Русские художественные форумы. newcontinent.ru

«Уж коли на Тёмную сторону однажды перешёл ты, твоей судьбой с тех пор она всегда править будет» Магистр Йода   «»   Нигде не найти покоя тому, кто не нашел его в самом себе. Франсуа де Ларошфуко     «» Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли. Шарль Морис Талейран     «» Умение прощать - свойство сильных. Слабые никогда не прощают. Махатма Ганди     «» Красота через три дня становится столь же скучна, как и добродетель. Бернард Шоу     Быть интересным - первая обязанность малоизвестного автора. Право быть скучным принадлежит только тем писателям, которые уже прославились. Эдмунд Берк Ирландия     Все жанры хороши, кроме скучного. Но скука - не жанр. Ф. Вольтер Всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит. Лев Толстой     Жизнь - это то, что происходит с нами, пока мы увлеченно строим совсем другие планы. Джон Леннон     Боже, храни меня от друзей - о врагах я позабочусь сам. Вольтер     Нет ничего глупее веры в то, что современные методы образования не душат полностью священное стремление к познанию. Альберт Эйнштейн     Нет такой уловки к которой не прибегал бы человек, чтобы избежать трудностей с процессом мышления. Д.Рейнальдс     Если знания человека не упорядочены, то чем больше он знает тем больше путаницы в его голове. Герберт Спенсер     Нет ничего свободней, чем мысль человека! Д.Юм     Ничто не вечно, ничто не закончено и ничто не совершенно     Еще Петр I писал в одном из своих указов, что "подчиненный перед лицом начальства должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы не смущать его разумением своим".     "Как распознать коммуниста? Ну, это тот, кто читает Маркса и Ленина. А как распознать антикоммуниста? Это тот, кто понимает Маркса и Ленина". (С) Рональд Рейган     Мир таков, каковы его созерцатели. М.Твен     Только те, кто предпринимает абсурдные попытки, смогут достичь невозможного. Эйнштейн.

  Русские художественные форумы   29 Ноября 2006

* * *

Юрий Говорухин

Почем сотня гребешков...

Маленькая повесть

1

Я работаю в газете с невкусным названием. Но газете хорошей, профессиональной. Ее делают талантливые люди. И я среди них - основной. Правда, правда! Я хорошо пишу и знаю свое дело. Меня посылают в командировки и ждут от меня забойных, самых ярких материалов. И я стараюсь, я их выдаю. Все это мне нравится. Нравится и моему начальству.

Начальство у нас непростое. Главный редактор - толковый, предприимчивый, дальновидный, а еще себе на уме, он работал в Известиях, всего повидал, и его на мякине не проведешь. Слабая сторона нашего Романа Захаровича - не верит людям, слишком разочарован в них. Наверное, его часто обманывали и предавали. А еще он считает, что подхваливать человека под руку - это все равно что подзуживать безнадежных дурачков, дескать, слабо впрячься в безлошадную телегу и допереть ее на другой конец деревни. Очень странный взгляд на стимулы. Осуждаю такой взгляд и не приемлю.

Но человек он хороший, добрый. Только Фома неверующий.

Есть другое начальство - высокие чины министерства, чьи интересы мы зеркально отражаем в газете. Это начальство олицетворено в министре Тимофее Федоровиче, грозе подчиненных, которые прозвали его броненосцем за способность отстаивать в правительстве интересы отрасли. Он жесток, но отходчив.

В нашей редакции совсем немного народу. Три заместителя главного - один из них я, ответственный секретарь, сотрудники отделов, наборщицы и верстальщицы на компьютерах. Трудяги, добывающие хлеб свой насущный нелегкой работой. Два других зама - Яков Григорьевич и Николай Петрович - всего повидали, ничем их не удивишь. Яков Григорьевич - опытный газетчик, тоже работал в Известиях, звезд с неба не хватает, но очень добросовестен. С таким только и можно было нашему главному редактору затевать новую газету - Яков Григорьевич надежный напарник, дотошный в мелочах, честный и старательный. Николай Петрович, в прошлом комсомольский, а позже партийный работник, всегда инициативно выполнял чужую волю, поэтому презирает всех, кто выше его, и кто ниже - тоже презирает.

Ведущая наша журналистка, аккредитованная в Госдуме и Совете Федерации, - обозревательница Ниночка. Я ей некоторое время оказывал особые знаки внимания. Красивая, умная, цепкая и прагматичная особа со стройными ногами. Замужем во второй раз. Первого мужа-пьяницу прогнала, положила глаз на военного журналиста-полковника, увела его из семьи, родила ему в 40 лет сына. Она подняла 18-летнюю дочку, обожает своего кроху-сынишку. Мужа то ли разлюбила, то ли не любила никогда. Семья у нее крепкая. И муж - надежен, долговечен как армейский котелок. Бог им в помощь!

За два года газета настолько окрепла, что редакция затеяла приложение к ней - деловой журнал для работников министерства и его подразделений на местах. Журнал так и назвали - Деловой вестник. Печатать в нем решили всякие инструкции, постановления и консультации. Никакого творчества там быть не может. Правда, главного редактора подобрали маститого - Игоря Пашина, бывшего журналиста-международника, уставшего от дипломатических выкрутасов и своих комментариев к ним, а сотрудники пришли из ведомственных журналов. Это Иван Николаевич, просидевший 30 лет в ежемесячнике Медосбор, увлеченный только своей пасекой на даче, и слабоватый на выпивку Петя, сменивший за свою жизнь полсотни редакций.

Я же блистаю то своим присутствием - на страницах газеты, мои материалы хвалят и отмечают, то своим отсутствием - пропадаю в командировках. Дома у меня - любимая жена Вера и двое детей - студент Иван и одиннадцатиклассница, красавица Алёна. Мы очень любим друг друга. За 22 года я ни разу не изменил жене, хотя мог. Очень даже мог - в командировках. Но у меня есть стержень, человек я верующий и почитаю заповеди...

* * *

Дни летят, все идет своим чередом. Штат растет - редактор Делового вестника Игорь Пашин берет на работу секретаря-референта Таню. Посмотришь вслед - складненькая, среднего роста девочкаподросток, столкнешься в коридоре лицом к лицу - маленькая молодая женщина. Волосы светлые, с легкой рыжинкой. Редкие конопушки, маленькая родинка под нижней губой. Говорят, ей за тридцать. Для нее это много, только, уверен, никто ей столько не дает. Мне она сразу понравилась. Глаза аквамариновые, точеное лицо, пропорции тела почти идеальные. Что еще? Хорошая, добрая улыбка. Губы красивые, почти не подкрашенные, чувственные. Я смотрю на ее губы и глаза. На все остальное почти не смотрю. Потому что мне ни к чему. Не надо. Просто мне эта женщина нравится. Говорят, у нее есть сын, подросток. Когда мы встречаемся с Таней на работе, сердце мое екает. Но не более того. Ладно, пусть екает. Это меня стимулирует, я все делаю на подъеме.

А тут случается судебный процесс. Я написал статью против одного прохиндея, который в далекой сибирской области решил приватизировать предприятие министерства. И это ему удалось. Наш министр Тимофей Федорович, как водится, решил сразу задавить нахала авторитетом. Наслал ревизоров, громко, на весь свой большой кабинет кричал в телефонную трубку. Ревизоры вернулись в Москву не солоно хлебавши. А дерзок наш герой был по простой причине - он нашел в своей области сильных покровителей.

Все это и стало темой моей статьи. Прохиндей, естественно, подал на меня и газету в суд. Драка предстояла серьезная, и наш Захарыч разыскал толкового адвоката - Сергея Сергеевича. Этот Сергей Сергеевич - высокий, статный, с хорошими манерами, вышколенный адвокатской практикой, блестяще защитил меня и газету в суде, мы выиграли дело, да еще вдогонку предъявили прохиндею иск за судебные издержки. Похоже, прохиндей потеряет покровителей и сойдет с круга, а наш Тимофей Федорович вернет далекое сибирское предприятие в родное министерство.

* * *

Судебные дела осталось позади, а Сергей Сергеевич все продолжает ходить в редакцию. Приходит, приносит дорогое вино, мы, естественно, пьем на дармовщину после работы. И как-то совсем случайно обратил я внимание, а потом догадался, что с нами он, конечно, щедр, но интерес у него вполне определенный - наш секретарь-референт Танечка. Как-то резануло меня это по сердцу. Обидно почему-то стало. Почему я не увидел в ней ничего особенного? Взял и пригляделся я к Танечке. Боже мой, да она же красавица! Честное слово - красавица! Что за стан, что за лик! Какие глаза, какие выразительные, тонкого рисунка губы. И какой же я дурак!

Хожу на работу, думаю об этом. И Сергей Сергеевич ходит. К концу трудового дня появляется. С букетиком цветов и без вина. Редакционные мужики между собой обмениваются мнениями, возмущаются: Безобразие! Не отдадим наши кадры чужакам! Только что толку? Повозмущались и затихли, равнодушные. А я - нет. Я страдаю! Елки-палки, что-то со мной происходит, думаю.

Раз за разом, при каждой новой встрече на работе у нас с Танечкой завязываются мимолетные разговоры. Или мы смотрим во все глаза друг на друга и молчим. А про себя я ей такие слова говорю, что просто оторопь берет, и краска в лицо бросается.

А Сергей Сергеевич все приходит и приходит. И уходят они вместе, он провожает ее домой. Я плетусь к метро, еду в электричке в свой пригород, а она с адвокатом у нее дома, потому что мужа, наверное, нет, раз она позволяет Сергею Сергеевичу провожать себя Наутро прихожу на работу, и мы смотрим с ней друг на друга. И молчим. Я понимаю, что между нами что-то происходит. Но губы мои скованы, я ничего не могу, не решаюсь сказать Тане. Да и что говорить? Между нами с Таней просто ничего не возможно. Впрочем... Вероятно, у нее с Сергеем Сергеевичем, адвокатом, все уже слажено, им остается просто посмеяться надо мной. И я представляю себе - как они смеются вместе с Сергеем Сергеевичем надо мной. И мне становится не по себе.

2

Совсем недавно мы соприкоснулись с Таней руками - случайно.

И удар тока пригвоздил меня к месту. Она посмотрела на меня и отвернулась. Странное удушье перехватило мое горло. Мне показалось, что она неравнодушна ко мне, я почувствовал страх пополам с восторгом, такое у меня бывает, когда я смотрю вниз с большой высоты. И всегда хочу шагнуть в бездну

А тут в канун майских праздников мы в редакции устроили застолье. Ну, обычное дело: вино, фрукты, всякая веселая болтовня. Я смотрю на Таню и с трудом отрываю глаза от ее лица, она смущается и тоже изредка смотрит на меня. И в разгар веселья появляется Сергей Сергеевич с цветами и бутылками вкусного вина, все довольны, а у меня - озноб по спине, и руки холодеют. И плохо мне, плохо!

Сергей Сергеевич рассказывает что-то забавное. И другие - тоже стараются гомонить смешно и бодро. Всем хорошо. Похоже, что и Танечке хорошо, она улыбается. Она говорит мне, что стала ходить в церковь. А я ей признаюсь, что к Богу пришел десять лет назад через философские книги и беседы с мудрыми людьми Больше мы ни о чем поговорить не успели. Сергей Сергеевич, в безукоризненно белой рубашке с броским галстуком, в дорогом темно-синем костюме, берет Таню за локоток и собирается увести.

Тогда я поспешно дарю ей две свои книги, сборники прозы, вышедшие три года назад. Она их берет и так загадочно на меня смотрит. И произносит: Интересно, какой у вас внутренний мир, Игорь Алексеевич? А я отвечаю: О-о, это легко будет понять из моих книг! И вправду - ей легко будет во всем разобраться, потому что я написал в своих повестях правду - о себе и своих друзьях.

Мы прощаемся. Она уходит с Сергеем Сергеевичем и моими книгами. Я смотрю на них и старательно улыбаюсь. Они машут руками. И дверь за ними закрывается.

Все кончено! Вот они берут такси. А впереди - четыре выходных праздничных дня. А мои книжки ее рука легко бросит на письменный стол и читать их ей будет некогда

Я еду домой совершенно убитый.

* * *

В электричке почувствовал себя плохо. И даже хотел выскочить где-нибудь, чтобы постоять на платформе и проветриться. Но я не вышел и продолжал ехать домой. И тут во мне открылось второе зрение. Я увидел Танечку дома, совсем одну. Я увидел, как она перед этим у подъезда попрощалась с Сергеем Сергеевичем, не уступила его уговорам, даже хмурилась. И ушла с его цветами домой, а он, потоптавшись, поймал такси и, вконец расстроенный, уехал куда-то.

А еще я увидел, как она дома внимательно, забравшись с ногами на диван, читает мои книги...

Так это или не так? Не узнать, ведь впереди четыре праздничных дня. Так это или не так?! Только в четверг я приду на работу, войду в ее кабинет и сразу пойму - читала ли она мои книги или была все дни с Сергеем Сергеевичем. Если читала, то я сразу узнаю об этом по ее взгляду, подойду к ней и спрошу: «Ты сделала выбор?» И она улыбнется, шагнет навстречу и легко обнимет меня. И впереди откроется бездна бездонная. И она спросит: «Что же нам делать?» А я отвечу: «Не знаю, что нам делать и как быть с любовью, обрушившейся на нас так поздно и загадочно».

Колеса электрички звонко стучали на стыках и мешали думать. Но потом они стали выстукивать мои слова, обращенные к ней: «Не сдавайся, не сдавайся, не уступай ему, Танечка! Ты сейчас должна услышать меня, потому что между нами, я знаю, установилась таинственная связь, мы сейчас думаем друг о друге! Не сдавайся, не сдавайся, не уступай ему!..»

Вдруг все это не так? Вдруг все - химера моего воображения после выпитого вина? И никакой загадочной связи между нами нет и не будет. И она в четверг просто поднимет на меня удивленные глаза и скажет: «Что с вами, Игорь Алексеевич? Какой выбор я должна сделать? Ничего не понимаю!» И я отвечу: «Простите, Танечка! Это я так. Просто так». И пройду к себе в кабинет. И наваждение кончится. Электричка уже подкатывала к моей станции, а я про себя решил: в четверг мне надо прийти на работу пораньше, чтобы там не было сослуживцев. И она - тоже придет пораньше. Если между нами была незримая, таинственная связь, она услышит мой призыв и тоже придет пораньше. И мы бросимся навстречу друг другу. И у нас будет четверг любви. Или ничего не будет - я приду пораньше, а она появится на работе, как обычно. Тогда я все пойму даже не глядя на нее.

Значит, через четыре дня, в четверг все решится! На работу я поеду пораньше. Поеду пораньше. Поеду пораньше. Но Боже - как долго, как мучительно долго ждать - целых четыре дня! Целых четыре дня!

* * *

В четверг я примчался на работу в половине девятого утра.

Дверь в редакцию была приоткрыта, значит кто-то уже пришел. Я вошел в длинный коридор и увидел приотворенную дверь кабинета, где должна сидеть Танечка. Мне казалось, будто я подошел к ее двери на цыпочках - так легко несли меня ноги, я не шел, а плыл, пространство было безвоздушным, тело мое невесомым. И шагнул в заветный кабинет, задержав дыхание, как перед прыжком с высоты, и выдавил из себя:

- Ты сделала выбор?

Она что-то писала. Подняла голову, улыбнулась и кивнула. Все. Больше ничего. И ничего вокруг не происходило. Она просто смотрела на меня и растерянно улыбалась. Потом в ее лице проступила догадка, она сказала:

- А мне очень понравились ваши повести. Я с удовольствием их прочитала. Вы талантливы. И ваш духовный мир, действительно, богат.

Все. Я стоял пораженный. Словно перед моим носом захлопнулась дверца. Знаете, бывают такие дверцы. Вам надо войти, а она, дверца, вот так захлопывается перед самым вашим носом. Вы и остаетесь на обочине...

- Да-да... Молодец, что прочитала, - произнес я. Отвечал ей как бы со дна глубокого колодца, голос мой был гулкий, глухой. Она услышала его: аквамариновые глаза стали тревожными. А я попятился, кивнул приветливо:

- Ладно. У меня много работы. Праздники, конечно, прошли отлично?

Она смотрела на меня с удивлением.

Не дождавшись ответа, я закрыл дверь и направился в свой кабинет. Дрожащими руками повернул ключ в замке. Вошел. Поставил кейс, сел за свой стол. Как все просто! И как глупо! Значит, никакой связи между нами не было. И всего-то - винные пары, туманчик, я придумал себе красивую картинку и целых четыре дня любовался на нее дома. Ах, дурак, дурак! И надо же... Как такое могло со мной случиться? Откуда все это? Бред и глупость!

В коридоре послышались шаги, редакция оживала. Вот уже и голоса, и скрип дверей, и довольный смешок, вот и включенный принтер в наборном цехе щелкнул и «поехал». Газета набирает обороты, она, как человек, проснулась, вздохнула, пошаркала, взбодрилась и началась, пошла работа. Газета - живая. Утром встает, энергично занимается делами, радуется, смеется, ошибается, выходит в свет... И вечером, с нашим уходом, тоже отдыхает.

«Все нормально, все нормально, - говорил я себе. - Ну и слава Богу! Никаких проблем и осложнений. Зачем они мне? Все остается, как было».

И действительно - я втянулся в наши очередные редакционные дела: там - телефонный звонок, там - в полосе надо сократить хвост в материале или срочно отредактировать заметку. День как день... Я совсем успокоился, удивляясь - и только-то? А какие навороты, какие эмоции! И чего ты навыдумывал? Тебе целых сорок восемь! А ей тридцать.

Духом я укрепился после телефонного звонка от жены Веры: она весело мне сообщила, что мой старинный приятель Виктор Дымов, с которым мы тридцать пять лет назад начинали в районке и который сейчас удачно занимается бизнесом, приглашает нас на день рождения. Отлично, пойдем, обязательно пойдем! Встреча назначена в дорогом ресторане, публика избранная, почему бы не развлечься и не отвлечься? И мы пошли.

Именинник Виктор сообщил, что его жена приболела и осталась дома, а нам передает огромный привет и желает, чтобы мы повеселились от души. Мы и повеселились: потанцевали, поболтали, вспомнили молодость нашу репортерскую, когда всласть бегали за заметками с высунутыми языками - как старательные щенки за опытной дичью, мотались по району.

Вера моя блистала - в черном платье, задорная, хохочущая. Ее светлые, с рыжинкой волосы были крепко прихвачены химической завивкой. Маленький красивый рот пламенел помадой. Зеленые глаза блестели и провоцировали. Зубки ровненькие, без ущерба. Хороша она у меня. Хороша! Моя, которая и в сорок пять - ягодка опять. Она утанцевала всех мужиков не только за нашим столом, но и за соседними. Ей совали визитки, и она, смеясь, показывала их нам.

А поздно вечером, дома, Вера вдруг строго прошептала:

- Я тебе ничего не говорила, но у меня неважные женские дела. Что-то у меня не в порядке. Я была у врача, и он после осмотра предположил, что у меня либо киста, либо опухоль. Надо обследоваться. Мне надо лечиться!

Я прижал Веру к себе, ее головка лежала у меня на груди, она шевелила пальчиками ног и так сладко пахла! Я прижал ее к себе еще крепче:

- Конечно, тебе надо лечиться. Это не шутка, поверь мне - я сын врача-терапевта. Ну да ты помнишь мою маму.

- Я помню, я все помню, - Вера глубоко вздохнула. - Твоя мама сама перенесла тяжелую операцию. Но она после этого осталась жива. А многие женщины умирают сразу. Я этого очень боюсь, Игорь. Я просто в панике!

- Глупая, - сказал я. - Ну зачем так переживать, когда еще ничего не ясно? Все будет хорошо. Я помогу тебе найти хорошего доктора.

- Вот еще! - ответила Вера и от возмущения даже приподнялась на локотке. - Мужик будет искать мне врача по женским болезням! Надо же ляпнуть такое! Сама разберусь.

Она затихла в моих руках. А я уставился в черный потолок, недолго поплутал в каких-то потемках и тоже заснул. Только утром, когда она встала и в халате принялась чего-то там делать по дому, мои глаза увидели желтизну на ее веках и щеках, разбежавшиеся от переносицы синие полукружья под глазами. Мне стало тревожно и нехорошо. Придется отвести ее к врачу самому, за ручку. Она же не пойдет, она же терпеливая и безответственная по отношению к себе, как все русские бабы. Мамины страдания я хорошо запомнил. А ведь мама сама была врачом. И то опоздала.

Я бодро взялся опекать Верочку, но она меня резко осаживала, мол, не лезь, не надо ее провожать в женскую консультацию, она сама разберется, и через несколько дней я перестал наседать, но спрашивал: была у врача, ходила? Она отвечала, что была, у нее берут анализы, и все вроде бы не так страшно, как ей показалось поначалу. Я сразу успокоился: слава Богу, пронесло!

А тут еще подвернулась интересная командировка. Мы с фотокорреспондентом уехали в Саранск и славно там поработали в местном подразделении министерства. Мотались по предприятиям, нас отменно встречали, поили-кормили. Отличная была командировка!

3

На работе я совсем оклемался и теперь не вздрагиваю, когда вижу в коридоре Танечку. Только выхватываю взглядом ее лицо, аквамариновые глаза, выразительные, четкого рисунка, чуть подкрашенные губы, топорщащуюся грудку под блузкой. Она смотрит на меня с каким-то виноватым видом, и я догадываюсь: она тогда, в четверг, тоже почувствовала что-то необычное, наверное, от меня шли какие-то флюиды. Но не разобралась, не дошло до нее, что я перечувствовал и пережил в майские праздники. Мне жалко ее и себя. Себя вроде как даже больше. Ну да что теперь! Теперь уже все. И вот заканчивается рабочий день, я выхожу из редакции пораньше - у дочери выпускные экзамены в школе, у сына сессия, надо поддержать их морально. Спешу со своим кейсом в руках к троллейбусной остановке и вдруг слышу голос:

- Игорь Алексеевич!

Оборачиваюсь. И хватает меня столбняк: она! Таня идет за мной и зовет меня! Я забываю зачем и куда шел. Стою пень пнем и жду, когда она подойдет совсем близко.

- Мне надо с вами поговорить, - произносит она, тяжело справляясь с дыханием после своего бега, произносит медленными, пересохшими губами. И идет вперед, к скверу. И я иду за ней, как привязанный. Иду и смотрю на ее маленькие, аккуратные, трогательные ножки в черных туфельках. Она так ловко перебирает асфальт своими ножками, и каблучки так звонко постукивают. И сердце мое постукивает в ответ.

Мы садимся на скамеечку. И смотрим друг на друга. На ней бежевый костюмчик, короткая юбка. Золотая цепочка из мелких звеньев заканчивается маленьким крестиком - он висит у самого начала ложбинки, грудь остро выступает вперед под блузкой. Она смотрит не то с мольбой, не то с вызовом. Губки ее дрожат, никак не могут вымолвить словечка. А словечко заветное - я знаю, и мои губы тоже начинает сводить судорога.

- Неужели вы ничего не видите? - говорит она и прерывается, будто делает глоток воды, ее ладошка тут же прикрывает горло.

- Танечка... - лепечу я в ответ.

- Ни слова! - приказывает она, коротко вздыхает и продолжает:

- Я места себе не нахожу. Я измучилась. Я разговариваю с вами дома. Мы же беседуем друг с другом! Неужели вы ничего не слышите? Не чувствуете?

Ну, что, что мне ей ответить?! Как объяснить? Почему я и она вместе? Почему мы летим между этажей какого-то большого, старого дома вниз? Я знаю, как страшен будет удар об землю, но мне теперь все равно, я только ощущаю, как мы падаем куда-то в бездну...

- И я говорю с тобой все эти дни. Мне только страшно, Таня! Помоги мне.

Она обнимает меня, я утыкаюсь ей лицом в плечо. Вот ее шея, вот кудряшки благоухающих волос. Вот атласная, тонкая кожа. Я целую ее в ключицу. В шею. В щеку. В горячие, выведенные твердой рукой мастера маленькие губы. И мне не важно, видит ли нас ктонибудь со стороны. Мне кажется, что ее одежда тает под моими пальцами, я осязаю ее всю, мы едины и неразделимы, и пусть нас видят со стороны на этой скамейке в скверике...

- Пойдем, - шепчет она, задыхаясь. - Пойдем...

* * *

Мы встаем. Мы уже одеты? Или не раздевались? Ну да, конечно, мы не раздевались, мне все это только почудилось.И начинается наше движение куда-то вперед, я иду не рядом с ней, а сзади. Она торопится, почти бежит. Я следом, следом за ней бегу - слепой, ничего не вижу перед собой, только ее пряменькую спинку, затылок, плещущиеся ручки, она помогает ими себе, чтобы добежать и не упасть по пути. Мы выскакиваем на шумный проспект, взмах ее ладошки - и тормозит такси. Мы садимся на заднее сиденье, она что-то говорит шоферу. Едем молча, не глядя друг на друга. Едем долго. Выходим, я сую таксисту деньги и иду за ней. Большой дом, старый сталинский дом, подъезд, дверь с кодом, большой и чистый подъезд, скрипучий лифт. Дом для избранных. Мы поднимаемся на этаж. Она выхватывает из сумочки ключ, открывает дверь. Мы входим в прихожую и идем по коридору. Огромная квартира. Я легко понимаю, что это не ее квартира, чужая. Значит, она все предусмотрела и взяла этот ключ для нас. Наверное, у подруги...

Я жадно рассматриваю ее безумно желанное, любимое тело, которое готов взять в руки и баюкать на груди бесконечно долго... И тут с ужасом понимаю, что это Верино тело, да-да, она у меня была такая же миниатюрная. Только такое тело у Верочки было двадцать лет назад. Точно такое же тело! Господи, я же всегда любил и люблю только это тело. Но сейчас я вижу другое лицо, на меня смотрят не требовательные зеленые, а светящиеся лаской аквамариновые глаза. И губы - сочные, рельефные, и восторг в лице - все точно такое же, как двадцать лет назад!

Потом мы молча смотрим друг на друга. И она шепчет: «Как же я люблю тебя!» И я тоже шепчу: «Как тебя люблю я!» Она рассказывает, что у нее сын-семиклассник и муж - бывший директор школы, а сейчас предприниматель, и дела его идут в гору. Таня окончила филологический факультет пединститута, но учила детей в школе совсем недолго, занималась потом по просьбе мужа всякой мелкой коммерцией, но ей не понравилось. В нашу редакцию попала случай- но, по рекомендации знакомой. Муж ее бережет и хочет, чтобы она дома сидела, занималась сыном. Кстати, c мужем у них разница в годах примерно такая же, как между ей и мной, и выходит, что она придерживается наработанного возрастного шаблона. Танечка смеется, а мне не смешно...

Во мне зашевелился и напомнил о себе маленький, паскудный червячок. Я не удержался:

- А разве у тебя ничего не было с Сергеем Сергеевичем? Она почему-то облегченно вздохнула, словно ожидала вопроса:

- А-ах... Нет, не было. Дурачок ты.

И погладила меня пальчиком по щеке. Я зажмурился от счастья. Она говорит, что замуж вышла рано, в восемнадцать, вышла по любви и сына родила быстро. И все у нее было хорошо, пока она не встретила меня. И полюбила меня сначала глазами, а потом, после книг - сердцем. И сейчас она совершенно не знает, что делать. И что будет дальше. Но именно сейчас ей все это абсолютно неважно, потому что она никогда не была так счастлива.

И я мог бы ей сказать то же самое, слово в слово. Но я отшучиваюсь, дескать, мы с тобой одного поля ягодки. И рассказываю про любимую жену, про детей. И ее глаза темнеют.

* * *

Когда вышли из сталинского дома, Танечка подтвердила: ключ она взяла у подруги, предчувствовала, что все будет именно так. Вновь оказались на проспекте, она прильнула ко мне, подняла головку, всматриваясь посветлевшими васильковыми глазами в мое лицо, выдохнула:

- Поезжай, поторопись. Твои заждались, волнуются.

- И твои тоже волнуются, - прошептал я.

Мы чуть соприкоснулись губами. Она покачнулась:

- Да иди же, иди!

Я, не оглядываясь, зашагал по улице. И все шел и шел, хотя мог доехать до своего метро на троллейбусе.

Дома все спали. Я разделся и нырнул в постель. Послушал, как дышит Вера. Спит или отвернулась? Провел пальцем по ее спине. Она недовольно дернула плечиком. Я начал чего-то там объяснять вполголоса: собралась хорошая компания, невозможно было отказаться...

Она опять дернула плечиком:

- Чего ты стараешься? Не надо, я же верю тебе. Спи - я плохо себя чувствую.

4

На работе нас с Таней быстро вычислили. Я приметил эти взглядики и удивился: какой же проницательный у нас народ! Мы так старательно не смотрели друг на друга, так холодно, бегло здороваемся и стараемся почти не общаться, но женщины все чаще задерживают на мне и на ней свои якобы равнодушные, проницательные глаза. Марина, Люба, Зиночка, Наташа, корректор Нина Ивановна шушукаются между собой - я все вижу, просто кожей ощущаю волну их интереса.

Наша обозревательница Ниночка, которая недавно в сорок лет родила, позволяет себе во взоре недоумение, мол, я-то думала, что ты мой поклонник, а ты, оказывается, вон куда метнулся, ну и что же особенного открылось тебе в этой секретарше-референтке? У нас бы все было проще и без последствий...

Светочка, заведующая отделом культуры, просто купается в лучах нашего с Таней романа, она смотрит на меня с уважением, а еще с сочувствием. Ей, видимо, уже интересно, чем все это закончится, но для нее важен и процесс созерцания со стороны за развивающимся наяву сериалом. Она смотрит этот сериал в одиночку и не опускается до обсуждений предполагаемых поворотов его сюжета с кем-либо. К моему великому удивлению, мужики тоже склочничают. Два старых кота - Яков Григорьевич и Николай Петрович, мои коллегизамы, мне подмигивают, рассказывают друг другу в моем присутствии рискованные анекдоты, но ничего в открытую не говорят, только подбадривают меня намеками. Вспоминают про приятеля, который в пятьдесят отхватил себе восемнадцатилетнюю и счастливо с ней живет до сих пор, не собираясь разводиться с женой, - зачем семьюто ломать? А другой, дурак, развелся, жену и детей бросил, провозился с молодой полгодика, а она выгнала его из своей квартиры, так он теперь бездомный, жена обратно на порог не пускает, а молодая уже пятого любовника после него сменила.

Я посмеиваюсь над их россказнями вместе с ними, у нас идет такая игра - кто первый начнет откровенничать, мне эти мужские игры знакомы - довелось повидать на своем веку подобные ситуации, случавшиеся с друзьями. Все это мне неинтересно, но чтобы не обижать мужиков, я многозначительно улыбаюсь и смеюсь вместе с ними. Они уважают такую мою позицию и все меньше шпилек отпускают в мой адрес, дескать, я свое дело вроде бы знаю, глупостей не натворю, а что романчик закрутил, так это молодец, почему бы мужику не порезвиться?

С Таней у нас на работе тоже игра - в ровные отношения. Но и после работы нам некуда спешить - у нее нет заветного ключа, мне тоже нечего предложить, мы просто гуляем по улицам, сидим в сквериках, отважно, без оглядки, как подростки, целуемся. Встречи у нас короткие - времени совсем нет. Мои дети сдают экзамены, Веру обследуют в поликлинике, а Таня собирает сына в детский оздоровительный лагерь.

Я понимаю, что нам хочется узнать друг друга по-другому. Теперь идет осторожное узнавание души. Я ничего не скрываю от Танечки и рассказываю все как есть, отвечаю на ее вопросы. Она знает обо мне и моей семье больше других, ей почему-то не больно слушать меня. Вера, например, терпеть не могла, когда я вспоминал про других своих женщин, запрещала даже упоминать их имена. А Танечка спокойно меня слушает, ей даже, похоже, интересно высп- рашивать у меня о деталях нашего быта.

А еще Тане интересно: что же это такое творчество? Как рождается и складывается рассказ, повесть? Я увлеченно рассуждаю: бывает, что от смутного предчувствия, с загадочного импульса, с первого слова рождается и выплескивается на бумагу что-то стоящее, а бывает, что даже точно выверенный расчет, полная ясность приводят в никуда, получается все не так и не то, твердо знаю только одно: все идет сверху, Бог снимает с глаз и внутреннего слуха пелену, дает другое, проникающее в суть вещей зрение, открывает доступ к прочитанным и забытым словам, скопившимся в каких-то пластах где-то там, в глубинах памяти. Это настроение накануне открытия, предвкушение, подъем, особое состояние. Но вдохновение, само письмо лишь начало творческой работы. Рожденный тобою текст похож на выплавленную металлическую болванку с рваными краями, трещинами и выбоинами. Ты берешь эту болванку в руки и начинаешь долго, мучительно обтачивать, шлифовать А еще творчество похоже на джазовую импровизацию. Как возьмешь первый аккорд, как обозначишь и поведешь мелодию, а потом на импровизации дополнишь музыкальную тему красками, обертонами, синкопами, выразительным солированием героев, выдерживая заданный ритм, так и сложится, порой помимо твоей воли, вся композиция, в которой либо будет переливаться, сверкать, в такт покачиваться на затейливых волнах игра исполнителя-автора, либо все обернется пустой гладкописью: ни темы, ни мелодии, ни ритма неживая, картонная музыка.

Так я рассуждал, и Таня внимательно слушала меня. Я понимал, что рисуюсь, затягиваю ее в свой невод, опутываю и притягиваю к себе еще сильней. Но ведь она и так моя, а я хочу, чтобы она, как рабыня, принадлежала мне вся, без остатка. «Зачем? спрашивал я себя. Ведь и так наши отношения зашли слишком далеко. Этот узелок непросто будет распутать, мы не знаем, как быть, не знаем, что нам делать дальше. А ты еще больше приваживаешь ее к себе». Я заглянул внутрь себя в приоткрывшуюся щель и ужаснулся: там сидел лютый, кровожадный зверь, и ему обладание не только телом, но и душой Тани приносило немилосердное наслаждение, он хотел владеть ею, как вещью, и никакого здравомыслия в этом звере не было. Я заглянул в приоткрывшуюся внутри меня щель и захлопнул крышку. Нельзя туда смотреть. Там все слишком безобразно, страшно. Я увидел себя в этой щели голым, чернокожим, вымазанным каким-то желтым маслом, оно стекало по моим ручищам, а я, растопырив пальцы, потрясал ими в воздухе и мерзко, во весь свой хищный рот хохотал Я захлопнул зловонную крышку. Нельзя, нельзя заглядывать в эту щель!

* * *

На работе я все с большим восхищением замечаю, как Таня побеждает страх, она уже не смотрит на окружающих виновато, не отводит глаза при встрече с сослуживцами, прямую спину она держит еще ровнее, высоко поднимает голову, ступает уверенно, отвечает на вопросы легко, непринужденно, с неизменной мягкой улыбкой. Случившаяся с Таней перемена снижает общий интерес, за нашими спинами все меньше переглядываются, перешептываются. C нами свыклись, на нас махнули рукой.

А я, когда сижу с Танечкой в сквере на скамейке и смотрю на нее во все глаза, продолжаю делать открытия, прислушиваюсь к ней все внимательнее. И понимаю, что могу разобраться в ней только сравнивая ее с Верой. Да-да! Я никак не могу отделить ее от Веры, разглядеть отдельно, связь между ними была несомненная, даже внешняя. Танечка - миниатюрная, складная девочка тридцати лет. Личико ее - дорогое, знакомое. Только вот маленькая родинка под нижней губкой - у Веры такой нет. А так - те же редкие веснушки и светлые, подкрашенные волосы, тронутые прокаленной на солнце паутинкой.. Да она же рыженькая, рыженькая, как моя жена! Я вообще западаю на рыжих женщин, мне они нравятся с детства, помню себя еще совсем маленьким, мне было лет пять, не больше, и какая-то ослепительно красивая женщина с медными волосами играла со мной, держала меня на коленях, я утыкался носом в ее грудь, она прижимала к ней меня, пятилетнего, терлась щекой об мою голову, трясла своими длинными, горящими в ослепительных лучах солнца волосами, накрывала ими мое лицо. И я цепенел от любви, хотел, чтобы меня так вертели, крутили, трепали еще больше, частое дыхание выдало меня, она прислушалась ко мне, сидящему у нее на коленях, развернула лицом к себе и, вглядываясь в меня, смеясь белозубо, сказала: «У тебя всегда будет слабость к рыжим девочкам». Мама, обеспокоенная, выхватила меня из ее рук. И больше я ту женщину никогда не видел. Но было уже поздно...

* * *

Мы гуляем с Танечкой, переходим от скамейки к скамейке, словно ищем, единственную, на которой будем сокрыты от посторонних глаз, надежно защищены от окружающих и говорим, говорим Я замечаю, что речь у Тани проще, чем у Веры, беднее, не такая бойкая и точная, но Таня лучше разбирается в литературе, живописи, она в курсе театральных премьер, хорошо знает кино. Вера вообще не интересуется искусством и моим творчеством в частности, меня она шутливо обзывает: Стукачок!, имея в виду мое пристрастие-привычку печатать на машинке (ну, не люблю я работать за компьютером!).

Вера по складу ума и характера технарь, дома все гвозди забиты, все обои наклеены, все краны и выключатели отремонтированы ее руками, она водит нашу старенькую «шестерку», которую мы купили на автомобильном рынке. Я даже и не помышляю о том, чтобы сесть за руль - техника просто глохнет, когда я подхожу к ней, компьютеры дают сбои, на работе в наборном цехе всегда настораживаются, когда я вхожу. Я это знаю и стараюсь там не мельтешить.

Все это рассказываю Танечке, она хохочет и, похоже, ей нравится, что я такой. Вере моей, напротив, не нравится, она свыклась с тем, что я, как она говорит, некультяпистый. Таня, очевидно, также несноровиста, поэтому сценки из моего семейного быта ее забавляют. Выходит, мы с ней похожи, оба любим чистоту и порядок, любим стирать и готовить, в общем заниматься домашним хозяйством, ходить в магазины за продуктами и приучать к порядку своих безалаберных домочадцев.

А еще мы с Таней говорим о Боге, она пришла в храм совсем недавно, это для нее открытие, она бывает на службе каждое воскресенье, стала примерной прихожанкой. Нам с Таней особенно близка эта тема, мы верим искренне, эта духовная близость очень дорогая и важная. У нас с Верой в этом единства нет. Вера попыталась пойти следом за мной в храм, отстояла несколько служб и остановилась в самом начале пути. А я не позвал ее за собой.

* * *

Как-то улеглись, вошли в ровные берега наши с Таней отношения.

Когда я еду домой, я перехожу из одного состояния в другое. Танечкино лицо тускнеет и отдаляется. Оно как бы отплывает дальше от меня и оттуда, издалека, ее глаза следят за тем, что я делаю, и как развиваются события вокруг меня. Я стараюсь вести себя подобающе. Но в нашем с Верой доме Танечкино присутствие почти неощутимо, прекрасное лицо Тани просто растворяется в воздухе и находится вездесущно, уже вне образа, ведь просто невозможно что-либо делать, когда любимая не просто всюду, а, как наваждение, все время присутствует в образе и следит за тобой со стороны. Зато Вера всей своей сутью заполняет пространство, она вот - передо мной, говорит, улыбается, ходит, спрашивает, я весь обращен к ней, к Верочке, чтобы самому не раздваиваться и, не дай Бог, не произнести вслух ошибочно заветного имени.

Как-то субботним вечерком Вера берет меня за руку и уводит на кухню, подальше от детей, занятых делами в своих комнатах-пеналах. Вера сажает меня за стол, сама садится напротив и, поглядывая на дверь, тихо говорит мне:

- У меня опухоль. Меня кладут на операцию. Так что готовься. Вера у меня сильная. Очень сильная. Ее красивое, строгое лицо кажется мне высеченным из цветного мрамора. Только вот желтизна на веках и щеках приобрела восковой оттенок. Я чувствую, как мурашки бегают у меня по спине, как электрические разрядики струятся по позвоночнику, вспыхивают у самой поясницы. И кончики пальчиков на руках и ногах начинают мерзнуть.

- Верушка, операция так операция, - говорю я. - И не волнуйся - все будет хорошо, в нашей жизни все крепко, в полном порядке. Взгляд у Веры смягчается, она смотрит с надеждой и преданно, говорит:

- Я и не сомневаюсь. Ты надежный. Дети тебя любят. Я уверена в тебе, как в себе, - она запинается и меняет тон. - Не об этом хочу сейчас сказать. Ты понимаешь, что я перестану быть женщиной? Понимаешь?! Меня стерилизуют, процесс зашел слишком далеко... Ты это понимаешь?

Вера почти срывается на крик, в ее зрачках ужас, рот кривится, она близка к истерике, я хватаю ее руки, прижимаю к себе и яростно шепчу на ухо:

- Прекрати! Самое главное - чтобы ты вышла из больницы, вернулась оттуда! Ты нужна мне, ты нужна детям. Живая!

Она сразу понимает меня и затихает в моих руках. Я осторожно поднимаю ее и веду в нашу спальню. Кладу поверх покрывала, накидываю плед. Шепчу: «Полежи, отдохни». И возвращаюсь на кухню. Хватаю сигарету и курю. И мыслишка такая заползает в голову: «А ведь мне не все равно останется она женщиной или нет». И тут Таня вновь возникает передо мной. Она хмурится и смотрит на меня с осуждением. И я как бы руками раздвигаю пространство, отодвигаю, отталкиваю от себя ее образ, который послушно уплывает, я отворачиваюсь и ухожу еще дальше - и от Тани, и от того, что у меня за спиной, а за спиной у меня квартира, лежащая в спальне Верочка, дети, сидящие по комнатам-пеналам. Я остаюсь на своем необитаемом острове, отгороженный от бед и проблем большой водой. Стою на балконе и курю, я на самом деле на необитаемом острове. Мне хочется там побыть некоторое время.

Наконец иду в большую комнату, чтобы потихоньку включить телевизор и отвлечься. Мимо проходит Аленка, тоненькая, как ивовый прутик, кареглазая моя красавица - она смотрит на меня так, будто все знает. Меня даже оторопь берет. Господи, да что же это такое? Я даже останавливаю Аленочку, отвожу в сторону:

- Что-нибудь случилось? Ты почему на меня так смотришь?

- Маму очень жалко, - просто отвечает дочь-старшеклассница. - И страшно - что мы будем делать без нее? Ведь ее в больницу кладут. Как мы будем жить без нее?

Я прижимаю к своей груди дочкину головку, глажу ладонью по каштановым волосам и тихо говорю:

- Все будет хорошо. Если мы не сломаемся, останемся сильными, будем верить, то этим поможем и маме. Понимаешь? Нельзя грустить и печалиться, надо бодриться и улыбаться, тогда у мамы прибавится сил, она тоже будет уверена, что все закончится хорошо. Поняла? Ни в коем случае не плачь, не ходи как в воду опущенная и не жалей ее, а наоборот - старайся при маме быть спокойной, даже беззаботной. Поняла? Мы ей сейчас очень нужны - уверенные в себе, смелые. Дочка улыбается и смотрит на меня влюбленными глазами. А мне так плохо - хуже некуда. Что же это я за сволочь такая? Чего же это я творю, а?

Но проходит время, я отвлекаюсь в каких-то других словах, движениях, ем, хожу, куда-то начинаю спешить, появляются другие мысли, заботы, и опять Танечкино лицо возникает, оно не приближается ко мне, а где-то рядом, я его то вижу, то нет... И успокаиваюсь. Беру себя в руки, дела меня совсем забирают. И даже любимое лицо вновь уплы- вает совсем далеко, я о нем вспоминаю, но не вижу перед собой.

5

Через два дня самочувствие Веры резко ухудшается, и мы готовимся отвезти ее в больницу, на операцию. Я прошу приятеля, чтобы он отвез нас на нашей машине. Приятель приходит в назначенный день и час, мы осторожно спускаемся с Верой вниз, выходим из подъезда и садимся в нашу «шестерку». Дети стоят на балконе и наблюдают за нами. Мы приезжаем в приемный покой, Вера раздевается, облачается в больничный халат, я забираю ее вещи, кладу в большой полиэтиленовый пакет. Мы передаем Вере прихваченный с собой такой же пакет с едой. Вера целует меня в щеку, я шепчу ей: «Держись! Все будет хорошо!»

Она с улыбкой неверия смотрит на меня. И исчезает за обшарпанной дверью в длинном больничном коридоре.

Приятель у меня догадливый и интеллигентный - молчит, ни о чем не расспрашивает. Других не держим. Мы едем ко мне домой. Он ставит нашу «шестерку» в «ракушку», отдает мне ключи, и я поднимаюсь на свой этаж. Во мне нарастает какая-то сила, будто кто-то натягивает струну, она дрожит от напряжения, но не звенит. Я вхожу в квартиру и громко говорю: «Общий сбор на кухне!» Дети выходят из своих комнат-пеналов, и мы рассаживаемся за кухонным столом, где совсем недавно у нас был серьезный разговор с Верой.

- В общем так - объявляю боевую тревогу! - я произношу слова четко, с нажимом. - Требую дисциплины и порядка. Полного подчинения! Никаких споров, перепалок. Ваня, ты сдаешь сессию. Алена - свои выпускные экзамены. Помните: лучший подарок для мамы - ваши успехи в учебе. Ничто не должно помешать вам. Я беру на себя финансы. Когда, кому и сколько денег надо - обращайтесь ко мне. Тарелки за собой мыть! Одежду и обувь не разбрасывать. Слушаться меня беспрекословно. Все ясно?

Ване все ясно. Он сидит с каменным лицом - здоровый, красивый, светловолосый парень, на полголовы выше меня. Он копия Веры, готов к испытаниям и все выдержит. Ему задача совершенно ясна. Аленка смотрит испуганно, покачивается, словно ивовый прутик на ветру. Но хотя и гнется, да не сломается. Алена - моя копия. Эмоциональна сверх меры, слишком увлекается и способна потерять голову. Но настойчивая, вязкая в обороне. Сейчас ей страшно. Ваня очень вовремя начинает ее подбадривать:

- Лена у нас совсем взрослая и могла бы взять на себя дом, покупать продукты, готовить и все такое прочее. Мы с папой приезжаем поздно Пап, давай будем оставлять ей деньги на продукты?

Я тут же говорю: «Да!» И Аленка расцветает. Господи, какие же замечательные у меня дети! И как они такие выросли у меня, непутевого? Нет, выросли они не у тебя, а у Веры. Это она с ними возится до сих пор, это она, умница, мудрая мать, шушукается с ними по вечерам и все про них знает. А ты? Что ты знаешь о собственных детях?! Тебе некогда, ты все бежишь свою увлекательную дистанцию! Когда ты в последний раз спокойно, по-свойски поговорил с сыном или с дочкой? Да не было такого лет пять, а то и больше! С маленькими детьми ты возился в свое удовольствие, катал их на спине, читал им сказки, учил азбуке, а как они подросли, все стало намного сложнее, с ними надо было разговаривать уже совсем иначе, а тебе было недосуг, и вот тут-то Вера все взяла на себя, пестовала и вела их за руки, смогла стать им другом. Все эти рыбы, собаки, кошки в доме, по поводу чего ты недовольно ворчал, - все это было не зря, она учила детей: вот как надо заботиться о слабых, друг о друге, смотрите, приглядывайтесь к жизни, вам тоже придется строить свои семьи. Потому и получились у нас хорошие дети.

А Ваня смущается, будто перетаптывается ногами на месте, хотя мы сидим, и говорит:

- К тебе, папа, просьба - поменьше поздних приездов. Я очень тебя об этом прошу.

Вот это да! Впрочем, он, безо всякой подоплеки, говорит мне: лишнее, папа, надо отбросить, ничего не должно тебя отвлекать от общего дела. И Ванечка, конечно же, прав. Я согласно киваю головой, насторожившаяся Аленка облегченно вздыхает - и этот щепетильный для них вопрос решен.

* * *

После общего сбора я понял, дома все будет в порядке. А в конце недели, в субботу мы все вместе пошли к Вере. Дети маму зацеловали и затискали. Мы посидели, поболтали, рассказали, как дружно мы живем, в ее взгляде даже проступила ревность: оказывается и без нее так славно все получается

Две женщины, соседки по палате, поднялись с кроватей и пошли погулять. Понятливые дети вскоре тоже вышли. Мы остались в палате одни.

- Ну что, вскормленный в неволе орел молодой, каково быть за хозяина? - насмешливо интересуется Вера, а в глазах у нее - такое подозрение, что мне становится не по себе.

- Быть за хозяина приятно и престижно! бодро отвечаю я, стараясь не отводить глаз. - Ребята молодцы, и я тоже молодец. И ты держись. Все будет нормально.

- Да что ты долдонишь мне - «все будет нормально, все будет хорошо»! - Вера не на шутку раздражена. - Хватит причитать, давай поговорим серьезно. У меня нет никаких иллюзий. Ты хотя бы представляешь, как страшно мне по ночам в этих стенах?! И чего я только не передумала, чего только себе не нарисовала, какие картины! И похороны свои видела, и тебя видела - веселого, с другой женщиной...

Я просто опешил. Растерялся. И вскипел мгновенно:

- Как у тебя язык поворачивается - говорить такое!

У меня потемнело в глазах. А Вера взяла меня за руку и продолжила:

- Мне надо готовиться к самому худшему, Игорь, дело серьезное! Не обижайся. Я верю тебе и в тебя. Но тут на меня нашло-накатило. Я крепко подумала и вот что тебе скажу: ты после меня можешь жениться, ты не сможешь без женщины. И пусть у тебя будет любимая женщина. Пусть будет. Только не сейчас... Или она уже есть?

Господи, помоги мне! Ты подталкиваешь меня к тому, чтобы тут же повиниться и все рассказать. Но нельзя этого делать! Ни в коем случаенельзяделатьименносейчас!Этоубьетее,убьетменя,убьет семью

- Вера, прошу тебя - не мучай меня, и сама не терзайся! К чему такие заупокойные разговоры? Зачем нам прощаться? Давай говорить начистоту: всякие черные мысли могут появляться, но нельзя с ними жить, нельзя! Сломаешься ты - и я сломаюсь! Пожалей нас обоих. Эти слова дались мне неимоверным усилием, я чувствовал себя на пороге обморока. Вот еще мне, мужику, упасть в дурноту подобно разоблаченной барышне. Вот так хлоп, и, пожалуйста, выход из положения!

- Прости, прости, это болячка меня проклятая мучает! - Верочка обнимает меня за шею, я сажусь на край ее кровати и кладу ей голову на грудь. И мы молчим. Она гладит меня по волосам, я целую ее в шею, в щеку, в губы. Она плачет и молчит. Слезы катятся по ее щекам, остаются на моих щеках, во мне все цепенеет, расплавленное олово в груди застывает и превращается в сплав, который не возьмет ни огонь, ни ковка, ни стотонный пресс. Руки наливаются нечеловеческой силой. Я готов подхватить Веру и нести ее отсюда далеко-далеко, нести из этой вонючей от лекарств и плохо постиранного белья палаты туда, на майский луг, на траву, и там, на ярком солнышке, у реки произойдет чудесное исцеление: голубое небо вытянет болезнь, легкий ветерок выдует хворь из пожелтевшего Вериного тела, и оно опять обтянется атласной кожей, станет цвета спелого абрикоса. На волю, на волю понесу я тебя на своих руках, Вера!..

Я прижимаюсь к ней и чувствую, как моя стальная сила переливается в нее, она напрягается и перестает плакать. Мы смотрим друг другу в глаза. Я уже готов был первым отвести взгляд, но не успел, Вера произнесла:

- Ладно. Я тебя немного помучила, но мне это нужно было. Ты уж меня прости. Иди, а то ребятки обидятся. Когда назначат операцию, тебе позвонят.

И я уползаю из ее палаты. Я ухожу, прощально машу рукой, даже улыбаюсь.

На улице светит солнце, дети сидят на скамейке и о чем-то серьезно переговариваются. Они ждут, пока я, присев рядом, молча выкурю сигарету. Мы встаем и идем домой. Наша бесполезная «шестерка» стоит в «ракушке», потому что мама, наш семейный шофер, в больнице. И поэтому мы поедем домой на троллейбусе.

* * *

На работе я неразговорчив и раздражителен. Все сторонятся меня. Танечка смотрит преданно и испуганно. Но ни о чем не спрашивает, не подходит даже тайком. И вот происходит то, чего следовало ожидать: я делаю в газете серьезную ошибку при подготовке некролога о почившем работнике министерства, путаю его фамилию. Он был Красноход, а я, редактируя бестолковый чиновничий текст, вписываю своей рукой Скороход. Двусмысленная, оскорбительная для родственников покойного ошибка! И я виноват.

Меня вызывает главный редактор. Роман Захарович сидит за столом чернее тучи, ему, конечно, досталось от нашего министра, броненосца Тимофея Федоровича. Редактор молчит и смотрит на меня филином. Я тоже молчу, по-ученически сложив руки на столе, и смотрю прямо перед собой.

- Ты что-то совсем разболтался, - начинает Захарыч заупокойным голосом, накаляясь. - У нас тут важная и ответственная работа. И нельзя ее делать кое-как, спустя рукава. Да еще забивать себе голову всякими глупостями, заводить тут романчики! Я не потерплю шашни в своей конторе, тем более что они приводят к безответственности и серьезным ошибкам!

Я смотрю на Захарыча и понимаю: cейчас моя рука медленно возьмет и швырнет ему в лицо настольный календарь с железными скобами на пластмассовой подставке. Скобы нестерпимо блестят, ослепляя глаза до слез.

И тут я начинаю орать, как резаный, я вскакиваю и кричу надсадно, что мне надоели заспинные разговоры, что редакция - сборище ехидных и злых идиотов, что он, Захарыч, ничего не знает и не понимает кроме своей занюханной газеты, что у моей жены подозревают рак и она в больнице, а я тут тем не менее изо всех сил стараюсь, а мне еще говорят гадости, и раз так, то я готов сейчас же расплеваться и написать заявление об уходе...

Я ору минуты три - не меньше. Потом плюхаюсь на стул и тяжело дышу. И Захарыч тоже дышит отрывисто и никак не может закрыть рот от возмущения. Он взбешен не меньше моего. И готов запустить в меня этим самым календарем. Мы некоторое время молча еще бежим свою дистанцию, потом переходим на шаг, пытаемся отдышаться после головокружительного спринта и, наконец, оба останавливаемся.

- Ну, вот что, классик, - говорит мне врастяжку главный редактор. - Пиши заявление на отпуск. Дома побудешь недельки две - больше в горячее время дать не могу. Потом тебе остаток отпуска может пригодиться. Охолонешь немного. Разберешься. А вообще хочу тебе сказать: не надо помалкивать и сопеть в тряпочку, копить злобу, надо по-людски, нормально объяснять, что там у тебя дома стряслось. Мы тоже люди и тоже кое-что понимаем.

Он пыхтит, отдуваясь. И продолжает, не поднимая глаз:

- Нельзя так презирать своих коллег! Не выпендривайся! Пиши мне заявление об отпуске прямо здесь, не отходя от кассы. Он сует мою бумагу в стол. Я протягиваю Захарычу руку, он после некоторой паузы ее пожимает. Мы расходимся. На выходе из кабинета главного, который по счастью расположен этажом выше, над редакцией, в предбаннике Наташа, секретарь Захарыча, провожает меня вытаращенными глазами. Она, конечно, все слышала и ошалела от того, что я там кричал, ну да теперь мне все равно. Теперь мне совсем неважно, что они там про меня будут говорить...

* * *

Я затаился в своем кабинете и стал ждать. Слышал, как другие сотрудники хлопали дверьми и уходили домой, а я сидел у себя и чего-то ждал. А потом понял - чего. Я ждал, пока всей разойдутся, и мы останемся в редакции вдвоем с Танечкой. И как мне раньше не приходила в голову простая мысль: вот наше место для свиданий - редакция!

Не стал ничего говорить Танечке, загадал: если она тоже дождется тишины и придет в мой кабинет, значит жива наша связь, значит любит и понимает меня по-настоящему. Я вслушивался в редакционную тишину и дождался ее - абсолютную, непроницаемую. Выходит, все разошлись. И Танечка тоже ушла? Неужели ушла? Неужели?

И тут дверь потихоньку открылась и вошла Таня. Как же она смогла так беззвучно, по-кошачьи, подойти к моей двери? Или у меня притупился слух или, напротив, я слушал только самого cебя?

- Я знаю, что ты ждешь меня, - cказала она и села напротив. Сложила руки на коленях и посмотрела укоризненно: - Что у тебя случилось? Ты с опрокинутым лицом, на себя не похож, все это видят...

Я уставился на нее и подумал: рассказать ей что ли про Веру, про ее болезнь? А зачем? Таня - порядочная женщина, повернется и уйдет. Она не сможет быть моей, нельзя ей быть моей, когда рядом с нами стоит чужая смерть. Смерть родного мне человека. И останусь я один-одинешенек, никому не нужный. И Вере ни к чему правда, и Танечке она ни к чему. Жить без правды трудно, но можно, а вот выжить мы способны только без нее, тогда все останется на своих местах, как есть Вера где-то там, а я с Таней здесь...

- Кто ты по гороскопу? - неожиданно спросила она и встала.

- Скорпион, - ответил я спокойно.

- А я - Козерог! - обрадовалась она. - Тогда все ясно, все правильно. У нас родственные знаки, мы предназначены друг другу для любви. Но мы с тобой еще вдобавок и полоумные, да что там просто чокнутые! Господи, если бы кто-то мне сказал, что я буду, как последняя потаскушка в дешевых романчиках...

- Ты прелесть! - ответил я, обнял и поцеловал ее в прямой носик.

- Но пока у нас нет ключа.

- Да-а... вздохнула она. - У нас нет ключа.

Эти слова показались мне многозначительными, я понял их трояко: либо ее подруга больше не захочет предоставлять нам свою квартиру, либо теперь поиском ключа должен заняться я, либо нас впереди ждет полная безнадежность. И тут я почувствовал, впервые почувствовал опасность. Опасность того, что ее, Танечку, словно лег- кое облачко, разметает, превратит в ничто враждебный порыв ветра. Я посмотрел на часы, Таня всплеcнула руками:

- Побежали! Тебя, несомненно, заждались дома. Нет, меня просто надо казнить!

Я вздрогнул:

- Ты что-нибудь слышала?

Она восприняла мои слова буквально, испуганно прислушалась:

- Кто-то идет?

Я покачал головой из стороны в сторону: нет-нет, все в порядке. Значит, никто не говорил ей о моих домашних проблемах. Мы вышли в коридор, я закрыл за собой дверь в редакцию на свой ключ. Спросил:

- Ты знаешь, что я с завтрашнего дня в отпуске?

- Не знаю. Я буду ждать тебя!

- И я буду ждать, - сказал ей, она сделала шажок и обняла. И поцеловала. Еще никто меня так не целовал. Даже она.

6

На второй день отпуска я пошел в храм. Дети с утра разлетелись, а я к восьми пошел на раннюю службу в храм. Мне так было надо. Наша маленькая церковь стоит в замечательном месте - рядом с городским парком, на высоком берегу реки. Мне всегда благодатно в этом месте, раньше я любил здесь гулять с детьми, не раз в трудную минуту сиживал тут на скамейке, обдумывал житье-бытье.

Место еще примечательно тем, что рядом, за парком, стоял наш старый дом, где прошло мое детство. Нет ни одного бугорка в парке и окрест его, который бы я не пропахал своим голым пузом, когда мы играли в войну, нет ни одного дерева, на которое бы мы не залезали с мальчишками. Здесь все для меня родное.

В храме я отстоял раннюю службу и истово молился - за Верочку. Я просил Господа пожалеть ее и исцелить. Я просил Всеблагого за детей и себя. Я просил Его не осуждать нас с Танечкой и простить. Я пел вместе со всеми прихожанами Символ веры, Отче наш, целовал крест и без конца повторял про себя одну из любимейших молитв - к Ангелу Хранителю: Святый Ангеле, предстояй окаянной моей души и страстной моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, Святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни живота моего, и аще что согреших в прешедшую ночь сию, покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякаго искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь.

Я вышел из храма на майское солнышко и пошел в парк. Там нашел скамеечку. Что же мне делать? Что делать мне, Господи? Если Вера умрет - идти к Тане? А дети?! А если Вера останется жива, как быть с Танечкой? Что же я наделал? Я ПЕРЕСТУПИЛ. Но ведь я всего-навсего человек. Почему я должен отказаться от своего счастья, почему должен ломать себя через колено? Неужели судьба детей - дороже? А как же я? Через несколько лет у них, моих детей, будут свои семьи, они уйдут от меня, оставят меня одного, я знаю - я не буду им нужен, стану обузой... Но тогда все будет слишком поздно - Танечку не вернешь, не будет же она ждать, когда я сподоблюсь для нее, ей тоже надо обустраивать свою жизнь.

Так что же - допустим, Вера уйдет, уйдет навсегда, оставит меня с детьми, и тогда я позову в наш дом Танечку? Нет, нельзя! В мою память врезалась судьба мужа сестры моей мамы - дяди Володи. Его жена Нина умерла молодой, оставив его с тремя дочерьми - Тамарой, Олей и годовалой Иринкой. А он был моложе меня, лет сорока. Три года дядя Володя крепился, пестовал дочерей. А потом не утерпел - женился. В дом пришла эффектная, властная женщина. Она с благими намерениями взялась за строгое воспитание падчериц. А девочки прозвали ее Мегерой. Начался настоящий ад - дядя Володя разрывался между дочерьми и второй женой. Все пошло-поехало наперекосяк - Тамара рано выскочила замуж, ушла от отца, нарожала троих детей своему непутевому мужу, а он, легкокрылый, бросил ее, ушел к другой, и Тамара в нищете пестовала детей, получая грошовую зарплату учительницы музыкальной школы.

Оля, наученная горьким примером старшей сестры, вышла замуж уже после института за большого начальника из городской администрации. А он оказался пьяницей. У Ольги выросли двое беспутных сыновей, она живет с ничтожеством, впадающим в запои. Муж терроризирует семью, бьет Ольгу, а она все терпит...

Младшая дочка дяди Володи выросла циничной девицей, с младых ногтей таскалась по разным веселым компаниям. В отличие от старших сестер, сполна отыгралась на Мегере, не боялась ее, издевалась над ней, доводила до слез и, выместив свою месть и презрение к отцу на мачехе, забеременела неизвестно от кого... Измучавшаяся, бездетная Мегера ушла от дяди Володи. А он нашел еще одну - вполне приличную, добрую женщину и жил с ней до глубокой старости, до самой смерти. Дочери, разбросанные по городам и весям, так ни разу и не приехали навестить отца, только редко писали ему письма, коротко сообщали о себе да поздравляли дядю Володю открытками с праздниками...

Нет и нет! О том, чтобы после смерти Веры привести в свой дом Таню с сыном - об этом не может быть и речи.

А Танечка? Что я могу предложить ей? А ничего. Ничего я не могу предложить Тане, кроме горя и разочарования. Но можно ли, можно ли было нам не переступать? Можно! Потому что, в отличие от Тани, я знал о Вериной болезни. А Таня не знала. Значит, от меня все зависело, я мог взять себя в руки и не переступать. Мог! Мог? Но как мне, человеку, не переступить? Я не хотел предавать, но я захотел переступить! Я полюбил! Это не разнузданность, не распутство, а любовь! Любовь - самое прекрасное, дарованное нам Тобой. Но тогда почему я не радуюсь? Почему мучаюсь, со страхом ожидая нового дня? Почему мне приходится выбирать? И выбирать не между одной и другой любовью, а между - чем? Любовью и долгом? Удовольствием и страданием? Высоким и низким? У меня нет ответов на эти вопросы. А вдруг и ей, Вере, болезнь послана тоже в наказание? Помнишь, она сделала аборт? Мы решили, что третий ребенок нам не нужен. Что он - третий лишний... Нет и нет! Это не Верин грех. А мой! Я уговорил ее сделать аборт. Я решил, что мы не вытянем троих... Вот и кара тебе. Кара через любовь. Но разве может быть возмездие любовью? Нет, здесь что-то не так. Что-то не так, Господи! Ты же не можешь наказывать любовью. Ты награждаешь любовью! Значит, это я сделал что-то не так?

Я встаю со скамейки и иду домой. Ничего не решено. Ничего не решено! Я иду домой, чтобы приготовить для детей обед, встретить их после учебного дня и накормить. И мне больше никого и ни о чем не хочется спрашивать.

* * *

С детьми несколько раз был у Веры, нас предупредили скоро назначат операцию. А мне надо было выходить на работу. В понедельник ноги сами несли меня в редакцию: хотелось увидеть Танечку. И пока пожималруки да отвечал на приветствия, все косился на заветную дверь ее кабинета, раздумывая: зайти самому или дождаться, когда она улучит момент и забежит ко мне? Тут Светлана, заведующая отделом культуры, ухватила меня за рукав и потащила в сторонку:

- Вы, наверное, не в курсе? Таня ушла! - выпалила она с нетерпением и не дала мне вставить даже словечка. - Подала Захарычу заявление, уволилась! Еще на прошлой неделе.

Я стою и падаю. Падаю на колени, поднимаюсь, держась за стену и снова падаю... Нет, я просто стою, но сейчас упаду. Случилось. Случилось что-то страшное! Я начинаю догадываться - почему. Но Светлана опережает меня и шепотом докладывает:

- Ей сказали о вашей беде. Что у вас серьезно заболела жена. Какой ужас! Я вам так сочувствую. Знаете - людская жестокость просто безгранична...

Я иду по коридору. И понимаю, что мне сейчас же надо исчезнуть с работы. Просто необходимо куда-то выбраться и побыть одному. Отлавливаю первого попавшегося под руку - нашего ехидного и мудрого Николая Петровича, бывшего комсомольского и партийного работника, и говорю: у меня назначена в Госдуме встреча с депутатом, буду брать у него интервью. Николай Петрович без улыбки ободряюще сжимает пальцами мое предплечье: «Иди, иди! Я тебя прикрою!»

Пробираюсь в свой кабинет, разыскиваю кейс, мне кажется, будто я тайно выношу его из редакции, будто там бомба или секретные документы, выхожу, бреду через сквер, где мы с Танечкой гуляли... И тут меня окликают:

- Игорь Алексеевич!

Поднимаю голову и вижу перед собой Сергея Сергеевича, адвоката. Он все в той же безукоризненно белой рубашке с галстуком, в дорогом темно-синем костюме. Мы здороваемся.

-Давайтеприсядем,-говоритСергейСергеевичиподталкиваетменя к скамейке. Мне не до него, я упираюсь и бормочу какие-то отговорки, но он приказывает мне кричащими глазами и всем своим строгим, требовательным лицом стоять! Он ничего не желает слушать! Садимся. Сергей Сергеевич смотрит на меня долго, пристально. Не мигнет. Наконец спрашивает:

- Ты знаешь, что она разводится с мужем и уходит с сыном к маме?

- Не знаю, - отвечаю я твердо и тоже смотрю на него не мигая.

- Ты знаешь, что сломал ей жизнь?

- Знаю.

- Ты знаешь, что я люблю ее? Что я бездетный вдовец и у меня были самые серьезные намерения?

Что сказать? Я молчу и понимаю: сейчас он меня ударит.

- Подонок! выкрикивает он и оглядывается. Потом размеренно чеканит слово: - По-до-нок!

Мы молчим и не сводим друг с друга глаз. Вокруг нас тихо. Сергей Сергеевич берет меня за грудки:

- Я сейчас буду тебя убивать! Прямо здесь! Ты что наделал, гад?!

Я задыхаюсь в его руках. И успеваю прохрипеть:

- Я люблю ее, Сергей! Очень ее люблю!

В бешеных глазах ненависть русая девушка в подвенечном платье с искаженным от ярости лицом. Она держит в руке ослепляющую меня огнем свечу, не уходит, остается, ждет. Но хватка железных рук ослабевает.

Он отпускает меня, взмахивает кистями, будто стряхивает воду. И, тяжело поднявшись, идет прочь. Уходит. Я смотрю ему в спину и никуда не хочу идти. Но знаю идти надо. Идти домой, где меня ждут дети.

* * *

На другой день я пришел на работу в обычное время. И работал настырно, без оглядки правил материалы, писал, звонил по телефону, назначал встречи. Мне нужно было переключиться, отвлечься, кинуться в омут текущих дел, иначе я задохнулся бы, как выброшенный на берег пескарь. Понимал, мое спасение только в работе. В середине дня раздался телефонный звонок. Я снял трубку. Она! Она!!

- Игорь, Игорешенька - Таня плакала. Не перебивай. Молчи. Я все знаю. Это ужасно! Крепись. Я с тобой. Все обойдется. Но я ушла из редакции. Не могу! Не могу без тебя. И с тобой не могу. Я поживу у мамы. А там посмотрим. Возможен размен квартиры с мужем - после развода. Я ему все рассказала. Не смогла иначе.

- Таня! закричал я в трубку. Только не исчезай! Пожалуйста. Я не выживу без тебя. Я не знаю, что нам делать. Но, пожалуйста, не уходи!.. Она повесила трубку.

Мои глаза умирают. Они становятся тянучими, пластилиновыми и стекают на руки.

Я еду домой. Выпотрошенный. Мне трудно смотреть вокруг себя. Глаза слезятся и болят, будто их выдавливают из глазниц грубыми пальцами. Сидящие напротив меня в электричке женщины смотрят с осуждением. Наверное, думают, что я пьян.

Бреду домой не спеша. Знаю, что успею, не опоздаю. Потому что, наверное, совсем опоздал. Везде опоздал.

Дверь мне открывает Аленка. Она требовательно спрашивает:

- Ты выпил?

- Просто неважно себя чувствую.

Она принюхивается. Запаха нет. И смягчается. Забирает у меня кейс так всегда делала Вера. Закрывает за мной дверь. И говорит:

- Операция назначена на четверг.

Как можно не верить в Бога после таких совпадений? Как можно вообще не верить в Бога?! Он удерживает меня от безрассудства, от того, чтобы на все махнуть рукой, хлопнуть дверью и уйти. Да, Бог не творит чудес, он только дает мне силы, чтобы я сам сотворил чудо. Остался дома. И этим спас Верочку, детей, Таню. И себя от собственного предательства.

Четверг! У нас с Таней был четверг любви. Когда мы друг друга на расстоянии понимали без слов. Когда между нами была таинственая связь. Теперь у нас будет свой четверг с Верой. Четверг суда. Операция будет либо удачной, либо нет. Бог простит меня или не простит. Вера выживет после операции или не выживет.

Четверг судный день. И выходит, все мы, люди-человеки, проходим через такой суд. Бог нас по своей дороге к кресту ведет. На Голгофу. Но неужели великая, давно известная истина должна вечно подтверждаться судьбами людей и подтверждаться именно моей судьбой!? Я не хочу. Я ропщу! Господи! Зачем тебе еще одно подтверждение твоей правоты через мою изломанную жизнь? Зачем этот путь на Голгофу для меня? Ведь Ты же его прошел во имя всех нас! Зачем же идти к кресту на распятие и мне? Ведь я не такой, как все. Я лучше других умнее, талантливее. Ты должен выделить меня и отметить. Повести особым путем отличным от прочих. Пусть это будет Голгофа, но другая, не такая, как у всех. Голгофа для избранных, умеющих любить, творить, тонко чувствовать. Ты же Всеблагий, ты Любящий, Ты можешь и должен простить меня и не испытывать так страшно. Найди, подскажи выход, Всемилости- вый! Дай мне особый шанс. Помоги разобраться, распутать мой страшный узел. И чтобы Ты ни сделал, я приму Твое решение. Приму Твое решение Приму ли?

Дети ложатся спать. Я сижу в своей комнате за рабочим столом. И смотрю в темень за окном. И слышу, как там, в ночи, тихо плачет у себя дома Танечка. И обессиленная Вера стонет от боли в тревожном сне на больничной койке перед операцией. Я сжимаю голову руками. И не знаю ответов на звенящие во мне вопросы. Знаю только, что утром с детьми потороплюсь в больницу. И мы будем стоять там под окнами, сидеть в скверике и ждать. А Вера, еще не очнувшись от наркоза, будет лежать в палате одна.

И Танечка дома у мамы в четверг останется одна. Вместе с сыном. Но одна. Как и я сейчас. Дома с детьми. Но один.

* * *

Письмо Тани своей подруге

«Здравствуй, моя дорогая! Написала тебе подробно, но боюсь, что мое послание будет долго блуждать без индекса, потеряла я его, поэтому пишу тебе еще раз - опять наудачу. И опять подробно. Живу с мамой в маленьком городке. Увез меня сюда мой второй муж, я после развода с первым супругом разменяла квартиру на две, мы съехались с мамой, а уж потом меня увез в свой городок второй мой избранник. Мамину квартиру мы держим для сына, чтобы ему было где жить после женитьбы, а мою «распашонку» продали, на эти деньги и обустроились.

Мой муж - главный инженер на большом производстве, этим и держимся. Мне в школе платят совсем немного за то, что я учу детей литературе и русскому языку. Должна тебе признаться, что меня с мужем связывает чувство признательности и симпатии, он любит меня, он надежная опора, крепкий, настойчивый, подтянутый. И все бы ничего, но за своими переменами, перепадами и переживаниями упустила я сына. Сын, Женечка, моя кровиночка от первого брака, еще в школе бросил подготовительные курсы, в институт поступать не стал, поучился в строительном колледже, там ему не понравилось, и наверняка он угодил бы в армию, но у него нашли серьезную болячку и с трудом, не без моего участия, комиссовали. Армия отвергла его по здоровью, а он отверг меня, сейчас расскажу тебе - почему. Он закрылся от меня в своей комнате и не хочет меня туда пускать. Где-то немного подрабатывает, а так - совсем никчемный. Вещи из дома пропивает или раздаривает друзьям. Кричит мне в угаре: «Зачем ты ушла от папы? Мы так хорошо жили, а что сейчас?!»

Мне и сказать ему нечего. Плачу я, а Витю, второго своего мужа, удерживаю, чтобы, не дай Бог, не сцепился он с пасынком. Витя смягчается, задабривает Женю деньгами, а что толку? Женя с Виктором не терпят друг друга. И с этой ненавистью я поделать ничего не могу. В общем, со своими высокими идеалами осталась я на бобах. Мой Женька меня не прощает, и не вижу я в своей жизни никакого изменения к лучшему, хотя муж не жалеет чувств, старается, чтобы обогреть меня и приласкать. Мы, бабы, ждем от судьбы чуда-любви, живем инстинктами да эмоциями, а со временем все свои мечты складываем в маленький сундучок и храним за семью замками.

Помнишь моего Игоря? Ну того самого, журналиста, из-за которого я совсем с катушек слетела и очнулась, пришла в себя только здесь, в провинции? Я тебе про него рассказывала и писала. Его жена Вера после тяжелой операции выжила, они с ней живут, как и прежде, дети их просто замечательные, оба в люди вышли. Он остался с женой, только он несчастный - я знаю. Люблю его, люблю до сих пор, хотя и живу с другим. Люблю его и жалею его, и буду любить! Мне было трудно, но проще выбирать, чем Игорю, который не только терял семью, но и себя подступившая к его жене смерть не отдала бы Игоря мне. И не отпускает до сих пор. Смерть сильнее любви. А он думал наоборот

Человек любит. Или человек верит в то, что любит. Второе, наверное, сильнее. Но тогда возникает непреодалимое противоречие - между любовью и верой в нее. А это, выходит, не одно и то же. Он, Игорь, так и не нашел бы оправдания нам обоим. Он меня искал - я это знаю, но я от него спряталась.

Впрочем, обстоятельства мои складываются хотя и не блестяще, но не так уж и страшно. Я тут увлеклась дачей, выращиваю картошку, помидоры, огурцы, зелень, экспериментирую в теплице. Умудрилась вырастить арбуз (25 сантиметров в диаметре!), гордилась этим, соседи удивлялись - как это ей удалось? А я все думала: а зачем мне этот арбуз?

Приезжай ко мне в гости. Очень жду. На даче покопаемся, посидим и поговорим по душам.

Лучше если приедешь в августе, будет не так жарко. Мне так хочется побыть с близким мне человеком - моих отчаянных кровей. Ты ведь тоже теряла голову, любила, тоже хлебнула. Знаешь, почем сотня гребешков».

* * *

* * *

8 Антитабличная оптимизация PHP-Nuke 8

По секрету, всему свету, расскажу небольшую тайну от Нового Континента.

На днях готовится к выходу очередная 8 антитабличная оптимизация всем известного портального движка PHP-Nuke версии 8, от мастеров Mishka_Jabba_Hard (СНГ) и "Чудодейственной Алисы - (Советский Союз)" (псевдонимы известных мастеров)
Всё как всегда. Никаких, особых принципиальных изменений в движке не делается. Сохраняется полная стандартная PHP-NUKE 8, в том виде как она поставляется во всём мире.

1. Только небольшая русификация - достаточная для понимания русскими мастерами и людьми. Ведь многие или почти все неплохо понимают международный английский интерлинг, ни к чему мучать уставшее от давления глупостей сознание людей переводами типа "ЯРЛЫК" (Казанское авторство) или "Иконка". Или вот уже совсем глупейшее и обормотское "ЧА-ВО" - это только полностью закомплесованный с детства и недоразвитый в отрочестве специалист мог изобрести такие угнетённые духом названия для обыкновенных понятий. Вот где проглядывают недуги некоторых программистов-людей-переводил с чистого нашего русско-английского на непонятно какой ТАРО-БАРСКий. И заметьте, одновременое стояние для многих вопроса о целесообразности превода благозвучной им на слух абревиатурки "FAQ" - стоит перед большим числом пользователей, но это возрастное и обязательно пройдёт, со временем конечно. А я скажу, - стоит и просто необходимо, - что бы не пугать и не вводить людей и пользователей в заблуждение. Это просто список часто встречаемых и стандартных вопросов, на которые вполне разумно заранее заготовить список стандартных ответов. На многие так называемые "сообщения" в так называемых "форумах", также, было бы замечательно, заранее заготовить список стандартных и глубоко правильных по жизни ответов. Например на идиотически настойчивый вопрос - "Хотите те ли вы заработать?" вполне подойдёт адеКватное сетевое ответ-приветствие - "а пошёл ты ... и дальше с подстановкой любимых целевых мест для отсылания незнакомых кретинов".

2. Извлечение из кода PHP-Nuke, по возможности, всех HTML тегов форматирования выводимой странички. Это застарелая Франческина болезнь, а ещё более болезнь сообщества любителей этой реликтовой портальной системы. И какая в том необходимость и надобность - вводить в безвинный, чистый PHP код одиозные, жирные HTML теги - типа зазнаистого "FONT", глобалисткого "center", поднадоевшего "B" или уж совсем кретинические извращения с формированием двойных двоеточий и особых извращенных nuke-вских, квадратных скобочек, и развратно-симпатичных кругляшочков перед списочками. Это же ясно, всякому дураку, что без таких дизайнерских откровений современному пользователю-программисту никак обойтись. Ну ладно, ещё можно понять натыканный, якобы малолетними дизайнерами, HTML коды в файлах - шаблонов. Этож всё-таки, куда ни шло, шаблон и призван он, как бы для формирования украшения портальных страничек PHP-NUKE. Хотя куда как грамотней разместить оформление в выносном файле стилей ".CSS" например в style.css. В этом случае для изменения стиля всего портала достаточно бало бы внести изменения только в этот, один-одинёшенек, файл, который как раз специально предназначенный для задавания вида элементов и блоков на странице. Об этом уже столько понаписано, что просто неприлично продолжать, но вот только в движке Nuke всё остаются по старому. И в коде, и даже в коде библиотек намешаны нагромождения кодов PHP и HTML тегов БРррр.. (это не тег, это от негодования) Объяснить подобную упорную тупость можно только одним современным фактом - фактом современного маркетинга.

3. Традиционное newcontinent.ru избавление и очищение PHP-Nuke от табличных тегов и самой табличной вёрстки. Делается из принципа. Поскольку нет никаких причин, что бы заставлять пользователей и админов PHP-Nuke жить и страдать в ограничениях и творческой несвободе табличного дизайна. Не говоря обо многих других печальных последствиях неоправданноно применения таблиц и табличной вёрстки. PHP-Nuke в этом смысле пласт залежалого упрямства табличных аппологетов и мостодонтов, и просто бездарных HTML кодировщиков.
Излишний HTML код в PHPNuke - часто по три-четыре-пять! вложенных друг в друга таблиц.
Экзотически дикарский способ проведения прямых линий с помошью всё той же отдельной таблички.
Ужасающе глупейший приём использования прозрачного GIFа - всего лишь для отодвигания и-или раздвигания блочков. Очкавтирательство. Разработчики формата "GIF" морду бы начистили бы за такое варварское использование формата графических файлов, который они в поте лица разрабатывали и потом защищали своё авторство в международных судах) Все эти махинаторские приёмы кодирования нещадно тормозят работу движка PHPNuke, без нужды загружают сервера провайдеров, а главное делают код совершенно непонятным для изучения и оптимизации и новичкам и бывалым мастерам своего дела. И всё ради того, чтобы получше припрятать свои левые копирайты и банеры и чтобы мастер не смог бы оттыскать их в замусоренном, заваленном HTML коде, что бы побыстрей избавиться от лишнего груза доброхотов - вот для чего нужны таблицы с пяти-шести-семи! кратной табличной мусорилкой всяким ушлым прилипалам к светлому делу PHPNuke.
Долой самозванных PHPNuke прилипал и трёх рублёвых-PHP-Nuke-зануд.

А разница между использованием дивных тегов DIV и отстойных табличных существенная, поскольку блок заключенный в кристально чистые для понимания теги DIV теоритически можно разместить в любом месте страницы, спозиционировать его как угодно, хоть с перекрытием и при позиционировании можно использовать различные типы позиционирования стандартного CSS : такие значения директивы - "position" "absolute" - это по отношению к окну и-или "relative" - это по отношению элементу внутри которого происходит позиционирование. Внутри - сказано условно, так как с помощью таких директив CSS как margin-left, margin-right, margin-top, margin-bottom можно задавать как положительные значения, так и отрицательные и таким образом сдвигать, то бишь позиционировать их относительно заданного родительского элемента. Это даёт практически полную свободу для творчески настроенных и одарённых личностей для конструирования своих красивых страниц. За примерами далёко ходить не надо, а приводить их здесь в полном объёме было бы непристойной расточительностью времени и небольших читательских сил современного читателя - достаточно посмотреть архив выпусков рассылок города Подольск и-или архив выпусков художественных рассылок newcontinent.ru. Для просмотра кода страниц рассылок нужно открыть понравившуюся вам страницу и нажать ПРАВУЮ кнопку мышки или выбрать в меню вид, пункт "просмотр исходного HTML кода" и страница откроется в вашем редакторе в виде HTML и можно изучать и использовать, а проще скопировать примерыи образцы html вёрстки с локальным оформлением стилями CSS для создания на их основе своих неповторимых рамочек и сдвигов. Там есть довольно симпатичные примеры формирования рамочек с тенью, как раз за счёт CSS позиционирования. Также очень показательны и полезны примеры с плавающими, при помощи директивы "float", элементами "DIV" . Вообщем на здоровье и если это кому то окажется полезным - замечательно, а если что-то будет неясно можно уточнить на художественном форуме разработчиков и реставраторов - обязательно помогут.

4. В остальном никаких изменений. Это сделано для сохранения полной совместимости с PHPNuke. В сущности newcontinent-PHPNuke - это и есть стандартная PHPNuke и даже более стандартная чем сама PHPNuke, так, как из неё удалены наиболее одиозные и давно и морально устаревшие приёмы табличной вёрстки, мешаюшие жить и работать честным мастерам планеты. Старые, удалённые во время оптимизации HTML-теги безжалостно и бездарно нагло отъедали личный трафик и соответственно личные деньги. Ваши и Ваших посетителей, безо всяких на то, видимых причин и оснований. Чтобы этого не происходило, к стандартной теме оформления с табличками приложена и установлена по умолчанию тема newcontinent.ru от Mishka_Jabba_Hard. Тема, конечно, не верх дизайнерского искусства, но это и не требуется, а это для каждого мастера в отдельности, теперь он легко сможет сделать для себя свой красивый и неповторимый по настоящему дизайнерский шаблон на основе приложенной заготовки от newcontinent.ru.

* * *

История города Подольска
Подольские художники
Художники
фотографии города Подольска

Реклама

журнал Gjljkmcr

Подольск Жилье:
Продаю-Куплю-Меняю
Сниму-Сдаю
недвижимость
объявления

name

mail

---

Продаются 2 земельных, участка без строений, ЛПХ (под личное подсобное хозяйство), земли поселений, расположены рядом, по 15 состок, на краю деревни Бакланово, Вороновский сельский округ, по Калужскому шоссе, за Красной Пахрой. Рядом река Моча (80 метров) Цена - 4700 долларов США за одну сотку. Обращаться 8(903) 1347521

Срочная подготовка документов по оформлению земельных участков в собственность, для совершения сделок (геодезия, Роснедвижимость, кадастровая палата, регистрационная палата) , подготовка догоров купли-продажи в простой письменной форме. По Подольскому району. 8903 1347521

Автореставрация

Продам BMW 340, 1936 Г. оригинальная комплектация!! Хор. состоянии! Находится в Кишиневе! $15 000, есть и другой на запчасти! Октябрь 26, Чт 19:09 РОМА

Продам "ГАЗ 12" оригинальная комплектация!! Все родное!! В отличном состоянии!! Находится в Кишиневе! $10 000! Октябрь 26, Чт 19:03 РОМА

продаются блоки от полуторки, колеса, итд ( все копанина_ сохран приличный) тел 89272519019 атаман metalldetektors@mail.ru Вт Ноя 07, 2006 2:58 pm

Очень хочется купить ГАЗ 13 "Чайка". К сожалению, цена в $40000 неподъёмна совершенно. Состояние не имеет значения, чья машина была - тоже неважно, Брежнева ли, председателя колхоза или дворника Васи. интересует автомобиль, желательно более или менее в комплекте, можно не на ходу. Andrej andrej@autotrade.lv Чт Окт 26, 2006 5:49 pm

Рекламная площадь
сдаётся .
обращаться
newcontinent@mail.ru

Бесплатные
мгновенные
АВТО объявления

name*

mail*

Подольские объявления

Выезд на дом опытного врача стоматолога на дом в Подольске. Доктор наук в области челюстно лицевой хирургии, парадонт, стоматит, воспалительные заболевания в челюстно-лицевой области. Обращаться 8903 1347521

Mazda 323 1994г. цвет тёмно синий 4800$ с торгом Подольск 8903 9790286

Продаю высокий кирпичный гараж в Шепчинках с подвалом. Подольск Шепчинки 8903 1347521

Продаются колонки S-90 Radiotechnika (типа 35ас :) Три полосы здоровый динамик баса, могут раскачать целый спортзал и создать уютненькую обстановочку в маленьком магазинчики или буфете :) И все то за 3500 Российских рублей и усилок Radiotechnika в придачу за 500. Раритет. Все ценности в Подольске самовывозом :) справки 89031347521

Деревообрабатывающие устройства Универсал-компакт

Продаю деревообрабатывающие станки Подольского кооператива Универсал-Компакт. Это экспериментальные устройства, которые разрабатывались в Подольском кооперативе Универсал компакт. Профессионалы хорошо знали эти уникальные и одновременно простые устройства. Углозапильные станки с кареткой, мощные и одновременно мобильные циркулярные пилы с диаметрами дисков до D70, багетные фрезерные модули для изготовления профильного погонажа (багета, плинтуса, штапика), одна из последних разработок рейсмусный двустронний рубанок на разборной станине с рабочими валами 600mm (остался в единственном экземпляре), модули автоподачи. Мобильные переносные столы на которые надёжно устанавливались мощные модули от 2,5 до 5 кв. Интересные клеёные деревянные основы с размещенным внутри рабочим узлом. Телефон для справок 8903 1347521

Быстрый ремонт мягкой кровли в Подольске и Подольском районе, Подмосковье Бригада кровельщиков выполнит работы по ремонту мягкой кровли на объектах Подольска, Подольского района, Подмосковья.

Набор группы дизайнеров, программистов, копирайтеров Набирается творческая авторская группа. ПРиглашаются программисты, дизайнеров, художники, копирайтеры для проекта по созданию автоматизированного портала о туризме, путешествия в Подольске и Подольском регионе.

Срочное оформление сделок с земельными участками в Подольском районе

Услуги по ускорению и оформлению земельных участков в собственность, при сделках купли-продажи в Подольском районе. Сопровождение землеустроительных дел в ФГУ Роснедвижимость, кадастровой палате, регистрационной палате. Помощь при выкупе земельных участков в собственность, при оформлении с административными органами договоров аренды и купли-продажи. Справки 8903 1347521

Приобретаю компьютеры и комплектующие П- 4. Нотебуки не ниже П-3 по договорной цене. Фотоапараты Canon-20D, 30D, Nicon, Объективы для CANON 350D sale@podolsk.biz

Продаю машину ВАЗ 2109 2000г. 120т.руб. Подольск, 9263531818

Продаю гараж в коорперативе "Кристал". Красная горка. 8903 1347521

Предлагается, Подольским организациям доменное имя PODOLSK.TV При желании покупателя домен podolsk.tv будет размещен на профессиональном хостинге со всеми опциями: базы данных mySQL , PHP, PERL, удобная контрольная панель "CPANEL" для управление сайтом(ами) , арт-студия Игоря Петреева сделает и разместит для Вас сайт под этим именем. С уже установленными компонентами: интер-активные форумы, доски объявлений, где Ваши посетители и Вы легко сможете писать и размещать свои объявления, система публикаций новостей компании, удобное и простое хранилище файлов (документы, прайсы, excel таблицы), красивая фотогалерея для быстрого и простого размещения Ваших фотоматериалов. Для желающих быстро заняться эффективной интернет-коммерцией будет установлен и настроен интернет магазин. И вы сможете эффективно продавать свои товары и услуги через интернет. Естественно всегда можно будет получить быструю и человеческую техническую поддержку. За подробностями об условиях продажи доменов и размещения сайтов можно обращаться на почту newcontinent@mail.ru или по телефону 8(903) 134 75 21

Ермолаич

Ермолаич

Ермолаич

Allent Питерский

Allent Питерский

Allent Питерский

Chmorbid Подольский

Chmorbid Подольский

nickpo

nickpo

nickpo

Mishka_jabba_Hard

Mishka_jabba_Hard