А. МАКСИМОВ: Хочу начать со спектакля "Кавказский меловой круг", который идет 27 лет. Мне интересно узнать Вашу точку зрения: что такого должно быть в спектакле, чтобы он 27 лет шел в разных странах?.. Он же был сделан в Советском Союзе, потом после его распада, образовалась Грузия, в Грузии приходили к власти разные люди, а он все живет и живет. Что такое в спектакле?

Р. СТУРУА: Мне сложно б этом говорить, я тоже не могу ответить на этот вопрос самому себе. Могу выделить два основных момента. Первое, что спектакль поставлен в таком народном стиле, и эстетика выражена в какой-то стилистике или кубизм, или экспрессионизм. Народная атмосфера все-таки существует в этом спектакле, который является вечным не зависимо от истории. И второе, последние 10 лет Грузия пережила такое, что заложено в этом спектакле самим автором.

А. МАКСИМОВ: Вы это предвидели?

Р. СТУРУА: Я не предвидел это, но если раньше мы относились к этому как к легенде - эти феодальные войны, гражданские войны, побеги беженцев - все это нам казалось теоретически далеким. И вдруг все это ожило, стало реальностью, спектакль приобрел еще какое-то качество. Оно существует у каждого актера внутри.

А. МАКСИМОВ: А Вы что думаете?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Он забыл, хорошая игра актеров еще. Это обязательно. Но, к сожалению, уже многих тех актеров нет в живых, а некоторые постарели, так что для своих ролей уже не годятся. Кахи Кавзадзе играл молодого парня, солдата. И вот ему уже не дают играть, потому что он уже стар. А бессмертие этого спектакля... Есть же такие спектакли, которые не умирают. Есть спектакли, которым и больше лет. Скажем, "Синяя птица" живет дольше. И "Турандот". Есть такие спектакли, которые не стареют почему-то. Это классика, они интерес свой не теряют. Сегодня в Грузии лучше реагируют зрители, и молодежЬ, чем раньше.

А. МАКСИМОВ: Какие на самом деле отношения связывают вас: это дружба или это работа? Если вы друзья, то каким образом режиссер может Вами руководить? Как это происходит? Вы товарищи или просто у вас такая работа?

Р. СТУРУА: Я думаю, что это очень разные профессии, поэтому режиссер для любого актера является зеркалом, куда он смотрит, чтобы не ошибиться. И сейчас эта профессия приобрела очень большое значение не только для артистов, но и для политиков. Я считаю, что вообще режиссеры должны быть у всех.

А. МАКСИМОВ: А у Вас есть свой режиссер?

Р. СТУРУА: Есть, наверное. Мой педагог, которого уже нет. Я все-таки обращаюсь к нему. Мой друг, который если и не жив, все равно думаю о нем, что бы он сказал бы. Взаимоотношение актера и режиссера - это мирные взаимоотношения, т.к. они не являются конкурентами. Обязательно должна быть дружба, иначе не получится.

А. МАКСИМОВ: А Вы согласны с тем, что для актера режиссер - зеркало?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Да, в каком-то смысле этот так, как и артист - зеркало для режиссера. Были какие-то этапы взаимоотношений наших. Когда мы были помоложе, Роберт Стуруа был молодой. Пришел молодой режиссер, молодой парень, на десять лет младше, чем мы. Но мы очень сблизились. Я очень любил его отца, художника Роберта Стуруа. И был период Михаила Туманишвили - педагога Роберта. Он был известный режиссер, постановки делал и в России. Это был один период. Вот потом уже начался период Роберта Стуруа, после него. Он ушел из театра и оставил своего ученика. Но мы были очень тесно связаны: выбирали вместе пьесы, обсуждали, говорили. И как-то совместно что-то создавалось во главе с режиссером, который предлагал какие-то очень странные задумки. Непонятно было, как можно это играть, как он сделает эту пьесу для постановки. Вот эти обсуждения, потом мы "Ричарда" поставили. Не понравился первый вариант, второй вариант вдруг сразу появился. Потом уже настал другой этап: режиссер уже стал немножко подальше от артистов, и он стал таким уже главным режиссером театра. Роберт изменил свой подход к театру и к артистам.

А. МАКСИМОВ: То есть стал начальником?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Да, стал начальником. Он уже не хотел спорить и обсуждать. Бывают такие этапы, наверное, ему просто надоело цацкаться с нами, с артистами, и делить какие-то свои мысли. Наверное, и болезнь такая есть в режиссуре. Он не один такой больной. Может быть, это и хорошо для результата, может тогда режиссер делает лучше спектакли при такой обстановке.

А. МАКСИМОВ: Перед эфиром я у Вас спросил: может ли режиссер выпивать с артистами? На что Вы ответили: может быть, не может, но у меня никогда не получается не выпивать. Вы для них сами себя ощущаете товарищем или Вы все-таки стоите над ними?

Р. СТУРУА: Я сейчас в основном с молодыми артистами выпиваю, и я чувствую себя товарищем. Может быть, я занимаюсь самообманом. Но мне кажется, что я им товарищ.

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Мы выпивали всегда только вместе. Потом наше поколение немножко состарилось: нам 74-75, а ему 64. Конечно, ему с молодыми больше хочется выпить. Но мы тоже с удовольствием сейчас выпиваем, если есть возможность, если мы его ловим в Грузии, в Тбилиси.

А. МАКСИМОВ: Довольно много говорилось о тех тяжелых временах, когда не было света, не было тепла, как жил ваш театр, как играли спектакли. Как эти тяжелые времена повлияли на труппу театра? Люди объединились, сплотились? Люди под гнетом тяжелой жизни стали ближе друг к другу или наоборот?

Р. СТУРУА: Та часть труппы, которая в эти десять лет работала, это в основном молодое поколение, они стали ближе. Невозможно вынести эти невзгоды одному. Это или впасть в очень глубокую депрессию, и уйти из театра, потому что перспективы у тебя нет... Но надо сказать, что мы вынесли этот период, и достаточно с неплохим результатом.

А. МАКСИМОВ: У Вас не было какого-то отчаяния, что Вы всю жизнь несли людям добро, мысли о добре, о чем-то хорошем, и вдруг началась война? Зачем тогда все это?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Конечно, не только об этом думали, а думали вообще, правильно ли мы поступили, и почему так хаотично вступаем в новый мир. О многом думали. Наверное, многие думают, что мы - люди искусства как-то порвали с нашими друзьями, коллегами московскими. Вот этого абсолютно не чувствуется. Я не могу понять, что что-то у нас изменилось, что-то затормозилось. И к России у меня прежнее отношение. Единственное, ты чувствуешь, когда надо визу получать.

А. МАКСИМОВ: Вот у нас есть "лица кавказской национальности". Наверное, в Тбилиси к нам относятся как к "лицам русской национальности". Русский человек, который идет по Тбилиси днем или вечером, он в безопасности находится?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Абсолютно. Какая может быть опасность?

Р. СТУРУА: Я должен был идти из гостиницы в дом по Новому Арбату. У меня тоже сосало под ложечкой, что скинхеды со мной что-то сделают. Я не думаю, чтобы это было. У грузин есть чувство благодарности. Для нас, не для политиков, конечно, ничего не изменилось. И не изменилось для политиков тоже, просто они играют в какую-то странную игру.

А. МАКСИМОВ: А чувство благодарности на бытовом уровне существует в Грузии?

Р. СТУРУА: На любых уровнях, я думаю. Смотришь историю, можешь увидеть там какие-то страшноватые события. Но они как-то забываются. Вот та свистопляска, которая сейчас идет вокруг Грузии на телевидении, она как бы не вызывает во мне лично возмущения. Я немножко даже иронически смотрю, потому что я думаю, что это просто какая-то чушь, какая-то безумная ошибка. И если копаться, можно докопаться до очень примитивных вещей.

А. МАКСИМОВ: Вы много раз, наверное, бывали в Москве. Вы ощущаете сейчас какое-то изменение отношения к себе на уровне прохожих, людей?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Нет, я не ощущаю. Я очень мало был здесь, позавчера мы только приехали. На улицу мне пришлось один раз только выйти, вокруг нашей гостиницы "Москва" гулять. А в чем это должно выражаться, я не понимаю? Что он придет ко мне и скажет "Ах, ты - грузин, тогда убирайся отсюда"? Я даже не ожидаю, что может такое случиться.

А. МАКСИМОВ: Я знаю, что Вы стали хозяином лучшего в Грузии пятизвездочного отеля. Более того, я знаю, что в основном этим занимается Ваша жена, но Вы тоже принимаете в этом участие. Когда артист начинает заниматься бизнесом, он меняется?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Я так мало занимаюсь этим делом, этим занимается моя жена. Я только присутствую. Вообще-то я немножко сбоку. Если нет никого, очень сожалею. А если есть, я очень радуюсь. Но у нас есть свои клиенты. Кто у нас отдыхал, они хотят у нас опять отдыхать, хотя гостиниц сейчас в Грузии стало много. Вот эти люди нас поддерживают. Им нравится наша атмосфера. А что делать? Разве я мог когда-нибудь представить, что у меня в Советском Союзе будет гостиница? Само собой жизни привела к этому. А на что бы я тогда существовал? Тогда я получал 8,5 лари - это 4 доллара. У нас есть все эти звания - народный артист и герой соцтруда, и что? Ничего. Это абсолютно ни на что не действует. Когда мне сейчас сказали, что я какой-то орден в Грузии должен получить, я не пошел. Думаю, хватит, слушайте сами этих железок. Они ими и оказались - железками, никому не нужными. В Москве еще по-другому. Знаете, герой соцтруда может, оказывается, войти в метро или в троллейбус, может лететь через VIP, бесплатно. А в Грузии вообще не признают. Они вообще не говорят, что мы - народные артисты СССР. Здесь хотя бы объявляют. Там не существует этого. 8,5 лари - и живи, как хочешь. Трудно, очень трудно. Слава богу, у нас было такое здание. Что мы хотели? Я хотел там жить, чтобы хорошая квартира была, чтобы собирались люди, артисты. А к старости лет красивая жизнь была. Но это мы превратили в заработок, чтобы иметь кусок хлеба.

А. МАКСИМОВ: Когда смотришь из Москвы на вашу страну, то ощущение, что всегда появлялось что-нибудь великое. То невероятное кино, постоянно замечательный театр. Мало есть республик, где одновременно работают два или три всесоюзно известных актера. Отношение государства сейчас к искусству такое, которое способствует к появлению чего-то нового, гениального или нет?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Как ты думаешь? Я думаю, нет. Очень пассивное отношение.

Р. СТУРУА: Оно пассивное, потому что они просто это делят.

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Денег нет.

А. МАКСИМОВ: А что они должны сделать?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Помочь, дать денег на хорошую постановку. Но у них ничего нет.

А. МАКСИМОВ: Как сейчас существует главный грузинский театр?

Р. СТУРУА: Есть три главных театра Грузии: оперный, Руставели и Марджанишвили. Ну, им дают как будто бы больше, чем другим. Но мне кажется, что этих денег не хватит даже на одну нормальную постановку.

А. МАКСИМОВ: Это не тайна, сколько театр получает субсидий в год?

Р. СТУРУА: Субсидий - не знаю, знаю, что у нас средняя зарплата актерам - 50 долларов. Сейчас оказался какой-то спонсор, который не называет себя. Я не знаю, каким он должен быть, что так безвозмездно нам помогает. Сейчас мы будем получать побольше.

А. МАКСИМОВ: Вы когда говорите об отношении государства к искусству, вы как-то не обижаетесь на государство.

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Мы очень обижались, надоело нам уже обижаться. И уже не обращаем на это внимания. Сколько можно обижаться, удивляться, почему это так, а это так? Я не знаю, почему нет денег у Грузии, ни на что нет денег у Грузии. Куда-то эти деньги делись. И в России, наверное, тоже такое отношение и удивление. У нас маленькое государство, это больше заметно.

А. МАКСИМОВ: Мне посчастливилось в сове время видеть Михаила Туманишвили в Грузии, и я читал его книгу. Я запомнил на всю жизнь, как она заканчивается. Она заканчивается такой фразой: "Я иду в театр, куда же мне еще идти?" Понятно, что это был человек, для которого театр был всем. Вы тоже так же или это что-то теряется?

Р. ЧХИКВАДЗЕ: Конечно. Артист даже если не играет, то все равно театр - для него главное. Просто прийти, посидеть с артистом, которому, скажем, 80-90 лет. Георгий Михайлович Давиташвили был такой, изумительный человек и очень хороший артист. Он уже не работал, вышел на пенсию, но он приходил каждый день, заходил в свою комнату, садился, пудрился, со всеми здоровался. И уходил. Каждый день приходил пока он не скончался. Это какое-то место, без чего артист уже не может.

А. МАКСИМОВ: Я посмотрел спектакль "Сеньор Тодеро и хозяин" - последняя премьера в театре "Сатирикон". Есть разница в работе с русскими артистами и с грузинскими?

Р. СТУРУА: Есть разница только в том случае, если я долго работаю с грузинскими актерами. И мне не очень требуется с ними разговаривать, объясняться. Сейчас уже второй раз у Райкина ставлю, те, которые у меня уже работали, мне было уже с ними легче.

А. МАКСИМОВ: Это вопрос времени, а вопрос национальности отсутствует?

Р. СТУРУА: Грузинские артисты, судя по такому взгляду на мир, они более темпераментны, как будто бы, они быстрее возбудимы. Но, в конце концов, есть же и русские темпераментные, не надо забывать об этом. Это достаточно страстный народ. И эта литература построена с высочайшей страстью. Но здесь другой момент. С грузинами легче, потому что я сам как бы такой. И со своими легче делать, хотя, может быть, и трудно.

Полная видеотека эфиров "НОЧНОГО ПОЛЕТА"
Эфир от 24.04.02 - 00.25
Ждем Ваших вопросов на форуме.
Пишите