Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Диалог: понятия, критерии, структура.

Рассылка закрыта

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Декабрь 2008   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
Автор
Ольга

Статистика

120 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Диалог: понятия, критерии, структура. Историческая ситуация и диалог.


Диалог и коммуникация — философские проблемы (Материалы «круглого стола»).  «Вопросы философии». 1989,  №7. - Издательство ЦК КПСС «Правда».  

Т. П. ГРИГОРЬЕВА (доктор филологических наук, Институт востоковедения АН СССР). Историческая ситуация и диалог.

. . .  Если говорить в доставшейся нам или сообща содеянной исторической ситуации о диалоге, то, наверное, по большому счету, ибо от возможности диалога между людьми и народами зависит, продлится ли человеческое существование.

  Ныне вроде бы все за диалог, а он дает осечку. В чем же дело? Видимо, недостаточно признать необходимость диалога, чтобы он состоялся; то есть истинный диалог, а не его видимость возможен на каких-то условиях. На каких же? Скажем, возрождение живого слова: если слова не соответствуют самим себе, своему смыслу, то какой же это диалог? Деформированное сознание не может не деформировать слово; «усеченное», одномерное мышление неизбежно порождает усеченное, одномерное слово, которое не имеет силы и не годится для диалога. И уже тем более не может быть источником живительной энергии, принимать участие в «акте превращения мира в мысли» (по Гумбольдту), и тогда жизнь постепенно превращается в пустыню, в мертвую зону.

. . .  Так что не все просто. Диалог, как и единение, необходим людям созидания и света, чтобы противостоять силам разрушения и тьмы.

. . .  Значит, условие диалога — пребывать в ясном, а не омраченном сознании, видеть и слышать оппонента не как своего смертельного врага и не как свое полное подобие, а как иное. Диалог требует допустить существование иной мировоззренческой матрицы, иного типа мышления (скажем, не алфавитного, линейного, а иероглифического, точечного, где каждый знак есть целое и требует сосредоточенности на себе), то есть он требует признать возможность существования иной логики, принципиально иного языка, иных правил общения. И лишь гибкое, подвижное, открытое сознание способно воспринимать установки иного порядка.

. . . Иначе говоря, истинный диалог возможен, когда сознание в порядке, когда каждая из сторон обладает той мерой свободы, которая исключает возможность диктата, отношение господства-подчинения. Свободен тот, кто не посягает на свободу другого.

. . . Все это начинаешь лучше ощущать, когда есть с чем сравнивать. Восток и Запад самопознаются друг в друге. Восточные мудрецы более всего радели о неразделении единого на два, непротивопоставлении одного другому, субъекта — объекту, ибо всякая односторонность самоуничтожается. «Ты — одно с тем» или «Это есть ты» (тат твам аси) — сквозная мысль упанишад. «Одно во всем и все в одном» — так буддисты понимают взаимосвязь всего между собой. «Просветление не приходит в спорах,— говорит шестой патриарх чань (яп. дзен) в Китае, Хуэй-нэн (638—713).—Кто спорит, что сначала, что потом, — пребывает в заблуждении, в череде побед и поражений».

. . . Для того чтобы понять, скажем, японского интеллигента, нужно меньше говорить, больше думать, ибо общение происходит не столько на словесном, сколько на несловесном, невербальном уровне. (Кстати, не случайно современная психология проявляет большой интерес к «невербальной», «молчаливой» коммуникации.)

. . . В традиции японцев — выражать свои чувства косвенно, ненавязчиво. Главное — не сказать, во что бы то ни стало то, что думаешь, а не прервать состояние другого, не нарушить равновесие, взаимную учтивость (рэй), не столько самому не попасть впросак, сколько не поставить в неловкое положение другого, не внести диссонанс в живую связь вещей.

. . . Японские ученые недаром называют свой способ ведения диалога «коммуникацией минимального сообщения» в отличие от европейского, который называют «коммуникацией максимального сообщения». Успех последней зависит от правильной логической выстроенное текста, иначе он просто не будет воспринят. Здесь мало что зависит от принимающей стороны, ей все дается в готовом виде. У японцев же информация не выстраивается в последовательном порядке, в соответствии с законами формальной логики, а выдается сразу, целиком и может быть правильно воспринята, если возбудит, так сказать, подкорку, если будет воспринята интуитивно. Сообщение дает лишь импульс уму, остальное зависит от способности другой стороны схватить целое.

. . . Это вполне укладывается в традиционную модель культуры, будь то дзэнские стихи или афоризмы мудрецов. На буддийско-даосско-конфуцианском Востоке учитель никогда не облегчал задачу ученика, не задавал наводящих вопросов, а говорил иносказательно или мог прямо «ткнуть ум» ученика в проблему, ошарашить его неожиданным вопросом, вроде бы сбить с толку, на самом деле — сбить скрепы, очистить сознание от клеш (санскр.), то есть иллюзий, тех ментальных функций, которые разрушают ум. Свободный ум, предоставленный самому себе, сам находит правильный ответ. Но лишь при высшем напряжении ума возможно озарение (сатори), которое и позволяет видеть вещи в их истинном виде. Такой способ ведения диалога (скажем, дзэнские мондо — «вопросы — ответы», предполагающие не обусловленную логикой, мгновенную реакцию ученика на вопрос учителя) возможен лишь, если существует вера в изначально чистое и совершенное сознание, «изначальную просветленность» (хонгаку), в потенции присущую каждому.

. . . Другую традицию унаследовал Запад (Западная Европа). В отличие, скажем, от Конфуция Сократ, достойнейший из греков, хотя и с ними спорил, учил в лучшем случае не столько думать, сколько рассуждать. Он как бы ведет за руку ученика или собеседника, задавая наводящие вопросы, и приводит туда, куда хочет привести, к единственно правильному, с его точки зрения, ответу. Очевидно, что его диалоги не располагали к самостоятельному мышлению, и эта манера роковым образом сказалась на умственной жизни, судя по трудностям современной педагогики да и гуманитарной науки в целом. (Не все же рождаются Платонами.)

. . . Словом, речь идет о том, что мудрецы Запада и Востока предложили по необходимости разные пути, но цель преследовали одну: освобождение сознания от невежества, без чего свобода превращается в разнузданность, а жизнь — в хаос. В одной части света стала преобладать культура слова: «В начале было Слово». В другой — «культура молчания»: «Явленное (в слове) дао не есть постоянное (истинное) дао» (Даодэцзин, § 1). В буддийско-даосской традиции слово скорее преграда на пути: «Кто говорит — не знает, кто знает — тот не говорит» (Лаоцзы). Слово не может исчерпать явление, схватить неуловимое, пребывающее в пути (дао). Это и определило культурную парадигму, где больше значения придавали недосказанному, чем сказанному, где существовало убеждение, что «истина вне слов» и что можно передавать мысль непосредственно, «от ума к уму», чему и подчинили японцы свое искусство и свою этику.

. . . Японию недаром называют «страной, где не спорят» (котоагэсэну куни). И действительно, истина, которую они искали, «макото» — сокровенная суть вещей, не зависит от мнений, и сколько ни спорь, от нее не убудет. Все свое искусство японцы подчинили задаче — дать пережить это «макото», о чем свидетельствуют их собственные высказывания на этот счет и законы художественного воплощения истины, которые постоянно менялись, чтобы передать «неизменное в изменчивом» (фуэки-рюко).

. . . Можно сказать, западная модель диалога — линейна, последовательна, в ней есть логическая соподчиненность частей. Она зависима не столько от ситуации, сколько от исходной идеи (поэтому постоянно отрицает саму себя, чтобы не замкнулось движение). Восточная модель диалога — точечна, здесь нет зависимости от рядом стоящего, причинно-следственной связи, но есть зависимость отдельного от постоянно меняющейся ситуации. (Недаром этику японцев называют «ситуационной».) Веками прививалась привычка вести себя сообразно меняющимся обстоятельствам, поэтому и не могло быть готового ответа на все случаи жизни. Как говорил даос Чжуанцзы в IV в. до н. э.: «Не действуй всегда одинаково, разойдешься с путем». Собственно, этому учит древнейший Ицзин («Книга Перемен»), расписавший в 64 гексаграммах все возможные мировые ситуации и как нужно вести себя в каждой из них, чтобы не разойтись с Путем всеобщего развития.

. . . Но теперь мы знаем, что линия и точка (волна и корпускула) совместимы, что они есть свойство одной и той же материи, как явствует из закона дополнительности Н. Бора. Недопонимание этого обстоятельства делило одно на два: молчание и слово, покой и движение, инь и ян. В сущности, они неотделимы друг от друга, но каждый раз при их осмыслении какое-то из начал преобладает. Лишь вместе они составляют целое. Таким образом, обе парадигмы жизненно необходимы и ни одной нельзя пренебречь, чтобы не пострадало целое, целостный человек, которым озабочен современный ум, и лишь целостное мышление гарантирует нам истинный диалог.

 

 
В избранное