Ольга Ерёмина

Москва -Алтай

1. Приглашение

С первого взгляда становилось ясно, что они не москвички. В этот слякотный зимне-весенний день москвички были преимущественно в сером немарком. Одна из двух идущих впереди меня женщин - та, что повыше - была в красном пальто и чёрной шляпе. Светлые волнистые волосы были рассыпаны у неё по плечам. Вторая была в чёрном пальто и красной шляпе с большими полями; из-под шляпы выбивались кольца каштановых кудрей. Женщины весело и растерянно смеялись и вертели головами по сторонам, оглядывая Лубянскую площадь.
Я быстро догнала их:
- Вы не метро ищете?
- Ищем, - дружно засмеялись они. - А что, так заметно?
Я убавила шаг:
- Давайте, я вас провожу. Вы не с семинара?
В Московском Доме Учителя в этот день заканчивался семинар выдающегося современного педагога Шалвы Александровича Амонашвили, посвящённый гуманной педагогике и духовности образовательных пространств.
Через пять минут мы стояли в переходе метро, и я доставала свой блокнот. Белоснежка и Краснозорька - так я окрестила про себя Лиду и Веру - были учительницами начальных классов из Горно-Алтайска. Они вспомнили моё выступление на семинаре и теперь наперебой говорили мне:
- Вы приезжайте! Наша пятая школа - как теремок. Увидишь её и сразу поймёшь, что это именно она. И мы рядом живём. У нас из окна горы видно. У нас мужья с машинами; всё покажем, везде отвезём.
Я записала в блокнот адреса, на прощание поцеловала новых знакомых в щёчку, и мы разбежались.

2. Кардинальное решение

Вечером, делясь с мужем впечатлениями о прошедшем семинаре, я рассказала о Белоснежке и Краснозорьке.
- Приехали издалека? - сказал он рассеянно.
Мой муж, по образованию педагог-историк, на лекции и семинары к Амонашвили ходил часто. Светлая энергия, ум и доброта Шалвы Александровича буквально привораживают слушателей.
- Да на Амонашвили когда угодно можно сходить, - заявил муж.
- Они из Горно-Алтайска, - возразила я.
Моё сообщение не произвело на Николая никакого впечатления.
- Да пойми ты, - накинулась я на него, - люди ехали три дня в поезде сюда, потом поедут три дня обратно, истратят на это все свои учительские сбережения. Для них это огромное событие, праздник необыкновенный. Понимаешь, им около сорока, а Вера первый раз в жизни в Москве. А ты со своим московским снобизмом - "когда угодно"!
- Ты права, - согласился Николай. - С Алтая, говоришь?
На стене у нас висит большая старая карта Советского Союза. Николай быстро нашёл Горно-Алтайск.
- Говоришь, в гости приглашали? Всё, летом едем. И, кстати, - он окинул взглядом жёлто-зелёное поле карты от Москвы до Алтая, - едем автостопом.
- Зачем? - возмутилась я.
- А когда ещё нам представится возможность увидеть нашу страну? Что ты поймёшь, сидя у окна поезда? Если уж использовать такой шанс, то на всю катушку.

3. Философия автостопа

Надо сказать, что мой муж - коренной москвич. До встречи со мной он восемь лет не выезжал за пределы МКАД. Я же путешествовала довольно много. На момент нашего знакомства мы оба были не в лучшем финансовом положении, поэтому пришлось вспомнить студенческие годы и передвигаться между городами (я тогда жила не в Москве) автостопом. В моём тогда ещё будущем муже под внешней размеренностью скрывалась авантюрная душа и случилось неизбежное: Николай полюбил автостоп.
Круг нашего с мужем общения довольно ограничен: это молодые филологи, психологи, историки, копающие материал для диссертаций и слагающие стихи. Трасса даёт возможность разотождествиться со своей средой, своей социальной ролью, с диссертационной темой и притязаниями. Когда "назад пятьсот, пятьсот вперёд", а дорога пустынна, и начинается дождь, ты стоишь один и спрашиваешь пространство: "И что я здесь делаю, я, такой уважаемый и любимый?" Пространство молчит в ответ и ты начинаешь медленно топать в нужном тебе направлении, чтобы не замёрзнуть, и продолжаешь проклинать себя, недоумевая: "Кой чёрт понёс меня на эту галеру?" Потом шаг твой становится размеренным, мысли светлыми и лёгкими и ты уже не торопишься попасть в пункт Б, до которого 500 км: ты вдруг осознаёшь, что находишься в единственно нужном именно для тебя месте - в единственно необходимом именно для тебя времени. Одежда промокла насквозь, но на губах твоих играет улыбка Будды.
Обыкновенно в такие моменты откуда ни возьмись появляется машина, которая довозит тебя как раз туда, куда надо.
И ещё водители. Это совершенно особое племя людей, вольных и насмешливых, которые не уходят на высоко оплачиваемую работу, не желая потерять своей свободы. В городе их не отличишь от прочих представителей рода Homo sapiens, но на трассе, когда они приглашают усталого путника в свой дом, то есть в кабину, их огрубевшие души раскрываются и дарят случайному попутчику воспоминания, откровения и загадки своей жизни.
И земля. Большинство жителей мегаполисов не чувствует за своей спиной мощного дыхания тех необъятных пространств, имя которым Россия. О них вспоминают лишь тогда, когда смотрят по телевизору прогноз погоды. Но насколько сильна аберрация дальности? Европеец думает, что Иркутск и Красноярск совсем рядом, а омичи и томичи - это то же самое, что туляки и калужане. Выйти за границы иллюзорного мира, почувствовать реальную мощь расстояний и ветров - это тоже практика автостопа.

4. Дымный старт

Из Москвы мы выехали 1-го августа, когда столица была окутана густой пеленой дыма от горящих торфяников. Ночью было особенно тяжело, нечем было дышать, и наш отъезд напоминал бегство. Накануне в дыму мы купили новый спальных мешок, рассчитанный на +6 С, который весил всего кило двести. В старые, видавшие виды рюкзаки мы уложили компактную палатку и новоприобретённый спальник, затолкали одежду и немного еды. Утром мы выбрались на владимирскую трассу.
За постом ГАИ у Балашихи солнца видно не было. Дым щипал глаза. Водители, ошалев от жары и пробок, не обращали на нас внимания. Но навыки, полученные в предыдущих стартах, сделали своё дело и к обеду мы добрались до Владимира, где увидели блёклое, но всё же голубое небо.
В этот день у меня несколько раз возникало желание перейти на другую сторону дороги и, пока не поздно, вернуться домой. Не ехалось. Обливаясь потом, мы дошли пешком от Суздальского поворота до Боголюбова. Потом - рывками - на местных автобусах и машинах по 20-30 км от городка к городку.
Под Нижним леса горели у самой дороги. Трое пожарных с одной машины безнадёжно поливали сухое дымящееся болото, стоя на асфальте. В Нижнем Новгороде на подъёме от Оки задымилась "Газель", которая нас подвозила. Оказалось, выкипело масло. Пока бегали к Оке за водой, пока охлаждали машину - стемнело.
Ночевали в посёлке Работки. Мы оказались там в полночь и долго пытались дойти до Волги, чтобы искупаться и смыть с себя дневную грязь. Не дошли: помылись под первой попавшейся колонкой. Ночь была безлунная, а рядом стоял фонарь. Он добра добра не ищут, - решили мы и разбили палатку на лужайке рядом с колонкой.
Утром, проснувшись, мы обнаружили, что ночевали на центральной площади посёлка. Собравшаяся вокруг нас толпа удивлённо взирала на палатку неведомой конструкции и на наши сонные лица.
- Чего на нас смотреть! Вы бы лучше кипяточку голодным путникам принесли, - заметила я.
- А мы думали, это коляску с ребёнком подкинули, - облегчённо вздохнула одна бабушка.
Через десять минут парень из соседнего дома поставил перед нами булькающий чайник и ржавую железную кружку, извиняясь, что кружка всего одна.

5. Керосинщик

Проехав степную, полынную Чувашию, мы очутились в лесной Мариэле. У чудной реки и прохладного болота нас и подобрал Керосинщик.
Представьте себе лихого водителя, который вынужден ехать со скоростью не более 50 км/ч, не имеет права идти на обгон и курить в кабине, что он, правда, всё равно беспрестанно делает.
- Я вообще-то не имею права возить никого, кроме экспедитора со специальным разрешением, - заявил он, когда наши рюкзаки упёрлись в потолок кабины, - а до Казани два поста.
- Как же гаишники? - охнула я, уже собираясь вылезать; Керосинщик весело подмигнул:
- Ничего, они у меня прикормленные.
За эти три часа, проведённые в машине с надписью "Огнеопасно", мы поняли, как рождаются эпосы:
- Ну это… вызывает, значит, Путин Ментеймирку к себе в Кремль, сажает напротив себя и говорит: "Ментеймирка, суверенитет суверенитетом, а триста твоих законов российским не соответствуют! Потом: есть у тебя нефть или нет?" Ментеймирка покорно соглашается: "Есть!". "Чья нефть: татарская или российская?". "Российская", - уныло отвечает Шаймиев. "Ну так где же бабулечки?! - разводит руками Путин. - Ты там строительство развёл - молодец, метро в Казани строишь - хорошо, но зелёненькие-то вынь да положь!"
Керосинщик радостно делает характерный жест, как будто перелистывая пальцами купюры, и продолжает:
- Путин ему: "Я тебе не Боря, за тобой в Казань ездить не буду, чтобы уговаривать договор подписать. Ты у меня ещё всю дань от Батыя до Мамая вернёшь! Ну так что: партия сказала…". "Комсомол ответил", - говорит Ментеймирка. А Путин говорит на прощанье: "Вот и хорошо! А зелёненькие - вези".
Под Казанью мы, обогащённые опытом исторических параллелей, простились с Керосинщиком и вышли на трассу, ведущую в Набережные Челны.

6. Ночёвки

Треугольниками на нашей карте обозначены места, где мы разбивали свою палатку. Интересно, что место, где ты хотя бы раз отдавался объятиям Морфея, становится по особенному близким и родным. Ты выключаешь дневное внимание, закрываешь глаза и доверяешь себе, деревьям, земле, ночной темноте и тишине. Такими местами стали для нас сосновая лесополоса на развязке под Елабугой, опушка леса у райцентра Елово рядом с Камой, росистое поле под Екатеринбургом и берёзовый берег Пышмы у посёлка Винзили под Тюменью, где северный закат долго тлел в неподвижных водах реки, а озверевшие комары стадами накидывались на свежую кровь.
От Тюмени мы, словно набрав скорость с горы, покатились на юго-восток и следующим вечером ставили палатку под Омском, на берегу карьерного пруда, в пятистах метрах от новосибирской бетонки. Шестьсот километров на одной машине по гладкой, словно бильярдный стол, поверхности с бесконечными берёзовыми рощами без подлеска, которые местные жители называют околками, ввели нас в транс. И мы были счастливы, обнаружив столь живописное место. Склоны карьера густо заросли облепихой. Верхние ветки кустов были сплошь покрыты почти спелыми ягодами и Коля обгрызал их, как мясо с шампуров. Лужи и мокрая после дождя глина не пустили на карьер весёлые компании и рыбаков, и в закатной тишине мы купались в тёплой воде, забыв о Москве и даже о Горно-Алтайске. Нам не помешали даже многочисленные комары.
Последнюю, седьмую автостоповскую ночь мы провели в сосновом бору недалеко от Новосибирского Академгородка, но между Омском и Новосибирском у нас была ещё "своя машина"…

7. Русский дзэн

Утром под Омском комаров значительно меньше; всё-таки это не Тюмень. Мы не торопясь снимаем с ветвей развешанную одежду, если не просохла, распределяем её под клапаны рюкзаков, и, значительно освежённые, идём сквозь придорожный околок к трассе. Уходя, не выдерживаем и срываем парочку веток с облепихой, лениво жуём на ходу. Свежее солнечное утро обвевает нас светом и ветерком. Местное время - почти 11 часов, но мы никуда не спешим. Вчера нам неслыханно повезло и мы расслабились, перестали судорожно высчитывать километры и дни. Спокойный отдых с купанием способствовал новым чувствам. Осталось немногим более тысячи километров до цели, мы забрались в такую невообразимую глубину, настолько умиротворены вчерашними берёзами и болотами, флегматичным Анатолием, что нам уже всё равно.
Это хорошее чувство. Вероятно, именно поэтому минут через пятнадцать около нас останавливается ослепительно белая "Нива" и я удачно провожу переговоры. По старой привычке я пытаюсь рассказать что-то про то, что нам надо до ближайшего городка Калачинска, но водитель сразу заявляет: до Новосибирска - возьму, а до Калачинска - лень.
Каждый автостопщик знает, что значит поймать "свою машину". Ты садишься на неё и едешь именно туда, куда тебе надо, с удовольствием общаешься с водителем и понимаешь, что жизнь прекрасна.
И мы остановили именно "свою машину". Ближайшие 700 километров мы можем не дёргаться, сидеть спокойно и наслаждаться дорогой. Единственный нюанс - водитель. С ним надо обращаться бережно, ценить его, каким бы он ни оказался, поскольку машину остановил всё-таки именно он.
Водителя зовут Иван Сорока. У него широкое лицо в маленьких оспинах, рыжие волосы и бакенбарды, добрые, хитрые и умные глаза, полуприкрытые от усталости. Он чем-то очень напоминает знаменитого вратаря футбольной сборной Германии Оливера Кана. Он гонщик, то есть перегоняет машины на продажу, и сейчас идёт из Тольятти как раз в Новосибирск, где у него небольшой автосалон. Он не спал уже сутки, а вечером его ждут на дне рождения у мужа сестры его жены. Он объясняет нам нашу задачу:
- Надо сделать так, чтобы я не уснул. Можно говорить, петь, плясать, тормошить и щипать. Можно всё.
- Это мы можем! - самоуверенно радуюсь я.
Мы ещё не знаем, что ничего этого от нас не потребуется, нашей прерогативой останется только смех, изумление и сочувствие, - в зависимости от тональности того, что будет рассказывать нам Иван.
На заправке мы увидели странную картину: из красной древней "Нивы" с германскими номерами, битком набитой каким-то барахлом, вылезли два молодых немецких парня и бородатый дед в льняной, расшитой узорами рубахе.
- Я Пётр Никитин, - бодро отрапортовал дед, - доехал из Европы до Уфы на велосипеде, потом они подобрали. - Дед махнул рукой на машину, где сквозь заднее стекло виднелись спицы велосипедного колеса. - Я на Сахалин еду. А вы на Алтай? Хорошо, хорошо!
Дед приплясывал и потирал руки.
- Один год - Крим, - говорит немец с волосами, собранными в хвостик, - два год - Кавказ, три год - Якутск. Путешествовать. Где кушать?
- Через сто километров, понимаешь? - сто, - объясняет Ваня немцам. - Кафе "У Шмаковых". Блинчики там с мясом - закачаешься.
- Блин-чи-ки? - неуверенно повторяет немец.
- Блины, - с напором говорит Ваня. - Русские блины.
Немец понимает.
У Шмаковых всё увито зеленью. Цветут розы, георгины и ещё что-то мне неведомое, но много. Аромат блинчиков витает по обеденному залу. Господа! Если вы желаете попробовать настоящие русские блины, заказывайте их "У Шмаковых".
Тем временем немцы тоже съели свои порции и отправились к небольшому зданию в тридцати метрах от кафе. Там витали совсем другие ароматы. Немцы вышли оттуда - растерянные, изумлённые, подавленные, поражённые, ошеломлённые. Они молча переводили взгляд с заведения, в котором они только что побывали, на увитое цветами кафе, потом на Ваню Сороку, докуривающего свою сигарету, на японские автомобили у подъезда и снова на заведение. Чувствовалось, что в их умах совершается колоссальная работа, они близки к открытию, ещё минута - и они достигнут цели своих путешествий, они поймут то, что не смогли понять их деды…
В этот момент взгляды их вновь останавливаются на Ване, который вдруг широко и открыто улыбается, отточенным движением запускает бычок в заросли роз и произносит веско и лаконично:
- Россия.
И немцы понимают.

8. Республика Алтай

Ваня довёз нас до Новосибирска, но выпустил из машины не раньше, чем показал нам центр и главные достопримечательности города, напрочь забыв о том, что его ждут. На обратном пути - билеты на Москву мы смогли взять только от Новосибирска - мы заехали к Ване в гости. За столом, уставленном пельменями и салатами, мы услышали Ванину исповедь:
- Поставил я машину в салон, документы оформил, добрался домой. В ванну залез: тепло, хорошо. На улице дождь. И вдруг я понимаю, что это я - я! - оставил ребят там, под дождём, в незнакомом городе! Какой же я после этого сибиряк?!..
Спасибо тебе, русский человек Иван Сорока. Мы многое поняли, слушая твои потрясающие рассказы. Но нас звала дорога и к обеду следующего дня мы уже стояли у поворота с барнаульской трассы на Бийск. Кстати сказать, именно в Бийске кончается железная дорога. Дальше идёт только шоссе.
Нас подобрала лёгкая на ходу праворульная "Тойота", в салоне которой мы встретились с первым в нашей жизни коренным алтайцем. Он назвался Альбертом. Говорил он мало, но его подарок нам бесценен. Мы летели по прекрасной трассе со скоростью 160-170 км/ч, проносясь мимо родных деревень Германа Титова, Шукшина, Евдокимова. Холмы по обеим сторонам дороги становились всё выше, а из встроенных в дверцы динамиков лилась музыка Алтая, в которой неоглядный простор сочетается с резкими переходами голоса, непривычными и завораживающими звуками алтайских музыкальных инструментов. Это не был эстрадно-опошленный вариант народных песен, это звучал истинный голос гор.
- Алексей Тодинов сирота, - объяснял Альберт. - Он воспитывался в детском доме и музыкального образования не имеет. Эта запись сделана в домашних условиях. На всех инструментах он играет сам и одна запись накладывается на другую. Кстати, он сам написал и тексты песен, и музыку.
Я до сих пор помню мелодию одной песни, которая заканчивается словами: "Благословенный Алтай!.." Именно под эти звуки мы подъехали к стелле, на которой было написано: "Республика Алтай". Слева к дороге обрывалась мощная скала, справа за полосой ивняка блестела на солнце Катунь. Я подошла к реке, набрала воды в ладони, потом бежала по галечнику к мужу, чтобы умыть - окрестить его катунской водицей.
- Тёплая! - радостно сообщила я.
У Альберта зазвонил сотовый.
- Да. Уже ждут? Юля, подай им чаю. Я буду через полчаса. Задержался в дороге.
Потом он обернулся к нам и, лукаво улыбнувшись, сказал:
- Ну ладно, уговорили. Поедем на Катунь купаться.
У деревни Рыбалка мы втроём искупались в Катуни. Искупались - это значит быстро вбежали и ещё быстрее выбежали. Потому что водица была просто ледяная. Всё тело горело, но мы почувствовали: Алтай принял нас, мы теперь тоже его дети.
- Я уже в городе, - коротко отвечал Альберт на звонки, но высадил нас только у ворот дома на улице Белинского, где живёт Краснозорька.

9. Белоснежка и Краснозорька

Пятая школа Горно-Алтайска - начальная, и она действительно похожа на теремок. Если от неё повернуть вправо в гору и дойти снизу вверх по неасфальтированной улице почти до самой кромки леса, то попадёшь к Краснозорьке. Если вернуться к остановке с названием "Музей", где в радиусе двух километров нет никакого музея, то попадёшь в Партизанский лог. Там, у самого ручья, живёт Белоснежка.
У Белоснежки коза, поросёнок, куры и две собаки. Овощи растут на грядках, а грядки на щитах, которые положены над ручьём, бегущим между домом и сараем, так что день и ночь в доме Белоснежки слышно журчание воды. У крыльца гордость хозяйки - великолепные розовые кусты. Сразу за забором крутой склон с берёзами, так что линию горизонта можно увидеть, только задрав голову. За день до нашего приезда муж Лиды попал в больницу с аппендицитом.
У Краснозорьки корова, телёнок, куры, две собаки и кот. Грядки у неё поднимаются террасами по склону, а воду привозят за известную плату раз в неделю и заливают в цистерну, вкопанную в землю.
Краснозорька живёт с сыном студентом, дочерью на выданье и мужем Сашей, который незадолго до нашего приезда продал легковушку, чтобы окончательно отремонтировать могучий "Урал". Он тоже педагог, учитель химии и биологии, но уже давно работает на трассе: надо кормить семью.
Мы паримся в бане, макаем в сметану блины, едим помидоры с грядки, гуляем по окрестным горам и по городу, вовсю наворачиваем пельмени и пироги. Саша - персонаж совершенно евдокимовский, нарочно не придумаешь, - нахваливает нам озёра: Ая и Манжерок. До Аи километров двенадцать, Манжерок чуть дальше. И тут выясняется, что наша хозяйка, родившаяся в Горно-Алтайске, ни разу там не была.
- А зачем ей ездить? - похохатывая, искренне удивляется Саша. - А кто корову доить будет? Я приеду - расскажу.
Мы уже готовы отправиться на озёра сами, без него, но Саша вдруг что-то понимает и утром мы заезжаем за Лидой на "Волге", взятой напрокат у деда.
Подвесной мост через Катунь на Аю запружен машинами. Номера в основном новосибирские. Озеро уже освоено цивильными туристами. Везде мусор, ларьки, турфирмы, рекламирующие сплав по Катуни на катамаранах.
Но само озеро действительно стоит внимания. Чуть неровная скальная чаша, полная прозрачной воды, лежит всего в трёхстах метрах от бурного течения Катуни, но - на шестьдесят метров выше её уровня. Отвесные скалы круто обрываются в воду. Мы пробираемся по скальным нагромождениям, между кустами и корнями громадных деревьев. Противоположный берег, ровный и пологий, превращён в пляж. На маленьком острове посреди озера устроена беседка. Но туда нам с мужем не хочется.
Времени у нас не очень много и спустя час мы вернулись к скучавшему в машине Саше и скоро уже были на Манжероке.
Чудное вытянутое в длину озеро лежит на правом берегу Катуни. От реки его отделяет гора Черепан, а противоположный берег плавно поднимается вверх и лёгкие облачка цепляются за вершину горы Большая Синюха.
- Да, признаюсь, был неправ, - изрёк Саша, накупавшись вволю и от души покушав шашлыка. - Надо чаще отдыхать. А то мы всё дома да дома. А ведь как хорошо! Ну, завтра мы будем косить.

10. Усть-Кокса

Собственно, Усть-Кокса - это небольшой райцентр республики Алтай. Решение поехать туда созрело неожиданно для нас самих. Семья Веры под чутким руководством Саши собиралась на неделю выйти на делянку, чтобы накосить сена для двух коров. Лида должна была ухаживать за больным мужем и своевременно доить козу. Мы же отыскали на карте Уймонскую долину и вспомнили, что именно через Усть-Коксу и Верх-Уймон в 1926 году пролегал путь Трансгималайской экспедиции Рерихов.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Это выражение относится непосредственно к автобусу Горно-Алтайск - Усть-Кокса, потому 450 км пути, включающих в себя три горных перевала, он преодолевает 13 с половиной часов.
Нам повезло. Мы заплатили дороже и доехали за пять часов на маршрутном такси. Когда повернули с Чуйского тракта на Усть-Кан, асфальт кончился. Из-под колёс впереди идущих машин летели камни. А навстречу нашим жадным взорам летели скалистые обрывы, бурные потоки, парящие в вышине ястребы, уходящие в даль синие волны ущелий, царственные лиственницы, ухоженные поля долин и крутые повороты перевалов.
Усть-Кокса встретила нас настоящей пыльной бурей. Пассажиры разошлись по делам. Мы остались одни и в порывах ветра, бьющего в лицо, обратились за помощью к двум женщинам, идущим через площадь. Они коротко объяснили нам, где тут что находится. Я, сощурив глаза, чтобы не попал песок, уже собралась бежать туда, где тепло и кофе, как мой муж удивлённо-утвердительно обратился к нашим нечаянным гидам:
- Мы вас помним.
Одна из женщин улыбнулась в ответ:
- И мы вас помним.
Так мы встретили минчанок Свету и Ирину, с которым познакомились три года назад в Москве на международном семинаре "Учитель - художник жизни". Вернее сказать, бывших минчанок, потому что Ирина два года назад поселилась в Усть-Коксе и стала работать корреспондентом газеты "Уймонские вести". Переселение Светланы произошло годом позже и я до сих пор не перестаю удивляться волнующему и непредсказуемому разнообразию жизни. Света пригласила нас к себе в гости - в Верх-Уймон.

11. Уймонская степь

После перевала Громотуха Теректинский хребет отступает влево, Катунский подаётся вправо и, вольготно разметавшись на каменистом ложе, принимает в себя малахитовая Катунь прозрачные воды Коксы. Долго не смешиваются в одном русле ленты двух рек; так и текут они, то свиваясь, то вновь расплетаясь, а вокруг на высоте тысячи метров над уровнем моря легли ровные поля и луга, пересечённые древними оросительными системами. По долине небольшими купами расставлены сёла, по пастбищам бродят стада коров и табуны лошадей.
Ниже по течению, у Тюнгура, Катунь, стиснутая пришедшим на поклон Белухе Теректинским хребтом, прорывает себе дорогу между каменных склонов и, сливаясь с Аргутом, вырывается к Чуйскому тракту. Но для людей этот путь закрыт.
В течение XIX века долину заселили русские староверы. Их дворы и сейчас стоят как крепости, хотя цивилизация с неудержимой силой проникает и в этот обособленный мир.
От Усть-Коксы до Верх-Уймона всего 12 км. Именно это расстояние преодолевали в 1926 году Рерихи, переправляясь на пароме через Катунь. Сейчас проделать этот путь возможно только в зимние морозы. Автобус же на правобережье ходит один раз в день по понедельникам, средам и пятницам. 30 км до поворота на Мульту, затем через подвесной мост и назад по каменистой дороге через берёзовые перелески и луга, всё ближе прижимаясь к острым скалам Катунского хребта.
Если житель Верх-Уймона или деревни Тихонькая захочет съездить в столицу республики, он столкнётся с немалыми трудностями. Первая из них подстерегает старожила ещё в райцентре. Рейсовый автобус приходит туда утром через 40 минут после того, как последнее транспортное средство отправляется в столицу. Значит, надо сутки сидеть в Усть-Коксе и после этого ещё спустя день можно будет приступить к делам в Горно-Алтайске. Только на дорогу один человек затратит около тысячи рублей. Такая сложность сношений с внешним миром диктует необходимость сосредоточиться на натуральном хозяйстве.
Сёла Уймонской долины обнесены поскотиной и домашние животные свободно ходят внутри ограждённой территории. Нам было в диковинку смотреть, как гуляет по улицам хорошо кормленая скотина, как встречаются на одном перекрёстке корова с телёнком, свинья с выводком поросят, стадо гусей и индюшка с индюшатами.
Если бы не машины в гаражах, то складывалось бы полное впечатление перемещения во времени. Молодые парни верхом на конях, бородатые мужики с вожжами и румяные бабы на телегах, крик петухов и густая, глубокая ночная тишина.

12. Уймонские были

Володя Овсянников приехал в Верх-Уймон 6 лет назад из Курска - восстанавливать дом Атамановых, в котором останавливалась семья Рерихов: Николай Константинович, Елена Ивановна и старший сын Юрий. Во время коллективизации Атамановы были раскулачены. В просторном двухэтажном доме, сложенном из могучих лиственничных стволов, разместили детский сад, потом - во время войны - госпиталь. Когда нижние венцы подгнили, первый этаж попросту разобрали.
Их было не больше десяти человек - энтузиастов, которые оставили свои уютные, обжитые города, чтобы восстановить дом Атамановых. Несколько лет они выживали, как могли, отдавая все средства и силы своей мечте. Но однажды в Верх-Уймоне появились представители Сибирского Рериховского Общества, которые объяснили ребятам, что они всё делали не по науке, что их труд больше не нужен: теперь СибРО само справиться с восстановлением дома.
Энтузиасты разъехались. Остались только Володя и Андрей, которые уже не представляли себе жизни без Алтая.
Светлана, профессиональная пианистка и лидер Минского Рериховского Общества, приехала на Алтай, чтобы соприкоснуться с чистотой, которую дарят великие горы, ставшие колыбелью многих культур. Она старше Володи на 14 лет и была изумлена, когда через год переписки он предложил ей выйти за него замуж. Свадьба состоялась.
Жизнью села руководит сход общины и к новеньким в Верх-Уймоне относятся обычно с недоверием. Но Володя своим трудом, сдержанностью и добротой уже заслужил уважение старожилов и молодой семье выделили участок под строительство. Пока на этом участке только сарайчик для инструментов, колонка и котлован под фундамент.
По решению схода Володя, Светлана и Андрей поселились пока на половине частного дома. И молоко, и мёд им продают дешевле, чем туристам, - как своим.
Но что делать музыканту в такой глуши? Учить детей! Тем более, что кандидатская диссертация Светы посвящена гуманной педагогике в преподавании музыки. Той самой гуманной педагогики, о которой первым начал говорить Шалва Амонашвили.
Надо создать школу искусств. Три круга - знание, любовь и красота - объединены в одно целое на Знамени Мира, под которым Рерихи совершили своё великое путешествие. Именно красота подлинного искусства будит в сердцах людей любовь и жажду знания.
Старожилы призадумались. Краеведческий музей в селе есть, есть музей старообрядчества, восстанавливается дом Атамановых. Воистину, культурный пульс долины бьётся в селе Верх-Уймон. А деревянное одноэтажное здание клуба стоит заброшенное. В нём и будет школа искусств.
В райцентре согласились и оформили бумаги. Родители сельских ребятишек отыскали средства на покупку стёкол, краски, досок. И почти всё лето на ремонте будущей школы работала артель добровольцев-минчан. А в сентябре началась первые уроки.
Но об этом мы узнали месяц спустя, уже вернувшись в Москву. Тогда же, в лучах заката спустившись с горного отрога, жадно припавшего своими обрывами к прохладным катунским водам, мы медленно шли по деревенской улице, наблюдая, как вершины гор смело поднимаются над вытканной червоным золотом лентой облаков, и, приблизившись к дому Светланы, за вечерними звуками села мы различили чарующую мелодию знаменитого полонеза Огинского. Не о прощании с родиной говорил он нам, но будил дивное чувство возвращения на родную сердцу землю, чувство узнавания и светлой радости причащения.

13. Сердце Алтая

Удивительно светлым и безоблачным был следующий день, когда мы вдвоём с мужем поднимались на вершину горы Батун. Жужжание пчёл, стрёкот кузнечиков, журчание ручьёв, пересекающих дорогу, сияющие на солнце капли кислицы (кислица - местное название красной смородины), матовые ягоды малины и крупные грозди чёрной смородины… Стройные ели, взлетающие к свету из глубины ущелий, кряжистые лиственницы и пышные кедры. Ещё дальше - луга, травы в человеческий рост, красные семенные коробочки цветов, скалистая вершина Батуна - и Белуха. Белуха вечная, Белуха царственная, Белуха сияющая.
Ты открылась нам в переплетении кедровых ветвей, за синей далью горных лугов, в окружении покрытых снегами стражей, обращённая к чистому голубому небу, - сияющая пирамида - заветные врата таинственного Беловодья.
И, припав к лоскуту мха на вершине, не отрывая взгляда от сияющей Белухи, я чувствовала, как в унисон моему сердцу бьётся исполненное любви и доброты могучее сердце Алтая.

* * *

Мы несли в себе это биение, когда на следующий день прошли 25 км под ливнем, добираясь до Усть-Коксы, когда пять часов ныряли по перевалам и крутились на серпантинах обратной дороги в Горно-Алтайск, когда, подобно стреле, мчались по трассе в Новосибирск, а оттуда - на поезде, слыша зов властной и самоуверенной Москвы.
Мы несём его в себе и сейчас, приобщённые к великой и древней тайне; тайне, величаво дающей жизнь и любовь своим детям.
Прими наш низкий поклон, мудрый, благословенный Алтай!