Мужской и женский взгляд за чашечкой кофе. Кофе «Да, Мистер Президент!»
Все реже варю кофе. Все чаще, даже в эти редкие случаи, ловлю себя
на мысли - надо сдерживать такие порывы – и в варьбе, и в письбе. Это в розовом детстве мало что подконтрольно. Уже намотано столько километров могучего возраста на этот пыльный столб ценного опыта, что ежели распилить женщину, то по одним только кольцам можно узнать всю её биографию. Чуть больше месяца занималась тем, что наблюдала – как часто и много я сплетничаю, завидую, осуждаю людей. Завязала следящую напоминалку. Вчера она треснула. Ох, как я зла, как глупа, как труслива. Кофе всегда
спасал меня от приступов мизантропии и подобной рефлексии. Я могу пить только Президент. С молоком он идеален для начала любого моего белого дня. Ничего не изменилось. И сегодня он, как и я, все того же неизменного сорта. Мы с ним одинаково варимся. Каждый по своему родовому рецепту. Нам с ним почти невозможно откатиться от своих кофейных яблонь на чайные плантации. Еще труднее нам обоим органично покрываться апельсиновой, ярко пахнущей кожурой. Но кофе перестает радовать меня не сам по себе. Да, он
неизменен, его аромат «манящ», его вкус дурманен, вид дымящегося кофейника притягателен, всё те же перед глазами плывут благоговейные картины. Все чаще огорчают последствия. Он не может быть моим постоянным спутником, как раньше. Я не могу быть его «пью и писаю». Наши встречи - аккуратные вкрапления, тайные, долгожданные, короткие и горькие, как полынь, эпизоды, как уловки двух женатых влюбленных, которых разлучили навсегда обстоятельства и злой рок, и злой рог.
Курить можно во сне, кофе плавно сливается в эту альтернативную
реальность. Там много чего запретного уже живет полнотелой своей жизнью, доказывая раз за разом то бессмысленность, то осмысленность пробуждения. Мой Дьявол, которому все позволено, курит там сигарету одну за одной и пьет, падла, кофе, чашку за чашкой. И нога у него закинута на ногу, что удобно, и он ею качает. Я же тут слежу давно и за этим, берегу, понимаешь ли, вены.
Читала, что в России, почти не осталось женщин фертильного возраста, которым не снился бы президент. Во всем виноваты песни конунга. Проникли в подкорочное, туда где кофе и сигареты с ногой. Вот и мы с
ним катались уже на велосипедах. Приехал он ко мне на встречу в лесопарк в деловом, видите ли, костюме. И я безапелляционно заставила его переодеться в свое царско-спортивное. Мы крутили педали и я пела ему голосом Лары Фабиан. Приятная, если тестировать послевкусие, встреча. Что спасает тебя от приступов мизантропии? Мы с ним в моих снах на «Т», как-то само так повелось. Не успела спросить. Как и то, читал ли он Дэвида Робертса[1].
Миром управляют миллион злодеев, десять миллионов тупиц и сто миллионов трусов, говорит Дэвид. Ты знал об этом? Злодеи — это те, кто у власти: богачи, политики и церковные иерархи. Их правление разжигает в людях жадность и ведет мир к разрушению. Их всего миллион во всем мире, настоящих злодеев, очень богатых и могущественных, от чьих решений все зависит. Тупицы — это военные и полицейские, на которых опирается власть злодеев.
Они служат в армиях двенадцати ведущих государств мира и в полиции тех же государств и еще двух десятков стран. Из них лишь десять миллионов обладают действительной силой, с которой приходится считаться. Конечно, они храбры, но глупы, потому что жертвуют своей жизнью ради правительств и политических движений, использующих их в собственных целях, как пешки. Правительства, в конце концов, всегда предают их, бросают на произвол судьбы и губят. Ни с кем нации не обходятся с таким позорным пренебрежением, как с
героями войны. А сто миллионов трусов — это бюрократы, газетчики и прочая пишущая братия. Они поддерживают правление злодеев, закрывая глаза на то, как они правят. Среди них главы тех или иных департаментов, секретари всевозможных комитетов, президенты компаний. Менеджеры, чиновники, мэры, судейские крючки. Они всегда оправдываются тем, что лишь выполняют свою работу, подчиняясь приказам, — от них, мол, ничего не зависит, и если не они, то кто-нибудь другой будет делать то же самое. Эти сто
миллионов трусов знают, что происходит, но никак этому не препятствуют и спокойно подписывают бумаги, приговаривающие человека к расстрелу или обрекающие целый миллион на медленное умирание от голода. Вот так всё и происходит. Миллион злодеев, десять миллионов тупиц и сто миллионов трусов заправляют миром, а нам, шести миллиардам простых смертных, остается только делать, что нам прикажут!
И мы жужжим с ним размеренно педалями. И, кстати. Кто тебе сказал, что надо пользовать всю эту эстетическую муру? Это враги. Я понимаю, что много надо работать лицом, что вся эта
внутренняя и мировая арена внемлет. Так и тем более! Спроси у наших женщин, кто хоть раз прокачивал эту дрянь музея Мадам Тюссо в действии – это гадость. Даже Бриджит Бардо и Мишель Мерсье пережили этот удар. А им было труднее. Труднее. Там было что терять, о чём убиваться. У женщин хватило мужества жить дальше.
Hey, Mr. President! Я так надеялась ослепнуть. Окулист обреченно говорит мне, что я здорова. Огорчают последствия. Хорошее зрение ведь не вечно. И не может быть постоянным спутником, правда? Истинным леди не место с таким хорошим зрением в этом
грязном мире со стопроцентной смертностью. Ничто не вечно. Ни вы, ни я. Вы не можете быть моим постоянным президентом, как я не могу быть вашим вечным электоратом. Даже и выныривая где-то в многомиллиардной массе то свиным рылом, от калашным рядом, я знаю, что мы оба временны здесь. Народ все время меняется, я понимаю. Нас рожают, убивают, лечат, зомбируют, унижают, обучают, мы все время в каком-то велодрайве с вами, и каждый день мы тут разные и оттого одинаковые, как деревья в лесу. А лес надо беречь. Вы
же были школьником и должны были усвоить эту простую доктрину. Мы для вас разные, вы для нас тот же. Вам с нами в этом плане очень трудно. Но и нам с вами в этом смысле не сказать, что легко. Вот кофе. Как не люби его, даже самый высокосортный, как с ним не дружи, как его не ругай, как к нему не подлизывайся, он все равно начал, спустя годы, вызывать изжогу. И декаф уже поперёк горла, как батька и пепло. Знаете к чему снятся женщинам любые президенты страны? Вы все нам снитесь к жуткому разочарованию. Так
толкует сонник.
Во второй раз он был в агонии и метался после
страшного сна о президентстве, о жизни на помойке, плакал, что прозябал и в драке с подобными себе добывал убогое своё пропитание. И я, сердобольная жена, которую он едва признал, успокаивала его, как могла, стонущего на моей груди.
Куда бежать зрелому мужу, даже если он президент, когда все плохо? К жене. За мужеством к жене, за утешением к жене, за советом к жене. А ей-то что снится? Хоть кого-нибудь это интересует? Наверное, у вас все хорошо. Нам, наверное, все это зло только кажется. Огорчают последствия.
[1] Грэгори Дэвид Робертс «Шантарам» («Мирный человек»)
автор: Жанна Веселова, международный каталог fotoprofit.ru
