C Алексеем я так и не встретился, переговорил по
телефону. Он заказал ещё десять пакетов пчёл из Карпат и теперь ему срочно
требуется сушь. К сожалению, с сушью я ничем ему помочь не могу. Сушь для
пчеловода – пустые соты - это золотой фонд. В прошлом году меня выручил
Михалыч – подарил сто сорок рамок суши. В конце сезона все они были заполнены
мёдом. В этом году от постоянного дефицита суши нужно избавляться посредством
активной отстройки вощины. Барьер на этом пути – ненастная погода и слабо
выраженный поддерживающий взяток. Пчёлы неохотно оттягивают вощину и при любой
возможности намыливаются в ройку. Пойманный рой обычно сажают на несколько
рамок суши и вощину. Но у меня случалось и так, что при дефиците оных
приходилось вываливать пчелу и на пустые рамки. Пчёлы тянули языки и, в конце
концов, превращали пустые рамки в полноценные соты. Но при этом расходуется
энергия пчёл, упускается время. Кстати для выявления здорового потенциала роя с
ним так и нужно поступать. Одно время Михалыч по интенсивности постройки сотов
выявлял племенные семьи. Впоследствии это были действительно ломовые семьи:
таскали мёд за пять километров, оттягивали по восемь рамок вощины и показывали
отличную зимовку.
Итак, что нужно делать, если вы обзавелись пятью
отводками и у вас есть куда их посадить? Это в продолжение темы пчеловодство с
нуля. Правильно предположил Алексей: нужно теперь обзаводиться сушью. Таки где
её взять? А вот где: постоянно просматривать объявления о продаже пчёл, пасек и
ульев. Звонить и спрашивать: «А у вас, случайно, суши не осталось?» - «Есть
сушь на продажу – от пятидесяти рублей за рамку и выше». Вам нужно минимум
десять рамок на улей, следовательно, 50 рамочек суши. Остальное пространство в
улье должна занять оттянутая вощина. Итого 2 500 рубликов на сушь и на
пачку вощины, а она сейчас стоит 1 350, - 3 850. Ничего себе
пчеловодство с нуля. Мы ещё не посчитали рамки, которые стоят по пятнадцать
рублей штучка. А это уже 900 рублей. Цены растут в арифметической прогрессии.
Но в пчеловодстве полнейшая демократия цен. Пустые рамки можно не то, чтобы
задёшево купить, их можно вообще затак получить. Отдадут вам их вместе с
пустыми лежаками, а чего им без толку валяться, место занимать. Отдадут в
благодарность за то, что вы купили подержанную ульитару, не пожалели на неё
сто рублей за улей. Но таких продавцов нужно ещё найти, а чтобы найти – нужно
искать. Искать, как искал Алексей пчёл в конце пчеловодного сезона. И ведь
нашёл! А сейчас вот и карпатянку заказал. Пчёлы, между прочим, проходят тест на
выживаемость зимой. Будь то кавказянка, приокская или карпатянка. Вся их
родовитость выплывает наружу после зимы. О том, на что обращает внимание
Михалыч после выставки пчёл из зимовки, я расскажу в следующем выпуске.
Продолжение отрывков из романа «Шокин Блю».
- Хорошо поёт, говорю, залихватисто, - после некоторой
паузы попытался снова вступить в контакт с местным населением Костя Пичугин, -
так звали долговязого парня с кинокамерой через плечо. Потому что Костя был
корреспондентом вполне приличной городской газеты под названием «Артефакт».
Газета предназначалась не для средних умов. Её читатель – впечатлительная
личность, зацикленная на аномальных явлениях и повёрнутая на эзотерике, что,
впрочем, не мешает ей быть хроническим неудачником, готовым верить во всякую
ерунду и чушь, лишь бы не конфронтировать лицом к лицу с мизерной зарплатой,
комплексом неполноценности и постоянно выходящим из строя бачком от унитаза.
Повышенная энергетика, отличительные сенсорные способности и нездоровое любопытство
ко всему из ряда вон выходящему - это те качества, которыми, во что бы то ни
стало, обладали подписчики газеты, но которые как раз и мешали снискать должное
понимание и расположение со стороны людей «от мира сего». Так как Костя был
чистой фурией, и пролезть в любую дырку ради добычи сенсационного материала,
такого как: «Маленькая Нина предсказывает серию терактов в Багдаде», или: «О
чём молчала собака Павлова», или: «Инопланетяне готовят высадку в Кремле», - не
представляло для него никакого ощутимого напряга, то уж выведать у престарелого
аборигена про чудаковатого потомка атлантов, поселившегося в здешних местах –
раз плюнуть.
И вот теперь Костя терпеливо ждал ответной реакции от
странного на вид пожилого мужика. Мужчина же, казалось, реагировать не спешил.
Он опирался на дубовый дрючок, при помощи которого он три минуты назад с шумом
выгонял со двора коз и глупо улыбался в направлении зарослей терновника и диких
груш. Будто Костя и не заговаривал с ним о красотах родного края, будто Кости и
не существовало в данный временной отрезок и в данном замкнутом пространстве
физической вселенной. Константин невольно повернул голову туда, куда смотрел
абориген, и откуда доносилось волшебное «Фрюить». Наконец уста козопаса
разверзлись и в безоблачное шокинское небо вознеслись умильные в своей простоте
слова: «Ндравица?»
- Да как же может такое не понравиться? В городе такое
ведь не услышишь, - горячо подхватил эстафету Пичугин.
- Он за бутылку самогонки буит трещать хочь цельный
день, - не торопясь начал свою распевку Афанасий Никитич, - при луне воить, а
при звезде турчить – такова его планида.
Корреспондент с недоверием покосился на странного
мужика.
- Надысь надудонился парного молока и зажировал. Он же
чура не знаить. Как доберётся до титек, буит дуть пока не лопнить.
- Ты, вообще-то, мужик, о чём? - насторожился Костя.
Вопрос Константина мужик пропустил мимо ушей, то есть,
«кубыть» и не слышал. И продолжал:
- Яму ить молоко, как шампанское, бьёть в голову.
Насытица - и на древко тюрлюкать.
Костя посмотрел туда, куда клюшкой ткнул Афанасий
Никитич. В густой листве старого вяза действительно кто-то прятался: то ли
соловей разбойник, то ли орангутанг, но уж никак не маленькая серая пичужка,
похожая на воробья. Константин сузил зрачки. На толстой ветке обозначилась
фигура мужского пола. Сия фигура неуклюже балансировала в позе «на старт,
внимание, марш!», мерно покачиваясь вместе с веткой на лёгком ветру. Этот
чудо-соловей сосредоточенно вглядывался вдаль, как бы, черпая вдохновение для новой
партитуры.
- Так это он так свистит? – изумлённо проронил
Пичугин.
- Он ить чё на запад клюфь навострил, - продолжал
Афанасий, - натовский сапог кличить. Да-а-а… Натовцы придуть, грит, - совсем
другая жисть буит. Все враз за вилы и топоры возьмутся жисть свою
облагораживать! Лень как рукой сымить!
- Из левой оловянной пуговки Афанасия Никитича
блеснула беспощадная холодная искра. - А кто под дулом автоматов воспротивица
работать? А? Они, паря, того, лентяев не любють. Начнёшь лодыря гонять - враз в
карцер посадють и начнуть овчарками травить, как в Абу Грей. Нябось начнёшь и
сеять, и пахать и на зиму впрок дрова заготавливать!
- Так вы что же, и на зиму себе дрова
ленитесь заготавливать? – вырвалось у Константина Пичугина, корреспондента
бульварной газеты «Артефакт», шустрого такого парня, побывавшего во многих
аномальных зонах и всяческих неподдающихся рациональному объяснению
треугольниках.
- Оно ить и вправду люди бают: от
работы кони дохнут, - продолжал смазывать в ответ своим тягучим киселём ушные
раковины незнакомца Афанасий Никитич. - Ну, ничаво, мы и энтих удостоим. Мы
люди не вспыльчиваи, степенные. Глядишь, мало-помалу и ихнего брата опылим.
Будуть ходить на дрючки глазом натыкаться, да о пни коленки расшибать.
Некоторые могуть и в колодцах потонуть, а некоторым свиньи и концы отъедять,
коль завалюца где-нибудь в кущерях по пьяне. А дрова.… Вон их сколь! На каждой
грушине почитай по возу сухих веток и дрючков. Зимой выйдешь на баз нужду
справить, не захочишь, а обломишь сук, другой, да тут же его в печку и
справадишь. А ты пыгляди сколь у нас сухих веток да кочарыг под ногами валяеца.
И-и-и, милый человек! А сколь у нас плетней без толку пропадаить? Ещё при царе
горохе возводили - свои наделы ограничить замышляли. Ан и наделов-то уж нету.
Вона стеной амброзия, чем тебе не живая изгородь? У нас ить и без наделов всё
растёть, как в джунглях. Не успеешь помочиться, как на энтом месте куст укропа,
как пальма, вымахаить. Да что там, плюнешь, а назавтря хреновина, что твоя
пичужка, дыбом стоить! То ли дело Ицраэль. Земля там скрозь завозная, а вода,
как холодец, ни на што не годица, и на вкус, как прогоркшее масло…
При этих словах Афанасий Никитич сладко
сощурился, но продолжал:
- А у нас землица жирёна, травища на ней
буйная, как с цепи сорвалась, прёть и прёть, особливо лопухи с кожужками.
Многие чичас и картошку-то перестали сажать, перешли на озимку….
- На какую такую озимку? - не выдержал
такой продолжительной и глупой болтовни Константин.
- Макаровы, Скурихины, Сиськовы уж лет
пять как ходють по заросшим огородам и роють, как дикие свиньи, озимую
картошку. Она, картошка-то, сама себя воспроизводить. Под пластами сопрелой
лебеды и пырея знаешь как ей хорошо бываить зимой? И-и-и, милый человек! А
молочай пробовал? Вот ты не знаешь, а я знаю. Его кролы едять ажник за ушами
пищить! Я надысь надавил с него молока и похлебал в охотку. Ну-к што ж, што
немного горонить, зато пользительный – жёлчь с протоков сгоняить, аппетит
придаёть…