесо, вынуть пробитую резину, пройти
пешком каких-нибудь два км, найти какого-нибудь механизатора и с божьей помощью
поставить латку. А потом опять тащиться пешком? Или попросить, чтобы его
подвезли к собственной машине? Нет. Константин и на этот раз не изменил своему
давнему правилу: сначала иди в начальство, а потом в народ. К тому же начальство
это должно его и таких как он, ждать с минуты на минуту. Шутка ли, некий
придурок по имени Шалтай заявил в прессе, что он, Шалтай-Балтай-Иванович осушит
залитый водой участок земли в течение нескольких часов и попадёт в книгу
рекордов Гинесса, а посему убедительно просит газетчиков всех мастей и разрядов
запротоколировать данное событие в своих репортажах. Осушит.… Но каким
образом?! – Выпьет. Да уж, да уж…». Тропа, как назло, ныряла в самую зелёнку.
Ветки терновника больно хлестали по щекам, вздымая над Костиком тучи
кровожадных комаров. «Да тут нужна мачете!». Не успел он так подумать, как
злосчастная тропинка внезапно оборвалась, наткнувшись на водную преграду. Перед
Костей проистекала та самая, вышедшая из берегов, Раствердяевка. Ничего
примечательного. Речка, как речка. Берёт своё начало из Шокинских родников,
затерявшихся где-то в камышовых оврагах на окраинах хутора. Впадает в лесное
озеро «Садок». Шириной в момент разлива, ну, так, метров десять будет, а глубина…
да её и нету вовсе! И всё же что-то тут не то. Почему эта чёртова тропа
пропадает под водой, если на ней отпечатались свежие следы? Костя посмотрел
внимательней на мокрый песчаный грунт. Да, это следы резиновой обуви – галош
или сапог, вперемешку с отпечатками копытец какой-то мелкой скотинки,
наверное, коз. Костик посмотрел на другую сторону речки. На другой стороне, как
и положено, тропа имела своё продолжение, вылезая из-под воды вместе с
отпечатанными на ней следами, и увиливая в зелёную гущу лопухов. Не перелетело
же стадо овец вместе с пастухом через речку! Да и вброд здесь только каскадёр
на съёмках «Ночного дозора» может перейти. Костик огляделся по сторонам. Справа
по берегу среди буйной растительности виднелось некое деревянное сооружение похожее
на мост. Точно - это мост. Как же я его сразу не увидал? Небольшой мосток из
наборной доски и круглых тонких перилец – оструганных сосновых жердей. Но вот,
что странно: все подходы к мосту были, как бы, тщательно замаскированы дикой
растительностью – огромными лопухами и кустами крапивы. Никаких следов. Точно
по этому мосту и не ходили. Загадка. Не слишком ли много для первого раза?
Костя стал тщательно изучать сооружение, которое выпячивалось узкой дугой над
шумным течением Раствердяевки. Доска, конечно, не первой свежести, но не
гнилая. А это самое главное! Но почему тогда по нему никто не ходит? Он что,
засекречен? Костя ещё раз посмотрел на место, где обрывается тропинка и
начинается река. По тропе явно ходили два часа тому назад. Об этом говорят вытоптанная
трава и свежие следы на влажном песке. Следы людей и парнокопытных. Небольших
парнокопытных. Костя посмотрел на мост. Подходы к мосту тщательно заминированы
раздобревшим от влаги подорожником, кустами крапивы и огромными лопухами.
Никаких признаков жизни. Нужно принимать решение. Единственно правильное
решение в данной ситуации: идти по мосту или идти по воде, аки по суху…
Внезапная догадка пронзила, как молнией, воображение корреспондента «Артефакт»
Пичугина Константина Ивановича. «Да нет, не может быть, - стал тут же
уговаривать себя Константин, всматриваясь в следы у речной воды, - неужели.…
Нет, не может быть. Хотя это всё нужно тщательно проверить и ещё раз
перепроверить. А пока нужно добраться до главы местной администрации…». Костя
осторожно поместил свой голеностоп на дощатую поверхность моста, так как он
принял единственно правильное решение…