Ольга Арефьева. Заповедник бумажного тигра. Интересности. Интервью Егора Летова

Из книги "БЕЗУМЕЦ. ЕГО ПРИТЧИ И СТИХИ"
  Джебран Халиль Джебран
  пер. с английского В. Марков
  (Ленинград "Художественная Литература", Ленинградское отделение 1986)

"ПОРАЖЕНИЕ"
  О Поражение, мое Поражение, одиночество и отчужденность,
  Ты мне дороже тысяч и тысяч побед, Слаще для сердца, чем вся слава мира.
  О Поражение, мое Поражение, познание себя и вызов. В тебе я вижу, что я еще
молод, и легок мой шаг, И я избегну ловушки вянущих лавров. В тебе я нашел умение
испытывать счастье наедине с собою. В тебе я нашел радость отверженного и презренного
всеми.
  О Поражение, мое Поражение, блистающий меч и щит, В твоих глазах я прочел:
  Взойти на трон -- значит продаться в рабство, 5ыть понятым -- значит стать
вровень со всеми, А быть осознанным -- значит достигнуть предела И спелым яблоком
пасть на потребу толпе.
  О Поражение, мое Поражение, смелый мой спутник, Только ты станешь внимать моим
песням, слезам,
  молчанью, Только ты мне расскажешь о взмахе крыльев, О нетерпении морей, О
горах, горящих в ночи, Только ты взойдешь на вершину крутой, скалистой души.
  О Поражение, мое Поражение, бессмертная моя
  храбрость, Мы с тобой засмеемся с грозой заодно, Мы с тобой похороним все,
что умерло в нас, И встанем под солнцем, исполнясь волей, Вселяя страх '.


а теперь сам текст

Приятного аппетита!»

Интервью с Егором Летовым   (часть вторая)

- А, вот, скажи, по-твоему рок-н-ролл неминуемо приводит к суициду, безумию,
погибели: так или иначе к трагической развязке?
- Мне кажется, да. Это очень жесткий и суровый путь. Рок-н-ролл это, вообще,
жесткая штука. Это всегда, так или иначе, вызов, бунт, всегда побоище, войнушка.
Преступление! Всегда экстремизм. И если ты решил принять правила игры и принять
в ней участие хочешь-нехочешь, придется распроститься с мечтаниями и попытками
на хуй сесть и рыбку съесть. Либо ты сам покоряешь, лепишь свою обетованную реальность,
либо она превращает тебя в слякотное увы. Да, и вообще, всегда и во всем необходимо
доходить до полного крутняка: вплоть до самосгорания, самоуничтожения, или сгорания
и уничтожения всего, что вовне. Если ты - однажды решил сказать а, то должен
(если ты, конечно, не полный пиздун) сказать и «б» и все прочее. И ежели ты дошел
до буквы э, то имей гордость, мощь и совесть, чтобы выпустить из себя внушительное
ю, а затем и великолепное раскидистое я!! Рок это всегда ярость, это - всегда
агрессия. Яростное, одержимое, ликующее, бунтующее бессилие загнанного в угол
зверя, раздирающее и вдохновенное бессилие бросающегося на врага подранка, восставшее
сокрушительное поражение, которое попирает вселенные, сдувает миры, как карточные
домики, которые выше жизней, смертей и прочих подслеповатых сусальностей! ..
Рокер в течении нескольких лет при честной и полной самоотдаче проживает то,
на что нормальному жителю надобны десятилетия и целые жизни. Это стремительное,
яркое и зловещее, словно полет махаона, выгорание. Вымирание. Это своего рода
трамплин, с которого, разогнавшись как следует, можно взмыть в наднебесье, выбраться
за грань, перескочить несколько пролетов, прогрызть, пробить прозрачную стенку
своей юдоли, перехитрить, наебать куцый человеческий удел и объективные законы.
Можно, конечно, и наоборот: сурово, самозабвенно и непоправимо наебнуться оземь
вдрызг и брызг! Ну, что ж кто не рискует, тот... Это очень здорово, вечно и вздорно
сигануть выше крыши, вытащить себя за шиворот из болота, как Мюнхаузен, понять
то, чего нельзя понять, обрести неподдающееся обретению, сочинить то, что нельзя
сочинить, позволить себе непозволительное. Главное - посильнее разогнаться и
не дать уму и телу взять верх над собой, главное не дать себе съиндульгировать,
как это делало и делает абсолютное большинство рокеров у нас, и тем более на
Западе, Их мало первопроходцев, вольнодумцев, избранных. Основная масса же апостолы,
пожиратели, популяризаторы, приземлители. Так было и будет. Учитель учит лишь
учителей. Художник рисует лишь для художников. Ученики не могут научиться ничему.
Каждый живой, каждый настоящий вселенски, безобразно одинок. Только косоротая
чернь бывает вместе. А каждый из наших всегда один на один со всем существующим
и несуществующим. Таковы правила игры. У Леонида Андреева есть отличнейший рассказ
- Полет. Помнишь, чем он кончается? На землю он так и не вернулся. Трагично ли
это? А насчет суицида... Вот, Серега Фирсов (наш менеджер, друг, товарищ и брат),
в отличие от меня считает, что последний патрон оставляют не себе, а пускают
во врага, а потом идут в атаку с ножом, с голыми руками... пока ты не будешь
убит в честном бою, убит именно ими, а не самим собой. Мол, если не можешь больше
петь песни - пиши книги, снимай фильмы, просто существуй назло, главное воюй
до конца. Он мне однажды сказал, что никогда не простит мне, если я сделаю то
же, что и Сашка Башлачев. А, по мне, так... самое страшное это умереть заживо.
Это самое чудовищное, что я могу себе представить. Умереть мучительной жизнью,
как все эти бесчисленные престарелые постыдные герои рок-н-ролла, Диланы и Попы.
Я никогда не смогу себе позволить такой низости. А кроме того, сейчас на дворе
такое жестокое времечко, когда каждое свое заявление необходимо подписывать чем-то
серьезным, кровавым или безумным. Каждый раз приносить что-то внушительное в
жертву, чтобы к тебе попросту прислушивались я уж не говорю, чтоб поверили...
И вообще, мне кажется, что лучше уж (и, главное, красивее) яркое, горькое, испепеляющее
и победное мгновение света, чем долгая косно-унылая и прозаично-параличная жизнь.
Я никогда не мог понять пословицу про синицу и руках и журавля в небе. В самоубийстве
для меня нет греха, если оно - акт утверждения залихватских, не от мира сего
ценностей, которые сильнее всех инстинктов самосохранения, сильнее всех наглядных
распаренных благ, медовых пряников, жирных рук жизни. Бердяев замечательно помыслил:
 ...для свободы можно и должно жертвовать жизнью, для жизни не должно жертвовать
свободой. Нельзя дорожить жизнью, недостойной человека. О!
- Тебя еще не упрекали в инфантилизме?
- Еще бы! Мой братец всю жизнь упрекает! Все, что я несу - это очень детская,
если можно так выразиться философия. Я все еще дитя в какой-то бесценной степени,
и я сияю и горжусь тем, что до сих пор среди всей этой вашей замысловатой гамазни
я окончательно еще не потерял детского, наивного, чистого восприятия, и до сих
пор безоглядно отношусь к жизни, к тому, что со мной происходит, как к игре.
Значит, я все еще молод. И, стало быть, жив. И рок для меня своего рода детская,
жестокая и опасная игра, как те игры, в которые играл маленький Иван в фильме
Тарковского. С какой вдохновенной радостью, с каким остервенением я пинал в детстве
мячик во дворе так же весело, вдохновенно и стервенело я ору в свой микрофон.
Только ребенок способен на истинно великое безумство, только он способен по-настоящему
безрассудно и сокрушительно дать духу! Человек при своем рождении нежен и слаб,
а при наступлении смерти тверд и крепок. Все существа и растения при своем рождении
слабые и нежные, а при гибели сухие и гнилые. Твердое и крепкое это то, что погибает,
а нежное и слабое то, что начинает жить. Поэтому могущественное войско не побеждает
и крепкое дерево гибнет. Я - внештатный член Союза свободных мореплавателей из
книжки Киндзабуро Оэ.
- Вот, ты все время страстно подчеркиваешь всякие религиозности и прочие неземные
аспекты своего сочинительства. Почему же до самого, сравнительно недавнего времени,
в твоих песнях было столь немало политической тематики? То есть вот эти вот нынешние
твои метафизические концепции возникли лишь недавно, или...?
- Я на этот вопрос уже неоднократно отвечал. Попробую еще раз. Политика в моих
песнях (Все Идет По Плану и пр.) это вовсе не политика (как все это тупейше и
буквальнейше понимается тусовщиками, Троицкими и прочими почтенными умами), во
всяком случае, не совсем политика в полном смысле слова. То, что сейчас говорю
о бунте, как о единственном Пути это, в разной степени осознанности, было во
мне всегда, насколько я помню, с самого глубокого детства. Для меня все мною
используемые тоталитарные категории и реалии есть образы, символы вечного, метафизического
тоталитаризма, заложенного в самой сути любой группировки, любого ареала, любого
сообщества, а также в самом миропорядке. Вот в этом чарующе-нечестивом смысле
я всегда буду против! А кроме этого мною всегда двигало сознательное или подсознательное
стремление к тому, чтобы честно пасть на поле боя, побуждая сочинять, петь и
учинять нечто столь дерзкое и непримиримое, обидное, за что должны либо повязать,
либо просто запиздить. Однако Хозяин хитер. Я уже говорил, что, если он не может
по каким либо причинам сразу же тебя уничтожить, он пытается тебя сожрать, сделать
собственной составной частью, попросту опрофанить - через попс, через открытое
признание. Поэтому нужно каждый раз изобретать новую дерзость, не лезущую ни
в какие терпимые на данный момент рамки. Новый эпатаж. Тогда, в 1984-88 гг.,
снарядами были: совдеповская тоталитарная символика, панк-рок, мат и нарочито
зловонное исполнение (особенно на live -выступлениях, если таковые были). Теперь
на смену им пришли: новая стратегия, новая тактика, новое оружие, новая форма
войны. Но суть противодействия, суть хищного активного сопротивления - все та
же, ибо все равно всегда и везде мы лед под ногами майора, в каком бы козырном
обличии он не являлся и через кого бы он не действовал, Каждый понимает все в
силу собственного разумения.
- В свое время ты заявлял, что Русское Поле Экспериментов и Хроника Пикирующего
Бомбардировщика - твой предел. Затем была записана Инструкция..., а затем последовал
и Прыг-Скок. Что теперь?
- Не знаю. Не знаю даже как тебе ответить. Это глупейше словами выражать. Я,
вообще, замечаю, что подошел к некоей условной грани к некоему, как-бы высшему
для меня уровню крутизны, за которыми слова, звуки, образы уже не работают, вообще,
все, что за ним - уже невоплотимо (для меня, во всяком случае) через искусство.
Я это понял, когда написал Русское Поле.... Оно для меня - вышак. Предел. Красная
черта. Дальше у меня нет слов, нет голоса. Я могу лишь выразить равнозначное
этому уровню, являя просто новый, иной его ракурс. Это Хроника с Мясной Избушкой
и Туманом и Прыг-Скок, и Песенка Про Дурачка, и Про Мишутку (она Янке посвящается),
и последняя моя песенка Это Знает Моя Свобода. Выше них для меня зашкал, невоплощаемость
переживаемого, вообще, материальная невоплошаемость меня самого. А вот именно
туда-то и надо двигать. Видишь ли, надежда - это наиподлейшая штука. Пока она
хоть в малейшей степени присутствует, можно хуй пинать - выбор крайне далече.
А вот теперь времени больше нема. Закрылись кавычки, позабылись привычки. Это
конец. Конец всего, что имело смысл до сих пор. Скоро утро. Новая ступень. Новый
уровень. Новый прыг-скок. Осталось лишь всецело собрать все внимание, все силы,
всю сноровку и не пропустить необходимый стремительно приближающийся поворот.
Как поступать в данной ситуации: каждый решает сам. Манагер, вот, считает, что
напоследок надо непременно поубивать как можно больше людишек. Янка двинулась
в обратный путь к родному человечеству, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Черный Лукич попер в католичество. Джефф решил работать в одиночку... А мне,
видимо, пора готовиться к прыжку. Мне, вообще, в последнее время кажется, что
вся моя жизнь была этакой изящной разминочкой, подготовкой к тому финальному,
решающему, гоголевому рывку вон, наружу, который мне и предстоит совершить, возможно.
В самом скором времени, необходимость которого уже покачивается на пороге, поглядывает
на часы, постукивает по циферблату и подмигивает.
- А не боишься ли ты, что потешаться будут и над тобой и над словесами твоими
и прочим, тобою рожденным? Ведь, сказано же в твоем любимейшем Евангелии от Фомы:
Не давайте того, что свято, собакам, чтобы они не бросили это в навоз.
- А все это не собакам дается, но своим. Я по крайней мере, на это уповаю. А
то, что потешаться будут... так пусть себе посмеиваются. В Том Самом Мюнхаузене
Марка Захарова отличнейше было сказано: Это не всякий может себе позволить быть
смешным. Действительно, не всякий! Позволить себе такую напрасную наивность,
растопыренную смелость и беспардонную святость быть посмешищем. Позволить себе
такую наглость быть слабым, простым, быть попросту хорошим, как Кирилов в Бесах.
И они все, смеющиеся и издевающиеся над нами, на самом деле, я знаю, боятся.
Боятся до патологии. На самом деле они все понимают. И им не смешно. Им страшно.
И до рвоты завидно. Ни один католик не позволит себе быть Христом, а я, вот,
открыто могу заявить, что внутренне я истинно таков, как возносящийся Христос
на картине Грюневальда!
- Даже так?
- Даже и не так! Я сугубо и всенепременнейше считаю, что-то, что мною тут вещается
- есть, не более и не менее, как пятое и единственное верное и священное Евангелие,
да, и вообще, Книга Бытия Всех Времен и Народов! Себя же я причисляю к лику святых
как в песне Кузи Уо поется: и отныне вам жить подобает по образу и подобию моему!
Позволяю себе все. Нету ничего, что я не могу себе позволить: от Вечного и святейшего
бытия до сырого и кислого небытия. Только от тебя самого зависит кем тебе быть...
И это определяется тем, на что ты замахиваешься, и сколь многим ты способен пожертвовать.
О, засмейтесь, смехачи! ...
- А вот теперь такой вопрос. Как ты расцениваешь то, что в свое время и Ромыч,
и Черный Лукич, и многие другие твои соратники выдавали невиданные, дерзновенные
в своей дерзновенности опусы, а затем вдребезги отреклись от всего содеянного.
Вот, как ты разумеешь их былая крутизна являлась их собственной заслугой, или...?
- Да, какая, на хуй, разница чье это! Это и так известно - чье. Автор один. Автор
у всех у нас один. Это то, что нами движет, то, откуда мы родом. Тот, кто хоть
раз это понял, принял и вошел в игру никуда из нее не денется. Он уже в высшем
смысле как бы спасен, как мне кажется, как бы низко он в процессе этой игры не
сверзился, в каком бы говне не потонул, какой хуйнею бы ни занимался. Рано или
поздно он проснется, все поймет и засмеется как Кришна в притче про то, как он
однажды воплотился свиньей. Ромыч уже навечно автор Непрерывного Суицида, Рок-н-Ролльного
Фронта, Убей Мента, да, и вообще ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ. Вся поебень, которой
он сейчас мается, простится, забудется, да, скорее всего, и вообще, во внимание
не примется! Важно то, что он однажды (да и не раз) поставил всему миру (в очередной
раз ухитрившемуся не заметить этого) мат, как и рассказе Василия «Аксенова Победа».
Он в моей вечности. И я думаю, что где-то в глубине души он все это и сам понимает,
поэтому психует и выебывается.  Как бы там ни было, он навечно мой лихой горемычный
собрат в нашей общей удалой и безобразной рок-н-ролльной войнушке, так же, как
и Черный Лукич, Димка Селиванов, Янка... да, и вообще, все те, кто хоть раз поучаствовал
в этом скромном празднике.
- Как ты относишься к профессионализму? В записи, в исполнении?
- Да, няихуевейше!!! Только, блядь, дилетант может сотворить что-либо нетривиальное,
стоящее и настоящее! Профессионализм (все эти технаризмы, симфонизмы, эстетизмы
и прочая ненаглядная поебень) уничтожает все живое, что может быть в роке. Я,
вот, в основном сейчас слушаю всякие гаражные и психоделические команды середины
и конца 60-х (TROGS, THE DOORS, KING, MC5, THE STANDELLS и пр.). Чуваки не умели,
в обычном, массово-уебищном понимании, играть. Но зато как они играли!!! Это
же не просто (о чем Манагер мечтает) - сгореть, на хуй, и в кучку пепла превратиться!
Вот так вот и должно петь и играть. Я, вот, считаю, что самая наиважнейшая мера
- это предельная живость автора, творца, его одержимость, безрассудство во время
творческого акта, и насрать на (пусть даже значительную) долю лажи, которая при
этой вдохновенности неизбежна. Я больше всего охуеваю от всяких народных архаических
ритуальных песнопений и музицирований. Это, вообще, не может быть профессионально
исполнено! Да, и вообще, по-настоящему страшно, захватывающе, горько и светло
поет нажравшийся в сракатан мужик, стучащий кулаком по столу, пускающий и размазывающий
кровь, слезы и слюни. Я до сих пор так и не научился как следует играть на гитаре
и петь, как, допустим, Александр Борисович Градский. Мне это никогда и на хуй
не надо было. Манагер, вот, вообще, петь не умеет. Зато какой невъебенный праздник
он переживает, когда поет: это видеть надо! В Новосибирске, в 1988 году, во время
нашего (ГО) выступления Манагер осатанел и забылся до столь исступленной степени,
что перестал вдыхать между выпеваемыми-выблевываемыми-выдираемыми с мясом строчками
и рефренами, и самым натуральным образом чуть на задохся. У него аж кровеносные
сосуды полопались на щеках и рожа вся складками одеревенела, превратившись в
этакую зомбиобразную гримасу, этакий остервенелый оскал. Только через пару часов
после окончания концерта к нему возвернулась более-менее человеческая личина.
О! А что касается записи... Я, вот, принципиально записываюсь дома своим собственным
звуком, который я сам изобретаю и собственноручно воплощаю, работать с которым
мне радостно и интересно, и который навряд ли обрадует и заинтересует эстетствующие
массы. Самая же смелая, бескомпромиссная и обидная запись, которую я когда-либо
слышал это сольник Кузи Уо Трамтарарарарам, записанный им лично при участии Манагера.
Это эталон, высший уровень крутизны, идеал, для меня непостижимый, и вообще,
немыслимый. Да, и вообще, как мне кажется, по-настоящему интересно и здорово
может быть лишь то, что не можешь, то, чего пока не умеешь, а потом уже... квалифицированные
будни каких-нибудь недохороненных заскорузлых Клэптонов, Джаггеров, Макаревичей.
Это ли не юдоль скорби?
- Теперь, с твоего разрешения, серия блиц - вопросов. Твой любимый... так сказать...
певец? Вокалист?
- Трое - SCREAMINJAY HAWKINS, JIM MORRISON, KIM FOWLEY (правда, я у него слышал
лишь один, к сожалению, альбом Contrageous 1967 года, но это просто пиздец!)
- Любимая группа?
- Разумеется, ГО, КОММУНИЗМ и прочие собственные проекты. А так же... ТНЕ DOORS
- Любимый поэт?
- Александр Введенский.
- Любимый писатель?
- Достоевский. Ну, вот, вроде и все. Что бы ты хотел еще добавить? Эх... слова
девальвируются, обесцениваются прямо на глазах. Все, что я тут самозабвенно навещал,
возможно, выглядит плоско, нарочито, вычурно и, попросту, пошло. Мне, честно
говоря, насрать как выглядят мои нищие речи, и кто что подумает. Считайте, что
все это мной наговорено сугубо и исключительно для собственной персоны. Вообще,
честно говоря, все, чем я тут занимаюсь в эти печальные времена (стихи, песни,
картинки или, вот, например, слова), я считаю этаким безнадежным ритуалом. Чем-то
вроде концептуальной акции Джозефа Бойса, когда он носил и укачивал на руках
мертвого зайца, объясняя ему вслух теорию относительности.
10.09.1990г., Егор.

«http://oborona.dax.ru/go/go.shtml

Пишите мне!

Оля.